***

...подав в отставку, инспектор, наконец, находит свое счастье на полях родины

@темы: Приказано играть, History of madness, Les Mis

---

***

Я так смотрю, что авторы "Козетты" были явно повернуты на еде)) Еда проходит алой лентой сквозь первые серии сериала. А я-то думаю, почему инспектор у них так тощ - уже очевидно, что у него с мульт-каноном непонятки Но избиение Козетты метлой - это да, это на десять баллов xD Сразу захотелось какой-нибудь зарисовки, в которой господин инспектор отправится их бизнес инспектировать... всякое ведь может с ним случиться, правда?)

@темы: Приказано играть, History of madness, Les Mis

---

***

Вот есть ведь золотое правило - не лезть в биографии любимцев) Ну, а что поделаешь, если все это узнаешь случайно - тут уж ничего. Вот, сижу, все размышляю над Сандерсом. Вообще я бы его автобиографию себе купила, если бы оная не стоила $300 xD Подписанная, что ли?) Эх, и почему нашему дальнему зарубежью не доступен Амазон... Хотя можно было бы о нем и книжицу Эйхерна, тоже знакомый мне персонаж. Полезно для таких людей, для которых жизнь а-ля Прайс - нечто, если не фантастическое, то явно существующее где-то и с кем-то другим)

@темы: Вавилонская библиотека, Price, Жорж Сандерс, Aherne

---

***

1. Рэймонд:

...

2. Винсент:

...

The Long Night:




3. АП:

@музыка: ♫ Rebecca - Strandgut

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, Price, Falcon in the Dive, Жорж Сандерс

---

***

Продолжение главы о Фантине)

Глава тринадцатая, в которой продолжают разрешаться вопросы

- итак, вернемся к нашим месье мэрам) Пока Фантина клянет его, на чем свет стоит, месье Мадлен вновь тянется за кошельком. Тянулся он, как мы помним, и в случае с Фошлеваном, пытаясь откупиться. Ан нет: кошелек пуст. Фантина его игнорирует и продолжает обращаться к инспектору, используя довоьно подлый прием - взывая к его совести и честности, и выворачивая все дело так, что настоящий честный человек непременно должен ее, несчастную, отпустить. Как инспектор это выдерживал, я не знаю) То ему, значит, указывал месье мэр, а теперь будет указывать некая, явно полоумная, шлюха. Хорош, хорош славный город Монрейль! Ну, вот уже и за руки хватается, очень ему приятно, большое спасибо. Последнее, что он хочет в этот славный вечер, - трогать женскую грудь. Гляди, через пару минут и себя саму предложит, вот прямо в участке, да, на глазах месье мэра, солдат и всей толпы. "Как честный человек, мой милый месье инспектор, вы немеренно должны меня взять!"

- ладно уж, хватит стеба) Итак, сакраментальный момент со статуей-Жавером. Понятное дело, что это у нас символ. Я пыталась его анализировать, но, похоже, не хватило на то ума, ибо я не семиотик) Остановимся на том варианте, что Фантина у нас была статуей с душой, а инспектор, соответственно, бездушен. Ну, это в стиле Гюго, это понятно. Как мы знаем, Фантина у нас была Галатеей, вот и ожила она, а инспектору оживать вообще не стоит) Если он и был статуей, то, очевидно, какой-нибудь особо гадкой и неэстетичной) Итак, вопрос с ожившей статуей мы оставляем Руссо и семиотикам, сами же дальше двигаемся. Почему же господин инспектор стоял неподвижно, как и раньше? Думаю, у него окончательно сдали нервы. Месье мэр вроде как успокоился, зато вот эта вот снова начала ныть и вымогать. Возможно, Жавер уже чувствовал, что шутки юмора ему не помогли, что он взбешен, причем безнадежно, и сейчас что-нибудь да случится. Возможно также, что он, в порыве отчаяния, уже почти решил сдаться - а ну его все к черту, пусть этот мэр творит, что хочет, это не его дела. Но не мог же он, в самом деле, допустить, чтобы какой-то каторжник творил здесь беззаконие? В любом случае, когда ночная бабочка порывалась к выходу (причем, приписав ему самому приказ отпустить ее!), Жавер не выдержал такого наплевательства на закон, а также то, что месье мэр и Фантина решили сделать из него круглого дурака, который ничего не видел, не понял, не знает и вообще должен подчиняться некоей мифической совести, когда его совесть говорит, что преступник покрывает публичную девку, а он стал себе почему-то и стоит.

- итак, Жавер сорвался и был весьма расстроен. Далее мы снова наслаждаемся вальжановской точкой зрения, которая там описывает очередное (сотое?) зверское выражение инспекторского лица) Я напомню, что в лице Жавера не было ничего низкого, да и быть не могло. Так что всякие свирепые-зверские-жестокие-и-ничтожные физиономии мы пропускаем, мало ли что Жану привидится) Ясно одно: сейчас инспектор думал не столько о том, что власть его ставят под сомнение, сколько о том, что прямо перед ним творится беззаконие и он - как представитель власти - должен ему воспротивиться. Власть в лице мэра доказала свою некомпетентность, еще до этого распорядившись эту женщину отпустить. Теперь он здесь остался единственным представителем власти, причем настоящей, а не полученной обманным путем. И все же он стоит ниже мэра, и все же он не имеет права ему возражать. Однако Жавер, что говорится, уже доведен до ручки. В смятении чувств верх берут наиболее сильные: гнев на лже-мэра; возмущение произволом; желание восстановить справедливость. Он понял, что не может вот так вот просто отпустить ее по мэрской прихоти, слишком многое поставлено на карту. Однако подчиненные, похоже, уже его не слушаются. Сержант стоит, отстранился, а Фантина, между прочим, уходит. Выскользнет - сбежит из города - потом ее искать. И господин инспектор одергивает сержанта. А потом наш месье мэр говорит: да, это я, я ее отпустил.

- этот момент мы рассмотрим подробно. Как вы помните, месье мэр потребовал отпустить ее еще раньше. Один этот факт не мог дважды смутить инспектора. Что же смутило? Не это ли самое "я"? Как вы помните, Жавер постоянно как бы спрашивал у Жана, кто он. И Жан говорил "я". На баррикаде, у выхода из стоков. Это "я" означало "Жан Вальжан". "Я, Жан Вальжан, приказываю тебе отпустить эту женщину, потому что я так сказал и я так хочу". Так кто же здесь злоупотряблет властью, Жан или Жавер?) Конфронтация уже ведется ими почти в открытую. Итак, Жан Вальжан практически сознается в том, что он Вальжан. Как мы можем проследить, в подобных ситуациях он постоянно раскрывается: Фошлеван, Фантина, Шанматье, Мариус, и т.д. Почему? Быть может, понял по случаю с Фошлеваном, что нельзя ему быть даже немного нечестным? Или, опять же, стремился к абсолютному? Хотел показать, что судит Фантину не как некий абстрактный месье мэр, а как человек и по своей совести? Далее снова идет чья-то перспектива, то ли Фантины, то ли Жана. Мотивы такого поступка инспектора мы раскрыли выше. Кстати, вот одно обстоятельство - что, мол, "ужасные события" разыгрывались уже два часа, - я не понимаю от слова "в упор". С чего могли начаться эти "ужасные события" для инспектора? С драки на площади? Ага, или скажите, что инспектор полтора часа писал пятикопеечный отчет?) Тогда... вот это они два часа скандалили? Ох, бедный инспектор. Ему не позавидуешь.

- итак, отчего же господин инспектор в тот момент пребывал в таком плачевном состоянии, вплоть до нервной дрожи и посиневших губ? С одной стороны, оно и не странно при подобной нервотрепке. С другой - ему, в лицо, как и он раньше Вальжану, сознались: да, это я, ты прав, я каторжник. Что ему теперь делать? Отношение к Вальжану в должности, со стороны инспектора, я уже расписывала. Как бы ни повернулась ситуация, Жавер рискует очень многим, но теперь путь назад отрезан. Он собрал все силы, он решился, и, наступив себе на горло, пересилив себя, забыв о том, что может в два счета вылететь со службы, и он поступает честно: он вновь от себя отказывается, как отказался в случае с Фошлеваном, практически упустив преступника, который впоследствии (не потому ли?) стал мэром и смог себя властью прикрыть и покрыть. Он не ставил себя выше мэра или закона - для него соблюдение закона было выше. Предположим, что это было некоей эмоциональной кульминацией, после чего пошли на спад его бурные чувства. Один раз решившись, он уже не отступит, а он решился выступить против мэра. Его слабость была в сомнении, сила - в решительности и законе. Итак, Жавер объявляет, что невозможно отпустить Фантину. И тут начинается весьма забавная словесная игра)

- почему игра? Я поясню) Месье мэр аргументирует свою позицию тем, что, вот я был на площади, кого-то там расспросил, виноват был горожанин, отпустите женщину. А теперь давайте вспомним, были ли у сценки те свидетели, которые видели, как господин горожанин засунул снег под платье Фантины? А вдруг их не было? Или же не было до того момента, когда месье мэр, к удивлению своему обнаружил, что этот гад Жавер осмелился ему возражать?) Месье мэр вполне мог такое заподозрить, узнав, что Баматабуа ретировался. Но видеть-то он не видел. И тем не менее, он утверждает. Почему? А, может, потому, что так сказала сама Фантина? Он верит ей, он видит одно: она - жертва жестокого, несправедливого и слишком о нем много знающего правосудия. Так почему же стоял в тени, в участке, и шпионил? А вдруг, шальным делом, решил заодно и проявить благородство, и от господина надоедливого инспектора попутно избавиться? А если не избавиться, так хоть указать на его место?) Вот эта фраза "вы честный человек, и мы легко поймем друг друга" - что это, если не сознательный выпад в его адрес?) Месье мэр уже все для себя решил: Фантину он заберет любыми способами, ибо он так сказал, он самый мудрый здесь судья, и пусть инспектор будет посрамлен. Однако Жавер, порядком успокоившись, когда главное решние уже было принято, не сдается и указывает месье мэру на то, что, дорогой наш господин Мадлен, ты, что, не видишь, она же на тебя набросилась, она опасна, для нее вообще нет ничего святого, как можно такую на свободу отпустить?) Уж это он Фантине с рук не спустит, здесь действительно имело место преступление, и он тому свидетель, он, инспектор полиции. Дальше господин инспектор уходит в словесную полемику, легко разбив притянутые доводы, мол, я слышал ее и я ей поверил. Тот факт, что месье мэр поверил вот этой вот Фантине, для господина инспектора может свидетельствовать об одном: месье мэр - полный дурак) Итак, мэр города требует от инспектора повиновения. Исчерпав все аргументы, он дает ему понять: здесь я хозяин, как я скажу, так и будет. А господин инспектор: так, позвольте, свидетель покушения на персону мэра есть, это я, а господина гражданина я узнал, я всех здесь знаю, видите ли. И стоит мне позвать его, и окажетесь вы в ситуации "его слово против слова публичной девки". Попробуйте тогда ее выгородить, что о вас скажет народонаселение, а?

