Я ждала [и боялась] этого последнюю неделю, решив пересмотреть нашего "Холмса": с оглядкой на природу моих фэндомных пристрастий, приходится сознаться в том, что на заре моей любви к ШХ, литературному и кинематографическому, главным предметом воздыханий помимо братца Майкрофта, стоящего вне конкуренции, всегда был гений сыска - при этом к злому гению, профессору, я не питала тех романтичных чувств, излитых мною в 500+ записях с восторгами в адрес и негодяев, и сыгравших их актеров; подобный "статус кво" продлился вплоть до последних лет, просмотра рэтбоуновской серии ШХ и страсти сначала к Этвиллу, а после к Дэниеллу, что побудило меня обратиться и к нашим фильмам. Шли годы и менялись вкусы: от современного кино я перешла к советскому, а от советского - к былому голливудскому, и хотя прошлая любовь к советскому ШХ, отчаянная в своей искренней наивности, уже не повторится, но серии просмотров неизменно вскрывают ранее не виденные грани, будь то новый взгляд на старое или смена симпатий, страсть к новому любимцу. Пожалуй, моя критика слишком увязла в первой половине 20 века и реалиях иных культур, и написать хороший отзыв я не смогу без адекватного вхождения в контекст, но мне хотелось бы коснуться повода для пересмотра, а именно: неимоверного в своей прекрасности профессора, которого немедленно причислю к одним из основных достоинств нашей экранизации ШХ)
...*
Не раз мне приходилось осуждать сравнение "всего со всем", поэтому оставим же в покое профессоров 1942 и 1945 гг. и вспомним о "гранадовском" Эрике Портере как наиболее известном представителе строго канонного Мориарти. Мне доводилось видеть Эрика не только в этой роли, но и в облике всем нам известного Алексея Саныча из плагиатного телесериала ВВС - в обоих случаях я нахожу уместным сравнить игру мистера Портера с сэром Ральфом Ричардсоном в роли Каренина из фильма 1948 г., когда технически достойный профи британской сцены творит немного транный и, что самое печальное, несколько серый, не запоминающийся образ: таким, увы, мне видится и ричардсоновский Каренин, и "гранадовский" профессор. Несчастный лорд Солтайр из "Интерната", которому я не устану писать оды, вряд ли настолько профессионален как актер, но есть в нем некая изюминка и некий личный шарм, что помогает сделать образ и фэндомным, и симпатичным, и живым, - тем удивительнее кажется неоспоримый факт, что за неделю-две после вторичного (!) просмотра "гранадовского" Мориарти сей образ выветрился из моей памяти так сильно, что, не включая его вновь, я не могу призвать достаточно воспоминаний для рецензии. По моим скромным наблюдениям, профессор Портера слишком "злой босс" с надрывно-мелодраматичным и не всегда понятным пафосом, особа, в чьей здравости рассудка я бы, пожалуй, усомнилась. Увы, я не люблю те случаи, когда "шекспировский" подход имеет своей целью выжать больше страсти и эффекта, а не раскрыть собою образ: формально, Мориарти Портера сыгран достойно и искусно, но это некая причудливая вещь-в-себе, которая вряд ли может поразить и захватить - по крайней мере, попытаться влюбить в себя поклонников. Это, скорее, иллюстрация, как, впрочем, и все остальное в сериале, который для меня исчерпывает снятый на совесть пересказ сюжетов: за сим, я не могу считать мистера Портера тем, кем хотелось бы мне видеть Мориарти, - однако же, тем ярче познается предмет сравнений, отнесенный к нашему "Холмсу" )
*
...И вновь я повторюсь, что для меня важнее всех соответствий и несоответствий видеть на экране не человека, облаченного в костюм и утверждающего, что он - Мориарти, Мердстоун, Рочестер, продолжить список, но художественный образ: вряд ли подлежит сомнениям, что и Ливанов, и Соломин придерживаются более "жизненной" концепции игры, представив персонажей, скорее уж, людьми, чем символическим продуктом, - вспомним для сравнения несколько "сверхчеловечного" ШХ-Рэтбоуна, в чем он прекрасно соответствует канону и общим стереотипам детективов. Тем ярче выделяются на этом фоне актеры-образотворцы: конечно же, лорд Бэллинджер в непревзойденном исполнении вы-знаете-кого; немного братец Майкрофт; и, наконец, профессор. Можно отнестись по-разному к причудливой идее ввести в наш сериал мотивы староголливудских ужасов - однако сложно было бы решиться отрицать, что разрушительный эффект, производимый Евграфовым на психику аудитории, сравним с классическими этвилловскими ролями помешавшихся ученых и прочих типажей хоррорных фильмов. Образ профессора раскрыт с той лаконичной яркостью и впечатляющим богатством, как и в рассказах Конан Дойля: это и полуинфернальное чудовище, и совершенный мозг; ученый и преступник; "безликий" человек и личность, снедаемая страшными амбициями, - все это, к слову, уместилось в одну короткую беседу. И если милый Лайонел, сблизив профессора с любимым типом безумного ученого как такового, являет нам чудовищно порочного, злодейского, но также и непробиваемого оптимиста, довольного собой и собственным коварством, то профессор образца советских фильмов гораздо более аскет, абстракция, даже в страстях, которые увязаны не столько с нежностью души, что вспоминается у Мориарти-Дэниелла, сколь с некими побочными эффектами ясного осознания своих неповторимых достижений на преступной почве. Разумеется, ввиду сближения трактовки образа с этаким "человеком-пауком" (не путать с комиксом) из староголливудских фильмов - подобные мотивы не обошли и Этвилла в ШХ 1942 г., где, как мы помним, он имел "змеиные" глаза - профессор представлен нам гротескно и пугающе, с пластикой, которая не может не запомниться, и с напряжением, не покидающим ни на секунду. Стоит припомнить дэниелловского мистера Брокльхерста, который, в своей пламенной суровости, явил собою настоящий символ ханжеского клира: и неизменный черный костюм, и очень своеобразная походка, и внушающие ужас взгляды, - весь этот арсенал мы можем проследить и в случае профессора, однако мало лишь облачить актера в черный сюртук и плащ, важно и то, как же заставить все это работать на образ и на зрителя. Вплоть до финальных, завершающих мгновений Евграфов остается верен заданной и лично им, и фильмом личности крайне театрального злодея, творившего себя с не меньшим рвением, чем собственную организацию, сравнимого и с Холмсом, и с вожаком преступной шайки, высокого и низкого, благородного и подлого, величественного и мелочного: контрасты, доведенные до крайности, - то самое, чем промышлял и Конан Дойль, нередко создавая "двойников" центральным персонажам, однако удержать, на первый взгляд, не совместимое в единой цельности - неоспоримая актерская заслуга. Наш, советский Мориарти эффектен и одномоментен, как и профессор в конан-дойлевском "Последнем деле": он существует "здесь и сейчас", он трудновообразим в любых иных, помимо встречи с Холмсом, эпизодах - и этим он прекрасен, и, безусловно, это он)