Персонажи: Шерлок Холмс, доктор Ватсон, профессор Мориарти и др.
Рейтинг: PG
Жанр: юмор
От автора: Вдохновлено мотивами романа Конан Дойля «Долина ужаса». Профессор Мориарти представлен в образе Генри Дэниелла - прочие персонажи соотнесены с каноном.
***
- Скорее, Ватсон! - прошипел мой друг. - Закройте форточку!..
Стараясь следовать инструкциям, я поспешил втянуть левую ногу в мягкой теннисной туфле по нужную нам сторону карниза, в последний раз словил печальный блеск луны среди тяжелых туч и аккуратно разрешил вопрос с засовом. Мой друг, успев преодолеть минутный плен гардин, прокрался дальше, медленно ступая по мягкому, словно луга Уорчестершира, турецкому ковру: в его движениях читались смелость льва, ловкость породистой борзой и мастерство тончайшей маскировки - освещенный лишь потайным фонариком просторный кабинет принял его незримый силуэт, словно ворону, в ночи осевшую на пугало. Волнение сдавило мое сердце тисками гидравлического пресса: нам вновь пришлось попрать закон ради того, чтобы избавить мир от гадины и приструнить таинственного архитектора тончайшей паутины зла, нависшей над Британией чудовищными клочьями. На Бейкер-стрит, у нашего камина, Холмс предлагал мне отказаться от роли мстительной метлы, способной очистить общество от результатов преступной жизнедеятельности, но я не мог оставить друга и тотчас же согласился его сопровождать.
...Покинув кэб на повороте близ Альберт-авеню, мы спрятались в тени большого вяза, зловеще нависавшего над изгородью, сбросили плащи, свернули их и сунули в тайник под развороченной сливной решеткой. Затем мы облачились в маски, которые мне довелось вырезать наспех из вдовьего наряда нашей домоправительницы, вооружились, распаковали важный инструмент и, оказав друг другу помощь, cхватились за ветвь бука, проросшего у стены сада завидного особняка. Холмс, находя дорогу в темноте, провел нас по роскошной клумбе, аккуратному газону и нескольким горшкам, которые я сбил ногой: открыть окно мой друг планировал отмычкой, но, кажется, я по ошибке сдал ее в тайник, и, упрекнув меня негромким словом, великий сыщик надломил стекло с помощью тайного орудия, которое мы бережно несли для предстоящей нам расправы.
- Ватсон! - шепнул он в тот неловкий миг, когда моя нога еще была снаружи. - Оглянитесь! Вы ничего не видите?
- Ни зги, - сознался я.
- Оставьте лишнюю поэтику! Что именно вы видите?
- Не вижу ничего.
- Прекрасно!
- Вы опасаетесь духового ружья?
- Полиции, мой друг, полиции! Влезайте же быстрей...
Итак, мы оказались в помещении, преодолев завет закона и карниз. Неровный свет фонарика выхватывал из непроглядной тьмы детали богатой обстановки: вначале мне подумалось, что мы проникли в дом премьер-министра или, на худой счет, вождя тори*, однако глобус и портрет Рене Декарта* разубедили меня в скоропалительном решении. Стараясь следовать непревзойденной холмсовской методике, я тщательно продедуцировал свидетельства присутствия хозяина и сделал вывод, что владелец кабинета мне не знаком: великий сыщик, не теряя времени, установил фонарь на стол и попытался вскрыть один из ящиков при помощи ножа и нескольких неоднозначных фраз.
- Но, Холмс! - воскликнул я, сбиваясь на различимый шепот. - Вы не сказали мне, где мы находимся, и не раскрыли нашу цель!
- В прошлый визит... - бросил мой друг сквозь мужественно сцепленные зубы, - я попытался выкрасть стол... но он не лез в окно... пришлось оставить... Ватсон! Снимите маску!
- Но зачем?
- Мы здесь одни!
Я поспешил исполнить просьбу и дохнул свободнее. То же осуществил и сыщик, смяв маску в жилистой руке и утерев ей лоб, - однако тайна не давала мне покоя, склоняя настоять:
- Вы скажете мне, наконец, чей это дом?
Очнувшись от тончайших мыслительных процессов, мой друг взглянул на меня холодно.
- За годы нашего знакомства...
- Уж простите.
- Нет, это вы простите, Ватсон, - внезапно размягчился гений сыска. - Я был болваном, посчитав, что вы способны думать.
- Мы в кабинете Лестрейда?
- Конечно, нет!
- С чего же вы говорили о полиции?
- Сложно не встретить полисмена на улице, подобной Альберт-авеню...
- Мне показалось, это респектабельный квартал.
- И сливки общества не чужды низменным потребностям... Держите-ка папье-маше, пока я сброшу документы на ковер.
Осуществив необходимое, я выждал, пока Холмс очистит стол от лишнего и обнажит столешницу.
