Уж не знаю, как это мы докатились до такого рпс, но похоже, когда-нибудь придется отписывать фик Глория Слит\Дж.Б. Шоу С одним маленьким Слитом на выходе пейринга.
Значит, в честь просмотренных мной экранизаций О. - тех, что западные, до французских я пока не добралась, да и сложно будет их с первыми соотонести - сделаю вкратце и по существу обзор касательно любимца моего, инспектора Жавера. Так как роман классический, а классические образы - насчет их актерских воплощений можно спорить долго и неплодотворно, то я буду опираться на свое усредненное понимание. В нем - да простят меня те, кому плевать на инспектора/кто считает его злодеем - для меня важны две стороны: как достойная осуждения (фанатизм, однобокость, жест(о)кость, далее по тексту), так и достойная жалости (Гюго у нас любитель зверских десфиков... ээ... романов, без надежд на духовное перерождение кого-либо помимо бывших каторжников), и даже восхищения (уж простите, но я не могу не восхищаться человеком, который может сказать "я виноват, я должен быть наказан", как бы нелепо это со стороны ни выглядело). То есть с моей колокольни, классический Жавер, воплощенный на экране, должен вызывать и страх, и ненависть, и жалость, и сочувствие, он ни в коем случае не должен быть сюжетным пугалом или матерым главгадом, иначе зачем же он? Да, к слову: у кого-то он вполне может вызывать восхищение и прочие чисто женские чувства, в этом праве я не отказываю ни себе, ни другим Итак, отметая малоизвестные/ныне недоступные англо-американские экранизации, мы имеем три основных штуки:
1935 г. - Чарльз Лоутон
1978 г. - Энтони Перкинс
1998 г. - Джеффри Раш
читать дальше - наиболее канонным инспектором я однозначно считаю Лоутона. Даже если отвлечься от того факта, что зацепил меня этот образ впервые в его исполнении (и даже не в фильме, а с фотографии), считаю, что он, во-первых, обладет свойством, каким не обладают другие: при его появлении становится страшно, а злу хочется немедленно самоликвидироваться. При этом он не машет дубинкой и не пинает мэров по ребрам - он жуток имманентно) Далее: сей человек безусловно фанатичен и при этом очень азартен - у него глаза горят и душить он явно любит, есть в нем даже что-то он заявленных "животных" характеристик. Он примитивен как личность, в тех пропорциях, какие в него заложены в романе - это совершенно простой человек без изысков. Далее: очень даже верится, что он безумно предан закону и будет со спокойной миной рассказывать, как и чем его лучше отправить к праотцам. А теперь главное: это во многом пародийный образ, это и есть тот самый полицай, с которым - и смех, и слезы (вспомним, что Гюго ирония уж никак не чужда). Даже вопреки тому, что для фильма ему сочинили один милый оос, заменив синие губы на слезы, сам образ от этого только стал более жалким выразительным. И уж во мне инспектор моментами и правда вызывал очень сильное сопереживание/сочувствие: было видно, что у человека есть хоть какие-то, но душа и совесть. Неоднозначность протянута прекрасно, зритель в моем лице довлен и восторжен. Об актерской игре я даже и не говрою - это ж Лоутон) Да, и насчет чисто фанатского пункта: вопреки своей неоднозначной внешности это мужчина хоть куда)
- наименее канонным инспектором я считаю Раша. Здесь вина сценаристов, почти начисто убравших какую-либо двойственность и сделавших из инспектора гада и подлеца, когда сам он заложник системы не меньше, чем Вальжан, вот так я думаю. Такому инспектору я вряд ли бы стала сочувствовать. И это при том, что фильм, быть может, держится канона даже лучше, чем предыдущие два. Но я не могу простить этому фильму такую постыдную однобокость.
- наиболее фэндомным (и наиболее человечным) Жавером я считаю Энтони. Это очень неканонный инспектор в плане внешности (о чем будет сказано ниже), но это человек заметных душевных мук - скажем, такой, который сам вокруг себя построил стену и не может пробить ее. Это относительно тихий, относительно печальный и безразличный к жизненным перипетиям, и даже немного утонченный человек, но так, как я ему сочувствовала на баррикадах, я, похоже, никому не сочувствовала. При этом грозным он быть умеет - нужен лишь повод) Скажем так, этот вариант инспектора был наиболее близок к тому, чтобы не прыгать в Сену, а духовно развиваться, но - канон, канон. Добавить к этому безусловную притягательность и благообразие Энтони - и получится идеальный кандидат для фиков)
- наиболее канонным в плане внешности я считаю Кваста Лоутона - имея в виду телосложение и происходщий от него грозный вид (и ручищи, да-да-да). В плане образа лица однако же голосую за Энтони: вот с такой физиономией (правда, далеко не с такой тоще-субтильной фигурой) я и готова представить инспектора.
- что касается мюзикла и Кваста, он меня до сих пор изумляет огромной точностью попадания в образ, но я никак не могу сравнивать мюзиклы с фильмами) Вот пусть тем, кто снимает всякую ересь, при просмотре станет стыдно!)
И насчет собственно фильмов: - фильм 1935 г. приближается ко громкому званию киношедевра, это настоящий классический фильм по классике. - фильм 1978 г. имеет довольно скромную постановку, но это душевный, приятный фильм. - фильм 1998 г. - считаю, что нам ним нужно или смеяться, или плакать, и как экранизация он оос-ен и просто жуток, но постановка в нем добротная, внимание к деталям, современные съемки и т.п.
