Миновали траурные даты, поэтому просто необходимо что-нибудь да выставить. Ваш автор - не просто добрый автор, а исключительно добрый) Уж не знаю, что меня сподвигло выбрать из трех этот кусочек - наверное, причудливая шовленовская удача) Читайте на ваш страх и риск))
...Казалось, прошла вечность. Первым, что ощутил Шовлен, была страшная головная боль - до тошноты и рези в глазах, которые он едва сумел открыть. Резкий дневной свет полоснул его, словно ножом: он хотел повернуть голову, но при малейшей попытке шевельнуться близкие очертания потолка пускались в пляс, а тошнота все сильнее сдавливала горло. Пролежав еще с минуту, не двигаясь и едва глотая воздух, гражданин попробовал шевельнуть рукой, что вышло у него гораздо лучше. На то, чтобы вытащить ее из-под одеяла, ушло немало времени. Поднеся руку к самым глазам - видел он вдвое хуже обычного, и это при слабом зрении, - он подметил, что его тонкая, хрупкая кисть перемотана бинтами. Боли в ней он почти не чувствовал, одно лишь слабое жжение. Что с ним случилось, он не помнил - видел перед глазами только хлопнувшую дверцу кареты, затем - ослепительную вспышку, затем - небо, без единого облачка, далекое - и близкое, стоит только руку протянуть. Он ощупал лицо, с трудом двигая пальцами: на левой щеке он обнаружил пару шрамов, по счастью, неглубоких, - а вот над глазом была ссадина, касаться которой было неприятно и болезненно. Скользнув рукой чуть выше, он выяснил, что голова его обмотана холодным, влажным полотенцем, против чего он не посмел бы возражать, коль сколько это помогало унять боль. В ту же минуту он почувствовал, как чужая рука ложится на его запястье и мягко, но настойчиво удаляет его руку с полотенца, положив на грудь и похлопав по тыльной стороне ладони, словно беспокойного ребенка, который так и тянется к ушибленному месту. Покосившись в сторону и напрягая зрение, гражданин смутно различил над собой громадную, темную фигуру, облаченную в модный сюртук последней республиканской моды, чью талию рассекал трехцветный шарф. Хлопнув глазами и отчаянно зажмурившись, Шовлен смог разглядеть лицо гиганта, которое тут же посетила глуповатая, ленивая улыбочка. Перед ним, улыбаясь и скрестив на груди руки, стоял не кто иной, как сэр Перси Блейкни.
Шовлен застыл, будто завидев ядовитую змею. Глаза француза едва не остекленели при виде злейшего из всех его врагов. Сэр Перси шевельнул губами, но с них не сорвалось ни звука, будто неуловимый Первоцвет и впрямь превратился в призрака, что приписывали ему в народе. Впрочем, пресловутую фразу сэр Перси все же произнес:
- Мой друг, не троньте композицию: черт знает сколько над ней мучился!
Черты Шовлена обострились, словно у больного лихорадкой. Будь его воля, он бы тут же вскочил с постели, но об этом и думать было глупо: он чувствовал себя прескверно и до прихода Блейкни, а уж после - особенно гадко. Губы его дрожали, едва не посинев, словно пальцы сэра Перси - или же призрака - вдруг сдавили его горло.
- Дружище, вы меня слышите? - осведомился англичанин, вальяжно расположившись на табуретке.
В саднящую голову Шовлена закралась мысль о том, что он, должно быть, лишился слуха. Он снова поднял руку и поднес ее к лицу - и лишь тогда заметил, что на нем чужая рубашка, широкая, с длинными рукавами, которые пришлось основательно закатать на локтях. Машинально потянувшись к уху, он вспомнив, что ненавистный враг следит за каждым его движением, вовремя остановился и вместо этого коснулся подбородка. Сэр Перси вздернул брови, словно о чем-то его переспрашивая.
- Я не слышу... - прошептал Шовлен.
- Бедный вы мой, бедный! - сообщил сэр Перси, вторично ухватился за запястье, вернул его ладонь на грудь и даже погладил костяшки пальцев, исполнившись сочувственной иронии. Шовлен смотрелся, как человек под пыткой. Покачав светловолосой головой, сэр Перси обернулся к небольшому деревянному столику - к тому моменту гражданин успел понять, что находится на яхте, которая находится в море. Тем временем, Блейкни выхватил из чернильницы тонкое черное перо, небрежно чирикнул пару предложений на обороте счета от портного - за новый галстук, - и протянул его Шовлену с неизменной своей улыбкой, однако тут же отдернул руку, вернул себе записку и дорисовал в ее нижнем углу маленький, очаровательный цветочек.
- Вам одолжить? - осведомился он, повертев лорнетом, который висел на его шее на кичливой шелковой тесемке. В глазах Шовлена блеснули гневные искры - впрочем, довольно тусклые. Овладев запиской, он поднес ее к самому носу и прочел следующее:"Дружище! Будь я проклят, если вы - не самый невезучий человек в Республике! Ваш палач-коллега, избежавший взрыва, так спешно вас покинул, что я не мог не вмешаться и не подобрать вас с мостовой. Клянусь, мой разум затмило милосердие и я совершил это безо всякой отсылки к вашей персоне и ее замечательным качествам! Боюсь, вас ждут дурные вести: взрыв повредил вам ногу, и бортовой врач моей яхты, доктор Мун, был вынужден ее ампутировать. Не бойтесь, мой дорогой Шовлен: он сделал это славно. Ваш добрый друг, А.П."