
Michael Romancing
...а что касается меня, я бы отправилась смущать Имона xD
Доступ к записи ограничен
Рецензия

Альбом

...а между прочим, в те далекие и прекрасные времена, когда наступление безжалостного жанра еще все не опошлило, подобные карикатуры вряд ли вызывали к жизни дурные мысли, служа целям веселья - и, возможно, косвенным источником вдохновения для скандальной сцены из "Майкла Коллинза" xD

(I)
I
Семейство Дюпле
Дом номер 366 по улице Сент-Оноре, ныне - номер 398, до Революции принадлежал женскому монастырю «Зачатия», чьи земельные владения прилегали к дому. О самом доме и его номере не прекращались споры: Лефевр указывал номер 396; Луи Лазар, не уточняя, - номера между 382 и 384. В ходе дискуссии между господами Сарду и Амелем был достигнут консенсус, и было точно установлено, что дом семейства Дюпле и его планировка сохранились до сих пор.
Дюпле не был бедняком: он владел тремя домами, одним на улице Матюрен, который сдавал за 6,500 франков, другим - на улице Аркад, который сдавал за 3,000 франков, и третьим - на пересечении улиц Люксембург и Ангулем, который сдавал за 5,600 франков. В 1779 г. он снял дом номер 366 по улице Сент-Оноре на 9 лет - договор об аренде был подписан господами Хороном и Дютаром. Там он обустроил свою мастерскую, и образ его жизни ясно указывает на то, что дела его процветали. Вне сомнений, во времена якобинского террора его прибыли уменьшились: из письма его жены к дочери мы узнаем, что Дюпле снова пришлось работать, так как в домах никто не селился.
Он был одним из тех, кого не обогатила Революция. Термидорианские события стали его крахом: вся семья была арестована; мать умерла или покончила с собой в тюрьме; Дюпле предстал перед революционным трибуналом по делу Фукье-Тенвиля и был оправдан. Когда остатки семейства воссоединились, он был на грани банкротства, но показал себя человеком чести - продал свои дома, чтобы заплатить кредиторам, и пошел на множество жертв, о чем позже напишет его сын: «Спросите кредиторов моего отца, в особенности, двух: господина Ле Дюра - оценщика земель, чьи политические принципы всегда были безупречными, но который питает глубочайшее почтение к своему бывшему должнику; и господина де Ла Коста, ныне глубокого старика под девяносто лет, который был так тронут поведением моего отца, что уменьшил сумму выплат на 20,000 франков».
Когда был раскрыт заговор Бабефа, Дюпле, его сына и племянника вновь арестовали, так как Бабеф внес сына Дюпле в списки будущего кабинета, назначив его государственным казначеем, - а младшему Дюпле было всего лишь семнадцать! Это стоило троим еще 13-ти месяцев за решеткой. Выйдя на свободу, они остались без гроша, и Дюпле пришлось заново начинать свою жизнь. Бодо, который их не любит, так как не любит Робеспьера, признает: «Дюпле были очень честными гражданами». Таким было семейство, которое приняло Максимилиана.
II
Члены семьи
Главой семьи был мужчина 53-х лет. Паспорт, выданный комиссией его секции - секции Пик, расположенной на бывшей Вандомской площади, описывает его как человека ростом 5 футов 6 дюймов - примерно роста Робеспьера, шатена, с овальной формой лица, высоким лбом, голубыми глазами, длинным носом, большим ртом и округлым подбородком. Конечно же, личность Робеспьера была ему известна еще в 1791 году, так как Дюпле был якобинцем и часть ходил на собрания вместе с женой.
Девичья фамилия госпожи Дюпле была «Вожуа», ее отец был известным плотником в Шуази. Возможно, именно профессия Дюпле подтолкнула ее к такому выбору супруга. Ее приданое составляло 4,000 франков, да и сам Дюпле был человеком обеспеченным. Они были счастливы в браке, воспитав четырех дочерей и одного сына. Их сын родился в 1778 г. - его назвали Морис. Одна из дочерей, София, вышла замуж за господина Оза, юриста из Иссуара, который сам называл себя юрисконсультом. Господин Auzat был пламенным роялистом и все же отправился за решетку после событий 9 термидора, так как его жена, к несчастью, происходила из семьи Дюпле.
Старшую дочь звали Элеонора, она имела прозвище «Корнелия». Элеонора появилась на свет в 1771 г.: после всех потрясений, выпавших на долю ее семьи, она влачила безрадостное существование до 1832 г. Ее сестра Елизавета родилась 26 августа 1773 г., став госпожой Леба и позже раскрыв немало любопытных деталей из частной жизни семьи Дюпле.