Боюсь, что это очередной припадок мономании, но не могу не поделиться))
- Достаточно, я знаю, что вы готовились и выучили. Скажите мне вот что: вам как вдумчивому читателю, - при этих словах мистер Китон с осуждением взглянул на всех прочих, - какой из персонажей больше всего пришелся по душе? Ответа Слита он никак не ожидал услышать. - Инспектор Жавер, - заявила недоросль, чуть поведя хрупкими плечами. (с) я
Думала, скажу-ка я пару слов о себе и очевидном) У меня ярко выраженная мономания: я могу каждый день и помногу писать об одном и том же моем увлечении, а потом сменить его и забыть на год-полгода) Это связано с тем, что увлечения мне нужны прежде всего как вдохновители на творчество, и с утра пораньше я стучусь к нескольким воображаемым персонам в дверь, но выходить соглашаются немногие - о них я потом и пишу) И далее: наверное, это до боли очевидно, но ввиду моей новой задумки насчет юношества Слита я не могу об этом не сказать. У меня существует большой и прекрасный сдвиг в область прикладной медицины, в адрес которой я испытываю восторженные чувства, поэтому некоторые мои фики впору называть не фиками, а историями болезней, но я ничего с собой поделать не могу) Все же, думается, подобный "кинк" получше будет, чем нц-щина и стоны с наручниками
Пичаль, пичаль. Я, конечно, в наши книжные шла безо всяческих надежд (и вообще туда ходить не люблю), однако же умиляет логика: мы, мол, закупим N вариантов издания "Собора" (конечно: такой же пейринг!!11) и представим, что дружище Виктор как бы больше вообще ничего не писал - да, а какие-нибудь там "Отверженные", зачем! пошто! столько букв, читатель не осилит! Когда где-то в темном углу темной полки я отыскала 93-й год, то просто-таки изумилась) Вот когда мне нужно что-нибудь, его никогда нет. Когда не нужно - да, стоит оно, как раз, как я хотела: по приемлемой цене, с адекватными иллюстрациями, только зачем мне теперь "Собор", когда хочется иметь при себе инспектора) В результате не имеем ничего, что вдвойне обидно, когда финансы позволяют. Я уж думаю, а не купить ли мне какой-нибудь подержанный английский вариант - честное слово, создается впечатление, что закажи я из России, мне с доставкой выйдет и того дороже (и дольше по времени, само собой разумеется), так еще и куплю себе на голову нечто с серой полупрозрачной бумагой. Ага, да: квота классиков на полках - ни в коем случае не более 2-х книг на одну фамилию! Покупайте, ребята, себе "тачфон" и бездумной болтовней по жизни занимайтесь... Хотя, с другой стороны: не пойму, зачем оно мне, когда я про канонного инспектора ни разу не пишу)
К слову, о наших героях) Как именно выглядит мисс Аделаида Хейдс, я придумать так и не удосужилась, но думаю, она была очень похожа на Констанцию Беннетт - с ней в своем первом фильме играл Прайс) Вот как раз вот это выражение "так, дорогой: у тебя есть три минуты, чтобы убедить меня пересесть за твой столик" :
Нет, ну восемь страниц за день - это уже почти что персональный рекорд) Похоже, я опять устроила смешение жанров и стилей, но для зарисовки - на 15 страниц, ага - это вполне подойдет.
Помню про кэпа Бове и сегодня о нем напишу - в творческие планы вклинился финал "Ключей" ) Собственно, одной из моих целей было показать с человеческой стороны Мили - а то я, наверное, так о нем пишу, что все уверились, будто он полный болван и к хорошему не способен)
Кто смотрел французские экранизации?) Меня живо интересует лишь одна персона - господин инспектор, но у меня плохие отношения с европейским кино, поэтому и спрашиваю, есть ли там достойные работники кулака и дубинки)
шелби карпентер - О.о О.о Его кто-то знает?? жавер вальжан слэш - о-о, и в наших краях есть любители поворочать в гробу Гюго xDD клиффорд пинчеон - смотри-ка! Скоро вся планета падет влюбленной в Прайса)) рамки для комикса - сама ищу... nigel de brulier - переиграл всех возможных священников, кроме Мили) с роммелем в пустыне - мы бухали карикатура пес войны - знаю только флойдовскую песню нордическая эстетика - доктор Геббельс в анфас и профиль левий адриан матильда - страшный пейринг, NC-столько не живут! фанфики по led zeppelin - есть у меня один, "Planting Seeds" называется... комикс про день рождения - есть только про ДР Тейлора и водку)) киношное изнасилования - посмотрите "Frankenstein Must Be Destroyed" борман гитлер геринг гиммлер и геббельс - все крутые пацаны рейнхард тристан гейдрих - сцуки, забыли Ойгена! the plot to kill hitler 1990 - ооо, это фильм на все времена xDD фанфики по классике - прошу читать по "Отверженным" и "Собору" )) комедия с гей-намеками - "Speer und er" знаменитый немецкий диверсант - Отто Скорцени время жестоко но хоть не врет - романс Дорака слэш la femme nikita - фи... записи речей гейдриха слушать - лучше не надо: вы в курсе, какой у него голос?)) стебные пересказы фильмов - дофига и больше) песни диснеевских злодеев - мои любимые: "Hellfire" и "The World's Greatest Criminal Mind" ансельм мили - я до сих пор изумлена по самые бакенбарды, что его ищут) судьбоносная встреча - Вальжан... эт ласт!.. ви си ич азер плейн... клода фролло обнимала - и целовала... серп и молот схема фенек - вы как-то определитесь, кто вам нужен)) все вдруг отсюдова ротгер- абырвалк символические лейтмотивы анна каренина - есть такой диссер, "Поэтика романа", там ест все) Ну, хотя бы поезд для начала возьмите. raymond massey - ох, и он здесь... последние новости о девиде гилморе и роджере уотерсе - Уотерс гений, Гимлор - для удобрений) отход корпуса роммеля в африке - там было столько этих отходов, что хотелось бы конкретнее... комикс отверженные кэп-арт - ооо, я хочу это видеть! xD reinhard heydrich lol - точно что лол... чем привлекательны отрицательные злодеи - на эту тему можно писать годами)) Кстати, а чем - положительные злодеи? кукрыниксы браухич - ага, я помню, про плетку)) я иногда гляжу на всех вас и мне тошно делается благодетели нации ни одного довольного лица ни одной радостной улыбки - это вы о чем? О.о холмс ватсон камин - это пейринг?
led zeppelin джимми пейдж в фуражке фото - а вот оно:
Этой, безусловно, милой и приятной вещицей Роджер всегда начинал концерты своего турне In the Flesh) В оригинале это Pink Floyd - In the Flesh, с альбома The Wall. Не нужно путать ее с другой композицией с того же альбома, которая носит название In the Flesh? Дело здесь вот в чем: по сюжету концептуального альбома, Пинк переживает не лучший день в своей жизни (во многом благодаря наркотикам, я так подозреваю), и приходит в более-менее адекватное состояние, только когда врач, о котором еще будет сказано и написано, делает ему укол. Правда, к действительности он возвращается не полностью, представляя себя на сцене в роли фашистского лидера, а зрителей на концерте - в роли верных последователей идей дядюшки Адольфа) Отсюда и выискивание по залу геев/евреев/негров и прочих неблагонадежных, к которым и относится вышеупомянутая фраза. Уотерс как человек саркастического юмора выдумал исполнять ее в самом начале своих концертов)) Что касается версий, имеем поющего Боба Гелдоффа из фильма и с массовкой, а также сольного Роджера с In the Flesh.
