Все это невыносимо! вот вам примерная теория о том, чем все окончится для инспектора, случись ему отвергнуть свое последнее решение:
1. Жавер не может измениться и стать другим человеком - ни под каким предлогом и ни перед какими испытаниями. Он дан всем нам - себе, читателю - как таковой, as is, подобно персонажам массово-детективной литературы: меняться он не может, не разрушив себя либо физически [с помощью набережной и Сены], либо душевно [специально не говорю "духовно"], а человеку в его возрасте, прожившему полжизни по одним законам и - внезапно! - их потерявшему, любое разрушение пойдет не впрок, а в труднооспоримый вред, так как [см. немногим ниже] "естество" инспектора успело сформироваться, а борьба "надстройки" за перекройку "естества" неумолимо приведет к деструкции.
...2. Жавер владеет психологией фанатика-философа: в его системе жизненных координат не существует компромиссов, промежуточных решений, недо-правды, недо-справедливости - либо критическое, абсолютное добро, либо же никакого больше добра и бездна Сены. В любых других координатах, а уж тем более, среди неоднозначной переменчивости жизни, он окажется потерян и не найдет себе покой. При каждом из вариантов, столь любезно предложенных Виктором, инспектора ждет смерть - физическая, в случае набережной, или же личностная, в случае выбора между "назад" или "вперед": ему отказано в единственном пути выйти сухим из Сены и спасти себя - остаться человеком и самим собою, так как этика романа беспрекословно требует от всех и каждого, помимо достойных счастья Мариусов и Козетт, тех самых крайностей, которые, по трудной для понимания причине, осуждаются в одном инспекторе. Дарованная добрейшим [и вызывающим острую ненависть к себе от преданных поклонников] писателем возможность - вспомним постулаты романтизма - столкнуться с пониманием недостижимости высокого, трансцендентального в реальном мире, обставленная в гадких декорациях Флобера [вспомним Эмму Бовари?] и завершившаяся все тем же и все так же, только без песен под окном, с одной стороны, дарит инспектору бесценный шанс [впервые ли?] почувствовать себя свободным человеком, наделенным правом выбора, с другой, немедленно его лишает, бросив перед двумя альтернативами, по-прежнему сводящимися к гибели давеча осознавшей себя личности, отбойным молотком (с) Кинг призвав тотчас же себя встроить в старые или же новые структуры. Вопрос о том, что своим выбором инспектор совершил не только больший душевный подвиг, нежели Вальжан, но и был уничтожен именно последним [разумеется, не без вмешательства Гюго], думаю, в обсуждении и не нуждается.
3. В Жавере отсутствует то личное начало, которое определяют как индивидуальность либо эгоизм - прибегнув к философским терминам, в нем существуют и "надстройка" [руководящий разум, так как сам инспектор - существо рациональное в противовес всем прочим иррациональным "мистикам"], и "естество", которое надстройка пыталась перекраивать всю жизнь [с помощью чтения книг, насильственной непогрешимости и обращения всей жизни на дела служения закону]. В нем нет желаний, лени, увлечений - нет ничего такого, за что можно ухватиться и развить в необходимую новую личность, так как [см. немногим выше] он немолод, а основы индивидуальности вряд ли способны зарождаться в человеке бесконечно. Борьба надстройки с естеством без изменения последнего - процесс не только умозрительный и внешний, но деструктивный: менять Жаверу нечего - за исключением чистого разума и службы, с которой напрямую связаны его добродетели, он, не по собственной вине, но пуст.
4. Представим же, что безупречный алгоритм пытается "задать" себя по новым принципам - что выйдет? Разумеется, системный кризис, в двух из трех возможных случаев ведущий прямым путем к безумию: случись инспектору все же хоть как-нибудь спастись от потрясения самых основ - и не случись ему при этом умереть от голода в парижской подворотне, без работы и без денег, - что же он будет делать дальше? В нелегкую задачу осмысления мира и человечества внесли новейшее условие - историю с Вальжаном: соответственно, необходимо менять надстройку, приспособив свод правил и инструкций к реалиям нового дня - однако стоит ли нам говорить, в каких именно формах будет проистекать подобное?) Конечно же, инспектор выстроит такую искусственно-альтернативную систему, которая не снилась и запутанным законам Франции: он будет бесконечно сомневаться, при каких условиях отныне нужно следовать прописным правилам, а при каких - их нарушать; он будет постоянно, каждый день, час и минуту, чувствовать вину за то, что не способен выкроить отличное от данных ему извне [см. закон] мировоззрение, в уместности и безупречности которого он был бы не способен сомневаться; страдания и муки намного превзойдут забавные [со стороны] мучения над приговором девушке Фантине, превратив и без того унылое существование Жавера в сущий ад. Окончится затея тем, что он [закономерно] усомнится в том, имеет ли значение тот самый случай с ним и Жаном, не было ли это случайностью или же происками злого рока, - тем самым низведя на "нет" все достижения душевного развития.