- Вы привели нас к Майкрофту?
- С чего вы взяли? - огрызнулся Холмс, скользя ладонями по изумрудному сукну.
Я лишь пожал плечами:
- Припоминая ваши отношения...
Мой друг коварно ухмыльнулся и подмигнул:
- Решили, что у братца остался компромат в виде моих школьных отметок? Нет, Ватсон, все гораздо проще: мы проникли в логово преступного титана, паука, увязшего...
- Я знаю, - мягко возразил я, - но мне казалось, это ваши отговорки и вы решили не посвящать меня в правдивое расположение вещей.
- Нет, милый друг: я изложил вам правду.
Тень Холмса покачнулась в свете фонаря, сроднившись с тонкою фантасмагорией.
- Мы, - заявил он, - в доме Джеймса Мориарти.
- Не может быть!.. Но кто это?
- Профессор математики.
- Помилуйте, мы что же, влезли в дом к профессору?.. Но, Холмс! Какой скандал! Представьте, что почувствует старик!
- Во-первых, Мориарти мой ровесник - во-вторых, он есть тот самый злодей, гений преступности!
- Не понимаю, - сознался я. - Ведь, согласитесь, гений и злодейство...
- Он ирландец, Ватсон. К тому же, ярый парнеллит*.
- Что же вы сразу не сказали? - шепнул я с отвращением.
- Вы слишком поэтичны. Он блестяще образован и лишен акцента - вспомним мимикрию у животных... Знайте же, мой друг, что я не первый месяц охочусь за его бумагами: мой информатор, Порлок, сообщил, что нужные мне документы хранятся в первом ящике стола, однако даже мне не представляется возможным сломать замок. Он носит ключ на золотой цепочке от часов: я соблазнил двух горничных, пытаясь убедить их снять искомый ключ, однако Мориарти вскрыл мой план и рассчитал их. Мой новый план довольно прост: из положения необходимого мне ящика становится до боли очевидно, что проникнуть в него можно единственным путем - сквозь крышку. Ватсон! Альпеншток!..
Дрожа от предвкушения развязки, я ухватил наше оружие, обернутое в штору, которую пришлось снимать на Бейкер-стрит, и всучил его Холмсу. Великий сыщик размахнулся и, сопровождая себя отчаянным и гневным криком, обрушил альпеншток на стол: удары сыпались картечью - шум, грохот, треск дубовой крышки трезвонили в моих ушах. Шли трудные минуты: Холмс, тяжело дыша, крушил предательское дерево - я наблюдал за ним, желая скорее увидать предмет раскопок. Порядком утомившись, мой друг прервал труды и сообщил:
- Чертовски крепкая штуковина!
- Вам нужно отдохнуть, - заметил я.
- Вы правы. Давайте же посмотрим кабинет...
Пятно мерцающего света вмиг окатило стены, дверь, стеллаж, портрет Декарта, глобус и остановилось на картине, повешенной над самым профессорским столом. Я ахнул и попятился: моим глазам предстало зрелище, способное сразить любого, кто чувствует себя мужчиной.
- Ватсон! Вы это видели?.. - надрывно прохрипел мой друг.
Я слишком ослабел, чтобы ответить: колени мои гнулись, голова дурманилась, все тело охватил постыдный жар.
- Но что же это... вероятно, Гойя*... - пробормотал великий сыщик, скользя фонариком по полотну и тронув лоб рукой, дрожащею и вопреки железным нервам, укрепленным стальным прутом нетленной выдержки.
- Что вам здесь нужно, негодяи?..
Охрипший, возмущенный, нервный голос взывал к нам от двери. Поворотившись вместе с Холмсом, я стал свидетелем очередной встряски для нервов: у входа в кабинет стоял не кто иной как Мориарти - особа средних лет с кругами под глазами и помятым от нарушений сна лицом, впрочем, дисгармоничным от рождения на вражьем для британцев острове, среди болот и коз, бунтарства и невежества. Профессор, облаченный в долгую, до пола белую рубашку и пришедший босиком, держал в одной руке свечу, в другой - увесистую книгу, сиречь решебник для студентов по высшей математике. Надутая губа и кислый вид не оставляли никаких сомнений в том, что обладатель дома недоволен.
- Не перекладывайте лавры с вашего венка на наш, - твердо заметил Холмс в ответ на обвинение, возобладав над возбуждением от виденного на полотнах.
- Что вы здесь делаете?
- Любезный Джеймс: вы гений - вот и заключите.
- Вас нужно заключить! Какое право вы имели осквернять мой кабинет?..
- Вы ждали нас, - парировал великий сыщик.
- Кончайте ваши глупости! Я спал перед экзаменом - и вот, шум, грохот, пробуждение! Что вы хотели этим доказать? Считаете, что ваши выходки безвредны моему здоровью? На ночь я выпил три пилюли от мигрени и две снотворного - зачем?.. Завтра ваш брат увидит мою жалобу, и смею вас заверить, что на сей раз фальшивое опровержение родства, которое он заказал у Порлока в моей конторе в Западном Суссексе, вам не поможет избежать скандала!