- заслышав ведра иронии от ненавистного инспектора, Вальжан решает расставить все точки над постылыми "и". Приняв суровый и бескомпромиссный вид, месье мэр начинает спор с применением неких статей УК. Не будучи историком французской законодательной системы, я все же задам свой вопрос: вот еще до явления месье мэра, неужели господин инспектор у нас вершил самосуд?) Если бы дело, и правда, находилось в ведении "муниципальной полиции", стал бы он судить ее? Да и Гюго понятно, что не стал бы. Будь его воля, он бы вообще от этих судейских функций отделался. Итого: либо дело вообще не имело касательства к этой самой полиции, либо имело место быть пересечение полномочий, что вполне объяснимо при несовершенных законодательствах вроде тогдашнего французского. Ради самого себя инспектор не стал бы играть в неподчинение вышестоящей особе. Показательно, кстати, что содержание статей не раскрывается - раскрыто только содержание одной из них: месье мэр пригрозил инспектору статьей за несанкционированный арест. Однако каким же он был несанкционированным? И не крылось ли за этой репликой нечто большее?) Что-то вроде метафорического Вальжана с железной палкой?) Ах так, месье инспектор, ах, вы упрямствуете, хотите звать истца, так я вам устрою, я вас упрячу в вашу же тюрьму, если немедленно не отпустите Фантину. Упрямство против упрямства - на виду. После прямой угрозы Жаверу не остается ничего другого, кроме как уйти. И вот, кстати, где крылась разгадка его "военного" поведения на баррикаде. "Жавер принял этот удар грудью, не дрогнув и не опустив глаза, как русский солдат". Что же, сравнение весьма нам льстит) Умру, но не сдамся, быть может?) И он уходит, почти что с гордо поднятой головой. Но почему?

- прочтя все это, если вам хватило терпения дочитать) Считаете ли вы виноватым человека, который, после такого сакндала, после подобного обращения, а, главное, после угрозы его же арестовать, если он даст ход делу Фантины, ушел писать донос?)

@темы: Очевидное-загадочное, Вавилонская библиотека, Я обвиняю, Les Mis

---

***

Слушать эту песню часа в 4 утра (или еще ночи?), валяясь в кровати, - это да, это самое то xD



Вообще же я смотрю "Лондонских Ллойдов" (весьма неточный перевод, но лучше я не придумала). Как это ни парадоксально, но фильм про страховую компанию. Как это ни удивительно, но сейчас для меня этот фильм - маленькое личное безумие с заглавной буквы. Я слабо представляю, как я буду писать на *это* отзыв и каково будет читать его, потому что там будет нечто в духе "костюмы-костюмы-костюмы" - ну, и о том, кто в них одет, само собой xD

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, History of madness, Жорж Сандерс

---

***

А вы думали - "За 80 дней" определяет судьбы) Если вам было интересно, откуда такое странное название у книжицы сэра Седрика - так ответ не в вине, а в слоне xD Да-да, именно с этим слоном все и связано. Бедный сэр Седрик - животное явно травмировало его психику)

@темы: History of madness, Викторианец на орбите

---

C’est moi

Фэндом: Les Miserables / Отверженные
Описание: И жизнь продолжается...
Персонажи: Шарль, Мари
Рейтинг: G
Жанр: приближен к оригиналу
От автора: Вдохновлено фильмом Les Miserables (1934). Жан принадлежит Romyel, Мари - мне.

***
Ее комната была обставлена скромно, но очень аккуратно. Скользя взглядом по изящным, сверкающим белизной салфеткам, по маленьким цветочным горшкам, в которых всегда что-то цвело, то алым, то нежно-лиловым, по простеньким пейзажам в тонких рамках, Шарль невольно чувствовал себя чужим в этом мире, созданном и устроенном женщиной. Даже постель была другой, очень опрятной, - на своей он мог уснуть, как ему вздумается, не раздеваясь, не снимая сапог, чтобы вскочить посреди ночи и бродить по комнате, иногда в кромешной тьме, иногда в тусклом свете из соседского окна, - и думать, высчитывать, строить версии. Он втягивал крепкую шею глубоко в плечи, он забрасывал руки за спину, он шагал размеренным шагом, всегда делая равно их количество, если ходил от стены к стене. Все это казалось до странности далеким, словно из прошлой жизни. Он знал, что квартирная хозяйка не будет беспокоиться о своем единственном жильце: он часто пропадал и раньше, отправляясь в поездки или дежуря по чужим квартирам, когда нужно было вычислить преступника. Вернуться домой он не мог - да ему и не хотелось возвращаться.

...

Всю неделю в Париже шел сильный дождь - днем, ночью, затихая и вновь стуча по карнизу, слово незримый барабанщик, провожающий один полк за другим. Изучив обстановку комнаты с такой невольной тщательностью, что смог бы вспомнить ее и разбуженным среди ночи, Шарль подолгу смотрел в окно, на нескончаемый поток воды, на причудливые разводы, на шрамы от тяжелых капель, оставленные на стекле. Первые два дня он совсем не говорил - каждое движение было тяжелым испытанием, о том, чтобы сказать хоть слово, не было и речи, он боялся испугать ее, если ему вдруг станет дурно. Сквозь постылый, удушливый туман он изредка различал знакомые черты - видел нежную улыбку и глаза, покрасневшие от слез. Он хотел бы просить ее не улыбаться, слишком больно было наблюдать, как она старается ободрить его, а потом, отвернувшись на секунду, вздрагивает, прижав к лицу платок. Но он молчал, едва заметно покусывая губу. Тогда она брала его за руку и долго поглаживала грубую, тяжелую ладонь, так, словно это была рука мальчишки, который никак не заснет. На этой руке у него был давний шрам - полоснули ножом в одном уличном столкновении. Он помнил, как побледнело ее лицо, когда она в первый раз его увидела. В те дни она смеялась, была легкой и беззаботной, и все же шрам ее расстроил - натянуто улыбнувшись, она спустила его закатанный рукав.
Он помнил и свою ухмылку - женский род еще был для него чем-то загадочным и он по-прежнему считал, что живет один, хоть и помнил, как однажды ночью их сердца бились рядом и он чувствовал, как его сердце, которое все считали за деревянное, стучит так сильно, что вот-вот покинет грудь. Теперь же ему было стыдно - за свое показное одиночество, с которым он носился, словно с ордером на арест, за свой шрам, который он выиграл в уличную лотерею по юности да по глупости, за молчание, за растрепанные волосы, за то, что ей приходится не спать ночами, дежуря возле его постели с огарком сальной свечи, за то, как она, думая, что ее Шарль уже уснул, целовала его в лоб, едва касаясь губами, боясь дышать, чтобы его не потревожить. Он молча сжимал зубы, а после в первый раз просил - то ли у бога, то ли у судьбы, - чтобы скорее отступила невыносимая слабость. В первые три ночи он не спал - вернее, спал, но плохо, проваливаясь в сон, словно в бездну, забываясь - и просыпаясь, то посреди глубокой ночи, то днем, то ранним утром, и всегда, всегда он слышал дождь. Он помнил, что окна ее комнатки под крышей выходили на Сену - и представлял, как, должно быть, бурлит река под скобами мостов, как по ним проносятся кареты, как лошади встряхивают намокшими гривами, как изредка сквозь занавес дождя, запахнувшись в плащи, шагают случайные прохожие. Он больше не вспоминал о набережной - она исчезла из его жизни, как и записка, которую он зачем-то сунул в свой карман, словно не понимая, что от воды она размокнет и ее будет невозможно прочесть. Ему хотелось подойти к окну, распахнуть его, вдохнуть сырой и свежий воздух. Он знал, что сможет это сделать, завтра или послезавтра, - он никогда не слушал врачей, умел перевязывать раны, даже доставать пули, он сам распоряжался своими ранами и жизнью. Тем больнее ему было видеть, как она жертвует покоем и сном ради того, чтобы в любое время дня и ночи положить ладонь на его сердце и убедиться, что оно бьется.
Их разговор состоялся на третий день. Он долго смотрел ей в спину, на скромные плечи, на небрежно заколотые волосы. Она уснула, свернувшись на краю кровати, - раньше в этой комнате жила супружеская пара, кое-что из их мебели досталось ей в наследство, в том числе, и кровать, большая и широкая. Из-за нее комнатка казалась и того меньше, но она шутила, что никогда не думала жить в одиночестве. Ее рука едва касалась пола, другая подпирала щеку, она казалась до того несчастной и обессиленной, что он сдавил виски, поведя крепкой челюстью, словно сердился на кого-то. Он, и правда, был рассержен - на себя.
- Мари.
Ее звали Маргерит, но он не любил длинные имена, да и она была не против. Она вздрогнула - сон ее был чуток, словно она беспокоилась за него и во сне.
- Что случилось?.. - шепнула она, глядя на него и словно не узнавая, так она свыклась с его молчанием и неподвижностью.
- Ну что ты. Это ведь я. Со мной все хорошо.
Она отвернулась. Холодно, как будто с безразличием.
- Мне снилось, что ты умер, - шепнула она, прижав к груди крепко сжатый кулачок.
- Тебе хоть снилось - а мне вот уже третий день видится наяву...
- Прошу тебя, не шути об этом!
- Будет тебе, я ведь совсем не умею шутить.
- Шарль.
- М-м?
- Что с тобой случилось? На тебя напали? Ударили? Жан мне ничего не говорит. Бедный упрямый мальчишка, он тебя ко мне ревнует. Как отца к мачехе. Я даже смущаюсь, совсем чуть-чуть, но смущаюсь.
Он прищурился. Закрыл глаза. Чуть повел бровью.
- Ты ведь знаешь, - тихо сказал он, - я никогда не вру.
Она опустила голову. Больше она ничего не спросила. Он поманил ее рукой, улыбнувшись чуть шире, чем обычно. Она поднялась, с трудом выпрямив затекшие ноги, шагнула к нему, словно во сне, - и вдруг упала на его грудь, прижавшись к ней, словно женщина, которая оплакивает умершего мужа. Она кричала ему что-то, бросала упрек за упреком, шептала, как он напугал ее, как она боялась уснуть и, проснувшись, увидеть его мертвым, а он - он гладил ее волосы, и молчал, снова молчал, но сердце его билось так сильно, а в стекло бил дождь, который рыдал за него, давно забывшего, что такое слезы.
С тех пор все переменилось. Мари по-прежнему выглядела усталой, ее все так же поглощали заботы: она достала где-то свежие рубашки, прибиралась в комнате, готовила - хоть до мадам Шаин ей было далеко, но он никогда не был придирчив, - сама перевязывала ему голову и запрещала трогать бинты, к которым он так и тянулся, словно любопытный мальчишка, поправляла подушки, даже напевала ему что-то, когда он не мог заснуть, помня, что он не любит книги. Но в ее глазах больше не тлело отчаяние, а горел прежний задорный огонек. В один прекрасно дождливый день Шарль поднялся с постели, прижав ко лбу ладонь, сделал первый шаг, ступая босыми ногами по холодному полу, подошел к окну, распахнул его привычно сильным движением руки, подставил ладони, собрал пригоршню воды и выплеснул ее на лицо. Она тихонько подошла к нему, прижавшись к угловатому плечу и обняв другой рукой. Он коснулся ее щеки, она забавно поморщилась - вода холодная, ну зачем же. У нее были красивые светлые глаза, у него - темные, очень пристальные, но ему вдруг показалось, что он видит себя в ней, словно в зеркале. Тогда он обнял ее, так крепко, как только хватило сил, и прижался к ее щеке своей щекой, холодной, с поседевшими бакенбардами, а она, словно не замечая этого, приподнялась и обхватила его шею, чтобы дотянуться до сухих и тонких губ. Их никто не видел, двоих, под самой крышей, за шумящим занавесом дождя, - только воды вечной Сены бурлили под скобами мостов.
Порой ему казалось, что жизнь его окончена. Но все чаще ему казалось, что она только начинается.

