***

[zis-is-kaos]

На почве чтения романа ко мне пришла новая мысль) Вот вы говорите (или же не говорите), что инспектор - сие есть послушный раб несправедливого (или же справедливого) закона. Мне показалось интересным рассмотреть ситуацию с несколько иной стороны. Как мы знаем, в своей жизни инспектор ни разу не соврал. Если бы там было указано нечто вроде "в своей взрослой жизни" - так нет ведь, никогда.

О философском мировоззрении Жавера

Возможно, такое утверждение посчитают за преувеличенное, если не принять ту точку зрения, что у инспектора к честности была некая врожденная склонность, такая же, как у некоторых - к рисованию или музыке. Не говорите, что такого не бывает, - я знаю человека со врожденной склонностью к справедливости)) Но вот мальчишка вырос и рано обнаружил рациональную натуру, которой требуется, чтобы жизнь проходила не бездумно, а шла в соответствии с некими "высшими" правилами. Оговоримся сразу, что инспектор у нас не философ, за недостатком образования и неимением склонности к фантазированию и абстракции. Что, кстати, его и подвело, когда пришлось оценивать доселе незнакомую ему ситуацию. В любом случае, инспектор не стал бы философом) С другой же стороны, от философа в нем кое-что есть - это стремление к познанию абсолютной истины, если хотите, абсолютных законов. Ведь филосифия потому и стоит над всеми науками, что науки-то частные, а философские концепции претендуют на абсолютность и всеохватность. Для человека, который не может быть нечестен вот совсем никак, нужна как раз подобная система - чтобы и объясняла все на свете, и давала возможность чувствовать себя правым и моральным (вспомним аксиологию).
***
Какую же "систему" мог себе выбрать мальчишка лет 15-16-ти? Вспомним, что жил он, можно сказать, на улице. Само собой, какие-то отвлеченные системы для больших интеллектуалов ему бы и не подошли, да он бы их и не понял. Ему нужно было нечто такое, что, соответствуя тому, что он видит в окружающей жизни, при этом давало бы ему шанс возвыситься не только над низостью и преступлением, но и (скажем так) раскрыть свои лучшие стороны, которые он в себе интуитивно чувствовал. Какой был у него выбор? Да, собственно, никакого. Стать священником?) Или же полицейским, и не только вырваться из преступной среды, но и покарать по справедливости эту всю преступность? А теперь вспомним о том, что "оставаться в рамках прежней честности" он уже не мог ближе к финалу. О чем это нам говорит? Предположим, что Жавер, будучи подростком, просто бы выучился какому-нибудь ремеслу. Почему бы не выбрать подобный вариант? Не потому ли, что бизнес (как тогда, и как сейчас) вряд ли возможен без мелких и крупных нарушений? Или, быть может, такая стезя была бы "недостаточной" для его честности? Может, он чувствовал, что мало быть честным, не борясь против нечестного, преступного? Зайдем с другой стороны: предположим, что попался на пути мальчишки такой себе Клод Фролло, который бы его выучил, как Гренгуара, и Жавер впоследствии (каким-нибудь образом) стал, скажем, юристом. Что бы он тогда обнаружил? Что в законах путаница, что есть воз и телега всяческих ухищрений и способов обойти закон, которые юрист должен не только знать, но и уметь применить при случае? Выход и там, и там один: разочарование, неудовлетворенность, отсутствие смысла в жизни. Служить же закону можно единственным способом - принять его полностью и безоговорочно, как некую свыше данную доктрину. Разве можно его за это осуждать? Ему не было с кем посоветоваться, он видел одно: обществу он не нужен, никакой ласки, любви, семьи, друзей у него нет и не предвидится. Вокруг есть преступники, которых он ненавидит, и полиция, которая их лупит и сажает. Он чувствует в себе желание покончить с преступностью; возможно, он также понимает, что он силен, что у него неплохо действует пресловутый дедуктивный аппарат и имеется даже "чутье ищейки". Обдумав это дело, он совершает естественный выбор в пользу карьеры полицейского - как показало время, совершенно правильный.
***
Возвращаясь к рамкам и честности. Вспомним инспектора Блие: вот если бы у Жавера был инспектор-папочка, и сыну бы с детства внушал раболепие перед законом, мы имели бы несколько иной случай. Сам автор сознается, что Жавер сделал сознательный выбор. Тогда выходит, что, будучи орудием системы, инспектор расматривал эту же систему в качестве своеобразного орудия, говоря проще - он ее использовал, сначала, чтобы вырваться из своей среды, затем - либо сила привычки, либо уверенность в том, что система, и правда, универсальна. То есть главным в жизни инспектора было не "следить и выслеживать", он не пошел в полицию по чисто карьерным побуждениям, ему было важно оставаться честным, справедливым. Да, он служил закону, но в это же время он служил и себе. Скрепя сердце, поверим, что в жизни его, до определенного этапа, не случалось таких критических ситуаций, которые бы заставили его усомниться в законе. Что же тогда случилось в финале (или незадолго до финала, если рассматривать