5. Промучившись и не найдя ответа на новые и трудноразрешимые вопросы - инспектор, разумеется, не глуп, но и не Гегель, - Жавер, конечно же, придет к рекомендованному О. Уайльдом "разочарованию": все, что он делал, было зря - высокий идеал недостижим, жизнь человеческая не может быть безупречной, да и стремления к последнему ничем особым для него не увенчались. С глаз инспектора спадет та пелена, которую он делит с [женским] персонажем едко-ироничного Густава: он вкладывал великое значение и истинно "античные" [шекспировские?] страсти в вещи и поступки совершенно заурядные, которые для обывателя не стоят яйца выеденного, - да, он нисколько не карающая фурия, а недалекий и нелепый человек, добившийся несчастного поста инспектора, без перспектив, работы, семьи, детей, друзей, вдобавок, в приличном обществе не столь желательная личность. Жизнь его прожита напрасно - Жаверу не к чему стремиться, нечем оправдать свое существование, нечего ждать: он проиграл и, как всегда, нисколько не удовлетворится промежуточным успехом. Что может сделать человек, вдруг оказавшись в подобной ситуации? Надстройка, увы, себя дискредитировала - естество же остается неразвитым и не способным оправдать собой необходимость просыпаться каждое безрадостное утро: всегда доступная для потерявших себя личностей дорога к деградации открыта - по ней, в конце концов, отправится Жавер, чья добродетель, судя по всему, была неотвратимо связана с надстройкой как синонимом "сверх-Я", некоей культурно-цивилизационной части психики, держащей человека на плаву. Преступником он, разумеется, не станет, но и займет то самое, давно ему предназначенное место "отверженного", существуя, как и все, и принимая все вне критики, - возможно, отыскав себе какое-нибудь дешевое удовольствие и тем живя.
6. Ergo, из пламенного идеалиста, безупречно служившего нелегкому делу борьбы со злом [преступностью], мы получаем заурядного жителя городков Тоста, Ионвиля и Руана: произведение же, устремленное на то, чтобы лишить своих же персонажей - а через них, возможно, и читателя - надежды, по моему скромному мнению, немногого достойно)
***
Все это невыносимо! вот вам примерная теория о том, чем все окончится для инспектора, случись ему отвергнуть свое последнее решение:
1. Жавер не может измениться и стать другим человеком - ни под каким предлогом и ни перед какими испытаниями. Он дан всем нам - себе, читателю - как таковой, as is, подобно персонажам массово-детективной литературы: меняться он не может, не разрушив себя либо физически [с помощью набережной и Сены], либо душевно [специально не говорю "духовно"], а человеку в его возрасте, прожившему полжизни по одним законам и - внезапно! - их потерявшему, любое разрушение пойдет не впрок, а в труднооспоримый вред, так как [см. немногим ниже] "естество" инспектора успело сформироваться, а борьба "надстройки" за перекройку "естества" неумолимо приведет к деструкции.
...
1. Жавер не может измениться и стать другим человеком - ни под каким предлогом и ни перед какими испытаниями. Он дан всем нам - себе, читателю - как таковой, as is, подобно персонажам массово-детективной литературы: меняться он не может, не разрушив себя либо физически [с помощью набережной и Сены], либо душевно [специально не говорю "духовно"], а человеку в его возрасте, прожившему полжизни по одним законам и - внезапно! - их потерявшему, любое разрушение пойдет не впрок, а в труднооспоримый вред, так как [см. немногим ниже] "естество" инспектора успело сформироваться, а борьба "надстройки" за перекройку "естества" неумолимо приведет к деструкции.
...