@темы: Мемуары машинки "Torpedo"

---

Десять минут

Фэндом: The Invisible Man Returns / Возвращение человека-невидимки (1940)
Описание: О том, какой неожиданностью может обернуться предсмертное признание.
Персонажи: Ричард Кобб, Хелен Мэнсон-Рэдклифф, Джеффри Рэдклифф
В ролях: сэр Седрик Хардвик, Винсент Прайс и др.
Жанр: романтика, научная фантастика, детектив
Рейтинг: PG


- Десять минут, - сообщил охранник, с таким лицом, словно проглотил что-то кислое и никак не может переварить его вот уже несколько лет. Ричард Кобб, он же номер 60124, вошел, оглянулся с безразличием и прилежно занял один из стульев у стола, что был привинчен к полу, равно как и сами стулья. За несколько месяцев, проведенных им в тюрьме, он научился тихому послушанию, которое ровным счетом ничего не значило, всего лишь позволяя сохранять те преимущества, которые даровало ему примерное поведение. На континенте, если газеты не врали, были другие тюрьмы, где человека унижали, лишали всяческого достоинства, но гуманная английская Фемида ровным счетом ничего не требовала от Ричарда Кобба, убийцы и счастливчика, которому несказанно повезло быть спасенным врачами после смертельного падения. Спасенным, чтобы очнуться в тюремном госпитале, а после обжить одиночную камеру, в которой ему судилось провести следующие лет двадцать, или же пятнадцать, если он и дальше будет примерно себя вести.
Затяжное выздоровление и вынужденное одиночество привнесли во властный характер себялюбца новые черты. Он уличил себя в растущем безразличии к миру и к себе самому. Другой, оказавшись за решеткой, да еще и на больничной койке, со шрамом длиной в Ла-Манш, впал бы в отчаяние, но Ричард, напротив, был до странности невозмутим. Он отказался от своих привычек, он спокойно отнесся к необходимому физическому труду, который ему, финансисту, в другое время показался бы чем-то брезгливо недостойным. С охраной и другими заключенными он почти не говорил, никогда не жаловался, никому не перечил. По вечерам у него изредка болели руки, напоминая о том, что он немолод. Когда он выйдет на свободу, однажды промелькнула мысль, ему будет глубоко за шестьдесят.
Он сидел за пустым столом, поглядывая на ноготь, опустив голову, даже не думая о том, кому он мог понадобиться. Вина его была доказанной и бесспорной, шумиха в прессе не могла продлиться вечно. Прошла минута из отведенных ему десяти. Вытянув шею, он покосился на окошко в массивной железной двери, но за ним не следили, да и охранник куда-то подевался. Он снова опустил свой взгляд, машинально пригладив волосы, которые и в тюрьме не бросил аккуратно укладывать, пользуясь водой и расческой. Наконец, лязгнули затворы. Он сцепил пальцы, глядя перед собой с совершенным равнодушием. У него были красивые глаза - в былое время в них читалось нечто живое и тревожное, столь непохожее на его вечно суховатый вид. Теперь же в этих глубоких, темных глазах отражался лишь резкий свет электрических лампочек.
- Миссис Рэдклифф, у вас десять минут.
Он застыл, словно смертник, с шеи которого вдруг сняли петлю. Что-то в нем сломалось, словно проволока, которая удерживала его невозмутимость. Он сцепил пальцы, он подался вперед, он снова застыл, в позе, которая могла напугать, но вошедшая девушка не обратила на нее внимания. Она была изысканно одета, ее золотые волосы - искусно собраны под модной шляпкой, в руках она держала маленькую дамскую сумочку, которую как раз застегивала после рутинного досмотра. На безымянном пальце ее левой руки красовалось обручальное кольцо. Не сказав ни слова, она присела напротив Ричарда - вполоборота, изредка на него поглядывая. Вся ее поза говорила о незатейливом, наивном скептицизме, который Хелен - ныне миссис Рэдклифф - чувствовала по отношению к своему бывшему благодетелю. В уголках ее чувственных губ таилась высокомерная усмешка. Ричард не мог поверить, что стал тому причиной: никогда раньше он не замечал за Хелен и тени низких чувств.
- Здравствуй, Ричард.
Медленно, очень медленно он осел на спинку стула. У него дрожали веки, дрожали бы и руки, если бы одна не сжимала колено, а вторая не лежала бы на столе, так близко от тонкой ручки в черной перчатке. Он отдал бы все свои будущие шестьдесят на свободе, только чтобы иметь право в последний раз ее коснуться, но правда оставалась правдой: это было бы концом их беседы.
- Здравствуй, Хелен.
Голос его был бледен, как и он сам. Болезнь, отсутствие солнечного света привели к тому, что лицо его осунулось. Это не прибавило ему шарма - тщеславие мистера Кобба всегда коробила его заурядная, если не сказать, некрасивая, внешность, маленький рост, нелепо торчащие уши, кисти рук, маленькие и хрупкие, словно женские. В былые годы он спасался безупречным гардеробом, сейчас же на нем была форма арестанта, которая не шла никому. Он знал, что ей всегда претила его внешность, и предпочел бы не сидеть под таким ярким освещением, которое выдавало каждую его морщинку.
- Как себя чувствуешь?
На ее прелестном личике читался скептицизм. Это был спокойный, самоуверенный скептицизм праведника, навестившего грешника. Разговор ей нужен был лишь для того, чтобы увериться, что враг ее жив и по-прежнему являет собой цитадель порока. Он никогда не слышал ее насмешек - он не хотел, не мог услышать их сегодня, но не мог и молчать в ответ.
- Спасибо. Я в порядке.
Хелен чуть прищурилась, бегло осмотрев его. Он снова опустил взгляд.
- Зачем...
Его голос сбился на хрип, и он тихо прочистил горло.
- ...зачем ты здесь?
Улыбнувшись чуть яснее, она пожала плечами.
- Я ведь не знала, что ты выживешь.
- Это тебя расстроило?
Легкий смешок.
- А тебя?
- Нет.
Некоторое время они молчали.
- Тебя прислал Джеффри? - вдруг спросил он.
- Нет, что ты. Мой муж, - она подчеркнула эти слова, - не трус, он пришел бы сам, если бы это место не напоминало ему о... многом.
Опустив голову, он потер лоб ладонью.
- Хелен, - почти шепнул он, - ты ненавидишь меня?
- Твой поступок не может вызвать ничего, кроме презрения и ненависти.
- Какой поступок?
Она была так удивлена, что даже повернулась к нему лицом.
- Ты еще спрашиваешь?
- Я совершил много поступков и многие заслуживают ненависти.
- Ты убил брата Джеффри!
Ричард молчал, застыв между фразами, словно безумец на краю утеса.
- Ты знаешь, что я лгал тебе? - очень спокойно спросил он.
- Конечно. Ты лгал мне с самого начала, когда хотел обвинить во всем Джеффри!
- Это правда.
- Я рада, что признаться в этом у тебя хватило мужества...
- Ты ошибаешься.
- В чем же?
- У меня не хватило мужества признаться.
- Я не понимаю тебя, Ричард.
Он сам того не замечал, но у него дрожали губы.
- Меня осудили потому, что ты и доктор Гриффин услышали мое признание. Тогда, у шахты. Я сознался, Спирс подтвердил. Все верно?
- Разве ты сам не знаешь?
- Не знаю. Я не был на суде.
- Так и было.
- Видишь ли... я солгал.
Она схватилась за край стола. Она была испугана. Заметив это, он не хотел продолжать, но у него не было ни времени, ни выбора.
- Мое признание было ложью.
- Нет! Я не верю!
В глазах ее блеснули слезы, она была обижена, словно ребенок, и в этой обиде крылось столько прекрасного, что у него заныло в груди.
- Почему?
- Ты хочешь оправдать себя! Перед смертью не врут!
Он бледно усмехнулся.
- Когда я попросил позвать тебя, я думал, мне конец. Уже потом я вспомнил, как Джеффри спас Спирса - его бы я хотел отправить в преисподнюю. Тогда же я посчитал, что остался единственным живым свидетелем. Хелен, я... я всегда был эгоистом. Я был им, пока, почти перестав «быть», не подумал о тебе... Ты ведь любила Джеффри и сейчас его любишь. Я больше ничего не мог для тебя сделать, я думал, что умираю, и решил соврать в последний раз. Иначе Джеффри стали бы искать не для того, чтобы спасти, а для того, чтобы убить. Я сказал, что убил Майкла. Я не убивал его, Хелен.
- Расскажи!
Это был приказ, не просьба. Он прикрыл глаза ладонью.
- Ричард!
Жалкая фигурка арестанта казалась бледной тенью перед той бурей чувств, которые успели отразиться на лице миссис Рэдклифф. Ричард продолжил, медленно, разделяя слова:
- В тот день я оказался возле его дома. Мне нужно было обсудить с Майклом одно неотложное дело. Мы не договаривались о встрече, его телефон молчал. Подходя, я заметил, как из дома едва ли не выбежал Джеффри. Лицо у него было перекошено от ярости, я понял, что между братьями случилась ссора, и повернул назад, решив пройтись по улочке, чтобы не являться к Майклу, когда он в таком настроении. Они часто ссорились, об этом немногие знали, но я был свидетелем пары их стычек. Джеффри всегда был человеком эмоций, а с его недюжинной силой мог кого угодно испугать. Прошло минуты три, я докурил и вернулся к дому. Мне показалось, за углом мелькнул Спирс, но у меня плохое зрение и я не был в этом уверен. Я стоял на другой стороне дороги, меня скрывала тень от дерева, должно быть, с той стороны я был... невидим.
При этом слове он невольно усмехнулся, впервые за много месяцев.
- Я увидел, как дверь открывается и из нее выходит Майкл. Я хотел подойти к нему, но вдруг заметил, что в руке у него гаечный ключ. Ключ был перепачкан чем-то красным. Меня это напугало, но я быстро взял себя в руки, решив проследить за ним. Ссора, дурацкий ключ - все это мне не нравилось. Майкл направился к шахте, я за ним. Как я понял позже, Спирс шел за мной все это время. Когда у меня появилось время все обдумать, уже после тех трагических событий, я понял, что Майклу надоел его братец, у которого были все права на половину компании и который, как Майкл часто говорил, тянул повозку не в том направлении. Джеффри всегда заботили безопасность и права рабочих, Майкла - чистая прибыль. Компания досталась им в наследство, отсудить вторую долю он никак не мог. Тогда Майкл решил инсценировать самоубийство... Хелен, я не вру, дослушай меня, у нас очень мало времени.