Я никогда не знаю, что писать в графе "О себе" ) Написать правду - стыдно, приврать и обелить себя - совестно. Поэтому я стою на том, чтобы писать в подобные места какую-нибудь чушь, от которой, может, хоть станет весело) А теперь представьте красочную картину: НГ, часов 5 утра, автор блога (вполне, кстати, трезвомыслящий) рыдает от беззвучного смеха, уставившись на следующую фразу, копирует ее и тычет в профиль, тем самым подтверждая, что у него явная мономания)
Как мы уже сказали, у него не было никаких пороков. Когда он бывал доволен собой, то позволял себе понюшку табаку. Только это и роднило его с человечеством. (с)
А эта цитата из Диккенса - я ее просто обожаю, но она слишком мрачная, чтобы ее в профиль вешать. Повешу здесь:
Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время, - век мудрости, век безумия, дни веры, дни безверия, пора света, пора тьмы, весна надежд, стужа отчаяния, у нас было все впереди, у нас впереди ничего не было, мы то витали в небесах, то вдруг обрушивались в преисподнюю, - словом, время это было очень похоже на нынешнее... (с)
Нужно же о чем-то в конце концов написать) В нашем доме с засыпанием в НГ тяжкая ситуация в плане того, что чудо-соседи с ночи и до самого утра крутят тупую попсню, да так, что звенят стекла, поэтому я под сии говноритмы сижу и наслаждаюсь высоким искусством в форме одной нетленки нашего друга Вильяма Шекспира. Вот за тот почти что год, что я знаю Бэзила, я уже израсходовала почти все возможные эпитеты, какими я могу его похвалить, поэтому я скоро и о нем, и о Винсенте буду просто писать "он играл здесь" ) Повидала я с ним всякого... но никогда не представляла, как шикарно он может выглядеть во всем черном) Увы, фики про Тибальта я писать не буду ибо к творчеству Вильяма равнодушна от слова "совсем" , но могу и без них восхититься гармоничностью образа) Просто смотрим на фото:
@музыка:
♫ Whitesnake - Ain't No Love in the Heart of the City
Пришла пора и для цивильных поздравлений Хочу от всей души поздравить своих друзей, читателей и всех, кто заглядывает в этот дневник, с наступающим Новым годом-2011. От нового года мы нет-нет да и ждем перемен к лучшему, и я желаю, чтобы они обязательно наступили, чтобы мечты сбывались (даже самые смелые), чтобы жизнь была интересной и яркой, чтобы любимые фэндомы росли и множились, а остальное вы знаете сами и не забудьте это загадать Набор новогодних открыток у нас будет немного тематическим: просматривая винтажные карточки, я внезапно наткнулась на вот эту умилительность и сразу подумала - чем не Ансельм и Френсис в их бытность мальчишками из церковного хора? Френсис добросовестно поет; Мили, как прирожденный лидер, освещает ему путь)
...и нечто зимнее - моя персональная мечта исполнилась, и в канун НГ у нас нет снега и довольно тепло, но понимаю, сложно представить НГ без снега, поэтому - держите, вот он:
И прежде чем я отправлюсь трудиться во благо новогоднего меню, смотреть на самого Непревзойденного из Тибальтов и претворять в жизнь революционный лозунг, в лучшем и светлом его смысле, хочу по традиции поделиться песней. Не знаю, как с этим дело у *нормальных* людей, а у нас, преданных любителей рока, есть чудо-гимн на все жизненные случаи. Long Live Rock'n'Roll!))
Описание: Революционная Франция готовится пышно отметить новый 179.. год. Гражданин Шовлен, верный патриот республики, получает известие, которое грозит превратить праздник в кошмар, если его коварный ум не решит сложнейшую проблему под вечер 31-го числа... Персонажи: Шовлен, Маргерит, сэр Перси, Жавер, Робеспьер, Кристоф Мун и пр. Жанр: новогодняя сказка-приключение, юмор; АУ, кроссовер. Рейтинг: PG От автора: По фильму The Scarlet Pimpernel (1982), в роли Шовлена - Йен МакКеллен. Автор видит всех книжных и киношных граждан различными персонажами, а так как в фильме был официально изобретен романтический момент между Шовленом и Маргерит Сен-Жюст, было бы грешно не развить такую тему.
Славный город Париж охватила новогодняя простуда: каждый, теперь уже свободный, гражданин лихорадочно метался из лавок продуктовых на площадь и в лавки товарные, дабы запастись подарками, пищей и питьем насущным, при этом всем успевая урвать кусочек праздничных зрелищ. Центральная гильотина на площади* была украшена веселыми гирляндами, сплетенными из конфискованных кружев - за это графиням-рукодельницам казнь была отсрочена до первых чисел. Последний день старого года было решено отметить с размахом, о чем немедленно вышла директива - свежая, хрустящая, словно новогодний снег, которого, впрочем, в столице не наблюдалось. Ранним утром тридцать первого лично гражданин Робеспьер, выйдя к народу в отороченном мехом пальтишке, объявил, что праздничные казни будут длиться целые сутки и завершатся феерическим сожжением гильотины, на место которой установят новую модель. Также в честь всенародного праздника была объявлена милостивая амнистия тех девяноста двух предателей революции, которые, как показало следствие, были схвачены по ошибке из-за чрезмерного усердия кадета Жавера, лично испросившего у префекта право дежурить по казарме всю новогоднюю ночь. читать дальшеЛязг гильотины и ликующие вопли пролетариев ничуть не занимали невысокого, худенького человека, чьи окна выходили на центральную площадь. Шикарный апартамент был обставлен со сдержанным вкусом: сдержанность принадлежала хозяину, вкус - его молоденькой жене. Великий революционный лозунг, искусно вышитый на триколоре, был прибит изысканными гвоздями над самым письменным столом, за которым и восседал неутомимый труженик революции. Невзрачная фигурка бросала тень неведения на истинные масштабы волевой личности: владельцем квартиры был гражданин Шовлен, шеф Комитета общественной безопасности, близкий друг Робеспьера и ярый враг всего антиреволюционного. Скромные плечи Шовлена скрывал жилет, надетый на свежую шелковую рубашку. Густые темные волосы были повязаны праздничной ленточкой - Шовлен лично выбрал ее цвет, остановившись на матово-черном. Перед гражданином были разложены чистые листы и несколько перьев, одно из которых он взял