- Милый профессор: боюсь, вы прогадали с алиби, - небрежно бросил Холмс, скрестив охочие до правды руки на снабженной мраморным сердцем героической груди.
- Я отказываюсь слушать ваши бредни. Какое еще алиби? Я в своем доме и я спал - доколе вы, бездушные британцы, стар и млад, будете терзать меня своей необразованностью?..
- Увольте, Джеймс: ваша история сгодится лишь на пищу курам.
- Сивый мерин, и тот покажется пред вами верхом здравомыслия.
- Поверьте, даже Ватсону, - заметил гений сыска, обзаведясь категоричностью в звенящем правдой тоне, - будет понятно, что экзамен не совместим с вашей персоной. Боюсь, что годы легли тяжелым камнем на ваш ручей рассудка: как, с позволения сказать, я должен верить в то, что гений математической науки...
- Экзамен у студентов, а не у меня! - воскликнул Мориарти, скривив от ярости большой, капризный рот.
- ...а свечка? - продолжал великий сыщик, не срывая с него взгляд, исполненный игольной колкости. - Случись вам встать так, как вы говорили, она бы оплыла на треть скромней.
- Я потребил пилюли, решал примеры и уснул!
- Как вы вообще проснулись, если приняли снотворное?
- Вы слышали себя со стороны?
- Прошу прощения?
- Как можно так шуметь?.. Я мучился мигренью полдня и смог изгнать ее лишь к вечеру: и вот, пожалуйста!
- Присядете?
- Спасибо. Вы, с позволения, в моем доме находитесь: не знаю, почему я вас терплю.
- Как в таком случае, - продолжил Холмс, сдавив болящую профессорскую голову в тисках допроса, - вы объясните нынешнее нахождение в ваших руках подобной книги? Неужто, услыхав грабителей, вы не обзавелись хотя бы духовым ружьем?
- Каким еще ружьем? Я что же, сплю над арсеналом?..
- Зачем тогда вам книга?
- Не очень-то приятно вам будет получить этим решебником по голове!
- Любезный, Джеймс: мне не страшны ваши талмуды.
- Я приношу его с собою в колледж и на заседания моей организации: обложка книги налита свинцом.
Холмс триумфально усмехнулся, построив меткое предположение:
- Значит, вам есть чего бояться?
- А вам спокойно бы жилось, когда к вам в окна лезут?.. - проговорил профессор, бледнея от таких дедукций и хватаясь за тесьму, повязанную бантиком у горла. - Когда мешают спать? Когда терзают граждан, единственно осведомленных о динамике небесных тел? Вы, предположим, возомнили, что способны меня вывести начистоту своими вымышленными инсинуациями, - и что же мы имеем? Разбужено перед лицом экзамена академическое лицо: студенты завтра вам не выскажут «спасибо»! Разбита форточка, испорчен стол, ковер затоптан грязными ногами! Ваш брат за вас и в прошлый раз краснел, и в этот раз, попомните мою угрозу, краснеть будет не меньше - как вам такое, мистер Холмс?..
- А как вам это? - заявил мой друг, вперив фонарь в искомую картину.
Лицо профессора тотчас же залилось багровым от шеи и до кончиков ушей. Как доктор, я немного опасался, не хватит ли его удар, - как патриоту, мне было все равно: нечего делать в сердце Лондона злодею-парнеллиту, будь он хоть трижды уважаемой особой и четырежды светилом математики. Мой друг, светясь триумфом пуще профессорской свечи и нашего фонарика, охваченных единой умозрительной рукой, продолжил град неумолимых выпадов:
- Ваш выбор полотна вскрывает всю изнанку дурных склонностей!
- Я не женат! Что вы прикажете мне делать?
- Любезнейший: кто вам мешает сходить в определенные места? Возьмите «Белый кот» через три дома или притон под лавкой Вюрцеля: умеренные цены, дружелюбный персонал - за скромную пеню вам предоставят курс для новичков.
- Вы низкий, гадкий человек!
- Молчите!
- Почему?
- Здесь Ватсон!
Сколь бы напряженной ни сказалась эта сцена, но я побагровел в не меньшей степени, чем обладатель дома.
- Уж не считаете ли вы... - в сильнейшем гневе начал я.