Она кивнула, словно во сне. Он мучительно сцепил пальцы.
- Никто об этом и не вспомнил ввиду сенсационности событий, но за день до того в шахте погибли трое - Майкл снова уволил ответственного за безопасность, временщик перемудрил, случился обвал, погибли трое. Один из них - кажется, его звали Сэм - был совсем искалечен, на нем не было лица - в буквальном смысле. Он был высокий парень, крепко сложенный, как и все Рэдклиффы. До конца следствия тела оставили в морге. Позже дежурный врач мне признался, что ему показалось, будто бы в ночь перед гибелью Майкла он слышал, как открывали окно, но, войдя, не обнаружил злоумышленника и решил, что это ложная тревога. Уже потом я обнаружил под окном иссохшие следы двоих, и еще один след, словно по земле волочили что-то тяжелое. План Майкла был таким. Джеффри, поссорившись всегда шел прямо к Гриффину и жаловался ему на брата. Бросив пару гневных фраз, он так же гневно уходил и запирался в своем домике. Зная это, Майкл измазал в крови тот самый гаечный ключ, а перед этим приказал Спирсу, своему сообщнику, раздобыть тело, которое могло сойти за него, Майкла, - случай с обвалом очень кстати подвернулся. Он хотел оставить ключ на краю шахты и столкнуть вниз уже мертвое тело, которое смогли бы опознать разве что по костюму. Шахту закрыли на время следствия, там не было никого. Целью Майкла было исчезнуть, дождаться казни Джеффри, а потом объявиться, свалив на кого-нибудь всю вину - да на того же Спирса, обвинить его в похищении. Всего этого я тогда не знал, но сразу понял, что дело задумывается темное. Он остановился на самом краю, смотря вниз, оценивая. Я подошел к нему, положил на его плечо свою руку и потребовал, чтобы он все объяснил. Я не думал, что он способен на убийство своими же руками. Он замахнулся на меня ключом. Я едва успел отскочить. Он замахнулся второй раз, я снова улизнул, он пришел в ярость, отшвырнул ключ и вцепился мне в горло. Что случилось дальше, я помню очень скверно. Помню, что не мог дышать и отталкивал его изо всех сил. Должно быть, он оступился, а мой пиджак порвался вовремя. Он упал вниз. Я остался.
Остановившись, Ричард кашлянул. Горло его пересохло, на щеках появился почти лихорадочный румянец.
- На меня сразу же налетел Спирс. Что он видел и что понял, мне до сих пор не известно. Старый подлец смекнул, что его участие в деле можно замять, пригрозив мне следствием: все улики были против меня. Он пошел дальше: он стал меня шантажировать. Я не мог признаться Джеффри, мы всегда были тайными врагами, он бы первым обвинил меня во всем. Спирс сказал, что очень легко будет свернуть всю вину на Джеффри. Тогда я испугался. Потом было поздно. Все время, пока Джеффри ожидал казни, для меня было временем адских мук. Спирс потребовал место управляющего, он хотел денег, я платил ему, он был главным в компании, а не я. В тот день, когда сорвался мой звонок, я искренне хотел сдаться и во всем признаться. У меня хватило мужества только на одну попытку, я слишком боялся за свою жизнь и свободу. Но Джеффри бежал. Сначала я обрадовался этому, а затем вспомнил, что формула может свести человека с ума. В припадке безумия Джеффри мог подумать что угодно: найти Спирса, тот бы опять соврал, свалив все на меня, а против сумасшедшего Джеффри я был бессилен. Что было дальше, ты знаешь. Я пытался оградить тебя от него, как мог, но ты не видела в нем опасности. Я проиграл: он первым добрался до Спирса, пока я разрывался между ним и тобой. Я не мог запереть тебя в доме, я не мог заставить Спирса бежать, в угрозу он не верил. Без моего признания тайна смерти Майкла ушла бы в могилу вместе со мной.
В железную дверь постучали дважды. Ее щеки были мокрыми от слез. В его глазах сквозило то единственное желание, которое ему бы не позволили и перед смертью. Он любил ее. Он хотел сказать ей, что любит. Вместо этого он произнес:
- Тебе пора.
- Ах, Ричард...
- Ты можешь мне не верить, - вздохнул он.
- Спирс сбежал после суда. Инспектор очень удивился. Кажется, он покинул страну.
- Похоже на него.
- Ричард, почему же ты не взял назад свои слова, когда очнулся?
Тишина.
- Я не могу тебе сказать.
- Но я прошу тебя!
- Ах, что это изменит. Мне хорошо и здесь. Все равно я остался без работы...
- Ты был со мной честен. Прошу тебя: не лги.
Его ладонь накрыла ее руку. Сплетая пальцы, держась за нее, словно за последний шанс к спасению, он почти беззвучно шепнул:
- Я люблю тебя, Хелен. Я всегда любил.
- Миссис Рэдклифф, ваше время истекло.
Она дернулась, едва не испугав охранника.
- Да. Конечно. Я иду.
Он был отчаянно внимателен, он проследил за ней до самой двери, но так и не прочел ничего, что бы поставило точку в этом горьком свидании, воскресившем призраки из прошлого.
***
- Хелен, милая...
Бархатный голос заставил ее обернуться. Она стояла в прихожей, не двигаясь. В безвольно опущенных руках по-прежнему была сжата ее сумочка.
- Как хорошо, что ты не задержалась: сэр Натаниэль зовет нас отобедать, а после мы успеем в оперу.
Сэр Джеффри Рэдклифф явился из гостиной - высокий, широкоплечий, с извечной улыбкой на мягких губах. Ему было под тридцать, но он выглядел моложе. Одной рукой сражаясь с пиджаком и пуговицами, а второй приобняв супругу, он шепнул в ее ушко так, как шепчут слова любви:
- Что наш друг Ричард? Хорошо ли себя чувствует.
- Да. Нормально.
Голос ее был очень тих и бледен. Поцеловав ее в щеку, Джеффри продолжил с энтузиазмом:
- Мне не терпится узнать, как поживает эта сволочь. Подумать только: умирать и не умереть! Какой болван среди присяжных отказался от идеи его вздернуть?
Тон Джеффри, развязно-фамильярный, заставил ее вздрогнуть и посмотреть в глаза мужу с каким-то отстраненным сомнением.
- Да что ты? Дрожишь? Нет, не надо было тебе ездить, уж я-то знаю эти тюрьмы... Для девушек там не место. Ну, пойдем, я распоряжусь о кофе. Тебе нужно взбодриться. Съездим к Натаниэлю, развеемся, все забудется...
Она кивнула, машинально.
- Джеффри, - вдруг спросила она. - Как ты относился к Майклу?
Он встретил ее слова с веселым удивлением.
- Майкл? Ах, Майкл... бедняга Майкл Рэдклифф... Знаешь, все эти дела с убийствами... Когда умирает человек, ты невольно вспоминаешь все хорошее, а плохое забывается, но потом, когда страсти поутихнут, ты - раз! - и снова вспомнил, какой он был канальей. Майкл... он был торгашом и жмотом, его и волновало в жизни-то одно, как заработать больше денег. Мы с ним часто ссорились...
Взяв ее под руку, Джеффри направился в гостиную.
- ...на чем я и погорел. Но, знаешь... мне иногда казалось, что убить его - не такая уж и скверная идея! Шутка, шутка. Присядь, сейчас будет кофе. Надеюсь, я тебя развеселил?
Те самые губы, по которым она истосковалась за все время его заключения, коснулись ее губ. Ответить на поцелуй было проще простого, но она не двинулась. Ни губы, ни его рука, ни задорный блеск его глаз не имели над ней власти в тот пронзительно пустой миг. Мысли ее были далеко. Кажется, она что-то шепнула.
***
Спустя неделю после описанных событий в лаборатории доктора Гриффина случился маленький пожар. Выгорел шкаф, в котором он по старой памяти хранил результаты прошлых опытов. Доктор отшучивался тем, что печально знаменитая формула невидимости навсегда укрылась от человеческих глаз.
Спустя полторы недели после пожара в лаборатории Ричард Кобб, он же номер 60124, был найден мертвым в своей камере. Врачи констатировали смерть от остановки сердца, очевидно, вызванной осложнениями, которые проглядели те же тюремные врачи. Тело мистера Кобба было помещено в морг, откуда оно таинственным образом исчезло. В тот же вечер ассистентка доктора Гриффина, болтая с дежурной медсестрой, сказала, что доктор еще до эпопеи с формулой невидимости предлагал ей участвовать в каком-то новаторском проекте, касавшемся кардиологии. Тогда она отказалась, так как была помолвлена, и больше он эту тему не поднимал.
***
Спустя два дня после описанных событий дорожный патруль обнаружил на обочине машину, за рулем которой была одинокая девушка. Шел дождь, мотор никак не заводился, она сидела, ничего не предпринимая. Козырнув, патрульный заглянул в салон через стекло и спросил, нужна ли помощь, попутно отметив, что на заднем сиденье лежат какие-то чемоданы. Девушка обернулась, промолчала секунду и лишь затем позволила ему заглянуть под капот. Проблема была пустяковой, он быстро справился и в шутку спросил, куда в столь поздний час направляется одинокая девушка. Она не ответила, тотчас же скрывшись за показной холодностью. Пожав плечами, он вернулся к своей машине. Случайный взгляд, брошенный через плечо, открыл перед ним странную картину. Хорошенькая девушка сидела, обернувшись и жестикулируя - должно быть, разговаривая. Машина ее была по-прежнему пуста.
Едва полицейский автомобиль скрылся из виду, как девушка прелестно улыбнулась. В ее улыбке крылось то многое, что не выразить словами. Протянув руку, будто бы нащупывая нечто, она прижалась губами к воздуху.
В предместье Лондона их ожидал доктор Гриффин.