нашу версию баррикадных событий)? Итак, случилось нечто (быть может, и не раз), что заставило инспектора задуматься. Предположим, что в нем было две группы личностных качеств, статические и динамические. Статические: врожденная склонность к честности. Динамические: желание самосовершенствоваться, и пусь Гюго хоть три тысячи раз напишет, что стремился он к безупречности, я в это не верю и это не особенно подтверждается. Как и другие люди, он ставил себе некие задачи, первой было "вырваться из среды", второй - "бороться с преступностью". Он занимался саморефлексией, потому что себя он явно не любил, и хотел в чем-то измениться, а для этого нужна конечная цель. И вот, в серьезном уже возрасте, он, то ли вдруг, то ли постепенно, осознает, что: либо цель его жизни не достигнута и достигнута не будет, либо, что страшнее, эту цель невозможно достигнуть.
***
Итак, Жавер хотел оставаться честным, но он начал понимать, что служить системе для этого недостаточно: так эволюционирует человек от наивных представлений до все более сложных. Быть может, с приездом в Париж и расширением круга своих обязанностей, он понял, что чем выше стоит полицейский чиновник, тем грязнее у него руки. Жавер был способным: не исключено, что ему могли предложить повышение, и не исключено, что он его не принял. Что дальше? Годы идут, он стареет, работа легче не становится, а если не захотел идти вверх, то альтернатив не так уж много: уйти на канцелярскую работу (я не полицейский, но рискну предположить, что после работы оперативной это не лучше, чем отставка) или же покорно ждать, когда тебя выдворят в силу возраста. Уйти в отставку самому? Для него работа была всей жизнью - я уверена, что бездействие снилось ему в кошмарных снах. Тогда что же? Остается одно: продолжать служить, забыть, отставить размышления в сторону. Вот только преступники, как их ни лови, все равно убегают, и снова творят преступления, и снова проиходится их арестовывать, старые методы становятся неэффективными. Но что он может сделать? Его дело - найти преступника и передать его суду, на этом все, он не судья и не законодатель. Так что же - научиться судить? Сделать не так, как требуется, а так, как он сам считает нужным? Так ведь это форменный бунт против закона. А "раздвинуть" рамки прежней честности все же необходимо, иначе как ему спать по ночам и всецело отдаваться службе? Но для человека, всю жизнь посвятившего служению закону, это ужасный шаг. Предав закон, он ведь предаст и себя, что хуже - присягу и честность. Тогда он будет преступником, который судит преступников, а так быть не должно.
***
Мне кажется, ко времени прихода Мариуса инспектор уже устал от жизни. Что ему оставалось? Уйти по собственной воле, поставив на себе крест? Или же продолжать делать то, что всегда делал, смутно надеясь, что рано или поздно все закончится? Скорее уж, второе. И ведь не столько, как мне кажется, дело в финале было в его возмущении насчет того, что жизнь ему сохранил бывший каторжник. Это ведь не просто каторжник, это честность вне закона. Преступи закон - останься честным, соблюдай его - будешь бесчестным. Одно большое потрясение способно поднять на поверхность все то, о чем человек может годами думать и заставлять себя забывать. Но если для Жана дорога к честности была дорогой вверх, то для Жавера это была дорога вниз. Будь он моложе, будь у него время попытаться изменить буквально все, - это одно дело. Но у него нет ни времени, ни сил: а что, если, вернувшись на службу, он завтра с усталости еще кого-нибудь отпустит? А послезавтра с уныния вообще какое-нибудь преступление покроет? Не нарушать закон легко, а вот попробуй нарушать его, оставаться честным и быть справедливым, да еще и так, чтобы об этом никто не узнал и не выгнал тебя на старости лет с позором со службы (напомню, что задатки мудрого судьи он не чувствовал в себе никогда). А теперь представьте душевное состояние человека, и это после ночи у фонаря, перспективы расстрела, поступка Вальжана и собственного поступка. Он совершил личный подвиг - он отпустил Вальжана - но больше он подвигов совершать не мог. Сесть и все обдумать? Откуда-то выдумать себе новую систему ценностей? Но за что ему такие мучения, в чем же он виноват, если он и так был честен всю свою жизнь? Почему эта, старая честность вдруг оказалась никому не нужной? Почему он должен терпеть то, что в мире, как оказалось, нет никаких абсолютных ценностей и их поиск заведомо обречен? Да, мир несправедлив и жесток, но неужели он несправедлив настолько, что самым моральным в нем оказывается каторжник, а не инспектор полиции? Что же, он расплатился по счетам, он был в последний раз честен, с ним поступили справедливо, так же поступил и он. Больше ему не к чему стремиться, он не может продолжать, а если он сейчас пойдет и потребует отставки, то затянет на своей шее петлю. Что он будет делать, чем будет дальше жить? Так не лучше ли покончить разом со всеми проблемами? Жаль только, что придется своими руками, зря его с баррикады живым отпустили...