Персонажи: Кахал Бру, Имон де Валера и др.
Жанр: драма; АУ
Рейтинг: PG
От автора: Матчасть погибла под английскими штыками)
***
Запах бензина, пороха и крови пропитал весь Дублин, словно запах свежей краски - типографскую страницу. Ныряя в закоулки, скользя по чужим окнам и тревожа испуганных людей, не знавших, где и кем они проснутся завтра, свет фар помятого «Уолсли»* отбрасывал теней тем больше, чем глубже они погружались в паутину улиц, чем больше «мертвых» петель наматывали по городу, грозясь или застрять в одной из них, или прорваться в неизвестность ночи, холодной, холостой, словно пустая гильза. За рулем, в потрепанном плаще и единственной шляпе, выжившей в их компании, сидел Косгрейв - мелово-бледный, он намертво вцепился в руль и разглядывал дорогу с таким отчаянием, что глаза слезились. Джойс*, сидевший рядом, беззвучно богохульствовал: проклятия, которым не хватало сил и для того, чтобы стать шепотом, срывались с его губ, словно немом кино. Не побег, а пантомима - только герои в ней бегут, подобно трусам, а смерть не упакуешь в яркую обложку и не продашь слезливым дамам. Навстречу вынырнул автомобиль: три пары глаз вцепились в него, словно псы - в обглоданную кость, но яркий свет, скользнув по ним, словно огни скорого поезда, исчез так же внезапно, как и явился на их бессмысленном пути между кругами ада, британскими заставами и страхом, непреодолимым, налипшим на сердца, будто одежда, пропитавшаяся кровью.
...- Ты не зевай, - хрипло заметил Бру. Молчать было невыносимо: в голове его все грохотали пушки, а вокруг было так тихо, словно ночь вдруг заразилась имперским лицемерием. Ему хотелось закурить - глупейшее желание спастись от мыслей и навязчивого грохота, приправленного криками, помнить которые он не хотел: лишь сунув руку глубоко в карман, он вспомнил, что не курит, - чужие мысли наводнили его голову, внушив потребность быть таким, как все, страдать, как все, и успокоить нервы тем же, будь он проклят, способом. В кармане Бру нашел часы - они остановились, кажется, позавчера, на половине первого. Угрюмо щелкнув крышкой, он спрятал их и выглянул в окно. Дублин не спал - тревожно растянувшись на боку, он вглядывался в ночь кошачьими глазами окон, помышляя, ждать ли беды: самим им ждать не приходилось - патруль мог появиться на любой из улиц, мог закончиться бензин, могла иссякнуть их последняя удача, одна на четверых, точнее, на троих, будь он безжалостным и точным. Все чувства, приглушенные его железной волей, готовились пробиться сквозь броню: он снова ощущал, как нестерпимо затекают его ноги, как холодно в машине, как душит запах ношеной одежды, как крошка от бетона поскрипывает на зубах. Стекло слезилось каплями дождя, сделав тем отвратительней их одиночество, их замкнутый мирок, осколок безнадежной и отчаянной борьбы: он не привык думать о будущем, зная, что поражение лишит его всего, а о победе мог мечтать или безумец, или помешанный идеалист, - помешанным он был, идеалистом тоже, в победу верил, как и все, но странное желание владело им, терзая и без того истерзанную душу. Еще недавно видя превосходство в их сплоченности, в их братстве, он ждал любого повода для ссоры: видеть в других тень собственной душевной муки было нестерпимо.
- Что там?.. - сиплый голос Джойса звучал подобно откровению.
- Ничего, - отрезал Бру.
- Он жив?..
Этот вопрос он задавал себе вот уже несколько часов - и был готов на месте пристрелить любого, кто дал бы на него верный ответ.
- А ты что думал?.. - прошипел Бру, сверкнув глазами фурии. Затылок «брата» по борьбе не выражал желания продолжить - Джойс прекрасно знал, что с темпераментом Кахала шутки плохи, особенно если за пояс его заткнут револьвер. Отделавшись от горе-штурмана, Бру с неотесанной неловкостью коснулся своего соседа.
- Ты... как? - спросил он, кашлянув, когда почувствовал, что голос вот-вот сорвется.