FIN

запись создана: 08.03.2011 в 05:41

@темы: Мемуары машинки "Torpedo"

---

Киношное

Rebecca / Ребекка (1940). За последние несколько дней отношение к этому фильму у меня изменилось кардинально, но написать все же нужно, поэтому просто скажу: это отличный фильм и триллер, на порядок лучше самой книги, прекрасная стилизация под готику, прекрасные актеры.
***
Восторги! Помимо безусловно шикарной готишной домоправительницы все мои восторги в одностороннем порядке уплыли к Жоржу Сандерсу, "любимому кузену" Ребекки xD Ведь согласитесь: пусть и не совсем "близко", но родственные связи - это всегда занятно и овеяно таким себе ореолом Как я уже говорила, чем более сволочь его персонаж, тем, кажется, Жоржу и лучше) М-р Джек Фавелл вызвал во бурю восторга еще по песне из одноименного мюзикла, а уж увидев Сандерса воочию - так тем более) Какая циничная, наглая тварь - с таким просто-таки мечтаешь о чем-нибудь рейтингом R и выше) Чудесный, очень яркий образ негодяя и подлеца - такой запоминается, его хочется снова смотреть)

С режиссером)

@музыка: ♫ Rebecca - Strandgut

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, Жорж Сандерс

---

***

Ох, ну и песня мне попалась по случаю

И когда ты чувствуешь, что конец близок,
Перевернешь ли ты страницу, начнешь ли сначала?
Есть ли тревога в твоем сердце,
Когда приходит время нам расстаться?

...

И когда ты чувствуешь, что конец близок,
А вместо друга видишь незнакомца,
И ты остаешься без единого слова -
Только чей-то шепот, который ты случайно ловишь.

Я стою, в тишине, задержав дыхание,
Оторванный от мира, иссохший,
Но хоть я и уверен, что больше ничего не осталось,
За что можно схватиться, что можно отдать или испробовать,
Кое-что никогда, нет, никогда не меняется,
И я чувствую холод.
Зря мы думаем, что становимся старше и мудрее -
Мы просто стареем.

И когда ты чувствуешь, что конец близок,
И чувства, до этого пылавшие, тускнеют,
И когда ты видишь, что было достигнуто, -
Не думаешь, ли ты, что тебя обманули?

@темы: It's only rock'n'roll, Les Mis

---

***

Собственно, благодаря мужчине справа я впервые познакомилась с мужчиной слева) О чем теперь ничуть не жалею) Да-да, именно таким образом я довожу до сведения читателей этого чудо-блога сведения о том, что им придется терпеть страшные любовные излияния в адрес еще одного человека Джордж Сандерс, уроженец Санкт-Петербурга и почетный голос киплинговских тигров-злодеев. Я пала перед его чарами, о чем, признаться, ничуть не жалею))

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, Price, Жорж Сандерс, Рефлексия

---

***

Перемещаемся далее, к аресту месье мэра. Господин инспектор, только что давший лжесвидетельства под присягой, издерганный Шанматье, заляпанный в дорожной грязи по колено и чем-то (быть может, этим всем?) расстроенный, является на место нахождения месье мэра и предпринимает попытку его арестовать. Так как понимают они друг друга, в общем-то неплохо, месье мэру не приходится отламывать никакие прутья) Инспектор соглашается с примерно той же легкостью, с какой позволил Жану везти Мариуса домой) Даже проявляет невиданную для себя учтивость, не произнося тирады и почтительно сняв шляпу при почтении памяти умерших. Да: годы идут, инспектор ведет неравный бой с сентиментальностью, видимо, вспоминая молодые годы, родную тулонскую каторжную, прогулки летним днем по живописному тюремному дворику и безмятежный треп с Вальжаном xD Они все же вместе смотрятся весьма мило: не говорю, что месье Шарль не внушающ в образе инспектора, но Баур здесь явно более в сторону "всех распугаем", к такому не подходи, так еще и выше ростом)) /вспомним, как мило Жан на него смотрел на ступеньках перед выходом из тюрьмы/ У меня создается превратное впечатление, что инспектор Жана вечно воспринимает в терминах "стенка на стенку" и "кто кого" ) Хоть я и Наполеон мал ростом, но ты смотри мне, н-да? Вон у меня какая дубинка, а у тебя нет такой.
***
...вообще же я начинаю склоняться к тому, что инспектор Шарля вовсе не так грозен, как может показаться) Это явно не Буке, Кораблев или Лоутон. Когда надо приказывать и бить дубинкой, он, само собой, это делает, однако его психотип в цивильных ситуациях мне представляется чем-то средним между сценками провожания Жана из тюрьмы и беседы с псевдо-Фошлеваном) Вполне себе цельный, уверенный в себе человек, не без иронии и даже некоего добродушия, что я считаю вполне логичным, ведь какой ему резон зверствовать вне службы или же когда ему не сопротивляются?) Здесь нет какого-то душевного надрыва, есть честный и ответственный страж правопорядка. Только вот есть в нем эта склонность - даже не знаю, как это выразить - что ли, задирать других людей, то ли в шутку, то ли всерьез) Про Жана я уже говорила, а помните, как он Мариуса в кафе плечом толкнул?) С одной стороны, понятно: нужно было лицо рассмотреть и запомнить. С другой - ну, не знаю, мне кажется, он был не в восторге от того, что его задевает всякая шпана безмозглая) Не то что бы совсем обиделся, но так, превентивно толкнуть, мол, ты следи, что говоришь, и мне не попадайся, - почему бы и нет?) Вот когда он всерьез расстроился, так это при моменте отпускания на баррикаде - тогда чудесные события его задели по самые бакенбарды)
Скриншоты по традиции в альбоме.

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, History of madness, Les Mis

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

***

Меня занимает животрепещущий, но от этого не менее глупый, вопрос. Интересно, смогла бы миссис де Винтер развестись с мужем на какой-нибудь почве и выйти за Сандерса-Фавелла? xD По-моему, они очаровательно подходят друг другу, а я, как пролетарский писатель, могу только пожелать ей счастья вдали от избыточной роскоши)) Будет готовить ему ужин и читать газеты, он будет торговать автомобилями, по выходным - совместная прогулка в Гайд-парке... Ну, а что же можно с меня взять, если, заглянув в папку, где у меня лежат книги, я читаю вместо "Ф. Верфель" "Фавель" xDD
Так что, женим или не женим?) Потому как миссис де Винтер №2 у нас явно не снабжена особенной моральной разборчивостью - в каноне так вообще живет себе преспокойно с непойманным убийцей , главное, чтобы была большая и чистая любовь) Вот она, женская психология! xD Неудивительно, что господин инспектор женщин недолюбливал. А Фавелл в сравнении с "истинным рыцарем" Максимом - так вообще безобидное существо, довольный собой и жизнью гедонист) Главное, устроить так, чтобы она ему уж как-нибудь посочувствовала - а потом природа возьмет свое))

@музыка: ♫ Rebecca - Die lieben Verwandten

@темы: History of madness, Вавилонская библиотека, Жорж Сандерс

---

***

Подцепила я траву в виде "Аниме: Козетта" xD Не знаю, как я выдержу, но брали приступом и не такое) Тенардье с рыжими гитлеровскими усиками убил наповал)) Наверное, в том, что мне ночью приснилось, будто бы нашли утерянную копию ШХ-29, виновато аниме)) Думаю, впрочем, что мульт создает книге антирекламу: поклонники оного, позже прочитав роман, грозятся получить разрыв шаблона в тяжелой форме xD Вы знаете, было бы весело, если бы добрый месье мэр и Жавера как-нибудь облагодетельствовал. "Господин инспектор, я вижу, вас не любили... вы выросли грубым и черствым... ну ничего, мы это исправим... приходите, я вас устрою у себя дома сторожем, здесь вас полюбят, накормят, утешат..."
По поводу серии №2: если бы инспектор всегда под такой спецэффект появлялся, я бы ничуть не удивилась, что Жан у нас параноик xDD

