...***
Наутро притих ливень, грозовые тучи отправились путешествовать над Британией, и озябшее за ночь солнце несмело коснулось лучами сырой шотландской земли. Редкие капли еще сочились сквозь крышу, падая в переполненную кружку.
- Пора... вставать... - шепнул Мили, касаясь губами то щечки Норы, то краешка ее губ. Нора поморщилась, недовольно отвернувшись. Ансельм тихонько улыбнулся, пристроился рядом, выудил руку из-под одеяла и протер глаза, порядком залипшие. Взгляд его блаженно блуждал по потолку, усыпанному сырыми пятнами, но даже они не могли испортить умиленное настроение. Хилая досточка, едва пережившая ливень, издала последний в своей жизни хруст, и на ветхий столик хлынул поток многолетней грязи. Кружка слетела со стола, по пути зацепив брюки Мили и его скромные пожитки, которые он сложил рядом. «Житие святого Ансельма» шлепнулось на влажный пол.
В глазах Мили всплыл запоздалый ужас. Он уставился на Нору, перевел взгляд на свою белую, упитанную руку, затем на плечо и грудь, не имевших на себе и намека на привычную пижаму. Зажмурившись, он вспомнил нечто, что заставило его подскочить.
- Дай... поспать... же... - протянула Нора, вытянув руку и треснув его в бок. Ансельм медленно подтянул к себе ноги, обхватил колени и сделал то, что всегда делал в сложных ситуациях, - зарыдал. Утренний сон Норы был до упрямого крепким и утешить страдальца ей не судилось. Прошла еще четверть часа, прежде чем Нора решительно потянулась, оттолкнула подушку и привстала. Вид Ансельма с заплаканными глазами и покрасневшим носом ввел ее в замешательство.
- Что... так плохо? - спросила Нора, оглядев себя, дабы увериться, что ничего страшного с ней за ночь не случилось.
(Последствия вышеописанного - бессонные ночи при гулящей матери xD )
С самого прибытия в Тайнкасл Френсис убеждал себя, что он здесь «проездом». Таллок снова звал его в Лондон, чтобы искушать крепким виски и ночными прогулками, во время которых несносный врач вечно цеплял какую-нибудь девицу и в шутку предлагал ей Френсиса. Сколько будущий семинарист не просил Вилли сдерживать себя, все уговоры пропадали впустую. Именно эта история, о которой некстати задумался Френсис, повернула его стопы в сторону старой церквушки, мимо которой он так часто бегал в детстве. Помня, что рядом находится бар Нэда, Френсис решил не ходить по этой улице - и вдруг обнаружил себя среди желтого тумана фонарей, чей свет угрюмо отражала знакомая витрина.
Френсис провел ладонью по лицу. Он мог спокойно свернуть на соседнюю улицу или же совсем уйти, но вечные размышления о том, что все в жизни случается не зря, шепнули ему, что не зря он оказался в нескольких шагах от двери тети Полли. Договорившись с собой, что он только пройдет мимо и посмотрит, горит ли в их окнах свет, Френсис поднял ворот плаща и отправился по знакомой дороге. Впрочем, о договоре он больше не вспоминал: Френсис не поверил собственным глазам, когда увидел, что дверь приоткрыта.
Отступив на шаг, Френсис запрокинул голову. В одной из комнат горел свет - где-то в глубине, совсем приглушенный. Наверное, Нэд забыл что-то в баре и сейчас вернется, подумал Френсис. Прятаться и уходить теперь - затея показалась ему гадкой: он никогда не понимал людей, которые прячут взгляд, проходя мимо бывших знакомых. Становилось холодно. Ветер, бушевавший в переулке, так и норовил добраться до его шеи. Френсис прошелся перед домом, засунув руки в карманы плаща и подняв плечи - ни дать, ни взять, чикагский гангстер из дешевых фильмов. Поняв, что ожидать ему придется долго, он с удивительной легкостью сменил скромность на наглость, взбежал по ступенькам и скользнул за дверь. Будь это чужая квартира, он бы не позволил себе такого, но бывший дом остается домом, и Френсис не чувствовал угрызений совести, даже вопреки здравому смыслу.
Он сбежал отсюда меньше года назад. Ушел, не прощаясь, как последний трус - жать руку Ансельму он не хотел, но тетя Полли ничем не заслужила, чтобы бывший приемный сын убегал от нее под покровом ночи. Поднимаясь по узкой лестнице, Френсис чувствовал такую пустоту, какую никогда бы не сумел заполнить словами. Он не знал, что ему следует говорить, и чувствовал, что опять не найдет нужных слов. Свет горел наверху, слева от той комнаты, где когда-то жил он сам. Стараясь не шуметь, Френсис уперся в дверь двумя пальцами и осторожно приоткрыл ее.
Ансельм застыл в той чуть нелепой позе, какую принимает тело человека, внезапно застигнутого сном. Лицо его лежало на руках, руки лежали на спинке стула, одна поверх другой. Он был в рубашке и туфлях, не успев или не захотев переодеться. Пиджак его валялся рядом, и по одной этой детали Френсис понял, что все плохо. Каким бы усталым ни был Мили, он никогда бы не позволил себе оставить одежду на полу. Все пряжки, пуговицы и пуговки, все карманы, манжеты и платки всегда держались им в образцовом порядке, который не нарушала и небрежность в одежде, порой входившая в моду. И было что-то такое в его неподвижной фигуре, что говорило об усталости скорее душевной, чем физической.
Шагнув к Ансельму, Френсис не нашел ничего лучше, чем тихо потрясти его за плечо. Мили протер глаза, воспаленные от бессонницы.
- Дверь... у вас была открыта, - неловко пояснил Френсис.
- Ах, дверь...
Мили тихо потер лоб.
- Ключи. Она забыла, - пояснил он, махнув рукой в неясном направлении.