Бледное, бескровное лицо хранило неподвижность. Бру аккуратно разжал пальцы - все же лучше, чем ненароком воскресить мучения, которые он, может статься, помнил отчетливей, хотя и видел их со стороны. Китель, порванный в клочья - багровые пятна, словно метки на груди - нога, раздробленная пулей - блуждающий, остывший взгляд, в котором боль смешалась с мягкой обреченностью - таким они нашли его, и не надеясь, что кто-нибудь еще остался жив в проклятом безымянном доме, где кровь сынов Ирландии годилась лишь на то, чтобы измазать сапоги чертовых гуннов. Забыв о его ранах, об искалеченной ноге, они тащили его прочь, по лестницам и коридорам, сквозь облака едкого дыма, через трупы, дела до которых не было ни своим, ни чужим. Им повезло: бритты стянулись к почте*, оставив их квартал как братскую могилу, - с известной ловкостью и милостью удачи они прокрались мимо нескольких патрульных и углубились в закоулки.
Джойсу была известна одна лояльная пивная - сын ее владельца еще при Карсоне* стал волонтером, отец же был не прочь укрыть на чердаке молодчиков старины Мика*, затравленных британскими ищейками. Добраться до нее было несложно - вдвое быстрее, чем вышло у их жалкого отряда, не обременяй их плечи тяжелый груз. Четыре тени, скользившие вдоль окон, словно предвестники заката, нырнули в дверь, которая захлопнулась, едва не пришибив собою Бру, - щелчок замка скользнул по его нервам, словно нож. Никто не тешил себя отдыхом: как только сдастся Пирс*, чертовы бритты камня на камне не оставят - прочешут всю округу, нырнут в каждую щель, пока не выловят всех тех, кто ускользнул из западни, и счастье, если Шон успеет оттереть крыльцо от пятен крови. У доброго ирландца имелся свой автомобиль: Бру полагался на него как на последний шанс - не менее опасно, чем выйти пьяным на дорогу, но с раненым товарищем им никуда не деться. В висках грянула кровь - только сейчас, остыв от почестей безумного побега, от разбитых окон и бескровных лиц, он смог понять, со сдавленной, неоспоримой горечью, что с ними был не просто изувеченный боец, а друг: неловко оглянувшись и не увидев ничего, кроме проклятой полутьмы, коптящей керосинки и зловещих отблесков на мутном, цвета тины, стекле бутылок, что нависли над безлюдной стойкой армадой бортовых орудий "Хельги"*, он почувствовал, что в пустоте, пробившей его сердце, вдруг вспыхнула необъяснимая тревога.
Он не боялся смерти, как не боится тот, чья жизнь принадлежит не самому себе, но идеалам, - и все же не посмел бы допустить, чтобы и самое священное вдруг оправдало ту болезненную грусть, ту маску скорбного предчувствия, скрывшую под собой лицо живого. Никогда прежде он не встречал желания смириться с тем, что для солдата - и почет, и долг, желания покорно разделить участь товарищей, погибших за свободу и надежду, которое боролось бы не с самыми первейшими инстинктами, не с волей к жизни, отличавшей крепких юношей, не с проживанием оставшихся мгновений в мучительной агонии, но с трепетным, болезненным отказом от мысли о возможной смерти, которая была не совместима с ним подобно чужой крови - или чужой судьбе, которую он убеждал себя принять. Гадкое чувство распирало грудь - словно пунктирный шум колес, когда лежишь беспомощным и связанным аккурат посреди шпал: Бру неосмысленно зажмурился - он вряд ли мог стерпеть свои же мысли, твердившие о том, что он, скорей, отправится по головам британцев в осажденный главпочтамт и подорвет себя гранатой среди просроченных посылок, чем допустит, чтобы двенадцать пенсов* героизма, благородства и черт знает каких еще великих истин заставили его смириться с потерей друга, чья жизнь - и смерть - была в его руках.
- Джойс! - приглушенно крикнул он.
- Я здесь, - все прежний мрачный голос на пороге кухни.
- Косгрейв?..
- В машине с Дэвом*, - отозвался Джойс, вертя пустую кобуру.
- Хорошо. Отлично...
Продолжение следует...