@темы: Приказано играть, History of madness, Les Mis, ШХ, Рефлексия

---

***

В продолжение темы) Извлекла я из завалов пыльную книжицу и решила проверить кое-что. Как я и подозревала, Ньютон, при том, что к нему нет никаких претензий, - все же несколько не тот типаж для м-ра Фикса. Потому как читаем:
"Другой человек небольшого роста, худощавый, с нервным, довольно умным лицом и сурово нахмуренными бровями. Сквозь его длинные ресницы блестели живые глаза, которым он умел по желанию придавать безразличное выражение".
Скорее, здесь шовленовский типаж - а уж если вспомнить о его удаче, так точно) Вообще же по прочтении О. книга меня еще больше умиляет - так забавно читать ее и видеть, на что была сделана пародия) Вообще же м-р Фикс - умилительный персонаж. Если книга по каким-то причинам прошла мимо вас, а вам такие полицейские ищейки интересны, то я вам ее рекомендую. Чего стоит, например, вот это *проецируя*:
"- В таком случае вы знаете Индию?
- Н-да... - процедил сыщик, который не хотел слишком много говорить".
Да, и как я уже говорила, у истории с м-ром Фиксом просто умилительный финал. Нет, в нем не участвует мост - скорее, кулак мистера Фогга
...в качестве постскриптума: нашла чудеснейшее определение антигероя, вот оно:
"Антигерой - это человек, который наделен склонностью к неудачам" (с)
Вон оно как: все неудачники - страшное зло, имманентно xD
***
Если же говорить о киношных интерпретациях, то, насколько я успела понять, м-ру Фиксу в этом плане очень не повезло, равно как и самому роману) То, что было сняло в 2004-м году, я и не думаю смотреть, а из того, что смотрела... знаете, на фоне прочего Ньютон просто-таки сияет, хоть и (повторюсь) сюда бы кого-нибудь любого из классических исполнителей роли Шовлена. А ведь странно - почему таким болваном делают не кого-нибудь, а главгада, причем не просто главгада, а очаровательную и неоднозначную личность) Ведь в нем есть черты и праведника, и подлеца, а уж сам типаж - ведь как он дрался на стороне Фогга, а как бежал его освобождать, когда понял, что допустил просчет) А это его тщеславие, а поэтичность?) Уделить совсем немного внимания этому персонажу, раскрыть не одну-две его стороны, а побольше - и цены бы ему не было)

@музыка: ♫ Evita - Buenos Aires

@темы: Очевидное-загадочное, Since I've been loving you, History of madness, Вавилонская библиотека, Я обвиняю, Les Mis

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Киношное

Around the World in 80 Days / Вокруг света за 80 дней (1956). Фильм меня не зацепил, как следует, поэтому буду краткой) Что в нем бесспорно хорошо, так это масштабы постановки, актеры, музыка и красивые пейзажи. Однако беда моя в том, что это - одна из любимых книг детства, она до сих пор у меня валяется на книжной свалке в углу) Скажу одно: я никогда не воспринимала эту книгу ни как балаган, ни как некую прелюдию к космической эре, что в наше время, в отличие от 50-х, уже малоактуально) Для меня это такая же классика приключений, как тот же Хаггард, книга о человеке и о его силе воли, преодолевающей обстоятельства. Кроме того, в детстве мне очень нравился мультик) За исключением этого - что же, вполне себе хороший фильм, особенно последняя его треть) Кто мне больше всего запомнился и понравился, так это: член клуба, похожий на Ванеля; извозчик,он же машинист "Генерала"; второй воздухоплаватель в Европе; британский колониальный генерал; дама в салуне; наглый американский полковник. Из мест, где побывали наши герои, больше всего рассмешила пародия на Америку - шикарно) Что касается мистера Фогга - не могу сказать ничего однозначного. Он явно не такой, как я себе по книге представлять привыкла, но он и не плох, сыграно спокойно, ровно. Но за аллюзии - это да, это пять с плюсом)
***
Как вы понимаете, фильм был подцеплен не просто так, а с определенной целью) Цель эта заключалась в том, чтобы насладиться чудными параллелями с О. xD Кто читал эти две книги, тот поймет, - ведь, согласитесь, чего стоит один бедный мистер Фикс Вот, знаете, правду говорят, что основы многого закладываются в раннем детстве) Половина моих увлечений, если не больше, - то военные, то полицейские, то представители спецслужб. И если господина старшего инспектора полиции я познала только прошлой осенью, то с м-ром Фиксом я знакома уже много, много лет) Что удивительно, он мне еще в детстве нравился - несчастный неудачник и ответственный служащий А в этом фильме его играет не кто иной как Роберт Ньютон)) Вы помните, кого он у нас играл в 52-м) Забавный такой британский инспектор шпион и сыщик. Ну, хоть в путешествие съездил благодаря щедрой Фемиде) Да и сценку с морской болезнью, благо, сохранили. А вот мой любимый финальный эпизод - увы, нет) Правда, Кэрредайн решил немного подправить ситуацию, но все же это несколько не то)
***
Однако едем далее) Не нужно принимать мои слова буквально и считать, что фильм я стала смотреть только лишь ради параллелей и ностальгии) Один человек, игравший в этом фильме, распекал на все лады его съемки в своей биографии. Человек этот - сэр Седрик Хардвик) Играет он того самого британского генерала, имя которого, само собой, забылось, но память о нем осталась) Того самого, который ездит на слоне xD Я помню, как сэр Седрик поносил, на чем свет стоит, пластиковые деревья, о которые он чуть не отбил себе ноги)) Смешной такой, забавный генерал)) К слову, я была несколько шокирована, увидев у него серые глаза xD Вот о чем бы никогда не подумала. В общем, я болван в этом плане, конечно. Что же, хотя бы в плане творческом я успела приписать темные глаза монсеньору Слиту, и за то спасибо уж xD
Скриншоты в альбоме.

@темы: Очевидное-загадочное, Приказано играть, Since I've been loving you, Les Mis, сэр Седрик

---

С тенью улыбки

Фэндом: Les Miserables / Отверженные
Описание: О двух служителях закона, одинаково несчастных и счастливых.
Персонажи: инспектор Жавер, Жан и др.
Рейтинг: G
Жанр: приближен к оригиналу
От автора: Господин инспектор представлен в образе Шарля Ванеля (Les Miserables-1934), Жан принадлежит Romyel, мадам Шаин - мне)

(I)

***
- Не оглядывайся.
- Но почему, месье инспектор?
Прижав ладонь ко лбу, он медленно пригладил волосы. Черные и серебряные пряди заструились между пальцев.
- Не называй меня «месье инспектор».
- Ох... простите.
Дул теплый южный ветерок. Он попробовал его на вкус, коснувшись языком губы. Случилось это машинально, он всего лишь приглядывался к компании, на которую указал Жан. Редингот был расстегнут на две верхние пуговицы. Ветер, забыв, кто перед ним, мягко касался его груди над самым сердцем.
- Кого подметил?
- Того, что стоит слева.
- Почему?
Жан наморщился, что смотрелось забавно при его юной физиономии. Если бы школяра, твердящего латынь, вдруг выдернули с занятий, приодели, как следует, и отправили патрулировать улицы, он и то смотрелся бы не так прилежно, как этот юный проходимец. Жавер невольно ухмыльнулся. Вечно его тянуло на улыбку, когда эта недоросль с ним рядом... Хотя куда уж «недоросль», ростом Жан почти с него. Время идет, подумал он, пока юнец собирался с мыслями, а в полицию по-прежнему берут по росту. Однажды это сослужило ему службу. Должно быть, Жану тоже сослужило.
- Ну? Я слушаю.
- Во-первых, - начал юнец, говоря громким шепотом, - у тех двоих начищенная обувь, а у этого - с грязью, да еще и из починки. Сюртук потерт на рукавах. Эти оба одеты с иголочки. Потом... потом, они держатся вместе, а он стоит подальше, они смотрят на него вдвоем, а он - на них, попеременно. Значит, он чужой в компании. Да, еще кивает как-то странно - глубоко - как будто с почтением, при незнакомых людях. Потом, что еще... ага, когда я обернулся, он как раз просил прикурить.
- И что?
- Я заметил, вокруг да около какой-то мальчуган слоняется. Вот, смотрите! Тот дает этому прикурить, а шпана сейчас подлезет под его руку!
Сощурившись, инспектор покосился на пресловутую компанию. Сразу было ясно, что старший отвлекает, а мальчишка, тем временем, ждет удобного случая, чтобы руку в чужой карман запустить. Глаза у Жана горели тем азартом, какой испытывает гончая на первой охоте. Не сдержав своих чувств, он снова обернулся - слишком заметно, и взгляд его, на беду, встретился со взглядом старшего. Старший тут же подмигнул пособнику, который нырнул за парковую статую и тут же скрылся в неизвестном направлении.
- Спугнули!
Опираясь на трость, он неспешно проводил глазами негодяя. Тот свернул на аллею, сегодня гастролировать по парку молодчик уже не рискнет...
- Никогда так не оглядывайся. У этих ворюг, что глаза на затылке. Сам не поймешь, а они тебя видят. Оглядись вокруг. Найди витрину магазина, в нее смотри, а не прямо. Или пройдись мимо, не дожидайся, пока у растяпы стащат кошелек. Увидят тебя - крепко подумают, хотят ли встретить вечер за решеткой. Лишние рты, лишние деньги. Преступление нужно уметь предупреждать.
Все это время Жан провел в пристыженном, но безотчетном внимании, замерев, словно боясь упустить хотя бы слово.
- Н-да?
- Простите?
- Не лови ворон.

(II)

