...***
(Сокровенное: их первое знакомство xD )
Не успел Слит распробовать горячий кофе, как обнаружил, что на диване он больше не один. Усевшись рядом, Аделаида забросила ножку на ножку и подставила под мягкий свет лампы свои нейлоновые чулки. Горло монсеньора сдавили крайне неприятные ощущения, которые усилились, стоило девушке переложить к себе на колени его руку. Больше не церемонясь, секретарша уткнулась носом в его волосы и спросила:
- Персиковый шампунь?
Слит не был астматиком, но успел прочувствовать всю бедственность их положения, когда девушка прильнула к его боку. Касание бойкой руки было столь неприятно, словно под его пиджак засунули живую еще рыбу.
- Ты, что, боишься? - расхохоталась девушка. - Ой, да ла-адно... Чего ты из себя строишь недотрогу? А костюм этот для чего? А маникюр? А шампунь с персиком? Милый, ты можешь обмануть какую-нибудь маменькину дуру, но только не меня. Если бы ты продавал себя с аукциона, никакая Мона-Лиза не стояла бы и близко. Все бабы округи, небось, строятся в очередь, чтобы твои ботинки лизать.
- Я так не могу!
Пальцы Слита скользили по лицу, не замирая ни на мгновенье.
- Я не люблю женщин! - в отчаянии выпалил он.
- Вот здесь подробнее.
- Я вообще никого не люблю! И никто не любит меня!
- Так, все ясно.
Мисс Хейдс откинулась на спинку дивана, с видом знатока закусив ноготок.
- Начнем сначала. Твоя мамаша была дурно воспитана. У нее были толпы мужиков, один из них - твой отец, но ты его никогда не знал. Когда ты был прыщавым сопляком, тебя подцепила баба - наверняка, ее подруга, лет тридцати или того хуже. Она отпользовала тебя и вышвырнула, из-за чего ты уверился, что все бабы стервы, и совершил какой-нибудь идиотский поступок, который испортил тебе всю жизнь.
Мисс Хейдс остановилась и цокнула языком. Слит дышал часто и неровно, словно легкоатлет на последнем издыхании. Секретарша разглядывала его то одним прищуренным глазом, то другим.
- Что думаешь о доктрине Кроули? - вдруг спросила она.
- Простите?!
- Священник!
Мисс Хейдс залилась отчаянным хохотом.
- Не вижу в этом ничего смешного! - вспылил Слит, краснея от ярости.
- То краснеешь, то бледнеешь. Уже как-нибудь определись...
Слит прижал ладони к щекам. Щеки пылали. Это был невыносимый позор.
(Их первый поцелуй)
- Ради всего святого! Я успела стольких шефов сменить, что мужчины для меня яснее пареной репы! Думаешь, ты такой один? Да вас полно: с виду недотроги и ледышки, а под скорлупой - прыщавые школьники с потными руками!
Такого Слит стерпеть не мог. Схватив девицу за подбородок, он согрешил порочным поцелуем и так же грубо оттолкнул ее от себя.
- Ох ты какой... - тяжело дыша, заметила мисс Хейдс. - До старости вспоминать тебя буду...
- Взаимно, - буркнул Слит, чьи щеки постыдно раскраснелись.
***
(И небольшое продолжение)
- Да стой ты! В каком приходе обитаешь?
- Вас это не касается! - отрезал Слит.
- Ой, только не надо паники, как будто я тебя насиловать приду! Посидим, за жизнь поболтаем... о диете, ты же в ней супер-мастер, а это нам интересно, слабому полу... Ну, так что?
- Я секретарь епископа Мили.
- Слит? Слит, что ли?
- Откуда вы вообще меня знаете?!
- Так а как же! Вон, у меня подруга к шефу твоему вечно бегает и мне говорит: в приемной у епископа сидит та-акое нечто! Меняет по десять платков на дню, а уж ногти - у меня таких ногтей нет! Прохожу, говорит, мимо, а он за мной следит своими глазками и смотрит на меня, как на дерьмо!
Слит почесал кончик носа, выглядя, как школьник на выволочке у директора.
- Зачем вообще, - бледно съязвил он, - ваша подруга ходит к епископу, если ее только мужчины и волнуют?..
- Ну, насмешил! Сам ведь ответил: твоего Мили желают все бабы в округе!
Слит сдавленно кашлянул.
- За что?! - почти взмолился он.
- Как тебе, мужику, объяснить... Ну, вот так вот: раз - и все, и между вами огни Манхеттена! Подруга моя, она вообще верит только в «Тайнкасл Дайджест», так вечно к нему бегает, чтобы он ее подержал за ручку. Так себя любит, этот ваш епископ, что не любить его нельзя, а ты вот себя вроде и любишь, и не любишь. Да и к тому же, он блондинчик миленький... весом с трех меня... Ты не такой, тебя хочется повалить и что-нибудь с тобой сделать, а его - гладить по головке. Тебе вот не хотелось этого?
- Нет!!
Епископ Мили понимал фразу «дети мои» слишком буквально и однажды, под завязку банкета, потрепал Слита по головке - разница в росте вполне позволяла - и сравнил его с тощим птенчиком, которому мама-птичка не донесла червячков.
- Один вопрос, - бросила мисс Хейдс, щелкнув зажигалкой. - Милый мой Слит, где ты так научился танцевать? Только не говори мне, что в каком-нибудь вашем клубе для молодежи.
Слит не ответил, яростно уставившись на носки своих туфель.
- Тайна прошлого? - ухмыльнулась мисс Хейдс.
- Никакая не тайна! - вспылил монсеньор.
- Так говори, чего уж!
- Моя мать была... была танцовщицей, - ответил Слит, кашлянув посередине фразы.
- Ты прости меня, но... где?
- В балетном театре!
Гостиную заполнил звенящий женский смех. Слит сдавил переносицу, отчаянно зажмурился и потянулся за виски.
- Значит... - выдохнула мисс Хейдс. - Значит... в перспективе... ты бы тоже там танцевал?.. Милый мой, неу... неудивительно, что ты подался... в священники... Постой, а как же ты блюдешь танцевальную форму?
- Танцую с табуреткой! Вы когда-нибудь прекратите?!
Монсеньор вскочил и решительно шагнул к двери. Дальше первого шага дело не пошло.
***
(Наутро)
- Где я?! - выдохнул Слит.
- Дома у мисс Хейдс, - отозвалась мисс Хейдс в домашнем халате, полируя ноготь.
- Что я здесь делаю?!
- Валяешься в моей кровати.
- Почему?!
- Милый, я не готова отвечать на философские вопросы.
Монсеньор выглядел, словно растрепанная курица, которую готовят на филе.
- Кто меня раздел?
- Я.
- Как?!
- Закрыв глаза и отвернувшись. Иногда приходилось смотреть...
На губах мисс Хейдс расплылась загадочная улыбка. Лицо Слита закрыла вторая ладонь.
- Дорогой, я тебе вот что скажу: прятать такое тело под сутаной - преступление против человечества! В твои годы о такой фигуре чаще мечтают! Заметь, кое о чем другом я вообще не говорю.
- М-мы... - запнулся Слит. - Ничего ведь не было?!
- Ничего не было. Честное бойскаутское.
Ладони медленно сползли с лица монсеньора, на которое было жалко смотреть. Найдя убежище на подушках, он потер веки и с трудом вернул остатки хладнокровия.