в тонкие пальцы и потер бровь, исполнившись высоких дум. Пронзительно-серые глазки застлала пелена приятных мыслей о былом, из которых он вынес желанный заголовок своего будущего труда. Тихонько вдохнув и выдохнув, Шовлен облизал пересохшие губы, сощурился, покрепче обхватил перо, сунул его в чернильницу и вывел вверху страницы несмелую букву «Р». - Милый, будь добр, прикрой окно, - прозвучал нежный голос, вмиг ослабивший его руку. - Так шумят... сама себя не слышу... Шовлен бросил перо и обернулся, млея от теплого счастья, против которого были бессильны любые козни холодов. Маргерит Шовлен, в девичестве Сен-Жюст, первая красавица Парижа, одарила его улыбкой, в которой читалась вереница пылких в своем спокойствии страстей. - Моя прелесть. Гражданин расплылся в улыбке, нездорово широкой для его тонких, суховатых губ, и поднялся, даже не заметив, как едва не опрокинул чернильницу. Окно было закрыто, гардины задернуты, сердце - изранено ее преданной любовью. - Ты слишком много трудишься, - заметила Маргерит с легким упреком в певучем голосе. - Совсем извел себя, мой глупенький, - смотри, какие круги под глазами! Шовлен коснулся лица обомлевшей от счастья ладонью. Он был готов расцеловать саму усталость, встреть он ее на улицах Парижа, если бы она и дальше толкала его супругу на заботливую нежность. - К тому же ты стал меньше есть, - поделилась наболевшим Маргерит. - Это из-за Максимильяна, ведь правда? Он дурно на тебя, влияет, твой шеф. Хотя он такой милый и рассказывает такие забавные истории... Гражданин надрывно нахмурился. Похвалы жены в адрес Робеспьера, ранили его, словно английский нож. Великий Неподкупный, чувствуя, что чары любви вытрясают все больше здравого ума из верного Шовлена, взял привычку язвить в его адрес, закончив последний выпад феерической фразой о том, что гражданин поправился на харчах с семейной кухни. Это задело Шовлена за живое. Придя - вернее, примчавшись домой, он в панике сорвал черный сюртук, отшвырнул жилет, расправился с рубашкой и долго стоял перед зеркалом, со всей возможной пристальностью изучая свою фигуру. Лихорадка паники застлала его взор, мешая понять, так ли все на самом деле, как говорил Робеспьер, злосчастный демагог и модник. Отчаянье толкнуло его на безумие, и он выложил все жене, ожидая ее слов, будто повестки на казнь. Маргерит, чуть смутившись, подтвердила наихудшее: зная, что муж питается нерегулярно, черте у кого и чем, она тайно откармливала его в домашних условиях. С тех пор Шовлен старался не притрагиваться к еде без крайней на то нужды и старательно избегал центральный рынок при проверках города, отчего в лотке номер семь тут же был организован подпольный кружок противников революции. - Я буду больше есть, - твердо пообещал он. - Прямо сейчас начну. - Мой милый, ты так ответственен! Столько чудесных качеств - и все в одном... Какое счастье, что ты тогда арестовал моего Цезаря. Слова Марегит относились к волнующему моменту их знакомства, когда ведущая актриса «Комеди Франсез», играя Клеопатру при смерти, с удивлением обнаружила, как неизвестный щуплый мужчина перескочил через ее ложе, взяв под стражу Жозефа, исполнявшего роль вождя римлян. Шовлен, вспомнив былое, потупил взгляд с пристыженным смущением - ведь это он, произведя арест, долго еще разглядывал прелестное декольте актрисы, распростертой у его ног. Их роман был стремителен, словно сборщик доносов: спектакли - гримерки - шампанское и цветы - свадьба в маленькой часовне - и почти год счастливого брака. Наутро, после церемонии, совершенно опьяненный счастьем, Шовлен сорвал заседание Комитета, придя на него растрепанным и в компании винной бутылки. Взобравшись на центральный стол, он объявил начало торжества в честь первой брачной ночи - а в общем-то и просто ночи - в своей доселе холостяцкой жизни. Понимающие коллеги устроили сорокалетнему гражданину бурную овацию. - Прошу тебя, хоть немного отдохни, - шутливо взмолилась его супруга. - Сегодня ведь Новый год - слышишь, какое на улицах веселье? Чуть склонив хорошенькую головку, Маргерит посмотрела на гардины, скрывавшие окно, за которым трудилась гильотина и ликовали «вязальщицы». Шовлен надрывно вздохнул: в этот славный год сбылись все его мечты, как личного, так и общественного толку. Лишь поимка Первоцвета в нем, увы, не состоялась, однако после праздников Шовлен задумал взяться за нее с новыми силами. - Иди же ко мне, - шепнула Маргерит, протянув к нему ручки и завлекая нежной улыбкой. - Одну секунду... я сейчас! Метнувшись к столу, Шовлен схватил перо и наспех вывел титул, который гордо гласил: «Рожденные революцией». Причина, побудившая гражданина взяться за творческое перо, была высокой и уважительной. В семье Шовленов ожидался наследник, а вместе с ним и новые, беспрецедентный расходы. На их покрытие и был предназначен гонорар от будущего сборника, в котором он планировал изложить все былые коварные планы, что избавляло его от скорбной необходимости писать мемуары на закате лет. Вся жизнь Шовлена прошла среди коварства, в коварстве и ради него: ничто другое не смогло бы с такой полнотой воссоздать его образ, как отчеты о бесчисленных секретных операциях, во главе угла которых стоял его острейший ум. Опустившись на колени возле кресла Маргерит, гражданин пылко сжал ее ручку и окинул супругу исполненным нежности взглядом. Она привлекла его к себе, и Шовлен вспыхнул от замешательства, когда ее нежные пальчики разгладили его волосы. За свою жизнь он не сознался в этом ни одной личности, как бы ни была она предана святому делу революции, но ему жутко нравилось, когда его треплют по умной головке. - Я так счастлив, моя милая, так счастлив, - пояснил он. Когда Маргерит объявила, что в их семье ожидается прирост, Шовлену сделалось немного дурно. Он был настолько поражен, что слег на целый рабочий день и даже не свез Робеспьеру материалы на Дантона. Теперь же, когда счастливый миг был все ближе и ближе, Шовлен ловил себя на том, что сидя над очередным доносом соседа Н. на соседку К., он утирает скупую слезу, воображая себя у окна, поющим сыну колыбельную. Затем он