...
(...)
Грубый капитан, в потрепанной, запачканной униформе появляется в дверях - лишь на мгновение. Затем, оттолкнув его, входит Шовлен и оказывается лицом к лицу со своей узницей - невинной женщиной, которую он преследовал с безжалостной ненавистью. Не поддаваясь страху, Маргерит отчаянно молится. Перед нею - смерть, в обличии человека, страстно желающего отмщения, с горящими, бледными глазами.
Смелей - только смелей! Умереть достойно, как он того бы хотел... будь он рядом!
Шовлен обращается к ней; она не слышит. Чьи-то крики звенят в ушах - она не разбирает слов, по-прежнему моля о смелости. Шовлен смолкает. Должно быть, это конец. И слава небесам! Ей хватило мужества не вскрикнуть и не дрогнуть. Она закрывает глаза - перед ними алый туман, и она боится, что растворится в нем.
Не открывая глаз, Маргерит снова слышит крики - на сей раз совсем близко, внизу. Крики, шум и топот целой толпы; время от времени - хриплый кашель астматика, странный, очень странный кашель и стук деревянных башмаков. Затем - голос, грубый и повелительный:
- Граждане солдаты, вас призывает родина! Бунтовщики презрели наши законы. К оружию! Всякий, кто не подчинится, - предатель и трус!
После этого - резкий, властный голос Шовлена:
- Именем Республики, гражданин Баррас!..
Но второй возражает с еще большей убежденностью:
- Ну хватит, гражданин Шовлен! Долго вы будете мешать мне исполнять свой долг? По приказу Конвента каждый солдат должен явиться к месту службы. Вы, может, переметнулись к повстанцам?
И вот она открывает глаза. Сквозь распахнутую дверь она видит затянутую в черное фигурку Шовлена, его лицо, искаженное яростью, дать волю которой он не осмеливается; рядом с ним - низкорослого, полного мужчину в плаще и вельветовых панталонах, с трехцветным шарфом, повязаным на талии. Его круглое лицо багровеет от гнева, в руке у него - тяжелая трость из ротанга, которую он держит так, словно намерен ударить. Двое мужчин, бросивших друг другу вызов; а вокруг них - темные силуэты солдат, спинами к окну, через которое льются кроваво-красные лучи заката, освещая облако пыли, поднятое в воздух.
- За мной, граждане солдаты! - командует Баррас, резко отвернувшись от Шовлена, с чьих белых губ срывается последняя злобная угроза.
- Предупреждаю, гражданин Баррас, - твердо говорит он, - что отняв у меня солдат, вы тем самым становитесь сообщником врага Франции и ответите перед ней за ваш проступок.
Он говорит так убедительно и твердо, с такой отчаянной злобой, что Барраса охватывают сомнения.
- Ладно! - восклицает он. - Будь по-вашему, гражданин Шовлен. Я оставлю вам пару солдат до заката. Но после...
На несколько мгновений воцаряется тишина. Шовлен стоит, крепко сжимая губы. Затем Баррас произносит, пожав широкими плечами:
- Помогая вам, я уже нарушаю инструкции. Вся ответственность будет лежать на вас, гражданин Шовлен. За мной, солдаты! - снова восклицает он, и даже не взглянув на расстроенного коллегу, спускается вниз по лестнице, а за ним - капитан Бойе и его люди.
И снова шум: топот ног по каменным ступенькам, приказы, звон сабель, щелчки мушкетов, грохот дверей. Затем звуки стихают, удаляясь в направлении ворот. И снова - тишина.
Шовлен стоит в дверях, повернувшись к ней спиной, нервно скрестив на груди тонкие руки. Ей по-прежнему видны силуэты двух оставшихся солдат: они стоят навытяжку, молчаливые, в руках - мушкеты. Между ними и Шовленом - высокая, неуклюжая фигура человека, одетого в лохмотья, покрытого сажей и угольной пылью. На ногах его - деревянные башмаки, длинные руки испачканы грязью, на одной из них, чуть выше запястья, - отвратительная отметина, похожая на клеймо преступника.
