***

[zis-is-kaos]

Кто мне поможет классифицировать голос Кваста?) Я не совсем могу понять, что ему более свойственно, высокие ноты или низкие.
***
Ради смеха - решила перевести английский перевод любимого эпизода из О.) Почему английский - французским не владею, вот английским - прекрасно)

...

Отрывками)

Жавер косо взглянул на тело и, с глубочайшим спокойствием, тихо заметил:
- Удивительно, как же мне знакома эта девушка.
Затем он обернулся к Жану Вальжану.
Жан сунул пистолет под руку и пристально взглянул на Жавера. Этот взгляд не нуждался в пояснениях: "Жавер, это я".
Жавер ответил:
- Давай же, мсти мне.
Жан Вальжан достал из кармана нож и открыл его.
- Складной нож! - воскликнул Жавер. - Ты прав. Тебе это больше подходит.

Жавера было трудно удивить. И все же, по-прежнему держа себя в руках, он невольно вздрогнул. Он остался стоять, неподвижно, с открытым ртом.

Жавер зарычал, словно тигр, что заставило его чуть приоткрыть уголок рта, и процедил сквозь зубы:
- Берегись.
- Уходи, - сказал Жан Вальжан.

Он снова застегнул сюртук, по-военному расправил плечи, развернулся, скрестил руки и, обхватив подбородок ладонью, направился (...)

Спустя несколько минут Жавер обернулся и крикнул Жану Вальжану:
- Вы надоели мне. Лучше убейте.

...вообще же просто отвратительно, насколько добрый автор выставляет его идиотом. Буквально ведь читается так: Жавер, нагло улыбаясь и с блаженным кретинизмом решив пафосно умереть, бредет за Вальжаном, по пути узнавая все женские трупы, какие только имеются по дороге. Так же пафосно заявляет ему, мол, давай же, мсти мне (=а вот я умру и этим посрамлю тебя, ненавистная тварь!) Жан режет веревки. До инспектора ничегошеньки не доходит, он стоит и тормозит. Жан называет адрес. Жавер (очевидно, от волнения оглохнув) переспрашивает, поименовав его пафосно на thou, дабы тупой англоязычный читатель понял, что you - это не "ты". Потом он с какой-то радости бесится и угрожает ему, мол, я не отстану. Жан упорствует (=вот ведь идиот попался). Жавер, решив все равно напустить на себя пафоса (раз уж пафосный расстрел на свершился), уходит в задумчивости - а думает он очень медленно, и аж через пару минут (!), очевидно, запутавшись по самые бакенбарды, просит разрешить его умственную дилемму - как? да просто: ничё я не понял, вы, это, убейте меня. Ну... ну и что это?) Выпускники спецшколы-интерната?) И это следователь полиции, причем один из лучших?) Да будь он таким, он бы в 52 года все еще был охранником на каторге...

А теперь - мой железный аргумент. В сцене ареста месье мэра внешний и внутренний облик разнились, как ночь и день. Здесь же автор упорно навязывает нам некий комментарий к увиденному, мол, читатель тупой и ни в чем не разберется. Внутренней жизни (!) инспектора здесь вообще нет. Следовательно, с большой долей вероятности таковым он видится Вальжану как главному действующему лицу в эпизоде. Виделся бы автору - был бы комментарий "изнутри". Вальжан устал и хочет уйти, инспектор ему по боку, и увиденное он может интерпретировать как угодно плохо - он инспектору ничем не обязан. К чему же тогда эти сентенции о "неуловимой улыбке, в которой воплощается превосходство скованной цепями власти"? Не Вальжану ли инспектор мог видеться в единственном амплуа - как человек власти, человек закона? Ведь он ему адрес дал не зря, он на него надеялся именно в этом качестве, так что же удивительного, что он его видит таким, каким видеть хочет? А Жавер просто-таки бьет непостоянством: то он, значит, опечален и тих, то непоколебим и властен, то в бешенстве, то вежлив, то вообще глохнет - и все это человек практически на грани гибели! Товарищи, да так не умирал и Джеймс Кэгни! Или Гюго меня хочет убедить в богатейшей внутренней жизни инспектора, которую он до этого так рьяно отрицал, либо в его полнейшей неадекватности - зачем тогда этот человек был столько лет нужен полиции? Ибо просить у человека, к которому ты как бы не испытываешь особо лестных чувств, "убей меня" - я повторюсь, для такого нужно быть или полнейшим идиотом с мозгами ..тилетнего мальчишки, который мчит на баррикаду, чтобы пафосно умереть, или же человеком, который хочет умереть здесь и сейчас, сознательно. Причем просил-то он не сразу, это не было психопатической реакцией, и уж тем более, не было мыслями, мол, освободил меня каторжник - это потом уж начались чудо-выводы из происшедшего. А сейчас о главном: почему и зачем наш любимый автор поступил таким образом? Ответ элементарен. Что было бы с прелестной зарисовкой "кретины парижской полиции", если бы он расписывал - пусть даже только те мысли и чувства, которые владели инспектором, пока он шел, а затем оборачивался, а затем Жана просил? А правильно: ничего не было бы. Понадеялся на первое впечатление, которое, скажу я вам, и у меня было сильнО, да на то, что читатель не думающий, все скушает с тарелочки.