- Кто вас просил! - взвился профессор, не дав окончить речь в защиту развлекательной литературы. - Как ваш бесстыжий мозг только состряпал подобной гнусности идею? Вы, стало быть, убеждены, что раз уж пресса утверждает, что ирландец обыденно ночует в хлеву с козой, так и ученое лицо должно кормить своими действиями эту разросшуюся утку? Чем вы подумали, какой из ваших нескончаемых извилин, вдруг поместив меня в «Кота»? Вам, разумеется, известно после того, как вы разрыли кротом сомнений мое прошлое, что в жизни меня занимает математика - а больше ничего не занимает: если бы и занимало, это не вашего сезона овощ. Так что же, все мои сотрудники, кто обретается в «Коте», прознают о моих визитах? Как им смотреть впоследствии в мои глаза, и как мне, соответственно, на них?.. Я вам могу все рассказать про астероид - куда он полетит, как полетит, - а что я вам скажу про мой потенциальный поход в порок? Какие тут расчеты? Вы думаете, я смогу их делать, когда меня охватит жар эксперимента? Я ради вашего спокойствия за облик моих стен не буду подвергать себя подобным рискам!
- Позвольте, ну какие риски: в «Кота» ходят и пэры!
- Да хоть бы и эсквайры: вы меня не соблазните дурманом ваших родословных, вашей общественной структурой, гниющей с венценосной головы! Проваливайте по добру, пока я соглашаюсь вас донести до брата, а не Лестрейда, - и приберите ваш поганый альпеншток!..
Все это время мои руки сплетались в жаждущие крови кулаки: пусть я и защищал профессора при первой фазе нашего вхождения в его зловещий дом, однако гадкие ремарки в адрес общества, самого лучшего на всем честнóм - пусть даже и бесчестном - свете, взыграли в моих жилах джентльмена и хирурга. Едва рассудочный гигант - под ним я разумею Холмса - успел объять мое плечо студящей дланью, как шум и крик призвал очередную особь: ею сказалась юная девица с видом горничной, одетая в рубашку и держащая в одной руке свечу, в другой - метлу. Профессор, оглядев сей призрак домашнего хозяйства, тотчас же перешел из вотчины апоплексии под сень сердечных бед и крепко привлек решебник к астенической груди.
- Профессор! Вы не ранены? - воскликнула девица.
- Вам что за дело?.. - прохрипел наш враг, бледнеющий, словно запас пристойных слов. - Я вас уволил! Уходите!..
- Вас грабят? Я вам помогу! - уведомила дева, снедая блудным взглядом профессорскую щиколотку, что беззащитно выпирала из-под фланелевых покровов. Немало вдохновившись зрелищем, гостья вскричала и отбросила метлу, после чего метнулась к Холмсу и стала кромсать его ногтями, бить по щекам, рвать волосы и, в целом, недостойно себя вести. Я замер, наблюдая битву тигрицы с детективом, поваленным сперва на стол, а после на ковер, с тем ужасом, какой способна вселить в мужчину женщина, когда ей движут страсти, жаркие и, судя по финалу нашей прерванной беседы, неудовлетворенные.
- Ватсон!.. - вопил тем временем мой угнетенный друг.
Вдвоем с профессором мы оттянули бесноватую от Холмса, связали ее шнуром от шторы и заткнули рот подручным кляпом. Мориарти, окончив усмирение строптивой, вцепился подобными паучьим лапкам пальцами в край ущемленного стола, сгреб в горсть бумаги и кисло ими обмахнулся. Я в это время оттирал, отряхивал и приводил в пристойный вид поверженного друга: он был ошеломлен, растрепан и, говоря по правде, едва жив.
- Ватсон... - хрипел он, охватив мое запястье движением ослабленным, беспомощным. - Какой же... я болван...
- Вы не в себе, - пытался я утешить.
- Я должен был... предположить...
- Но как?
- Свеча... - поведал гений сыска, глотая воздух, будто рыба, снесенная волною на песок. - Свеча оплыла... спальня... ночь...
- Не смейте меня вмешивать!.. - грянул ожесточенный голос, выдавая расстройство нервов и, предположительно, рассудка. - Моя свеча нисколько не касалась этой бессовестной девицы! Доколе будет продолжаться ваш солипсизм*?..
- Ну хватит! - оскорбился я, немало возмущенный мне не знакомым, но звучащим гадко словом. - Имейте уважение!
- К вам, что ли? - заявил профессор, смяв разом пять бумаг.
- К несчастной жертве вашей бешеной прислуги!
- Она мне не прислуга!
- Это еще предстоит узнать!
- Умерьте ваши грязные намеки!..
Слова обиды подступили к иссушенному гневом горлу, однако моя реплика развеялась при появлении очередной фигуры под сенью кабинета страха в доме ужаса, впивающегося клыками свай в земли порока. Вошедший был немолод, бывший военный, негодяй и пьян: все это я без проволочек заключил по его внешности, а то, что негодяй, мне стало ясно, едва он не поднял ружье, которым пользовался, будто бы тростью, для степенных перемещений по косым маршрутам, и не избавил мир от парнеллита. Профессор, трепеща ресницами насчет такого визитера, впал в астматическую кому: гений сыска был слишком занят возвращением к жизни и деятельности, чтобы хоть как-то подсобить метаниям моей встревоженной натуры. Лицо вторженца, обрамленное седою изгородью бакенбард, отметилось искрою мысли: немного пожевав кусок длинного уса, особа поглядела на профессора, душевно улыбнулась и изготовилась нести большую речь. Профессор, в свою очередь, хотел ее предупредить полузадушенным сердечной слабостью приказом:
- Себастьян...