вспоминал, что не умеет петь, и сладостное видение обрывалось грустью, однако гражданин не сдался и тайно брал уроки пения, пока его учитель спешно не съехал к родственникам. - Как назовем? - усмехнулась Маргерит, подметив, что Шовлен мечтательно глядит то на нее, то на стену с прибитыми к ней «Свободой, равенством и братством». - Если мальчик - Марсель, - прошептал гражданин. - А если девочка? - Марсельеза. Шовлен задушевно вздохнул. - Чудесное имя. Я не смогла бы придумать лучше. - Я рад... рад. - Мой милый сочинитель... Шовлен был счастлив, как никто другой - возможно, не только в Париже, но и на всем континенте. Казалось, нет ничего уютней, чем сидеть, обнявшись, в его маленьком кабинете, у теплого камина, под истошные крики толпы... - Шовлен!.. Испуганный вскрик был слишком близок к его уху. С трудом стряхнув блаженное оцепенение, Шовлен вскинул голову. Маргерит смотрела на него с отчетливой паникой. - Кажется... - прошептала она, - кажется, началось... Шовлен отпрянул от супруги, словно его руки угодили в кипяток. В маленьких глазках пылал неизмеримый ужас, сердце стучало быстрей лошадиных копыт. Маргерит тяжело дышала, вцепившись в подлокотники. - Сделай же что-нибудь! - взмолилась она. - Как... что?.. Вид Шовлена был надрывно жалок. Коленки француза стучали друг о друга, отбивая траурный марш, густые волосы едва не стали дыбом. - Не знаю!.. Приведи доктора!.. Спаси меня!.. - Я... я мигом! Я сейчас! Совладав с руками, которые тряслись, словно повозка на бездорожье, Шовлен помог супруге добраться до спальни и застыл, не в силах призвать к порядку свой помутненный ум. - Доктор, доктор!.. - подсказала ему Маргерит. Вцепившись в волосы, Шовлен метнулся к двери, остановился на бегу, поняв, что это не дверь, а вовсе даже шкаф, развернулся на каблуках, бросился в нужном направлении, не рассчитал порыва и ушиб плечо. Мысли о том, что плечо болит, а на улице, должно быть, холодно, ничуть не овладели гражданином. Перед его стылыми глазками стояло лишь испуганное личико супруги. Он выскочил на лестницу в одних туфлях, чулках да рубашке с жилетом, по счастью, догадавшись в последний миг схватить пальто. *** Доктор Мун жил на другом конце площади - к нему-то и стремился попасть Шовлен. По правде говоря, о Кристофе Муне шла дурная слава алхимика, однако гражданин был чужд подобным суевериям, и к тому же найти другого доктора в канун Нового года не смог бы весь Комитет общественной безопасности. Вылетев из дому мушкетной пулей, Шовлен был так поглощен нежданной катастрофой, которая свалилась на его скромные плечи, что совсем не заметил, как на его пути возникли двое. - Прелестно, - заметил Робеспьер, чуть прищелкнув языком и вальяжно указав на гильотину - туда как раз тащили графа А. Персональный охранник великого лишь насупился: он-то мечтал встретить праздник в угаре солдатского корпоратива, однако судьба и вождь французов распорядились по-иному. Помахивая шикарной тросточкой, Робеспьер направил стопы к дому семьи Шовленов и попутно пояснил: - Что, если не жажда зрелищ, делает француза французом? Обретя свободу быть собой и ничуть себя не стыдиться, каждый гражданин нашей славной Республики почувствовал себя немного Дионисом, на сочных склонах, в пленительном плену вина и красавиц, чья пылкая грудь... Узнать про грудь, которая показалась ему весьма интересной темой, солдат так и не смог. Вылетев им навстречу, Шовлен никак не смог остановиться и сбил Робеспьера с его изящных ног. Трижды перекрестившись, солдат скрылся за ближайшим поворотом - он узнал Шовлена и не испытывал ни капельки желания быть казненным ни тем, ни другим. Чувственные губы Робеспьера скривились капризной черточкой. Гражданин, лежавший поперек него, дышал надрывно, словно рыба на песке. - Что такое! - возопил Робеспьер. - Шовлен! Вы совсем ополоумели на почве вашего... брака?! Я вам устрою целибат в Консьержери!* - Прошу прощения! Извините! - выпалил Шовлен, пытаясь сползти с вождя республики. - Осторожней, это новое пальто! - Прошу... из... вините... - Не топчитесь же по фраку! Прошло еще немного времени, прежде чем черная масса отделилась от вычурных мехов. Оттянув чулок с зиявшей на нем дыркой, гражданин надрывно уставился на разбитое колено. - Что вы вообще здесь делаете? - фыркнул Робеспьер, обозревая надломленный ноготь. - Я собираюсь к вам с визитом - а вас нет дома! Что за глупости?.. - Простите... я занят!.. - откликнулся Шовлен, энергично подув на коленку, дабы купировать боль. Не успел Неподкупный и дважды моргнуть сквозь лорнет, как Шовлен шмыгнул ушибленным носом, поднялся на ноги и кое-как добрался до галерки праздничной толпы. - Жду вас у вас! - манерно выдал вождь республики. - Надеюсь, у милой Маргерит найдется для меня крепкий кофе?.. - Не ходите туда!.. - Ах, боже мой, какая чушь! - Не ходите!.. - крикнул Шовлен, хромая со всей возможной скоростью. - Возвращайтесь... если вам... дорог... рассудок!.. Проследив за ним, Неподкупный покрутил лорнетом у самого виска, поправил трехцветный пояс и направился к нужной ему двери. Минуты старого года летели прочь на стальных крыльях гильотины, не знающих ни праздников, ни устали. Площадь наводнилась бездельниками, словно клетка с двумя кроликами, которых не успели развести. Шовлена толкали, пинали и обругивали - да что там, даже трепали по щеке - но ничто не могло свернуть его с путей коварнейшего плана. - Милок, - прокряхтела пролетарского вида карга. - Клубок упутался, распутать помоги... - Уйдите! Не трогайте! - Тю, - пожала плечами престарелая революционерша. Рука Шовлена страстно терзала подбородок. Пробиться сквозь ликующую толпу, сидячие места, плаху, стражу, еще места и новую толпу представлялось сравни бездарному гротеску - даже не учитывая его удельный вес и рост. Он мог вбежать на нужную улицу, использовав соседний квартал, если бы нога не просила покоя, а чулок - иголки с нитками. Внезапно глазки Шовлена вспыхнули утренней зарей: чуть поодаль стояла премерзкого вида тележка, на которую сгружали украшенные ленточками гробы. - Эй, там! - что есть силы крикнул он. Владелец зловещего экипажа