(193..)
***
- Я согласен, - заметил я, негромко кашлянув в кулак и потянувшись пальцем к белой гвоздике, сунутой в петлицу с уличной небрежностью. На мне был фрак - я взял его в прокате, - скрипящие штиблеты и настоящий «шевиот»*, который я одолжил у давнего приятеля из Хелстона*, имевшего неосторожность выкупить свой свадебный костюм, - с тех самых пор, как его крошка повадилась в постель к автомеханику, он выучился пить, на что я, разнося по полкам старый шкаф, заметил, что предвидел подобный поворот и подготовился к нему задолго до женитьбы. Опробовав «Гленфиддич»*, он расклеился, как этикетка на подошве - схватил меня за руку и стал клясться, что встреть он «крошку» с ее новым кавалером, и обоим выдаст билет в один конец, после чего надрывно хныкал и, пока хватало сил, расписывал мне прелести души и тела своей женушки. Когда пришел его черед, я дружески похлопал беднягу по руке и уложил его физиономией на грязный, запыленный стол, после чего разжился парочкой недорогих сигар, хранимых в кухонной жестяной посудине, и чудно провел вечер, развалившись в кресле и попыхивая «Эдвардом»*. К полуночи мой зуб, который был чертовски мне не по карману, заявил протест, и поутру мы оба возымели скверный вид: пробормотав слова прощания, я с радостью оставил его дыру, держа под мышкой сверток брюк, сказался самым нелюдимым попутчиком в купе, чем оскорбил охочую до болтовни старую леди с пригоршней котов, и даже разжился на такси, не пожелав привлечь к себе ораву «бобби» расшатанной походкой и необходимостью время от времени прижаться к фонарю.
...
***
- Я согласен, - заметил я, негромко кашлянув в кулак и потянувшись пальцем к белой гвоздике, сунутой в петлицу с уличной небрежностью. На мне был фрак - я взял его в прокате, - скрипящие штиблеты и настоящий «шевиот»*, который я одолжил у давнего приятеля из Хелстона*, имевшего неосторожность выкупить свой свадебный костюм, - с тех самых пор, как его крошка повадилась в постель к автомеханику, он выучился пить, на что я, разнося по полкам старый шкаф, заметил, что предвидел подобный поворот и подготовился к нему задолго до женитьбы. Опробовав «Гленфиддич»*, он расклеился, как этикетка на подошве - схватил меня за руку и стал клясться, что встреть он «крошку» с ее новым кавалером, и обоим выдаст билет в один конец, после чего надрывно хныкал и, пока хватало сил, расписывал мне прелести души и тела своей женушки. Когда пришел его черед, я дружески похлопал беднягу по руке и уложил его физиономией на грязный, запыленный стол, после чего разжился парочкой недорогих сигар, хранимых в кухонной жестяной посудине, и чудно провел вечер, развалившись в кресле и попыхивая «Эдвардом»*. К полуночи мой зуб, который был чертовски мне не по карману, заявил протест, и поутру мы оба возымели скверный вид: пробормотав слова прощания, я с радостью оставил его дыру, держа под мышкой сверток брюк, сказался самым нелюдимым попутчиком в купе, чем оскорбил охочую до болтовни старую леди с пригоршней котов, и даже разжился на такси, не пожелав привлечь к себе ораву «бобби» расшатанной походкой и необходимостью время от времени прижаться к фонарю.
...