Но было поздно - посетитель вынес сомнениям неутешительный вердикт, протяжно запевая:
- Жил на ферме осьминог...
- Возьмите себя в руки.
- Было у него семь ног...
Глаза профессора метнулись кверху с видом, питающим неотвратимый обморок.
- Семь ног, - удостоверился Себастьян, нырнув в глубины памяти сквозь толщу алкогольных вод. - Охотился я как-то раз на них... и ел... Да, было дело. Еще в Индии.
- Ну хватит. Мы здесь не одни.
- А кто здесь? - вопросил полковник.
- Я вас чему учил! Извольте думать головой, а не прикладом.
Вошедший стушевался и поник, виновно вертя в руках ружье. Взгляд, не помеченный работою извилин, подъеденных зеленым змием, вскользь коснулся девы, привязанной нашим порывом к стулу и ныне вьющейся в объятиях шнура, затем проследовал к столу, затем - к документальному бедламу и, наконец, к профессору, надувшему губу. Страдая тем, что нужно говорить, а нечего сказать, полковник испросил:
- Вы кушали сегодня?
- При чем здесь результаты ваших наблюдений?
- Не знаю. Я боюсь за вас. Вы тощий...
- Вернитесь в чувство!
- Я готовил суп. Вы ели? С курицей. Я сам ее на рынке подстрелил...
- Какое ваше дело?.. - взвился профессор, ухватив решебник и возмущенно грохнув им об пол. - Кто говорил вам не устраивать в общественных местах стрельбу? Вам мало кошек? Мало псины Лестрейда? Вы можете себе представить, что за чувства к вам питают горожане - старушки, у которых вы отняли отраду, инспекторá, лишенные подмоги? Стоит мне сесть за теорему, раскинуть над бумагою познания, запечатлеть трепещущий в пространстве астероид, как вновь просители, вновь телеграммы, скандалы, возмущения, мигрень! Воют старушки, причитает Лестрейд - какие-то безумные истории о том, что ел покойный, где он гадил, как вели его на случку! Вам кажется, это смешно? Мой безупречный мозг расшатан сентиментализмом, живет благодаря пилюлям! Кто вам попутал ваши два ствола, когда вы ринулись стрелять в гуся, которого правительство растило Майкрофту на стол? Вообразите, чтó для него отказ от пищи, какие внешне, внутриполитические беды рождает ваше самодурство! Последний аргумент, противный Холмсу, последний, кто способен эту пиявку отодрать от чужих жизней, и тот уже не хочет меня слушать, кормит фальшивками, воротит носом! Вы понимаете, как нелегко мне жить, как вы порочите меня своим бездумьем? Я, кажется, дарил вам мой сервиз: езжайте к Милвертону, пусть он вам бросает блюдца, а вы по ним палите - или по этим, пакостным грабителям, сквернящим стол мой альпенштоком! Что вам мешает это сделать?..
Глаз вошедшего, понурый от начальственных укоров, окрасился безостановочным волнением, кружа, вертясь, а изредка и дергаясь, тем самым выдавая труд запоздалой мысли.
- Кто здесь? - зловеще буркнул он. - Вы кто такие?
- Мы, - возмущенно сообщил я, - пришли избавить мир от ядовитой гадины.
- Я понял. Кто это?
Спиртная слепота взбодрила во мне ярость, не на шутку известную моим афганским пациентам.
- Ах, вы не знаете! - вскричал я, чувствуя, как ощетинились мои усы, а пальцы совокупились кулаком. - Позвольте, я вам поясню!
- Ватсон... - хрипел великий сыщик, спорадически дыша и впившись в мои брюки утонченною клешней.
- Я вас не слышу, Холмс.
- Прикройте ро...
- Вам не отнять, - продолжил я, - свободу мысли! Я творческий, литературный человек и вправе позволять себе любые вольности! Вот она, гадина!
Мой перст возмездия впился в профессора своим прозрачным указанием на цитадель порока и ирландского злодея, которого ошибочно носила наша британская земля. Профессор, астматически нащупав длань полковника, оперся на нее и потянулся рукою прямо к сердцу, с видом нездоровым, грустным. Холмс, прекратив тянуть за брюки, вползал под стол и звал меня с собою разными движениями. Лицо хозяина ружья покрыла маска, объяснимая работой челюстей рассудка, все жевавших мою ремарку о профессоре, а также зрелище разгрома, учиненного с нашей вторженческой руки.
