Если не считать всякие там приключенческо-экшеново-зорровские. Как же это так, живет человек, а не читал такую литературу. Тем более что там такой мужчина... голландец голубоглазый. С губами пухлыми и чувственными. Перевели как ван Рин, а в фильме звали его ван Райан 
Думаю, что при виде этого благоверные прихожане подо...кхм...фигевали Хотя... я более чем уверена, что епископ как единственный сынок не сдал в церковную кассу преуспевающий бизнес родителей, а внаглую правил им через третьих-четвертых лиц - не со зла, конечно, просто чтобы добро не пропадало) Эх, Слит, Слит... такую машину испортил) И какого черта он сменил такое прелестное имя?) 
Дружище Винсент здесь так Мили-образен, уж простите за каламбур)
Пролог (Эпилог?)
- Ро-овняйсь!
- Сми-ирно!
- К ноге копье!
Грохот сапог и противный бас сержанта звучали далеко - и близко, словно колокольный звон, разносимый ветром над волнами реки. Контуры потолка, слишком высокого, чтобы быть темницей, и слишком опрятного, чтобы оказаться каморкой во Дворе чудес, проступили перед взором Эсмеральды. Приподняв голову, цыганка огляделась сквозь туман, которым окутали ее душу недавние, но напрочь забытые потрясения. Страх, ненависть, боль - какими бы ни были чувства, погрузившие девицу в столь глубокое забытье, но отмахнуться от них было труднее, чем совладать с вороной ветхому огородному пугалу. Движения ее были столь замедлены, словно руки и ноги опутали цепями. Вздрогнув от подобной мысли, Эсмеральда ощупала ложе, будто бы в комнате по-прежнему стоял непроглядный ночной мрак. Не прошло и нескольких мгновений, как ее пальцы наткнулись на спину человека, дремавшего рядом с ней вниз лицом.
Завидев оголенные мужские плечи, цыганка дернула на себя их одеяло и испустила отчаянный крик. Удивительно, откуда в столь хрупком юном теле взялась такая сила голоса, что даже бывалый сержант, не раз слыхавший перебранку пушек, дрогнул и упустил свое копье! Соседа по ложу сей вопль не бросил равнодушным: над одеялом возвысилась холеная рука, искавшая поверх него ту culmus*, которая помогла бы ему выбраться из царствия блаженных утренних снов.
Чем дольше длилась тишина, воцарившаяся после крика, тем неспокойнее становилось на ее душе. Застыв между Сциллой и Харибдой - грохотом доспехов стражи и не известным ей лицом мужского полу, - цыганка не смела и шевельнуться. Внезапная мысль распалила ее большие зеленые глаза, за которые старатели Sanctum Officium* могли сжечь девицу за милую душу. Ручка ее, хрупкая, будто вычурное изделие из стекла, метнулась к верному кинжалу, который она всегда хранила на груди. Однако ни кинжала, ни яркого цыганского платьица, ни даже ночной сорочки при ней не было. Осмыслив свою наготу, Эсмеральда закусила кулачок и сжалась в комочек, словно школяр, которому вот-вот устроят порку. Роскошные виды спальни, шелковые простыни, дорогая фурнитура, - все это казалось несчастной девушке ничуть не менее зловещим, чем подземелье, решетки, тюфяк из гнилой соломы и большие парижские крысы, одна из которых, по давней легенде, бесследно уносила за собою трупы почивших от чумы.
Между тем ее таинственный спутник - внимательный читатель догадался, кто он, по эпиграфу! - тяжело вздохнул и потер суровый лоб, на котором проступили морщины, говорившие не только лишь о зрелости их обладателя, но и о том, что цыганка своим невольным шумом прервала отдых, так необходимый ему. Впрочем, на лице его, суровом и неподвижном, словно лик химеры на соборе, что виднелся из окна спальни, сразу же блеснули два темных глаза, живших своей, особой жизнью, в которой велась борьба между дисциплиной ранних пробуждений и некоторой утомленностью. Узрев его vultus castimonialis*, Эсмеральда ощутила, как смятые простыни ускользают из-под ее ног и рук: рядом с ней возлежал не кто иной как Клод Фролло, верховный судья и настырный преследователь.
- Вы! Это вы! - воскликнула цыганка.
Дернувшись от резонирующих напевов ее голоса, Клод надавил пальцами на веки, резко открыл глаза и сощурился. Признав в вопящей Эсмеральду, он тут же переменился в лице. Пусть читатель, однако, не вообразит, что с лица его вдруг схлынула неподвижность: всему виной были глаза, глядевшие на нее так, как смотрел бы Цезарь на простиравшийся перед ним Рубикон.
- Дьявол! Чудовище! Насильник! - вопила девчонка, оскалившись на него жемчужными зубками. И все же в ее наивной душе, не знавшей обмана до знакомства с гражданами Парижа, теплилась слабая надежда, что все совсем не так, как шептали ей пылкое воображение и оголенные плечи Фролло.
- Что я здесь делаю?! Почему я здесь?! - упрямилась она.
- Позвольте, но где же вам еще быть?
- Как?! Почему?!
Клод потер щеку, выказав неготовность к риторике в столь ранние часы. Ответ вышел простым, но от этого не утратил ни капли зловещей обреченности:
- Пока вы лежали в глубоком обмороке, моя милая...
- Нет! Нет!!..
_________________________
* соломинка
* Священная инквизиция
* (искаж.) постный лик
