Кто о чем, а я опять о этом)) Меня в последнее время все влекут символические трактовки. Во-первых: ну никак не вяжется у меня эта трактовка самоубийства с тем, что оно в действительности представляло. ... Вот нам показывают, значит, бурю в душе у Жана. А, собственно, воды Сены под мостом - чем не символ бури? Из вышесказанного вытекает следующее: почему у инспектора все не как у людей? Почему у Вальжана буря находится внутри, а у инспектора - снаружи? Я бы сказала, что здесь нам тонко намекают, мол, бездушный он был, этот инспектор. Так ведь простите: если вспомнить, что сделал Вальжан после "бури в душе" - ага, пожертвовал собой ради справедливости. А ведь инспектор, по сути, сделал то же самое: спасая Жана, он пожертвовал собой. Но ведь отказался он от большего! На первый взгляд, взносы равны, и Жан отказался от уже привычной ему жизни, от той же работы, которая, кстати, приносила пользу обществу. Он поступил по совести и счет этот поступок благородным и правильным. Но у Жана ведь смысл жизни был не в этом - уже тогда он знал, что ему нужно спасать девчонку. У него до этого были и епископы, и кого только не было. Можно сказать, что автор его вечно тянет за уши: вот-вот сорвется, поступит эгоистично, ан нет, держите "пограничную" ситуацию, в которой Жан делает, с его и автора точки зрения, верный выбор. В свободную волю персонажа я, кстати, не верю: не здесь и не с Гюго)
Господин же инспектор автору совсем не нужен - дорогому Виктору на него вообще плевать. Жан у нас видел всю неприглядность жизни, но прозрел-то он только в N лет, после каторги - да и то, когда ему нельзя было не просветлеть. Инспектор закрылся от мира в свои 16-17 - с тех пор в романе ни единого упоминания о такой ситуации, где бы перед ним стоял настолько страшный выбор, какой был ему просто-таки в лицо брошен в самом конце. А ведь он не был непробиваемым болваном - в своей области он сомневался, он думал, он хотел, как лучше, просто не понимая, что это "лучше" не всегда лучше. Жан, уж извините, выбирал не раз, у него были свои срывы, инспектор, сделав однажды выбор в пользу честной жизни, не сорвался ни разу - можно посчитать за срыв его донос, но донос для инспектора - это преступление против власти, кроме того, донос был честен и по форме, и по содержанию: Вальжан, и правда, был тем самым каторжником. Даже в этом случае - как раскаивался Жан об отнятой монете, так и инспектор (я так думаю) раскаялся о своем поступке. И вот ведь беда: автору не к чему придраться! Инспектор не желает делать подлости: чтобы он показал себя с неприглядной стороны, нужно его или вывести из себя театральными сценами, или же... сами знаете, как поступить. Ведь, если представить инспектора злодеем, то все прекрасно вяжется: Жан просветлел, перед этим пав очень низко, инспектор же низко "пал", как бы оттеняя собой возвышение Вальжана. Но вот ведь незадача: инспектор честен! И он всегда был таким, изменилось в нем лишь наносное мировоззрение, ведь не был он гадом, которого просветлил поступок Жана на баррикаде - я начинаю склоняться к мысли, что Жан ему всего лишь дал повод вспомнить себя-настоящего. Жавер ведь на мосту сокрушается о другом: его жизнь, а служба для него и была всей жизнью, потеряла смысл потому, что он поступил по совести. Отнимите у человека смысл жизни - и он умрет, вот что говорит нам... нет, не история инспектора, а гранд-финал с Козеттой и Жаном. А ведь Жан, зная, что после суда он *всего лишь* вернется на каторгу, не видел угрозы ни в чем, кроме укоров совести. Да и адрес он давал на баррикаде, а не совал Жаверу пистолет и не говорил "убейте меня". На кону у Жавера были лет так с 35 честной жизни - он отказывался не от преступной натуры, он ведь убивал себя, потому что однажды уже умер для мира, и только работа, служба его в живых и держала. Да и сами финальные поступки несоизмеримы: Жан отпустил его с безразличием, инспектор Жана - отнюдь, это была та самая "буря в душе". Мне начинает казаться, что искать параллели поступку Жавера следует в том, как Жан отпустил Козетту. И... в чем же тогда разница между их поступками? В том, что Жавер совершил самоубийство формальное, а Жан - по сути? Почему же тогда первый утоплен, как собака, а второго по-человечески похоронили? Или, может, в том, что Гюго, как делал весь роман, банально решил забросать инспектора грязью напоследок? Или, может, формализм - мол, самоубийство, дети, это плохо, - он везде плох, а не только в отношении закона и порядка, а, месье автор книги?)