- Так вот как! - прорычал он басом, дрожащим гневом и тревогой. - Вломились и не постыдились?.. Подумать только: светоч мой в опасности, а я, болван, сижу в «Коте»!
- Себастьян... - прошептал предмет забот, пав на плечо полковника, словно утопленник на ил.
- Профессор! Вы повреждены?
- Я оскорблен!..
- Ах, горе-то какое! Ну ничего, я подсоблю...
Охваченная трепетом рука, не пробудившись целиком от паров спирта, большим усилием нашла концы банта, душившего профессора, и потянула их шершавым пальцем, пока эпиграф астмы не обратился в эпилог.
- Вы не серчайте, - задушевно грянул бас, - не слушайте вы этот выкидыш мангусты! Вы самый умный, самый лучший: я за вас сегодня три тоста пил и десять замышлял! Хотел пить дальше, но почувствовал позыв идти домой. Если б вы кушали еще, я бы не изводился: враг видит, вы ослаблены, и бьет! Ну ничего: вы придержитесь пока за дверь, а я им кое-что всажу кое-куда - имеются в виду боеприпасы!
Поворотив ружье в мой бок, полковник ощетинился стальными бакенбардами и приготовился к стрельбе. Не стань я жертвой Холмса, втянувшего меня под сень стола, который он благоразумно опрокинул, я бы, конечно, не поддался гадкому врагу и проучил его сентенцией, достойной публикации в периодическом издании еженедельника борьбы против памфлетов зла, скрепленных черной меткою Парнелла, однако в тот же миг, как моя взбитая от возмущения и бегства шевелюра исчезла за дубовой крышкой, последнюю пронзил ружейный залп. Холмс, обретая земноводную проворность, сочился в разные концы редута и метал те вещи, которые чуть раньше повалились со стола: немного подглядев за вражьим станом, я подметил, что профессору сие не по душе, так как предметы были родного ему свойства. Спирту в огонь добавила девица, пытаясь посреди пальбы и слов, которые я сам не слышал и в казарме, склонить к падению пленивший ее стул.
- Мы в западне!.. - грянул мой друг под гром и треск, с которым пули кромсали оборонительную крышку. - Ватсон!..
- Я помню! Альпеншток!..
Скрываясь от разрядов вражьего оружия, я мужественно выполз из-за крышки, продвинулся к стоящей чуть поодаль тумбе, увенчанной кастрюлей с, вероятно, супом, укрыл за нею голову, скользнул рукою вдоль ковра и охватил необходимую мне вещь, которая, однако, оказалась древком метлы. Поправ приказ мгновеньем безрассудства, я ухватил ее и с благородным кличем метнул в полковника: наш враг, ошеломленный подобным вывертом событий, пальнул, не ведая, куда глядит ружье, что привело к падению картины, чуть не накрывшей Холмса полотном порока, - великий сыщик, впрочем, ускользнул проворной пестрой лентой от обрушения всех прелестей пейзажа. Вместе с предметом, лишенным нравственности, пала и девица, дергая ножкой и ворочаясь среди веревок, - в тот самый миг мой друг метнулся через стол прыжком, достойным «Стрэнда»*, схватил кастрюлю со стряпней и выплеснул в лицо профессору куриный суп.
- Это наш шанс! - воскликнул он, возвысившись над результатами борьбы. - Хватайте альпеншток, и прочь!..
Не наделенный временем к тому, чтобы истолковать его отсутствие, я подхватил метлу и поспешил к оконному проему. Мой друг, нырнув рукою в чрево распотрошенного стола, урвал клок документов и проследовал в окно вслед за ногой, которую я энергично тянул наружу, когда суровый лик, разгоряченный битвой, вдруг сник под гнетом недовольства: как оказалось, дева, узрев исход супометания, пришла в дурной настрой и впилась в его брюки. Осознавая остроту момента, я ухватил моего друга за руки и стал тянуть, а кровожадная прислуга, в свою очередь, тянула Холмса за штаны. Великий сыщик, памятуя о ружье, старался отхлестать ее ботинком, но оборона лишь распалила ярость бесноватой, двойным усилием вцепившейся в предмет одежды.
- Ватсон!.. - хрипел мой угнетенный друг.
- Я вас держу!..
- Оставьте!..
- ?..
- Режьте подтяжки! Режьте, я вам говорю!..
Освободившись правою рукой, я обзавелся ножом, намедни уведенным Холмсом для взлома ящика, схватил подтяжку и ударил ее наотмашь с искрою надежды, что горло или глаз моего друга не пострадают в ходе инициатив. План гения сыскного дела, впрочем, удался: девица пала, увлекая за собою брюки, а мой друг осел на грядке, углубившись в нее носом. Прощально оглядев кабинет смерти, я стал свидетелем картины, исполненной в трагических тонах: полковник, с физией, искошенной волнением, удерживал корпус профессора, спроваженного в обморок стряпней, - белесая рука торчала в сторону и вверх, будто крыло, надломленное пулей у лебедя, единовременно зачахшего с тоски. Девица, нависая над хозяином, осевшим в грубые, заботливые длани стрелка и орошаемым стремниной сердобольных слез, упрямо утирала его лицо платочком, изредка - и поцелуем. Отвадившись от патетического зрелища, я двинулся назад, чуть не задел особу Холмса, который в это время успел распутать тело с грядкой, и поспешил вслед за светилом сражений с мраком прочь.
