Глава шестая. Дедушка Фошлеван.- для начала я предложу вам вспомнить эпизод с побегом Толомьеса, Фантиной и лошадью, а также Тенардье и телегу. Здесь нужно сразу провести занятное различие между юристом и полицейским. Толомьес был юристом, что такое юрист - с натяжкой можно утверждать, что это своего рода идеолог. Полицейский - всего лишь исполнитель. Поэтому-то месье Толомьес мудрые речи и толкает) Недавно я писала о нем и о занятных параллелях, но все сразу в голове держать я не могу, поэтому (как и в случае с монетой и мальчиком) я ограничусь тезисами:
* Толомьесу принадлежит авторство фразы про арест самого себя и еще несколько занятных фраз. Собственно, я могу предположить, что это была некая выкладка кое-чего из инспекторских жизненных установок, с той разницей, что говорил Толомьес об удовольствиях и был этот тип бесчестен.
* Толомьес и компания совершают побег [от ответственности]. В подобном ключе автор вполне мог (помимо прочего) рассматривать и самоубийство инспектора.
* однако они не просто совершают побег, они садятся в карету, а карета (точнее, цепи) - это у нас символ правосудия. Что и подтверждается тем, что Толомьес впоследствии преуспел на этом поприще. Все верно, еще один кивок в сторону аморальности закона. С той разницей, что инспектор в лоне закона уже не мог скрыться (отпустил ведь экипаж).
* теперь вспомним телегу при трактире, цепи на ней и телегу в эпизоде с Фошлеваном. Вот что такое эта телега, я судить пока не берусь, символ это эпохальный. Можно сказать, что символ старого и негодного правосудия, которо перекрыло доступ жизни и воздуху в такие вот захолустные места, где творятся финансовые преступления, а невинных детей третируют. В таком случае, почему бы не представить, что телега Фошлевана - сие есть также символ? Наверное, так оно и есть. Но символ чего? Закона - Фошлеван не был жертвой закона и/или "отверженным". Вопрос дискуссионный, нужно думать)
* оставим телегу, вспомним лошадь. Не зря ведь повторяется ситуация: что из окна ресторана, что в Монрейле. Что сие значит? Я пока в раздумиях) Очевидно одно: павшую лошадь Фантина пожалела. Что дальше - опять туман) В любом случае, эта ситуация - некий моральный "лакмус". Фантина была способна на сочувствие, месье Мадлен, очевидно, тоже.
- однако же вернемся к разбору новой главы.
Глава шестая, "Жавер спасает жизнь, отпустив преступника"
- вкратце обрисуем ситуацию, как она должна представляться нам по книге. Вальжан между разоблачением и помощью человеку выбирает последнее. Молодец, само собой. Однако почему-то роль инспектора в этом эпизоде опять читателем сводится к чему-то гадкому. А между тем, ведет он себя самым занятным образом) Кстати, Жан в то время еще не был мэром, что меня как зрителя порядком удивило)
- мой вопрос звучит следующим образом: какого черта Жавер выложил Мадлену про каторжника и про Тулон?) Неужели он стал бы раскрывать ему свои подозрения? Зачем? Чтобы месье будущий мэр назавтра же сбежал? Уж не знаю, я не служу в полиции, но захоти инспектор убедиться в том, что Мадлен, и правда, может поднять телегу, он бы сказал, что здесь нужен человек страшной силы, и на этом бы умолк. Или же стал всячески его убеждать и подталкивать, мол, а вы попробуйте, у вас получится, не видите разве, помощь может не успеть. Ему ведь что было важно - увидеть Вальжана в действии, убедиться, что поднять телегу этот сможет. Убедился - ухмыльнулся - пошел дальше, собирать новые улики. Что, скажете, не так? Но инспектор действует совершенно по-другому, а еще и глядит на него как пристально. Банальное объяснение: дурак-читатель еще не догадался, что Мадлен - это Вальжан, и все вышеописанное просто грубоватый литературный прием. Однако же есть способ объяснить поинетерсней)
- вспоминая незабвенные О-78 (не отсюда ли у сценария корни растут?) Как действует месье Мадлен в этой сложной ситуации? Он то ли не понимает/забыл, что мог бы и сам беде помочь, то ли пытается откупиться (от своей совести?) Что мешало ему, если уж он такой просветленный человек, сразу же броситься под телегу? А то он не понимал, что, раз домкрата нет, он один может туда подлезть и спасти его? Испугался Жавера? А ведь он и знать не знал, почему инспектор на него так смотрит. Если бы знал - не бледнел бы при словах инспектора. А даже если догадывался - ну не может же он быть тотально ясновидцем) То, что в фильмах любят снимать, приезд инспектора и немую сцену - ведь не было в книге такого. Я более чем уверена, что и Жавер видел-то Жана пару раз, просто запомнил, как "страшного силача", с его памятью станется не забыть. Все равно, быть уверенным на сто процентов, что инспектор знает, Жан не мог - иначе что мешало ему сбежать оттуда? Ведь ничего же не держало, а при его паранойе - так тем более. Значит, первый вариант? Хотел откупиться от прошлого?) Затаиться, забыть, кто он такой (=дальше духовно не развиваться)? И тут - внезапно! - инспектор, тот самый инспектор, который, в будущем, даже воочию увидев Жана на улице, все равно сомневался в том, что это он, вдруг со спокойной уверенностью вываливает на его голову все детали прошлой бигорафии. Но почему? Вот здесь и начинается все самое интересное. Представим, что Жавер ничего ему не сказал. Или что его вообще там не было. На Жана никто не смотрит. Будет он, что ли, раскрываться, пусть даже и перед самим собой? Силен он был на каторге, а он давно не каторжник, зачем ему это нужно? Ведь, заметим еще раз, у Жана назрела в некоторой степени паранойя. Пусть даже не было угрозы, но он мог подумать: а вдруг? А пока бы он думал, Фошлеван и помер бы. И тут - внезапно! - к нему, в цилиндре и рединготе, обращается голос совести, который говорит: дражайший, вы как бы позабыли все былые подвиги? Как бы запамятовали, н-да, что вы силач, что вам поднять ее - раз плюнуть? Вот не сказал бы - и, я уверена, ни на что Вальжан бы не решился, или решился, но было бы поздно. Вот только сообщать все это у инспектора не было причин. Он мог ляпнуть, не подумав, но тогда бы не смотрел на него "ястребиным взглядом". В результате всего сыр-бора был все же спасен человек. Случайность, совпадение, вы говорите?) А ну-ка теперь вспоминаем некоего Шанматьё
- в качестве бонуса. В главе седьмой инспектор вновь становится неким редким болваном. Мотивы его избегания месье мэра надуманы от слова "надуманы". Неужели он еще тогда, а, может, еще раньше не понял, что Мадлен = Вальжан? Неужели его метания проистекали из сомнений, а не из невозможности доказать, что Мадлен - фальшивая личина? Вернемся в прошлое. Случай, если не беспрецедентный, то приближается к тому: мелкий воришка, бывший каторжник - и вдруг благодетель города? Тут кто угодно засомневается, а у инспектора не было права на ошибку - по крайней мере, себе он вряд ли позволял ошибаться, а потом от этого легкомысленно отмахиваться рукой. Явно и очевидно, что уличил он в нем Вальжана, ибо после случая с каретой и "домкратом", который кличка, не связать А и Б мог разве что "официальный" идиот Я стою на том, что в результате происшествия Жавер во всем окончательно убедился. Почему избегал мэра? Во-первых, он себя выдал, и каким бы ни был этот поступок, с точки зрения сыскного дела это был просчет. Прознав о подозрениях, неразоблаченный преступник станет осторожней некуда. Жавер не может доказать все иными путями, ему нужен был случай, подтверждающий подозрения, - был такой случай, теперь же ему нужно дождаться одного - просчета. Только черта с два дождешься его теперь. Тем более, Мадлен стал мэром, у него иммунитет и власть (=донесешь, решат, что спятил), на его стороне весь город. Ну, и как же нашему "обожествляющему власть" инспектору такое пришлось по вкусу?) Картина убежденного идиота рассыпается на глазах, н-да? Почему избегал - да потому, что, во-первых, не умея врать и притворяться, еще больше бы себя выдал. Во-вторых, мэр города - одновременно и мэр, и беглый каторжник. А не с этого ли (вступает в дело сторонник теории "Оправдаем инспектора любыми срдствами" ) начались беды нашего несчастного? Да, он старался, он избегал сию аномалию (только что спасшую жизнь человека) любыми способами. Он закрылся, как закрывался от нечестных коллег по службе. Он не мог быть с ним непочтительным, карты были уже не в его руках, да и безупречная вежливость - чем не ширма, за которой можно толково спрятать чувства? Знаете, я раньше не верила в возможность канонной иронии инспектора, а сейчас вот ее проблески так передо мной и замелькали)
- а теперь вдумаемся в достойную восторга ситуацию. Жаверу необходимо разоблачить преступника, в преступности которого он почти уверен. Подставить его он, по честности своей, не может. Доказать иными способами - не может тоже. Остается ждать прокола, чужой ошибки. Как ее подметить? Очень просто, следить за подозреваемым. Как за ним следить незамеченным? Дядюшка Мадлен ходит по городу с ружьем, спрячься инспектор в кустах, и пуля из ружья этого снайпера его бы тут же настигла, говоря образно) Лицемерить и актерствовать инспектор не умеет, у него выражений лица всего-то два, это разве что Вальжан с его паранойей может ему приписать сверх того сотню-другую выражений. И вот подвернулся случай - случай не разоблачить, но полностью увериться в том, что он прав. Всего-то нужно, что молчать и выждать: вот-вот полезет под телегу. Не лезет. Какого черта? Деньги другим предлагает, домкрата нет, старик гибнет... Забыл, дружок? Или специально? Или чует уже, что инспектор прихватил его за шиворот? Н-да, что за страна такая, что статуи он, видите ли, поднимал за милую душу, а тут гибнет человек - и что, и ничего...
И господин инспектор раскрывает свои карты. И господин Мадлен находит подтверждение своим худшим страхам. И месье Фошлеван оказывается спасен. А номер 24601 - похоже, что навсегда упущен...