не повел и грязным ухом. Все заботы неприятного типа сводились к тому, чтобы склеить накладную из невесть где побывавших старых. Его помощник, презиравший мыло побольше своего хозяина, ковырялся под ногтем, до отвращения напомнив Робеспьера. - Именем Революции: сто... - Милок, - пробурчали над его ухом, потянув за рукав. - Ну, что еще вам надо?! Старая ведьма с «упутанным» клубком доверительно глядела в его маленькие глазки. - Глянь, милок, - сообщила прабабка революции. - Нитка к тебе пристала алая: ты ее возьми, на палец намотай, и узнаешь, как величают суженую. Лоб Шовлена едва не треснул от хлопка, которым он себя же наградил. Вертясь то в одну сторону, то в другую, он напал на след нитки, чьим прибежищем стала его узкая спина. Сорвав ее с багровой ненавистью, гражданин покосился на старушку, но та и не думала отступать под самым носом у веселых развлечений. Треклятая нитка была на диво короткой и всего лишь раз обернулась вокруг его мизинца. - «А», видать! - прокаркало горе-пугало. - Что, есть девахи на примете? - Мою жену зовут Маргерит!.. Отделавшись от лавки антиквара на двух ножках, Шовлен решительно хромал до тех пор, пока не приблизился к телеге и не крикнул: - Именем Революции! - в самое ухо скверно вымытого типа, который не преминул истошно взвизгнуть: - Ай! Ой! - Телега конфискована! - заявил гражданин. - Немедленно выезжаем! - А к чему спешка? - Речь идет о жизни и смерти! - Оно-то верно, а куда ж мы денем мертвых? - Мне плевать! Вон к тому дому! - крикнул Шовлен, отчаянно указывая на элитные апартаменты Муна. Не прошло и полминуты, как экипаж был снаряжен и загружен гражданином, усаженным сверху на самый комфортабельный гроб. Хозяин и помощничек пристроились спереди, сзади налипла все та же карга, бодро щелкая спицами. Плюгавая лошадка уныло хрюкнула, получив по бокам плеткой, и тележка, резво подскакивая, понеслась осуществлять объезд. Все время, пока горе-экипаж неспешно мчался к выезду с площади, Шовлена донимали тяготы пути. Опьяненные гуляньями и всем, что им сопутствует, парижане так и норовили быть лишенными то ли жизни, то ли ног. Телеге пришлось лавировать: бодрая качка и кривые повороты серьезно укачали гражданина. - Быстрее... быстрее... - шептал он, вцепившись в угол гроба. Площадь, толпа, гильотина - все слилось в омерзительный салат, который тут же удвоил свою порцию. Девица, возбужденная праздником, швырнула в его лицо конфетти. Лишь несчастный вид супруги, судьба наследника и верность Франции держали Шовлена на плаву. - Милок, позеленел весь! - ловко подметила карга. - Ну, за меня держись, чай, не ляпнешься о землю носом... Эй, хозяин! А ну, быстрее барина вези! Владелец экипажа лихо присвистнул, чем немало озадачил лошадь. Плетка внесла все нужные коррективы: телега ускорила свой бег, влетев на смежную улицу. - Ты что ж, милок, жонат? - прокаркала бабулька, сверля Шовлена взглядом, с каким его агенты вели пристрастные допросы. - А? Что?.. - Жонат ли, говорю! Шовлен сглотнул. Его тошнило, ноги замерзли, бока были с пристрастием отбиты проклятым мертвым грузом. - Не... ваше... дело... - шепнул он, использовав последние силы духа на эту жалостную фразу. - Так я гляжу, - не отставала ведьма, - чой-то ты, друг Шовлен, как-то превратно выглядишь. Как я тебя помню, тощий был - плюнешь, и снесло, а сейчас... - На что вы намекаете?.. - сипло выдохнул Шовлен. - Да вот на что! Разразившись мольеровским хохотом, старуха ткнула в его бок лорнетом. - Черт подери: готов поспорить, что таким я вас уже не подниму! Не будь желудок гражданина пуст, в ту вопиющую секунду он вполне бы мог лишиться всего обеда вместе с завтраком. Сэр Перси Блейкни возвышался на гробах, купаясь в сиянии воображаемого солнца. - Вы!.. - прохрипел Шовлен, вернув себе исконно белый цвет лица. - Ха-ха, Шовлен! Милая Маргерит вас точно закормила булочками! Буду знать, у кого мне в Париже обедать! - Не смейте говорить мне про еду!.. - Хи-хи! Кто же меня остановит? Вы, месье? Упрямству Шовлена не было ни конца, ни края. Призвав к порядку нервы, ноги и желудок, он возвысился на скачущей телеге и грозно сжал хилые кулачки. Попутчики давились от хохота, пустив телегу на самотек, отчего бедная лошадь взялась скакать кругами. - «Плач Шовлена»: автор - сэр Перси, Первоцвет, - заявил англичанин, приняв пафосную позу. - Нет его там и нет его тут... тревогу в правительстве курицы бьют... агент их в слезах: сколько он ни хитрит, но будет врагом неизменно побит! Дружище Шовлен: как жизненно, не правда ли? Шовлен задыхался от бранных фраз, стоявших ему поперек горла. Сэр Перси выудил запасную шпагу и галантно швырнул ее противнику. Приняв позиции, какие только позволила телега, двое закадычных недругов со звоном скрестили клинки. Дуэлить в пути оказалось непросто: гробы так и тряслись под подошвами их туфель, норовя избавить лошадку от пары фунтов лишнего веса. Шовлен дрался с напором сокола, сэр Перси отражал его выпады с невозмутимостью фазана. Француз, теснимый в зад телеги, едва успевал соскакивать с гробов, среди которых наметилось брожение, подобно весенним льдинам. - Теряем клиентов, - сухо отметил лорд Тони, полируя ноготь серебряной пилочкой с монограммой. Гробы летели с телеги, словно плоды с отяжелевшей яблони. Едва коснувшись мостовой, они разлетались вдребезги и обнажали аристократов, упрятанных в них. Растянувшись на дороге, отверженные сыны Франции хватались за парики и причитали о горьких судьбах, пока солдаты волокли их обратно на площадь и ставили в очередь на гильотину. Последний гроб, в котором сэр Перси вывозил из Парижа серьезный запас бургундского, увлек за собой Шовлена, чья рубашка была изрезана в капусту, а чулки обзавелись парочкой новых затяжек. Глумливый клинок сэра Перси не пощадил и праздничную ленточку, отняв вместе с нею внушительный клок волос. - Адью, Шовлен! - воскликнул Первоцвет. - Адью!.. Безмозглый хохот сэра Перси был утоплен в народных криках: описав замысловатый круг, телега вернулась на площадь и покатила, куда глядели глаза клячи. Гражданин Шовлен, покинутый врагами и союзниками, был торжественно усажен