Мы шли в молчании: наделы ужаса все не желали отпускать двух благородных джентльменов, поправших все, что предоставилось возможным, ради Британии и устранения с ее величественных стен зловещей паутины, которую успел наткать рожденный ирландской нацией паук. Луна, явившись из-под ханжеской вуали облаков, сверкала томным светом на моих теннисных туфлях, на бледоносном лице моего друга, а также на его ногах, лишенных брюк в смертельной схватке с возбужденной девой. Все это время гений сыска был погружен в великий омут мыслей, пенящийся лишь мускульною судорогой, - испытывая острую нехватку дедуктивных сил, я все же заключил, что поводом к тому служили документы, сжатые охочею до истины рукой. Слова о полицейских, прозвучавшие среди пролога нашей экспедиции, вновь всплыли для меня тревожной рыбой, однако же я не решался вспороть брюхо безмолвия - Холмс, между тем, очнулся от мышления, затребовав:
- Где альпеншток?
- Со мной метла, - сознался я и предъявил метлу.
- Как скверно!
- Мы оставили улики?
- Я одолжил его у миссис Хадсон. Ну и наделали вы дел, любезный друг!..
- Холмс, - произнес я в сумерках вины, - мне кажется, что после гибели вдовьего платья и утраты альпенштока мы обнаружим наши вещи на крыльце.
- Оставьте, - отмахнулся титан дедукции, вновь обнажив филистерство моих бездарных фраз. - Я в совершенстве овладел тем рычагом воздействия, который безотказно подчиняет женский пол...
- Позвольте, - ахнул я, спеша предупредить непоправимое, - но методы, пригодные для горничных, в случае бедной пожилой...
- Вас не научит думать и необходимость мыслить! - взвился мой безупречный спутник, осадив меня орлиным взором соколиных глаз. - Я приглашу к нам Майкрофта: он обаятелен, дипломатичен, способен поглотить дневной запас продуктов в сущие минуты! Ничто так не смягчает женщин, как особа с аппетитом и талантами к витиеватым комплиментам, смутившим бы и целую Палату лордов... Помогите мне осилить этот бук.
С готовностью подставив плечи Холмсу, я спровадил его вверх: сильные руки уцепились неоднократно восхваляемыми пальцами за буковую ветвь, с которой мой друг свисал, будто бы гроздь возмездия, готовая марать злодеев дедуктивным соком, - а после, втянув себя на ствол удобного для незаконных поползновений древа, взгромоздился на иную ветвь, вполз на ограду и осел на тротуар. Тревожно оглядевшись, я попытался повторить действия Холмса, но ветвь была высокой, силы - на исходе, энтузиазм - иссяк: дважды пытался я коснуться края ветви, и дважды моя ослабшая рука лишь обнимала воздух.
- Ватсон!.. - шипел из-за ограды гений сыска. - Что вы застряли?..
- Помогите, Холмс!
- Не время!..
Мои глаза, против усилий воли, взращенной службою меня в восточных странах, налились тоской: рука взаимопомощи не взвилась над оградой, помогая мне на нее влезть. Я горько наблюдал стену и древо, мрачнея и насупившись, - гордость писателя не разрешала мне твердить все ту же просьбу, а как спросить иначе, я не знал, будучи брошен в плену понурых чувств. Казалось, я был обречен остаться на коварных землях до прибытия полиции, ареста и скандала: физии однополчан, живых и павших, наводнили мой помутненный ум, взирая на меня с укором.
- Вы не заметили, - осведомился Холмс, потусторонний моим страданиям и мукам, - что опрокинутых горшков было гораздо больше наших спотыканий?
- Нет, - буркнул я, поежившись от холода и смрада листьев.
- Разумеется. Сколько горшков свалили вы?
- Я не считал.
- Само собой...
Остыв к беседе - частью, из-за ветра, частью потому, что в деле моего ареста поставил точку гадкий бук, - я трагедийно уставился на вяз. Впрочем, глядеть излишне долго на соседнее мне древо не довелось: поворотившись, я стал свидетелем того, что вырвало вскрик ужаса у моих губ.
- Что там такое? - недовольно осведомился гений сыска.
- Ужасно!.. - бросил я, бледнея и нетвердым пальцем терзая воротник. - Кровь стынет в моих жилах: пошатнувшийся рассудок...