Он снова охвачен ужасным приступом кашля. Шовлен велит ему отойти; в ту самую секунду часы церкви Сен-Луи бьют семь.
- Пора, граждане солдаты! - командует Шовлен и поднимает руку. Спустя мгновение его с силой отталкивают; он теряет равновесие и ударяется спиной об стол. Захлопнутая дверь отрезает его от солдат. По ту сторону двери слышен шум короткой, отчаянной драки. И снова - тишина.
Маргерит, затаив дыхание, осознала, что ей судилось жить: еще секунду назад ей грозила смерть, а теперь...
Шовлен поднялся на ноги болезненным усилием. С гневным, хриплым криком он отчаянно бросился на дверь. Порыв, несомненно, окончился не так, как он рассчитывал: в ту же секунду дверь открылась и он врезался в массивную фигуру неряшливого погрузчика угля, чья длинные руки обхватили его, подняли с пола и донесли, словно связку соломы, до ближайшего кресла.
- Вот так, мой милый месье Шобертен! - воскликнул он, беззаботно и учтиво. - Позвольте мне устроить вас удобнее!
Маргерит, онемев от изумления, следила за его ловкими движениями, пока он связывал по рукам и ногам ее беспомощного мучителя, использовав вместо кляпа его же трехцветный шарф.
(...)
- Ты ведь не сомневалась, милая, что я приду? - учтиво спросил он.
Она покачала головой. Последние несколько дней казались ей кошмарным наваждением: ей совсем не стоило бояться.
- Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить? - продолжил он.
- Простить? За что?
- За эти дни. Я не мог появиться раньше. Тебе ничто не угрожало... этот изверг охотился за мной...
Вздрогнув, она закрыла глаза.
- Где он?
Выдав привычный смешок - веселый и беззаботный, он указал изящной рукой, все еще покрытой угольной пылью, на беспомощную фигуру Шовлена.
- Только взгляни! Ну разве он не чудо?
Маргерит осмелилась взглянуть. Увидев ее врага, - туго привязанного к креслу, - чей рот был перевязан его собственным шарфом, она не сдержалась и вскрикнула от испуга.
- Что с ним будет?
Он пожал плечами.
- Кто знает! - беззаботно произнес он.
(...)
Обернувшись, он взглянул на своего врага, обездвиженного, беспомощного, чье искаженное лицо и бледные, беспокойные глазки пылали ненавистью и горечью неудавшейся мести.
С губ сэра Перси Блейкни сорвался легкий вздох сочувствия.
- Об одном я жалею, дорогой месье Шобертен, - сказал он, чуть помедлив. - Нам с вами больше не судилось поучаствовать в битве умов: накрылась ваша проклятая революция... Счастье, что мне никогда не приходило в голову вас убить. В противном случае я мог бы поддаться импульсу и отнять у гильотины чудесную жертву. Несомненно, головы лишатся многие из ваших, милый месье Шобертен; его друзья, приспешники, подражатели - в том числе и вы... Как жаль! Вы принесли мне столько радости - особенно когда решили поставить клеймо у Рато на руке и вообразили, что отныне всегда сможете различить нас. Задумайтесь над этим, дружище! Вспомните нашу приятную беседу на складе и мой донос на гражданку Кабаррус... Вы увидели на мне клеймо и остались вполне довольны. Донос, конечно, был фальшивым! Это я подбросил письма и одежду в комнаты прекрасной Терезии. Впрочем, уверен, она не держит на меня зла - ведь я сдержал свое слово. Завтра, после казни Робеспьера, Тальен станет первым человеком во Франции, а его Терезия - негласной королевой. Вам будет над чем поразмыслить, милый месье Шобертен! Времени у вас предостаточно. Кто-нибудь заглянет сюда рано или поздно и освободит вас и солдат, которых я оставил на лестнице. Впрочем, от гильотины вас не спасет никто - разве что я сам...
Фраза осталась неоконченной: ее прервал веселый смех.
- Приятная перспектива, не так ли? - беззаботно произнес он. - Обещаю, я над этим подумаю!