в новую лужу невезения. - М-м-м... - простонал он, отдирая от брусчатки изрядно потрепанную физию. Вокруг валялся мусор, зеленело стекло, толпились чужие ноги. Перевернувшись, Шовлен достал платочек и едва навел скверный порядок на лице, когда в его живот влетел сапог, подбитый пухлыми гвоздями. Гражданин взвыл, словно тенор итальянской оперы. Зашикали зрители: на подмостки как раз тащили герцога Н., который никак не желал потешить собою народ. Паршивец, чья обувь едва не лишила Шовлена печени, вытянулся по стойке «смирно» и прижал руки к упитанным бокам. - Ах, это вы... - шепнул гражданин, надрывно кашлянув. Глаза кадета вспыхнули невиданным доселе рвением. Когда в казармы поступил сигнал, что по столице колесит нелегальная гробовозка, Жавер первым вызвался проследить за ней, что и делал, пешком, в течение последних суток. - Что вы застыли?! Поднимите меня! - Есть, гражданин! Суровые руки Жавера отодрали Шовлена от брусчатки. Находясь под угрозой обморока, тот вцепился в его плечо и надрывно шепнул: - Именем... республики... туда!.. Рука Шовлена дрожала, словно ивовый прутик. Нахмурив тяжеловесные брови, кадет отметил для себя точку А, в которой они находились, и точку Б, которая являлась жилищем доктора Муна. В причудливом сознании Жавера эти точки было возможно соединить одним лишь способом - по прямой. Шовлен учуял неладное, когда его спутник пристрастно засопел. Перебросив шефа через мощное плечо, Жавер оглушительно рявкнул первое и последнее «р-разойдись!!», и вклинился в праздничную толпу. Ужас, испытанный Шовленом, мерк перед всеми его страхами, включая боязнь лишнего веса и реставрации Бурбонов. Вокруг него летали люди, трещали кости и ломались скамейки. Хаос длился до тех пор, пока Жавер, проломившись сквозь многотысячную толпу, не выскочил на подмостки к мадам Гильотине, чье лезвие было как раз взведено. - Нет, - всхлипнул Шовлен. - Не надо... Жавер не знал ни пощады, ни сомнений. Убойная команда поспешно нырнула в толпу, не преминув дернуть рычаг в тот самый критический момент, когда кадет пытался протиснуть себя и шефа сквозь деревянные столбы. Лезвие ветреной мадам метнулась вниз, оборвав в сердце Шовлена последние струны. Почуяв опасность, Жавер метнул вверх взгляд будущего инспектора полиции. Парижане ахнули, округлив глаза и распахнув рты. Взгляд Жавера оказался столь суров, что стальное лезвие жалобно скрипнуло, перекосившись в желобках, и на какой-нибудь волос не добралось до шеи гражданина. Что чувствовал при этом Шовлен, знают лишь он и история. *** - Ну, как там, Игор? Горит уже? - Горит, хозяин, - зловеще откликнулся ассистент доктора Муна. Замечание относилось к гильотине, которую поджег веселый парижский люд, устроив хоровод и танцы. - Рановато, - заметил доктор, манерно скривив губы. - Ну, Голем: твое здоровье! Реплика Муна относилась к золотой рыбке, об аквариум которой он цокнул хрустальным бокалом. Искрилось шампанское, приветливо потрескивал камин, легкие хлопья снега смущенно липли к оконному стеклу. Внезапно дверь открылась с ноги, покинув петли и пролетев весь коридор. - Кто... там? - осведомился доктор, некстати икнув. До игристого напитка светило медицины потребило немало коньяку, не говоря уж о продуктах собственной яблочной алхимии. Перед испытующим врачебным взором предстал кадет Жавер, спустивший шефа с широкого плеча. Секунду-две все трое глядели друг на друга. - Вам нужен врач! - заключил Мун, указав на Шовлена вилкой. - Не мне... не мне!.. - надрывно шепнул гражданин республики. Ладонь Шовлена вознеслась ко лбу, прежде чем с белых губ успели сорваться долгожданные призывы о помощи. Жавер, к ногам которого пал гражданин, вытянулся по струнке и отвесил мученику новогоднего вечера последний салют. *** Заря воспарила над Парижем подобно священному триколору. Позади были бурные празднества: площадь затихла, сладко уснув в снегах, чей белоснежный покров лег пуховым одеялом на обильные горы помоев. Место гильотины заняло опрятное пепелище, в котором сгинули остатки досок от трибун. То там, то здесь посапывали пролетарии, чьих сил не хватило добраться до дому и встретить праздник в шумном кругу семьи. Казалось, жизнь покинула парижские улочки - если бы через центральную площадь не двигалась щуплая фигурка, в которой, потрудившись зрительно и умственно, можно было признать Шовлена. Гражданин брел по сугробам, с трудом передвигая ноги, затянутые в драные чулки. Чужой плащ висел на скромных плечиках, которые от этого казались еще более сутулыми. Время от времени он подносил ладонь к лицу и печально утирал чуть припухший нос. Прошло немало времени, прежде чем грустные, одинокие следы протянулись через площадь от выбитой двери доктора Муна. Остановившись перед своим домом, Шовлен горько потер шею, приподнял голову и надрывно поглядел в окошко их спальни. Холодный ветерок трепал трехцветную ленточку, которой он украсил ставни накануне, мечтая встретить новый год в уютном семейном гнездышке. Бегло оглядевшись, Шовлен позволил себе всхлипнуть, о чем тут же пожалел, не имея чистого платка. Поступь гражданина звучала уныло и протяжно, когда он взбирался по высокой лестнице. Прежде чем достигнуть двери, Шовлен успел вытереть собой весь поручень, споткнуться о ступеньку и едва не разбить нос сверх того, к чему приложил руку проклятый парижский тротуар. Дверь была не заперта - он толкнул ее плечом и выслушал протяжный скрип с до боли скверным самочувствием. - Я... я дома... - выдохнул Шовлен. В ответ ему смеялась тишина. С тяжелым унынием, кусавшим отчаянье за хвост, гражданин освободился от плаща и кое-как пристроил его на вешалке. Субтильный организм Шовлена болел во всех вообразимых и трудновообразимых местах: не спасала и мазь Кристофа Муна, которая, по правде, походила на клубничное варенье. Смахнув надрывную слезу, Шовлен ступил в апартаменты, где еще вчера предавался счастливым думам. - Шовлен!! Сердце гражданина свернулось в болезненный клубок. Визгливый крик - а вслед за ним и Робеспьер - летели к нему прямо из спальни. Вождь революции смотрелся на диво плачевно для домашних условий: рубашка его была смята и в крови, глаза сверкали над двумя лиловыми полосками, волосы змеились, словно растрепанная швабра. - Будьте вы прокляты! Я вас сошлю на гильотину! - распылялся Робеспьер. - Нет: в Кайенну!