Филипп Леба, «довольно благородный человек», был красивым мужчиной ростом в 5 футов 6 дюймов, шатеном, с крепким носом, аккуратным ртом, длинным подбородком, лицом овальной формы и высоким лбом. Он был любимцем Робеспьера и желанным гостем в доме Дюпле, женившись на Элизабет 26 августа 1793 г. Они были очаровательной парой и остались верны друг другу. В день 9 термидора Леба подтвердил свою приверженность идеям якобинцев и Максимилиану: той трагичной ночью он застрелился в Отель-де-Виль, оставив беременную жену. Их сын, Филипп Леба, стал наставником будущего Наполеона III и президентом Института Франции. В течении полувека Елизавета оплакивала молодого мужа, сметенного бурей Революции.
Четвертая дочь, Виктория, не вышла замуж, и сведений о ней не сохранилось. По словам Мишле, «женщины семейства Дюпле были деятельными, нежными и властными». Властными - да, но путем дружбы, нежности и преданности Робеспьеру, которого они прозвали «милый друг». Что касается его самого, то он нашел вторую семью среди этих честных людей. Сирота из Арраса больше не был одинок в Париже; здесь он был окружен теплом и заботой семьи Дюпле.
«Он питал глубокое уважение к моим отцу и матери», - говорит госпожа Леба, - «они видели в нем сына, мы - брата». Позже она добавляет: «Бедный друг! ты испытывал нежную сыновнюю привязанность к моим родителям, а нас любил как брат. Мы тоже любили тебя, искренне». Господину Сарду, который знал ее в старости, она сказала: «Вы тоже полюбили бы его. Он был так добр и нежен с младшими». После чего господин Сарду с невольной иронией восклицает: «Того ли она знала Робеспьера?» Бедняга! Робеспьер и в 1820 г. по-прежнему оставался для него тигром, тираном, кровожадным чудовищем.
Нелегко добиться от очернителей Робеспьера признания того, как чиста была его жизнь. Как трудно допустить, что никто иной не питал такого глубочайшего уважения к дому и семье! Не только лишь тогда, когда его искалеченное тело приняла земля кладбища Эрранси, за ним признали эти достоинства - они были известны и при жизни. Этими сведениями мы обязаны самим термидорианцам, хоть это их и печалило. Куртуа лично опубликовал те строки, которые мы процитируем ниже: несколько граждан просят Робеспьера стать крестным отцом их детей. Какое откровение эти письма! Сколь красноречивы указанные в них даты! 31-е января 1792 г. - начало восхождения Робеспьера к славе; 5-е мессидора II года Республики, за две недели до падения, - его апофеоз. Вот какие сведения необходимо учитывать при изучении столь великой личности.
Первое письмо - от жителя Парижа:
«Гражданин, восхищенный твоею добродетелью и патриотизмом, тот, кто следует и будет вечно следовать провозглашенным тобою принципам, взял смелость обратиться к тебе и просить, дабы ты дал свое имя при крещении - имя, что так дорого стране, имя человека, который страстно защищал невинных - невинному же существу, которое вскоре появится на свет. Существу, чей отец надеется взрастить его для государства, под покровительством крестного, который не раз доказывал свои таланты, свой патриотизм - и те достоинства, которых дóлжно ждать от усердия и чести неподкупного правоведа, чье имя будут чтить отныне и во веки веков. Согражданин надеется на милость поборника свободы Франции. Это наивысшая честь, какую друг свободы может оказать тому, чья благодарность равна его братской любви.
Д..., член Клуба кордельеров, marchand-mercier»
Второе письмо, не менее важное, написано членом директории округа Монпелье:
«Максимилиану Робеспьеру, члену Комитета общественного спасения, автору доклада от 18 флореаля:
Природа подарила мне сына. Я взял на себя смелость возложить на него бремя твоего имени. Да будет он так же полезен и мил стране, как ты! Мои надежды - надежды отца - не могут простираться дальше.
Во имя дружбы и братства. Да здравствует Республика!
Ж.М.»
Как ценны эти письма из мемуаров мадам Леба, которые нередко называют слишком снисходительными!
Еще одним членом семьи Дюпле был Симон, племянник старшего Дюпле, по кличке «Симон на деревянной ноге» - пылкий и очень умный юноша. В самом начале Революции он записался добровольцем и потерял левую ногу в битве при Вальми. Дюпле приютил его в 1792 г., а Робеспьер взял его в секретари. Однако Нодье, знакомый с ним лично, замечает, что «он и письмá нормально написать не мог». Он умер, всеми забытый, в 1826 г., не оставив и строки воспоминаний о великом человеке, которого некогда знал.