Жан потупил взгляд. Эта скверная привычка осталась с тех недавних времен, когда ему было важно задобрить взрослого, а чем его задобрить, как не кротостью и смирением? Пообещав себе непременно от нее избавиться, он виновато покосился на инспектора.
- Идем.
Жан повиновался, с тем же рвением, с каким буквально только что готов был бежать за негодяями. Память о двух воришках изгладилась мгновенно: если господин инспектор считает, что так лучше, он, конечно, подчинится. Жан молча вышагивал рядом с ним, стараясь не спешить, - юнец был привычным к быстрой ходьбе и жизни, но господин инспектор не спешил, трость его мерно случала по тротуару. Жан никогда бы не признался, но в душе ему очень хотелось, чтобы они с инспектором попали в какую-нибудь передрягу и чтобы он господина инспектора из нее выручил. Другого способа выразить свою пылкую, наивную благодарность Жан не знал и частенько мечтал о настоящем подвиге, который докажет, что он, еще совсем новичок в полиции, достоин своего инспектора. Они прошли фонтан и направились к выходу из парка, в котором из-за жары было не так уж многолюдно.
- Ладно. Свободен. Иди уж.
Говоря эти слова, господин инспектор чуть взмахнул тросточкой - Жан успел подметить, что эта его привычка придает словам особый вес.
- Господин инспектор...
- Ну?
Глаза у него были маленькие и жутко пристальные. Жан всегда волновался, когда инспектор на него смотрел, сощурившись: ему чудилось то осуждение, то подозрение, он вовсе не замечал, что каждый раз инспектор прячет нечто за этим прищуром - быть может, то самое, что таилось в уголке его губ, до боли напоминая улыбку, вернее, ее тень.
- Вы ведь домой идете?
- Н-да, и что?
- Можно я вас провожу до площади?
- Заняться больше нечем?
- Месье инспектор, так ведь я не на дежурстве!
Стоит и смотрит. И что с таким поделаешь? Хорошо бы выпороть, так ведь нет закона против юности и глупости... Покосившись на мальчишку, он резко закрыл глаза - так, словно они устали, хотя видел он отлично, нечем было глаза портить, писал он мало, читал и того меньше. Порой ему казалось, что взгляд его людей распугивает не хуже собственной дубинки. Не хватало еще, чтобы юнец возомнил, что «месье инспектор» им сегодня недоволен - доволен, еще как, только зазнайства здесь не будет, пускай над собой поработает, а когда проявит себя в деле, тогда и по плечу можно будет потрепать. Вот отошли его сейчас - точно что-нибудь придумает, расстроится, обидится... Н-да. Ну, до площади - так до площади.
- Ладно. Пошли.
Париж казался Жану прекрасным, полным радости городом. Еще вчера он мог эту клоаку ненавидеть, вспоминая о детстве, об улице, о вечной грязи, а сегодня - наслаждаться синевой Сены, прикрыв глаза рукой, глядеть на небо поверх деревьев и крыш, закусывать губу, когда ослепительная зелень вздымается над самой его макушкой, когда блики солнца играют на окнах, словно касаясь прозрачных клавиш, когда мимо идут люди, когда мимо течет жизнь, нет, сотни жизней, и можно всецело отдаться этому потоку... Для него жизнью была одна лишь служба, и сегодняшний успех - а ведь успех, ведь господин инспектор не взял бы его с собой просто так - настроил Жана на восторженный лад. Сначала это были искры, предвещавшие бурное пламя, и пламя, наконец, охватило его. Случаются такие дни, когда возрадоваться или заплакать может заставить самая обычная мелочь: осенний лист, скользящий по воде, резко вспорхнувшая птица, дом, окно, невольный взгляд. Жан пребывал в подобном силке чувств и, как истинно счастливый человек, считал, что все вокруг точно так же счастливы. Посмотрев на месье инспектора, он тут же приутих: тот, кажется, был не рад чудесному дню, выбирая ту сторону улицы, где было побольше тени. Достав платок, месье инспектор коснулся им лба, скользнул по щеке, вытер шею и затылок. Жару Жан совсем не ощущал, хоть и пришлось для дела слежки одеться чуть ли не по-осеннему. Тогда он и стих, будто пристыженный тем, что посмел рядом с месье инспектором так бесстыдно радоваться. Впрочем, его не замечали: месье инспектор шел, чуть опустив голову и смотря на тротуар, морщинка между его бровей то бледнела, то увеличивалась, словно бы он о чем-то думал. Порой у него подрагивали губы - едва заметно. Взглянув на себя, Жан с опозданием понял, что сам-то он давно уж расстегнул все пуговицы, а вот месье инспектор об этом, кажется, забыл - или привык, что летом, что зимой, носить одно и то же.

(III)

- Месье инспектор, - после некоторых раздумий подал голос Жан, - я все у вас хотел спросить...
Он не сразу подметил, что Жан от него чего-то ждет. Должно быть, спрашивал, а он ушами прохлопал...
- Ты что-то говорил?
Жан встрепенулся. Голос у месье инспектора был необычно тихим - так говорят в полумраке, так отец обращается к сыну, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Отца у Жана не было, но один раз он умудрился где-то и как-то подслушать. Жизнь его, при всех опасностях, складывалась из похожих событий: он много знал о дне города и совсем мало - о том, что над ним возвышается. Мир, в котором кто-то любит кого-то, всегда казался ему чуждым и от этого интересным. Ему нечасто выдавалось наблюдать счастливых родителей, поэтому он и запомнил тот случай: он был ловок и время от времени взбирался по водосточным трубам, заглядывал в окна, слушал, если окна были открыты. Любопытство в этом молодом человеке всегда искало форму выхода, лишенную праздности.
- Месье инспектор, я все хотел спросить, а откуда у вас эта трость?
Ну вот еще. Ответишь прямо - глядишь, голодать будет, а такую же достанет, а потом сиди себе и слушай, как весь участок рыдает от хохота... Вон, табакерку себе приобрел. Зачем? Какая чушь. Он-то привык, что от него бегут, а не наследуют. Приосаниться, не подавать и виду, только бы не ухмыльнуться...
- О, подарок от префекта Жиске.
- Здорово!
Похоже, что месье префекта этот держит за болвана...
- А за что?
- У префекта Жиске пропал любимый пес. Я тогда вел следствие. Оказалось, банда. Была погоня, их главарь как с моста в Сену нырнул - так и не выловили. Одна трость осталась, ее пес в зубах принес.
Глядит. Глазами хлопает. Вырос, паршивец, макушкой впору фонари сбивать, а здравомыслия, как у пятилетнего. Поверил один. Уж как он скверно шутит, а юнец явно привык ему смотреть в рот... Нехорошо это. Нехорошо - но, черт возьми, приятно...
Губы у инспектора скривились. Жан это отметил, как отмечал все вокруг, иногда и осмыслить не успевая. Лишь спустя какое-то время он понял, что над ним подшутили. И это было прекрасно! Шутить и насмехаться - совсем разные вещи...
- Слушай больше ерунду.
Они свернули за угол дома. Солнце тут же окатило их теплом, словно волна - человека, прилегшего у кромки воды. Месье инспектор вновь сощурился, а Жан не знал, чем продолжить разговор. Навстречу им шли девушки: задумавшись, он невольно позабыл, что его долг - уступить дорогу, и опомнился только в самый последний миг, из-за чего, отступив в сторону, едва не налетел на месье инспектора. Девчонки рассмеялись, месье инспектор обернулся, чуть поджав губы, и как-то странно повел бровью.
- Красивые, - ляпнул Жан, словно извиняясь за свой поступок. - Ох... прошу прощения.
- Завел подружку, н-да?
- Нет, месье, но в казарме только и болтают о девчонках...
- Смотри, не женись, пока не станешь лейтенантом.
Брови у него сошлись, он это чувствовал. Новый вопрос не хочешь - угадаешь. И куда только завел их разговор...

(IV)

- Месье инспектор, а вы... а вы были женаты?
Ох, паршивец...
- Нет.
А почему...
- А почему?
И что ему сказать?
- Я живу один.
Притих? Вот и славно. Нет, насупился, ждет чего-то... Ох, беда, беда с мальчишками, а еще с такими, которые будут спрашивать, пока им дверью не отдавят любопытный нос.
- Знаешь, чего они от нас хотят?
- Чего, месье инспектор?
- Они хотят, чтобы мы были живы. Сначала не так, а чем дальше - тем больше. Ты будешь утром уходить, и видеть, как она тебя провожает, а работа у нас - сам знаешь, если не нож, то пуля. Будешь думать о ней - будешь бояться. А нам нельзя бояться. Преступники, как звери, они чувствуют, когда ты боишься, а когда смел.
- Тогда я не женюсь!
Ну вот еще. Не хватало ему жизнь испортить...
- Делай, как знаешь. Меньше смотри на других.
Больше Жану было нечего сказать. Он почуял упрек и тут же замкнулся в себе, обдумывая слова месье инспектора и сравнивая их с тем, что он раньше слышал. Конечно, месье инспектор ему о женитьбе рассказывал, так ведь он еще молод, ему жениться рановато, а вот завести подружку - он об этом думал, теперь у него были деньги, немного, но хватит, чтобы девице купить цветов и сводить ее куда-нибудь раз в неделю. Ему было жуть как интересно месье инспектора расспросить, как у него все было: одно дело - всякие дурни, у которых на уме сплошь бабы и выпивка, а другое - серьезный, обстоятельный человек. Уж он-то не хочет быть похожим на каких-нибудь болванов, а как себя вести с девушкой - должно быть, целая наука, если они и впрямь такие непонятные и могут отказать по сотне с лишним причин. Смелости задать инспектору такой вопрос у него бы в жизни не хватило, но сама тема показалась ему весьма занятной. Пребывая в размышлениях, Жан и не заметил, как они почти достигли площади...
Он думал обо всем и ни о чем. Мысли, предметы, лица проплывали перед ним, словно туман над Сеной. Обычно он ходил домой пешком, это давало ему время поразмыслить, то над каким-нибудь запутанным делом, то еще о чем-нибудь, касающемся службы. Вот и сейчас он погрузился в свои мысли, совсем забыв, что рядом с ним мальчишка, - привычка к одиночеству... Мысленно поиграв с именем Жан - для него это было имя одного бывшего начальника и двоих-троих преступников, четверых, если считать того, о ком он не хотел помнить, - он заложил руки за спину, перехватив трость, еще ниже опустил голову и про себя отметил, под далекий, назойливый грохот, что слишком уж сегодня жарко...
- Месье инспектор!!
Чья-то рука, схватив его за плечо, дернула его назад с такой отчаянной силой, что он едва не свалился с ног. Точно свалился бы, не придержи его другая рука. От перекрестка улиц, на котором они стояли, отдалялась громадная почтовая карета. Гремя по тротуару, словно к ней были привязаны цепи, она казалась такой грозной, какой не покажется и пушка. Кучер, обернувшись к ним, крепко выругался и со злости подстегнул лошадей. Только тогда он позволил себе вдохнуть. Сердце стучало так, что перед глазами потемнело. Должно быть, он задумался и чуть не свернул под колеса. Странно, а шум был совсем далеко, он ведь слышал...
- Месье инспектор, вы в порядке?..
Он опустил голову. Жан до сих пор держал его за ворот и под руку, словно боялся отпустить. Жан... так это был Жан...

