Персонажи: Шарль Талейран, Жозефина Бонапарт
Жанр: драма, романс
Рейтинг: PG
От автора: Очередное форменное издевательство над историей и ее личностями) По сериалу «Наполеон и Жозефина» (1987). С каноном связи очень мало - скорее, в духе «что было бы, если бы...» Итак, что было бы, если бы он и она видели друг в друге нечто большее, чем вынужденных друзей и врагов?
(I)- Вы, кажется, уснули?
Тонкая ладонь в перчатке коснулась его плеча, которое скрывал от ее глаз вечный строгий сюртук. В этом прикосновении не могло быть ничего чувственного - ткань касалась ткани, но она тут же отдернула руку, предугадав - или почувствовав, как сон покидает его. Он очнулся, чуть подернув плечами - так легко не падает и перышко. Веки его подались вверх, и два взгляда коснулись ее: первый был мягким и томным, словно речная гладь в пригожий летний день - ища вокруг себя знакомые черты, он находил лишь тревожные тени на стенах кабинета, не пустовавшего в столь поздний час. Второй же взгляд - быстрый и краткий, словно росчерк пера, скрипящего по бумаге, иссохшего, - она предпочла не видеть. Он глубоко вдохнул, возвращаясь к своей привычной маске - чуть усталой, чуть бесстрастной, с тенью вежливой улыбки, - маске, которую бы принял за лицо самый искусный художник. Она сразу же узнала того, кто будет говорить с ней - всего секундой раньше ей казалось, что перед ней другой, тот, чье тихое дыхание не тронет и огонька свечи.
- Ваше лицо так спокойно, когда вы спите, - заметила она, чуть улыбнувшись.
Он улыбнулся ей в ответ, ничем не отличив позднюю гостью от десятка-другого знакомых лиц, которых обычно удостаивал тем же сдержанным приветствием, какое только слепой мог принять за радушие.
- Неужели в другое время я выгляжу иначе?
- Вы неизменны...
- Прошу, садитесь: мне перед вами неудобно.
- Достаточно ли?
- Простите?
- Ваше время приема гостей все дальше смещается к ночи. Признаться, я и не вспомню, когда в последний раз посещала дом мужчины в таких сумерках.
Она присела вполоборота, что позволяло прерывать дуэль их взглядов на каждом опасном выпаде. Пользуясь короткими отсрочками, которые дарила ему Жозефина Бонапарт, Талейран обхватил шею и сдавил ее так сильно, что поморщился. На столе министра лежали те бумаги, за беглое знакомство с которыми не один шпион отдал бы правую руку. Неосмотрительность он считал бранным словом - и позволил себе его в присутствии дамы, что было не только неосмотрительно, но и невежливо.
- В вашем странном способе меня встречать был свой расчет?
Беспечность ее тона затмила легкая тень: ладони, прижатые к коленям, чуть подрагивали, но увидеть это она бы не позволила ни единой душе - даже бездушному. Бездушный смерил ее несколько растерянным взглядом: ей не стоило труда подметить, что он все еще не проснулся. До тех пор, пока все должности, звания и титулы, все истинные мысли и все лживые слова не стали на места, говорить с ним означало бросать камешки в иссохший пруд. Ладонь министра легла на трость - с той терпкой властностью, уместной при женщине, которая любима, но любима поневоле. Приложив краткое усилие, Талейран поднялся из кресла, выпрямил плечи, еще больше сравнялся с собой, привычным. Она успела сплести пальцы, сковать и отмести все чувства, прежде чем Шарль прошелся мимо нее - даже из хромоты он умел извлечь свой шарм, не говоря о том, как горько можно было обмануться его неспешной леностью.
(II)- Насчет вашего вопроса, - внезапно заговорил он, замедляя речь манерными паузами. - В жизни нашей есть вещи, не подчиненные воле и рассудку, как бы того ни хотелось просветителям. Могу вам довериться: я грешен лишь одной подобной слабостью.
- Я боюсь вашей откровенности.
- Право же, не стоит.