Такова была семья, отрицавшая хвастовство и роскошь, - безупречные буржуа старого режима, жившие в мире и бесславно ушедшие в небытие. Дружная, честная, чарующая семья - никто с этим не спорит. Следующий абзац покажет нам, что думали насчет нее реакционеры-термидорианцы:
«Дюпле был бедным плотником, который и мечтать не мог о том, какую роль ему судилось сыграть при Революции. Во времена Учредительного собрания Робеспьер поселился в доме Дюпле, сделав его ярым патриотом. Отец, мать, сыны, дочери, племянники и племянницы - все они поклялись Робеспьеру в безоговорочной верности. Он же, из благодарности, сделал отца jure-assassin при Фукье-Тенвиле; двое сыновей были телохранителями под началом Буланже, капитана его гвардейцев. Матушка Дюпле стала предводительницей всех верных Робеспьеру, а дочери были избраны военачальниками этой благочестивой армии».
(II)
Елизавета Дюпле сообщает нам, что для ее родителей Робеспьер был словно сын. Ему оказывали всевозможные знаки внимания, прекрасно понимая, сколь важная он особа. «Для семьи плотника», - пишет неизвестный немец, которого мы уже цитировали, - «он все равно, что сын. Женщина [госпожа Дюпле - прим. пер.] заменила ему мать и обеспечила всем необходимым». Фрерон в своих заметках о Куртуа утверждает, что семейство Дюпле преклонялось перед Робеспьером: «Они сгубили его, потакая гордости». С этим невозможно спорить - даже Шарлотте Робеспьер, которая недолюбливала Дюпле, пришлось сознаться, что женщины семьи «проявили живейший интерес к ее брату, окружив его нежной заботой в тысяче мелочей». По ее словам, Робеспьер «был чрезвычайно к этому чувствителен». Поклонение его особе привело к изоляции - в этом утверждении предводителя «золотой молодежи» сомнений нет, так как проверить его можно бесчисленными способами. «Поселившись у Дюпле, он [Робеспьер - прим. пер.] медленно, но верно становился незримым - они никому его не показывали». В этом и причина неприязни Шарлотты Робеспьер к госпоже Дюпле, и доказательство того, как сильно привязалась семья плотника к члену Конвента, стараясь оградить его от волнений и опасностей. Не потому ли возмутительная попытка покушения, осуществленная Сесиль Рено в прериале Второго года Республики, была предотвращена?
Огюстен, брат Робеспьера, был избран депутатом Парижа в Конвент 17 сентября 1792 г., будучи девятнадцатым в списке из 24-х представителей. Известие о назначении застало его в Аррасе, где он был членом Совета управления департамента Па-де-Кале. Он также был и председателем якобинцев. Спустя неделю, 25-го сентября, он выехал в Париж для вступления в должность. Бросить Шарлотту одну, без братьев, он не мог и взял ее с собой. По прибытии они остановились у Дюпле в немеблированных комнатах с видом на улицу. Шарлотта сразу же почувствовала то, что называет «властью» семьи над «моим добродушным братом, если мне позволено так выразиться». Она была обеспокоена тем, что ее отстранили от брата, - ее, сестру Неподкупного! Чувства женщины вполне понятны - простим же ее ревность. Но как ей поступить? Смириться? Конечно же, сначала она об этом и подумала, однако «думать» еще не означает «делать». Шарлотта начинает жесткую борьбу за брата с семьей Дюпле. Какие она приводит аргументы? «Я пыталась убедить его, что при таком высоком общественном положении необходим свой дом». И вновь типично женский довод, за которым Робеспьер хоть и признал правоту, но долгое время сопротивлялся, боясь обидеть чувства Дюпле. Так говорит Шарлотта - но чего желает женщина... Робеспьер ей подчинился, и Шарлотта, празднуя победу над госпожой Дюпле и дочерьми, триумфально поселилась с ним на съемной квартире по улице Сен-Флорантен, недалеко от Конвента.
О недолгом его проживании в этом месте сведений не сохранилось, за исключением того, что он был болен. «Болезнь не была серьезной»: этот краткий период не стоит путать с тем, который держал его в постели с конца плювиоза до середины вантоза Второго года и был воспринят в Париже как настоящее бедствие, - о нем расскажем позже. Впрочем, и это легкое недомогание насторожило госпожу Дюпле. Она бросилась на улицу Сен-Флорантен, омраченная мыслью об опасности, грозящей Робеспьеру, и подняла «большой шум насчет того, что ее не предупредили». Легко вообразить, какой прием оказала ей Шарлотта. Но соперница была ее достойна, и две женщины наговорили друг другу множество вещей, которые, как признает Шарлотта, были «весьма нелицеприятными». Робеспьер оказался между двух огней. Что ему делать? Поддаться прихоти сестры, обидев тех, кто оказал ему теплый прием? Неужели он отплатит черной неблагодарностью за всю их нежную заботу?
