Фэндом: "Дом о семи фронтонах" / "The House of the Seven Gables"
Описание: Не вполне удачный день из жизни судьи Пинчена, его родни и потомства.
Персонажи: Джеффри Пинчен, Гефсиба Пинчен, малыш Пинчен, Клиффорд Пинчен, фермер Хастон, Лионель и кошка
Жанр: юмор
Рейтинг: PG
От автора: Вдохновлено вопросом о том, как малые дети порой стремятся называть родителей.
***
Локти Джеффри Пинчена покоились на подоконнике, подбородок - на ладонях, а сердце - под тяжелым грузом горестей и приболевшего клапана. Халат роскошного восточного фасону, опоясанный шнуром на мягкой талии и упитанном брюшке, вздымался в унисон с широкой грудной клеткой, вторя печальным вздохам, кои так и срывались с чувственных, но побледневших губ. С обратной стороны окна фамильный ильм ощупывал ветвями ветхое оконное стекло, рождая атмосферу уныния и ужаса. Примерно так было у Джеффри на душе.
...Тут надо бы остановиться на дне кузена Джеффри - каким он был и снес ли ему радость? Нет, ничего из радости он с дня не поимел: вставать пришлось пораньше, есть - овсянку, фирменное Гефсибово блюдо, а в суде ему досталось дело о том, как фермер Хастон отсуживал у свиноматки поросенка, - показания родителя были заслушаны непосредственно, при большом стечении носовых платков и падеже особенно субтильных дам, а самому судье все явственно напоминало смрад из Клиффордовой комнаты. Боясь, что поросенок Лионель окажется невинной жертвой фермера - уж очень жадно, гóлодно косился Хастон на него в один момент, - защитник подсудимой просил судью пригреть его у себя дома до вынесения вердикта завтрашним полуднем.
Охватив предмет судебных изысканий - и выслушав протест со стороны спины, к тому не подготовленной, - судья отправил Лионеля в кэб, сам сел в него и заказал родимый Дом с фронтонами, который оказался не сокровищницей предков, а приютом для лунатиков в особе Клиффорда Пинчена и всех прочих Пинченов за исключением себя. Лионель, почуяв дух свободы, стал уж слишком шаловливым - начал дергать ножками, упрямо извиваться тельцем и визжать, - и бедный Джеффри был вынужден не только снять сюртук, добытый в Бостоне на самом черном из всех черных рынков (зато покроя, от которого на Энн-стрит - где в городе были бордели - ему бы ни одна девица, падшая, не падшая, проходу не дала), но и укутать им большого непоседу, и укачивать его манером, приобретенным в виде навыка в ходе ухода за своими же детьми. По счастью, Лионель не сделал на него все то, чем так любили отличиться Пинченовы отпрыски, - за это судья был ему честно благодарен и даже скормил конфету, которую припас в кармане на всяческие случаи.
Итак, вернемся в комнату и тайно станем у окна, следя за тем, как тоскует юный муж, судья и Пинчен. Вот мягкая, ленивая ладонь тревожно гладит вотчину желудка, не видевшего ничего, кроме постылой каши утром да останков надломленной конфеты. Вот хмурится изысканная бровь; а вот щека, молочно-белая, бледнеет, будто скиснув от непереносимых дум. Все во внушительной фигуре находится в предчувствии беды, от сердца до желудка, где среди темной пустоты звенит струна волнения. Беда является незамедлительно: давайте же посмотрим, что на сей раз ожидает бедного судью.
Комната тихонько озарилась дробью маленьких шажков, произведенных сыном и наследником - который, просочившись в щель в дверях, ныне стоял напротив папиной спины. Судебной правды ради, заметим, что немного заостренный нос, крупные очи и ласковые кудри светлого оттенка были весьма похожи на братца Клиффорда - взять к этому еще и буйную фантазию, и тягу к познанию всего любыми средствами, и получится, что не совсем понятен нам вопрос отцовства, который и соседи, и папаша Джеральд решили в пользу скоропалительного брака Джеффри и кузины Гефсибы, в коем сам судья не видел ничего хорошего и за пару совместных лет так и не смог его найти. Тем временем малыш приблизился к - предположительно - отцу и дважды дернул за халат ладонью отнюдь не первой чистоты, заметив:
- Зефли!
Омертвело обернувшись, Джеффри поглядел на сына и возможного племянника.
