Итак, все об Эддисоне - вернее, далеко не все, но все же полезная информация) Еще один маленький отрывок, который косвенно касается "браунинга" и пресловутых "Барреттов" с Уимпоул-стрит)
...***
- Барретт!.. - фыркнула она, манерно обернувшись. - Будь ты Браунингом, и «браунинг» понадобился бы зрителям!
- Верно, - кивнул я, - как и то, что я не Роберт и не могу им быть.
- Поспорим?..
Я заморгал так часто, что стал видеть хуже.
- Милая мисс Ченнинг, - мягко заметил я, чуть наклонившись к ее маленькому ушку, - ваша ирония способна снести горы и осушить моря, но порой она пугает даже театральных критиков.
- Чушь какая! - сообщила мне мисс Ченнинг, тряхнув непокорной головкой. - Иди сюда! Так, а теперь встань здесь!
Настоящая женщина говорит, не думая, - в тот миг я был готов поверить, что Марго - самая женственная из женщин, та, которая действует, не думая, при этом действуя против мужчины. Не успел я придумать ни отговорки, ни повода ретироваться, как мне представили для прочтения несколько строк из амурного монолога Р. Браунинга. Я знал их наизусть - но что-то мне мешало, навязчиво и в то же время незаметно, словно в карман мне подсыпали горсть канцелярских кнопок и я должен был полезть в него, чтобы найти ключи. Вместо того, чтобы прожить метафору, я схватился за одну из пуговиц.
- Что, прости?.. - переспросил я. Голос Марго, еще недавно гремевший, словно генеральский, вдруг показался мне далеким.
- Ну?.. - бросила Марго, чуть пристукнув каблучком по сцене.
Я медлил с ответом, крепко обхватив мундштук. В конце концов, я поперхнулся дымом; слезы выступили на моих глазах.
- Эддисон! - воскликнула мисс Ченнинг. - Что с тобой опять такое?
- Н-ничего... - пробормотал я, развернувшись, словно принц Датский при виде тени, будь он прожженным эмпириком. Я отступил: сбежал по узкой лесенке, ведущей прямо в зал, рухнул на первое же кресло, нырнул рукой за ворот - готов поспорить, все выглядело так, будто я тянусь за пистолетом, - выхватил платок и прижал его к затылку - он основательно вспотел. Моя левая рука по-прежнему сжимала пуговицу. Еще немного, и пуговица осталась бы в моей ладони.
- Эй, Эддисон...
Голос, потревоживший мой ступор, был мягким и немного грустным - так смягчают медом привкус дегтя, или гладят против шерсти, на словах убеждая в обратном.
- Все моя ломаная комедия? - спросила Марго, присев со мной рядом и завладев моей рукой, что было удивительно, если учесть, что хозяину руки она казалась отлитой из свинца.
- Чего молчишь? Не знала, что ты обидчив... Черт возьми, Эддисон, да ты вообще непробиваем в светском обществе! Тебе дай пинка под зад - и собеседник не узнает!
- Здесь чертовски жарко... - сознался я, сминая свой платок.
- Ну так разденься, господи! Проблема!
- Дельный совет...
- Я никакой жары не чувствую!
Я оглянулся. За мной тянулись пустые кресла. Убедившись, что мы одни - и были одни, - я призвал себя к порядку тем редким усилием воли, свойственным человеку, чья воля служит ему лишь затем, чтобы один раз в неделю подняться со звоном будильника.
В далеком 1931 году в бродвейской постановке "Барреттов" играла Кэтрин Корнелл. Бэзил Рэтбоун в той постановке не участвовал, но играл Роберта Браунинга в составе гастрольной группы (напомню, что он и Корнелл в свое время играли в "Ромео и Джульетте" ). Пьеса касается романтических отношений двух поэтов викторианской эпохи, Роберта Браунинга и Элизабет Барретт. В 1934 году по мотивам пьесы был снят голливудский фильм с Нормой Ширер в роли Элизабет, Фредриком Марчем в роли Роберта - и Чарльзом Лоутоном в роли деспота-папаши, ввиду чего дуэт Марч-Лоутон для О-35 получает еще один весомый обоснуй. В номере журнала "Life" от 16 апреля 1945 года, где помещена небольшая заметка о постановке пьесы и о Кэтрин Корнелл, со статьей оносительно соседствует реклама сигарет "Филип-Моррис", в которой утверждается, что "одна унция профилактики стоит фунта лечения", чего хочется пожелать бедняге Эддисону от всей души)