* Вы представляете, что мне пришлось пережить?! Ничего такого Шовлен не представлял. Вид шефа вызвал в нем лишь утомленную грусть - вид подчиненного был Робеспьеру безразличен, поэтому великий демагог схватил беднягу за остатки галстука и как следует отхлестал по щеке. - Где вы шлялись, идиот?! - истошно вопил Неподкупный. - Безответственный... наглый... выскочка!.. Вы у меня еще попляшете с мадам Гильотиной! С Новым годом - и адью! Раскрасневшись, словно нагорный рак, Робеспьер оттолкнул гражданина, надрывно фыркнул, подхватил пальто и вихрем пронесся до лестницы. Шовлен, чья голова более не болталась в разные стороны, превентивно сглотнул и погладил ладонью живот, в котором было пусто, словно в его израненной душе. - Арман!.. Колени Шовлена предательски подогнулись. Попятившись на шаг, он рухнул в ближайшее кресло и лишь оттуда смог взглянуть на пресловутую дверь спальни. Маргерит улыбалась ему, сияя нежностью, словно ясное зимнее солнце. - С добрым утром, мой глупенький. Я вижу, ты отмечал? Шовлен потер ушибленную щеку. Потрясения последних суток легли тяжелым бременем на его хваленую сообразительность: он понимал, что ему что-то говорят, но не мог сложить в уме и двух французских слов. Заглянув обратно в спальню, Маргерит мягко спросила: - Вы не устали, мой маленький? Быть может, чайку? - Никак нет, гражданка! - отчеканил суровый подростковый голос. - А?.. - только и смог выдохнуть Шовлен. - Арман, твой кадет неутомим и бесподобен, - с улыбкой пояснила Маргерит. Находись рядом доктор, он мог бы запротоколировать случай чудесного исцеления от дюжины тяжелых травм. Вскочив на ноги, гражданин метнулся в спальню с резвостью сокола в нырке. - Жавер! Что вы здесь делаете?! - возопил он. Завидев шефа, кадет Жавер вытянулся по массивной струнке. Облаченный в униформу и снабженный домашним мушкетом, он нес дежурство у детской кроватки, в которой лежал маленький сверток. - Что это?.. - шепнул Шовлен, готовясь к тяжелому обмороку. - Разрешите доложить: ваш сын! - рявкнул Жавер, отчаянно стукнув каблуками. Гражданину Шовлену стало беспрецедентно дурно. Рапорт Жавера пробудил дитя, огласившее спальню хныканьем. Не уронив честь мундира, кадет взял младенца на руки и взялся сурово укачивать под вопиющую казарменную песенку. - М-милая... как же это... - выдохнул Шовлен, ища поддержки в лице верной супруги. - Это случилось ночью, - подсказала Маргерит, усадив его на кровать и нежно потрепав по головке. Прошло еще немало времени, прежде чем гражданин осознал весь масштаб триумфального события. - Сын... - победно шепнул он, покрывая шейку Маргерит страстными поцелуями. - Дорогая... наш сын... наш Марсель! - М-м, Арман... - смущенно заметила супруга. - А? Что? - Пока вы отмечали с доктором, - пояснила Маргерит, - гражданин Робеспьер очень помог мне... в трудный... м-м... трудную минуту. И когда все... хм-м... закончилось... он был немного не в себе... и я решила отблагодарить его, и мы условились, что назовем ребенка... чуть-чуть не так, как мы с тобой планировали. - Как?.. Глазки Шовлена пылали тихим ужасом. - Максимильян, - трепетно улыбнулась Маргерит.
Примечания _________________________ * площадь... - учитывая, что фик - новогодняя сказка, центральная площадь в нем условно-вымышленная. То же касается названия месяца, самого праздника и некоторых других вещей. * Консьержери - замок-тюрьма в Париже. * Кайенна - столица Французской Гвианы, место политической ссылки и каторги во времена Революции.
Надо бы что-нибудь веселое с утра запостить, чтобы настроиться на праздничный лад) ВК меня радует новой картинкой моего отп Левий/Матильда, а я себя порадую приятными творческими размышлениями о той-самой-ночи, когда у господина инспектора впервые в жизни сложилось что-то помимо работы xD Нет-нет, тайну происходящего я не раскрою до окончания фика, а пока посетую, как же много нужно учитывать, отписывая фик по Жаверу-78. И даже, если на то пошло, что Энтони - левша) Я от этого почему-то прониклась еще бОльшим сочувствием к его киногерою - все не как у людей) И чтобы не было здесь одних малозначительных слов, иду в свою папку со скриншотами и выбираю нечто "в духе". К примеру, вот это: думаю, нищасное невинное дитя и не предполагало, с каким пылким мужчиной заводит интрижку, но если бы он так на нее смотрел, она бы точно испугалась - или по крайней мере задумалась ... Окончания фиков и поздравления - все еще впереди!
Иллюстрирую свой тезис) То самое фото не удалось откопать из завалов, но сойдет и вот это. Справа: диктаторы (Уотерс, Жавер), слева - ленивые бездари (Гилмор, кэп Бове)
*** С нечего делать взялась за эпизод "очной ставки" Жана и инспектора-Энтони по поводу Козетты. Чувствую себя литературным стахановцем) Я, конечно, понимаю Жанову позицию, и со стороны она выглядит едва ли не очень взвешенной и даже немного толерантной, но мне жаль инспектора до тихого ужаса: оказаться во власти худшего врага - это еще полбеды, вторая половина - сами понимаете, что Жан ответит ему по поводу своей дочери)
Граждане и гражданки, неравнодушные к великому Виктору! Коллектив нашего самодельного фэндома выступает с творческим предложением поучаствовать в виртуально-текстовой ролевой игре по роману "Отверженные", они же Les Miserables. Игра начнется после встречи нашего дорогого года-2011 и будет проходить здесь, в моем блоге. Примерный очерк ее сюжета состоит в следующем: ...надвигается революция. Девица Козетта влюблена в юнца Мариуса, однако парижская полиция решает, что она - союзник опасных революционеров, и решает через нее проникнуть в их тайное сообщество. Ввиду цепочки некоторых событий тяжелое дело втирания в доверие (и спальню) Козетты падает на плечи инспектора Жавера как самого ответственного лица в парижской префекетуре. Однако Мариус не сдается! Да, и вспомним, что на страже целомудрия Козетты стоит сильный и грозный папочка Вальжан...