- Зефли! - настоял малыш, тыча в него упрямым пальчиком. - Зефли Инчин. Инчинильм вакне - жух-жух! Шушит. Книгу насёль!
Как доказательство, малыш с триумфом протянул отцу добытую им книгу - «Страсть упырессы, или Сестры по гробу», написанную сэром Алексом Марлински. Скривившись, будто бы на грани острой язвы, Джеффри изъял литературу, открыл окно и вышвырнул ее в окно.
- Па-ка! - пропел малыш.
Оставив бедного судью в муках отцовства, юный отпрыск удалился из обители страданий и печали. Не успело сердце Джеффри отойти, а клапан - успокоиться, как на спину ему свалился грозный вопль:
- Зефли!..
Вмиг побледнев до непристойности, судья откликнулся на зов супруги. Жена юного Джеффри готовилась пополнить род еще одним младенцем, даже вопреки тому, что муж в положенное время для его создания был на лечении нервов и сердца в отдаленном Бостоне. Бровь Гефсибы подалась вверх, изобразив иронию, с которою она назвала «Зефлей» собственного мужа.
- Это переходит все границы! - воскликнул Джеффри, патетически махнув рукой.
- Немедленно помой ребенка! Он был в комнате у Клиффорда!
- Я мыл его вчера!
- А в ней он был сейчас!
- В этой семье невыносимо жить!..
- Это твоя семья! Смирись, пока не поздно!
Хлопнув кулачком по маленькой ладони и зловеще фыркнув, кузина удалилась искать предмет мытья. Почувствовав себя удушливо, судья решил покинуть комнату - в том числе и не без умысла скорее скрыться от грядущих перспектив. Покрепче запахнув халат, поправив галстук - совратительно-лиловый, и выровняв приправленный крахмалом воротник, Джеффри проследовал к двери, открыл ее и осторожно выглянул наружу. Снаружи было пусто - тогда он прокрался ближе к лестнице, насколько дозволили ветхие доски, скрипевшие под ним, и возжелал немедленно спуститься и засесть в подвале за тайными архивами - когда внезапный звук заставил волосы его зашевелиться, сердце - охладеть, а руку - накрепко вцепиться в отворот халата. Проследим же за судейским оком, чтобы понять, с чего бы он так ощетинился.
Название у этого аттракциона было «ведьмины качели»: братец Клиффорд раскачал доску с животным, и кошка орошала Дом истошным криком. Сам братец с оголтелым видом скакал вокруг нее на помеле, одетый в белый балахон, - и даже не подозревая, чтó за судьбу снискала его любимая литература. Лионель, боясь происходящего, забился под диван и взволнованно похрюкивал. Прощупывая сердце, Джеффри хотел скорее миновать опасность, скрывшись за дверью, которая вела в царство архивов, - однако на двенадцатой ступеньке лестницы лежали разные мочалки и кусок большого мыла, которые Гефсиба несла наверх, но почему-то не донесла. Ступив на мыло, юный Пинчен одно короткое мгновение держался между страхом и смертельным ужасом - после чего, утратив золотой баланс, прегромко рухнул на ступеньки и скатился в самый низ, что, впрочем, не встревожило ни братца, ни свинью, ни кошку. Сорвав доску и сбросив с нее скотинку, Клиффорд отправился крушить ей мебель - Лионель, почуяв окончание ужасного, скоропалительно сбежал на кухню.
Прошло немало времени, прежде чем усатое создание - которое едва не околело от испуга - смогло подняться и нетвердою походкой приблизиться к юному Джеффри, что лежал головой в гостиной, а ногами - на ступеньках, не подавая признаков, которые могли бы радовать. Одна рука судьи пала на грудь, другая же разверзлась прочь от тела, делая весьма поэтичной его позу: раскинув сотрясенными мозгами и, должно быть, заключив, что здесь ей можно отдохнуть, кошка взобралась на его живот, помялась маленько и свернулась черным калачиком - теплота и мягкость обширного насеста ее тут же убаюкали. Под мерное урчание один из глаз судьи открылся, перед этим дрогнув так, что смог бы растопить и камень в сердце Гефсибы, - однако рядом со страдальцем не оказалось никого. Решив, что рано или поздно он либо будет найден и удостоится аудиенции от доктора, либо отойдет в фамильный склеп, судья мало-помалу закрыл печальный глаз и погрузился в тишину.