«Они так крепко меня любят», - сказал он, - «и были так внимательны и добры ко мне, что отвергнуть их было бы не по совести». Итак, он возвращается к Дюпле. Взбешенная Шарлотта остается жить на улице Сен-Флорантен вместе с Огюстеном. Конечно же, она навещает Максимилиана, и снова разгораются скандалы, в которых участвует не только госпожа Дюпле, но и Элеонора. Виктория и Елизавета, напротив, стараются утешить Шарлотту после бурных сцен. Но однажды чаша переполнилась. Сестра послала Максимилиану несколько горшочков меда, которые слуга вручил госпоже Дюпле. Та, испытывая гнев и удовлетворение от перспективы покончить с Шарлоттой раз и навсегда, выставила слугу и мед за дверь, объявив: «Снеси обратно этой отравительнице Робеспьера!»
Задуманное удалось: Шарлотта больше никогда не посещала дом Дюпле. Вернуться ли в Аррас, оставив Париж и семейство, отобравшее у нее брата? Если она и думала об этом, Огюстен немедленно развеял эти мысли. Комитет общественного спасения как раз доверил ему и Рикор важную миссию на юге: против мятежа, учиненного федералистами, необходимо было принять суровые меры. Он взял с собой Шарлотту, а Рикор - молодую жену, но до окончания путешествия Шарлотта повздорила с госпожой Рикор, попрекая ее возмутительной фривольностью, и дама, «которая была именно такой, ничуть не лучше», сказала ей: «Вы слишком добродетельны, чтобы здесь оставаться». Дважды повторять ей не пришлось: по словам Шарлотты, госпожа Рикор предъявила ей фальшивое письмо от брата с требованием уехать; оставив брата, она вернулась в Париж, где свиделась с Огюстеном лишь к концу 1793 г., после победы якобинцев в Тулоне.
Болезнь настигла Робеспьера ближе к середине февраля 1794 г. Мы не знаем ни причин, ни свойств этого странного недуга. Известие о том, что Робеспьер болен и не покидает комнату, привело к общественным волнениям, чьи отголоски сохранились в постановлениях различных органов власти, а также в отчетах наблюдателей. Инспектор Дюга отмечает в своем докладе от 29 плювиоза: «Якобинцам сообщили, что Робеспьер пережил тяжелую ночь и что Кутон был болен. Удручающее впечатление, произведенное на членов клуба, говорит о том, как дороги для них эти достойные республиканцы». В тот же день секция Коммуны направила граждан Жанти, Луи, Мине и Люка осведомиться о здоровье двух членов Конвента. То же решение приняла и секция Пик, отправив юных граждан Серфа и Марша и двух постарше, Пети и Перье, узнать о здоровье Робеспьера, «исполнившись дружеского, братского чувства к одному из наиболее достойных республиканцев».
1 вантоза в ежедневном отчете полиции читаем: «Возле Ботанического сада большая группа людей обсуждала болезнь Робеспьера. Они были так ею опечалены, что говорили: если Робеспьер умрет, все потеряно. Одна женщина сказала, что только он мог спутать планы негодяев. Лишь господу под силу продлить земные дни неподкупного патриота (на этом месте все вздохнули). Вот что я заметил: когда один из санкюлотов заговорил о болезни Робеспьера, хорошо одетые граждане промолчали, но лица у них были довольные». В тот же день разнесся слух об отравлении: «Жизни Робеспьера и Кутона в большой опасности: о причинах их болезней сочинены сотни гипотез. Сландер уже высказался о яде. Другие говорят, что лихорадка проникла в кровь вследствие переутомления. Третьи желают знать природу их болезней, ведь истинных сторонников Республики это очень волнует. Когда встречаются знакомые, после приветствий они спрашивают друг друга о состоянии Робеспьера и Кутона. Просто удивительно, как живо интересуется их судьбами народ. Говорят и о том, какой непоправимой потерей обернется их смерть». За этот день сохранилось множество подобных отчетов. Всех занимал вопрос первостепенной важности: как здоровье Робеспьера?
"Я потратил всю жизнь на то, чтобы преследовать и описывать Прекрасное во всех формах, которые оно принимает подобно Протею; нашел я его только в природе и искусствах. Человек - всегда и повсюду - безобразен, он для меня портит собой все мироздание [...] Так город интересует меня только своими памятниками искусства; почему? потому что они порождены коллективным духом его обитателей. А если обитатели города гнусны, а сам город - вместилище всех возможных пороков, - какое это имеет для меня значение, если только меня там не убьют, пока я осматриваю здания".
(с) Т. Готье

An American Woman