- Мне нужны факты! Что вы видите?
- Большая тень ползет ко мне на четвереньках!
- На что она похожа?
- На тень, - послушно уточнил я, - которая ползет...
- Не сходна ли она с гигантской псиной, горящей фосфором?
- Я так не думаю.
- Возможно, это Майкрофт?
- Холмс! - ахнул я, не доверяя летящему мне в уши. - Что может делать ваш почтенный брат в чужом саду?
- А что вообще он может делать?..
Я лишь пожал плечами.
- Вам, виднее, Холмс.
Великий сыщик подчинился паузе, во времена которой существо продвинулось ко мне тем ближе: объяв его разящим взглядом под явившейся луной, я был сражен в самое сердце храбрости пулей испуга.
- Холмс!..
- Вы применили мой дедуктивный метод?
- Нет!
- Почему?
- Похоже, это тигр!..
- Невероятно! Ватсон?..
Наш разговор прервался исключительно логически: крупная тварь, устав ползти по прелым листьям, стала на все четыре лапы и поворотилась ко мне клыками смерти, готовыми терзать меня вместе с когтями ужаса на сваленных горшках порока. Разум изменил мне, но инстинкты, воспитанные Афганистаном, сумели опровергнуть судьбу бифштекса: сам того не зная, я ухватил мое последнее оружие, осуществил прыжок отчаянья и взялся молотить врага метлой. Животное, привыкнув к опасностям цивилизации в виде охотников и ружей, сказалось не готовым к новым методам борьбы и отступило: тогда я, изловчившись, влез на бук, в один лишь миг взобрался на нужную мне ветвь и полетел на тротуар. По счастью, гений сыска не отошел от места, где сам спустился, и кульбит окончился для нас взаимной свалкой: не обращая должного внимания на выпады пришибленного Холмса, я осмотрелся и удостоверился, что кошка рычала и вертелась за оградой, более не смея нам навредить.
- Но, Холмс! Как можно! Вы в белье!
- Забудьте о деталях! Сейчас важна лишь скорая поимка гения преступности: с бумагами, которые мне удалось добыть, мы сможем обобрать злодея до последней нитки его коварных помыслов! Взгляните сами: молодчина Порлок навел нас на блестящий след!
- Вы не смотрели? - уточнил я, принимая кипу побитых приключеньями листов.
Холмс отмахнулся ноткою тщеславия, желая растянуть триумф. Победоносно чиркнув спичкой, я поднес ее к бумажной пачке, свитой багровою тесьмой, избрал случайный лист и испещрил его натужным взором:
Тигр по джунглям скок да скок!
Надавил я на курок.
Лапы кверху, хвост обмяк...
Покрывшись фунтом ледяного пота, я пролистал страницы:
...но всех дев милее
На морде тигра нам кривая полоса.
- Холмс... - бледнея, прохрипел я. - Что это?..
Мой друг натужно вырвал кипу из моих рук и просмотрел листы молниеносным взглядом, после чего в кислейшей мрачности взмахнул передо мной обложкой.
- «Ходили мы на тигра», - прочитал я. - «Любимому профессору. С.М.»
- Да, милый друг, мы оба сели в лужу, - вздохнул великий сыщик, дрогнув смелыми плечами. - Портрет событий ясен мне, как день: Джеймс, разумеется, сентиментален - к тому же, если обладателю подарка дорог чужой рассудок, он решится держать подобное лишь под надежнейшим замком...
- Но, Холмс! А как же прочие листы?
- Я просмотрел их. Все это билеты экзамена по математике.
Мы простояли сокрушенно с дюжину минут: обманутый в надеждах сыщик без штанов - и я, простой и бесталанный отставной хирург, в минуты помутнения хватающийся за перо и выводящий из под него творения, достойные журнала ужаса. Стараясь заглушить наплывы горького отчаянья, я попытался решать в уме задачки из билетов, но, к своему стыду, не смог осилить ни одной, что побудило меня обратиться к другу:
- Как странно и причудливо распределился выигрыш! Профессору остались преступления, полковнику с девицей - Мориарти, тигру - битые горшки: что же осталось нам?..
- А нам - спасенные студенты, - усмехнулся Холмс.
Примечания_________________
Примечания:
* тори - наименование британских консерваторов.
* Рене Декарт (1596 - 1650) - выдающийся французский философ, математик и т.д.
* парнеллит - сторонник Чарльза Стюарта Парнелла (1846 - 1891), ирландского политика-националиста.
* Франсиско Гойя (1746 - 1828) - великий испанский художник, любивший изображать испанских женщин, в том числе и обнаженных.
* солипсизм - философское течение, в котором объективно существующим считается лишь индивидуальное сознание человека и воспринимаемое им; здесь: полная абсурдность.
* «Стрэнд» - популярное британское издание, выходившее с января 1891 г., в котором, среди прочих, печатался и Конан Дойль.