FIN
Описание: Не вполне удачный день из жизни судьи Пинчена, его родни и потомства.
Персонажи: Джеффри Пинчен, Гефсиба Пинчен, малыш Пинчен, Клиффорд Пинчен, фермер Хастон, Лионель и кошка
Жанр: юмор
Рейтинг: PG
От автора: Вдохновлено вопросом о том, как малые дети порой стремятся называть родителей.
***
Локти Джеффри Пинчена покоились на подоконнике, подбородок - на ладонях, а сердце - под тяжелым грузом горестей и приболевшего клапана. Халат роскошного восточного фасону, опоясанный шнуром на мягкой талии и упитанном брюшке, вздымался в унисон с широкой грудной клеткой, вторя печальным вздохам, кои так и срывались с чувственных, но побледневших губ. С обратной стороны окна фамильный ильм ощупывал ветвями ветхое оконное стекло, рождая атмосферу уныния и ужаса. Примерно так было у Джеффри на душе.
...Тут надо бы остановиться на дне кузена Джеффри - каким он был и снес ли ему радость? Нет, ничего из радости он с дня не поимел: вставать пришлось пораньше, есть - овсянку, фирменное Гефсибово блюдо, а в суде ему досталось дело о том, как фермер Хастон отсуживал у свиноматки поросенка, - показания родителя были заслушаны непосредственно, при большом стечении носовых платков и падеже особенно субтильных дам, а самому судье все явственно напоминало смрад из Клиффордовой комнаты. Боясь, что поросенок Лионель окажется невинной жертвой фермера - уж очень жадно, гóлодно косился Хастон на него в один момент, - защитник подсудимой просил судью пригреть его у себя дома до вынесения вердикта завтрашним полуднем.
Охватив предмет судебных изысканий - и выслушав протест со стороны спины, к тому не подготовленной, - судья отправил Лионеля в кэб, сам сел в него и заказал родимый Дом с фронтонами, который оказался не сокровищницей предков, а приютом для лунатиков в особе Клиффорда Пинчена и всех прочих Пинченов за исключением себя. Лионель, почуяв дух свободы, стал уж слишком шаловливым - начал дергать ножками, упрямо извиваться тельцем и визжать, - и бедный Джеффри был вынужден не только снять сюртук, добытый в Бостоне на самом черном из всех черных рынков (зато покроя, от которого на Энн-стрит - где в городе были бордели - ему бы ни одна девица, падшая, не падшая, проходу не дала), но и укутать им большого непоседу, и укачивать его манером, приобретенным в виде навыка в ходе ухода за своими же детьми. По счастью, Лионель не сделал на него все то, чем так любили отличиться Пинченовы отпрыски, - за это судья был ему честно благодарен и даже скормил конфету, которую припас в кармане на всяческие случаи.
Итак, вернемся в комнату и тайно станем у окна, следя за тем, как тоскует юный муж, судья и Пинчен. Вот мягкая, ленивая ладонь тревожно гладит вотчину желудка, не видевшего ничего, кроме постылой каши утром да останков надломленной конфеты. Вот хмурится изысканная бровь; а вот щека, молочно-белая, бледнеет, будто скиснув от непереносимых дум. Все во внушительной фигуре находится в предчувствии беды, от сердца до желудка, где среди темной пустоты звенит струна волнения. Беда является незамедлительно: давайте же посмотрим, что на сей раз ожидает бедного судью.
Комната тихонько озарилась дробью маленьких шажков, произведенных сыном и наследником - который, просочившись в щель в дверях, ныне стоял напротив папиной спины. Судебной правды ради, заметим, что немного заостренный нос, крупные очи и ласковые кудри светлого оттенка были весьма похожи на братца Клиффорда - взять к этому еще и буйную фантазию, и тягу к познанию всего любыми средствами, и получится, что не совсем понятен нам вопрос отцовства, который и соседи, и папаша Джеральд решили в пользу скоропалительного брака Джеффри и кузины Гефсибы, в коем сам судья не видел ничего хорошего и за пару совместных лет так и не смог его найти. Тем временем малыш приблизился к - предположительно - отцу и дважды дернул за халат ладонью отнюдь не первой чистоты, заметив:
- Зефли!
Омертвело обернувшись, Джеффри поглядел на сына и возможного племянника.