(V)

Он хотел ответить, но у него сдавило горло. Он путался в словах, даже мысленно, не зная, что сказать, и в конце концов отдавшись на милость сурового судьи - тишины. Какое-то терпкое чувство раздирало его грудную клетку, и он отчаялся с ним справиться. Если бы не мальчишка, он попал бы под карету. Если бы не Жан, он сейчас бы лежал вот здесь, на этом тротуаре, под этим самым солнцем, мертвый или искалеченный, в кругу толпы... Эти похожие мысли скрестились одна с другой, словно шпаги, но от их поединка не было ничего, кроме звона. Он должен был говорить - но он стоял, сначала глядя на нитки на месте оторванных пуговиц, а затем и вовсе под ноги. Немой человек, не умеющий крикнуть, - именно так он себя чувствовал в тот миг.
- Месье инспектор! Вы меня слышите? Вы в порядке?
Отстанет от него когда-нибудь этот мальчишка?!
- Нет!
Путаница в чувствах имела единый выход - злобу. Он едва не ужаснулся, почувствовав, как крепко сжаты его зубы и как, должно быть, сверкают его глаза. Как он посмел так огрызнуться? Что такое с ним творилось? Не зная, что и думать, он вцепился в редингот, у ворота, и смял его в побелевшей от напряжения руке.
По счастью, Жан не принял его реплику всерьез. Он видел лишь одно - инспектор чем-то потрясен, должно быть, этим страшным происшествием. Он сам едва не задремал, так жарко припекало полуденное солнце, но вовремя услышал грохот экипажа и успел оттащить месье инспектора, когда тот едва не вышел на дорогу. Все это он сделал машинально, повинуясь странному инстинкту, который раньше не замечал за собой. В подобных случаях его охватывали чувства, настолько сильные, что в моменты опасности он, бывало, не мог и пальцем шевельнуть. Впрочем, все это не имело для него значения: единственной заботой был месье инспектор, выглядел он скверно, и, кажется, совсем его не слышал. Жан боялся, как бы у него не случилось чего-нибудь с сердцем, ведь помочь ему в таком случае он не смог бы...
- Эй! Эй!
Мимо них неспешно ехал экипаж. Лошади были изморены жарой, да и кучер, судя по угрюмому лицу, не мог похвастаться большим заработком. Заслышав крик мальчишки, одетого явно не по погоде, он встрепенулся, надеясь, что в таких карманах завалялась пара звонких монет. Голос у Жана дрожал, и эту дрожь он не мог пересилить, поэтому дважды запнулся, называя адрес - к счастью, он его помнил.
- Месье инспектор, я отвезу вас домой!
- Хорошо.
Голос его звучал откуда-то со стороны. Он заставил себя разжать пальцы, уже не помня, зачем так вцепился в изрядно пострадавший редингот. Жан помог ему забраться в экипаж, он бездумно принял его помощь, хоть в ней и не нуждался. Мальчишка уселся рядом с ним, все поглядывая в его сторону - тревожно, неужели он так скверно выглядит? Он потер висок, стараясь привести себя хоть в какое-нибудь чувство. Нельзя же так пугать юнца...
- Месье инспектор?
Да скажет он хоть слово или нет?!
- Ну, чего тебе?
- Если вы плохо себя чувствуете...
- Кто сказал?
- Я вот подумал... Простите.
- Только не думай, что я буду платить извозчику.
Даже не улыбнулся. Вот балбес...
- Ну все. Забыли.
- Месье...
- Отвернись и смотри в окно.

(VI)

Жан нехотя подчинился. Ему все казалось, что у него нет права отвернуться. Смотреть на деревья и пешеходов ему и вовсе не хотелось, поэтому он уставился в пол, устроив подбородок на инспекторской трости, которую не забыл захватить. Их лица - одно суровое, немолодое, обрамленное седыми бакенбардами, другое юное, острое, с копной путаных русых волос, - были так не похожи и похожи друг на друга. Виной тому была странная печаль, в которую каждый из них был погружен. О чем думал месье инспектор, можно было лишь догадываться. На душе у Жана было тяжко. Еще недавно мечтав о подвиге, о спасении чужой жизни, он понял, что все это не так красиво и здорово, как ему виделось. Он не чувствовал никакого триумфа, он не стал лучше, взрослее, смелее, в нем ничего не изменилось, зато он до сих пор не мог забыть инспектора, его бледное лицо, его руку, сжатую в кулак, какое-то грустное, стылое выражение. «Преступление нужно уметь предупреждать». А он хорош, ведь мог месье инспектора заранее окликнуть, а не вытаскивать едва ли не из-под колес...
- Приехали, сынок!
Не дожидаясь, пока «сынок» будет ему руку подавать, он толкнул дверцу и сам вылез наружу. Не так быстро, как хотелось бы, и ладно: пусть молодые скачут, он уже старик. Подумав об этом, он невольно ухмыльнулся - хорош старик, считающий себя стариком, только когда самому это выгодно. Жан расплатился, экипаж уехал, оставив их друг напротив друга.
- Ну. Что там?
Жан едва ли не дрожал, так ему было скверно.
- Месье... месье инспектор! - неловко запнулся он. - Я виноват, я чуть карету эту чертову не проворонил! Вы знаете, я думал, что если мне вас когда-нибудь спасти...
- А трость мою забрал в подарок?
- Ох, простите!
Вернув себе верную спутницу, он тайком приналег на нее - нужно было на что-то опереться, не садиться же перед мальчишкой на крыльцо.
- ...и мне казалось... что если так... что если у меня получится...
- Хорошо. Я тебя выслушал.
Поднял глаза. Герой, едва не разревелся...
- Вы простите меня?
- Ох...
И это он сказал вслух?
- Слушай сюда, - нужно что-то говорить, пока балбес не решил, что он снова при смерти. - Прекрати ты извиняться. Чего себя изводишь? Я тебе не отец, а инспектор полиции. Все это расскажешь не мне, а ему.
- У меня... у меня нет отца, месье.
Когда Жан говорил, ему отчего-то стало ужасно стыдно. Он не любил рассказывать чужим, что круглый сирота: за этим следовали расспросы о его прошлой жизни, а о ней он перестал говорить даже с самим собой. К тому же, он привык, что никто его не понимал - скажешь тут, что жил на улице, а в ответ ухмыльнутся только, почем им знать, каково это, жить просто для того, чтобы выжить. Месье инспектор, конечно же, ни о чем таком не знал, а жаловаться ему он и не подумал бы.
- А мать?
- И матери нет. Они умерли... когда я был ребенком... я их не знал совсем.
- Вписался под чужой фамилией?
- Да. Я... я просто не знал свою. Я соврал. Я виноват, простите.
Некоторое время они стояли молча. Жану хотелось сорваться с места и сбежать, как будто бы побег мог разом все решить. Когда он, наконец, осмелился поднять глаза, то увидел, что месье инспектор смотрит на него, сведя брови. У него слегка дернулась щека. Потом он отвернулся.
- Вы просили не извиняться, но я не могу. Я обманул вас... и всех... но я просто сказал им первое, что пришло на ум, я не хотел быть просто Жаном, что за полицейский такой, без фамилии!
Приподняв трость, месье инспектор поддел ей какой-то камешек. Он словно бы ссутулился. В сердце Жана снова закрались опасения.
- Вот что. Мой отец был каторжник.
- Месье!..

(Fin)

- Я его никогда не видел и видеть не хотел. Мной никто не озаботился. Чего глазами хлопаешь? Думаешь, я вру?
- Ох... нет, конечно, вы не врете. Просто я... просто вы...
Они смотрели друг на друга, внезапно понимая больше, чем могли понять до этого.
- Я...
Скривившись, месье инспектор долго глядел в сторону.
- Я не сказал тебе «спасибо». Ты меня выручил. Я был немного расстроен. Поэтому молчал.
- Что вы, это я должен вас благодарить!
- Н-да?
Он пытался шутить, но его голос звучал очень грустно. Мальчишка долго не мог найти слов, а когда нашел, то выпалил:
- За то, что вы меня учите, ведь вы не обязаны! И вы... тогда, когда я в участке при вас дежурил... вы сказали, что из меня выйдет толк. Мне никто еще такого не говорил. Я... я не верил...
- Ну, чего расклеился?
Жан постыдно шмыгнул носом. Он снова потупил взгляд, пока тяжелая ладонь не опустилась на его плечо. Тяжелая, но теплая. Такого Жан не выдержал.
- Тише. Не хнычь ты, как девчонка.
Пытаясь успокоить Жана - как всегда, грубо и неловко, он даже и не вспомнил, когда в последний раз смахнул слезу со своей щеки. Кажется, он был моложе... да, точно, он тогда еще даже не служил в полиции... Неужели он и в самом деле когда-то не служил в полиции? Неужели то, что он рассказал Жану, - правда?..
- Ну, будет. Чего ты испугался? Ты отлично служишь.
- Все... всегда мне говорили... что из меня не выйдет... ничего...
- Вот еще. Подрастешь, станешь инспектором, будешь гонять их по всему Парижу... а потом зайдешь к отставному старику... расскажешь, как ты там... как служба...
Он сглотнул. Хотел продолжить, сглотнул еще раз, прищурился, смолчал.
- Месье...
- ...чтобы было кому... влепить тебе подзатыльник, чертенку...
Махнув рукой, он резко отвернулся, шагнул к двери и присел на крыльцо. Терпеть все это было выше его сил.
- Ну, все. Иди. Поговорили...
Жан кивнул. Инспектор проследил за тем, как высокая, пока еще худенькая фигура отдаляется, спускаясь вниз по улице. Проводив его взглядом, он провел ладонью по груди, словно растирая след от удара, слева, над сердцем. Ему не хотелось вставать, не хотелось шевелиться, даже думать. Прислонившись затылком к двери, он запрокинул голову. Солнце слепило его и сквозь веки.
- Ох, месье инспектор, как же вы меня напугали!
Он нехотя открыл глаза и сощурился. Квартирная хозяйка - должно быть, вернулась с рынка. Большая корзина чуть подрагивала в ее руке.
- Вы забыли ключи?
- Нет.
- А что же...
Он покосился на нее, проведя языком по десне, словно у него разболелись зубы.
- Вы же так запачкаете все брюки! - воскликнула мадам Шаин. - Люди ходят, ноги не вытирают, вы сами никогда не вытираете, а потом - сидите! Боже мой, да вы, никак, после драки...
Он повел бровью. Немногим позже он вспомнил про оторванные пуговицы.
- Ну, входите! Я вам открою! - засуетилась мадам Шаин, поставив корзину и вертясь перед дверью. Вставать ему по-прежнему не хотелось, но еще меньше хотелось спорить. Он поднялся, опираясь на трость, расправил плечи, в спине что-то хрустнуло. Пристроив корзину за порогом, мадам Шаин последовала за жильцом, словно надсмотрщик на каторге, что-то ему внушая и попутно отряхивая. Он избавился от ее забот только на лестнице. Поднялся, не без усталости, толкнул свою дверь, сбросил верхнюю одежду, присел на кровать и о чем-то задумался. Затем лег на бок, не снимая сапоги, пристроил ладонь под щеку, закрыл глаза и в скором времени заснул. Черты его лица, сведенные печалью, разгладились - от этого он выглядел моложе, словно споря с сединой на бакенбардах. Мадам Шаин, войдя к нему, чтобы снести одежду портному для замены пуговиц, остановилась на пороге: лицо его, с тенью невысказанной улыбки, привлекло ее внимание. В последнее время только во сне он и бывал спокоен.

запись создана: 17.03.2011 в 04:36

@темы: Мемуары машинки "Torpedo"