***
Во-вторых: что-то автор не взлюбил честность, как я посмотрю. ... Вот подумаем: инспектор был удивительно честен, даже с собой, да и пошел он на мост из-за совести да честности, был бы нечестным и без совести - забыл бы об этом Вальжане через полдня. Вальжан, под конец, тоже решил сыграть в честность и выложил дураку все о своем прошлом. Может, я сейчас вдохновляюсь версией из О-58, но я давно уже решила в романе истины не искать, да и перечитывать мне лень) Значит, в чем тут суть: Мариусу было фиолетово, что Вальжан украл булку; не фиолетово ему было то, что он *якобы* убил инспектора полиции. Вот не всплыви этот чудо-вывод - и что, неужели бы он отнесся к Жану с такой холодностью? Итак, Гюго: не-ет, хеппи-эндов у меня не будет, для тотального просветления необходимо тотальное мученичество! Кто нам поможет? Та-ак... эх, жаль, я Жана на каторгу не отправил, да, заупрямился этот Жавер... ага, эврика, вот оно! *пишет* Возвращаясь к нашей новой перспективе. Простите, но у меня как зрителя вдруг сложилось впечатление, что инспектор (в лучших традициях) пошел себе на мост с той мыслью, что "ах ты, Вальжан, ах ты тварь - ну ничего, я вот сейчас пойду и утоплюсь, а потом все чудом вспомнят, что кто-то там меня на баррикаде обещал убить, тогда уж кое-кто у меня узнает, что такое подыхать в каморке безо смысла жизни!" Каким же нужно было быть... автором, чтобы топить инспектора, забивая им сюжетные дыры? И во имя чего? Вспомним о честности: ведь в конце Жан вполне бы мог "забыть" обо всем этом, что ему стоило, ведь счастью Козетты это никоим образом уже не угрожало, а Тенардье... вы понимаете, от него всегда можно откупиться, да и не было бы вообще никаких "страшных улик" без гибели Жавера, прецедента бы не было. Даже если бы Жан признался - для Мариуса это не преступление, все путем. Но нет: Жан, по собственной воле, идет и "доносит" на себя. Почему? Потому что он не может быть нечестен? Так ведь инспектор нечестным тоже быть не мог. Ибо на мосту он уже был нечестен сам с собой, вот и не выдержал. А теперь вспомним о "праведной лжи", о том, как она всем помогала, а ведь инспектор тоже праведно солгал - он солгал перед законом. И что? И в этом вывод? Мне даже жалко Жана, я начинаю думать, что автор его заставил искупать и смерть Жавера. А кому эта смерть нужна была, кроме сюжета и Гюго? Так о чем же роман - о том, что честному человеку дорога только в каморку или на мост?) Или о том, как профанируется любовь, за счет того, что Мариус - болван, а Козетта его мозгами думает?) Эта парочка, я думаю, ничуть не стоила подобной жертвы. Но в этой жертве был хотя бы смысл.
***
Кстати, а почему же мы в связи с нашей историей не берем в расчет, скажем, историю Эпонины?) Кто готов попробовать?)