- Зефли! - настоял малыш, тыча в него упрямым пальчиком. - Зефли Инчин. Инчинильм вакне - жух-жух! Шушит. Книгу насёль!
Как доказательство, малыш с триумфом протянул отцу добытую им книгу - «Страсть упырессы, или Сестры по гробу», написанную сэром Алексом Марлински. Скривившись, будто бы на грани острой язвы, Джеффри изъял литературу, открыл окно и вышвырнул ее в окно.
- Па-ка! - пропел малыш.
Оставив бедного судью в муках отцовства, юный отпрыск удалился из обители страданий и печали. Не успело сердце Джеффри отойти, а клапан - успокоиться, как на спину ему свалился грозный вопль:
- Зефли!..
Вмиг побледнев до непристойности, судья откликнулся на зов супруги. Жена юного Джеффри готовилась пополнить род еще одним младенцем, даже вопреки тому, что муж в положенное время для его создания был на лечении нервов и сердца в отдаленном Бостоне. Бровь Гефсибы подалась вверх, изобразив иронию, с которою она назвала «Зефлей» собственного мужа.
- Это переходит все границы! - воскликнул Джеффри, патетически махнув рукой.
- Немедленно помой ребенка! Он был в комнате у Клиффорда!
- Я мыл его вчера!
- А в ней он был сейчас!
- В этой семье невыносимо жить!..
- Это твоя семья! Смирись, пока не поздно!
Хлопнув кулачком по маленькой ладони и зловеще фыркнув, кузина удалилась искать предмет мытья. Почувствовав себя удушливо, судья решил покинуть комнату - в том числе и не без умысла скорее скрыться от грядущих перспектив. Покрепче запахнув халат, поправив галстук - совратительно-лиловый, и выровняв приправленный крахмалом воротник, Джеффри проследовал к двери, открыл ее и осторожно выглянул наружу. Снаружи было пусто - тогда он прокрался ближе к лестнице, насколько дозволили ветхие доски, скрипевшие под ним, и возжелал немедленно спуститься и засесть в подвале за тайными архивами - когда внезапный звук заставил волосы его зашевелиться, сердце - охладеть, а руку - накрепко вцепиться в отворот халата. Проследим же за судейским оком, чтобы понять, с чего бы он так ощетинился.
Название у этого аттракциона было «ведьмины качели»: братец Клиффорд раскачал доску с животным, и кошка орошала Дом истошным криком. Сам братец с оголтелым видом скакал вокруг нее на помеле, одетый в белый балахон, - и даже не подозревая, чтó за судьбу снискала его любимая литература. Лионель, боясь происходящего, забился под диван и взволнованно похрюкивал. Прощупывая сердце, Джеффри хотел скорее миновать опасность, скрывшись за дверью, которая вела в царство архивов, - однако на двенадцатой ступеньке лестницы лежали разные мочалки и кусок большого мыла, которые Гефсиба несла наверх, но почему-то не донесла. Ступив на мыло, юный Пинчен одно короткое мгновение держался между страхом и смертельным ужасом - после чего, утратив золотой баланс, прегромко рухнул на ступеньки и скатился в самый низ, что, впрочем, не встревожило ни братца, ни свинью, ни кошку. Сорвав доску и сбросив с нее скотинку, Клиффорд отправился крушить ей мебель - Лионель, почуяв окончание ужасного, скоропалительно сбежал на кухню.
Прошло немало времени, прежде чем усатое создание - которое едва не околело от испуга - смогло подняться и нетвердою походкой приблизиться к юному Джеффри, что лежал головой в гостиной, а ногами - на ступеньках, не подавая признаков, которые могли бы радовать. Одна рука судьи пала на грудь, другая же разверзлась прочь от тела, делая весьма поэтичной его позу: раскинув сотрясенными мозгами и, должно быть, заключив, что здесь ей можно отдохнуть, кошка взобралась на его живот, помялась маленько и свернулась черным калачиком - теплота и мягкость обширного насеста ее тут же убаюкали. Под мерное урчание один из глаз судьи открылся, перед этим дрогнув так, что смог бы растопить и камень в сердце Гефсибы, - однако рядом со страдальцем не оказалось никого. Решив, что рано или поздно он либо будет найден и удостоится аудиенции от доктора, либо отойдет в фамильный склеп, судья мало-помалу закрыл печальный глаз и погрузился в тишину.
FIN