Он коснулся щеки, смахнув последнее воспоминание о тех минутах сна, которому предался поневоле, и продолжил:
- Эта слабость в том, что засыпать и просыпаться я обречен не по велению разума. В этом вы смогли сегодня убедиться. В остальном же...
Улыбка затаилась на его губах змеей, пригретой жаром словесного яда.
- ...в остальном я уступаю обстоятельствам с гораздо меньшей готовностью.
- Вам снятся сны?
Шарль запрокинул голову, перебирая в ней ответы, словно церковные четки, оскверненные касанием того, кто нечист на руку.
- Это единственное, что роднит меня с человечеством, не так ли? - заметил он.
- Что же снилось господину министру, когда недостойная женщина посмела его разбудить?
- Смею уверить, что мне снятся отнюдь не европейские державы и не их достойные послы. Остальное, моя милая, я предпочел бы утаить от ваших прелестных глаз.
- У вас готов ответ?
Он покачивал тростью, удерживая ее между пальцев. Прямота Жозефины ничуть не смягчила то добродушное снисхождение, с которым он смотрел на нее - смотрел, не пряча ни улыбки, ни легкой, усталой откровенности, которую он мог себе позволить. В ее руках не было ни единой карты, только платок, а вступить с ним в игру против столь искусного игрока - это было бы невозможно и для самой прелестной женщины.
- Моих ответов ждут, не задав и вопросов, - ухмыльнулся Талейран. - Все моя репутация?
- Позвольте вам напомнить: вы желали ссудить мне денег.
- Простите, моя милая: не ссудить! В денежных вопросах необходима точность, не только в цифрах, но и в словах. Отдать вам заслуженную долю тех доходов, которые приносят военные победы - и поражения! - вашего славного супруга.
- Под залог жизней солдат можно давать только ссуду. Я не хочу распоряжаться ни этими деньгами, ни, тем более, этими жизнями.
- Тогда позвольте спросить мне: что же заставило вас навестить меня?
- Вы не присядете?
- Разумеется. Должно быть, я вас порядком утомил.
Шарль склонился перед ней в легком, чуть насмешливом поклоне. Не было ничего невыносимей той безупречности в манерах, которую он неизменно проявлял, - ее она не смела обмануть, все лестные слова, вся обходительность, вся тонкость вечных шуточек, все это было для нее так же печально, как чистый лист, которому было отказано поэтом в чести носить на себе стихотворные строки.
- Вы хотели знать, - продолжил он, с трудом опустившись в кресло, - что бы я ответил вам, если бы вы отказались от этих денег.
Она взглянула на него, чуть закусив губу - словно страшась чужих слов, способных проникнуть кинжалом в ее душу, которой не пристало быть в смятении рядом с тем, чья душа ни единожды не дрогнула в его груди.
- Я бы сказал, - ответил Шарль, сплетая пальцы, - что мой милый друг поступает необдуманно: мне помнится, вы хотели спасти некую мадмуазель от долговой тюрьмы, а ваш супруг так увлекся чтением бульварной английской прессы, что грозит вам разводом? Что же... возможно, вы тогда бы упустили ваш единственный шанс.
- А вы бы, Шарль, согласились дать мне денег в долг? Из ваших денег - прошу прощения, из тех, что вы украли для себя, а не для бедной женщины, которую вскорости выставит из дому ревнивый муж?
- И все же репутация...
- О чем вы?
- Нет-нет: я некстати задумался. К вам это не относится.
(III)Опустив подбородок на ладонь, он посмотрел в сторону - и выражение его лица, чуть усталое и беспечное, вдруг исчезло с пугающей внезапностью, сменившись отстраненным и пустым. Он сцепил зубы - она подметила это по контурам его скул. По рукам ее вновь пробежала дрожь, изобличив расшатанные нервы.
- Шарль? Что с вами, вам плохо?
Он обернулся к ней, довольно резко и с большей напряженностью, чем в тот момент, когда она впервые коснулась его плеча. Пальцы его ухватились за край листка - какой первым подвернулся - и примяли его, сначала с силой, затем все мягче, пока в глазах не стих тот странный блеск, который отмечает внезапную, желанную догадку, посетившую мыслителя.
- И да, и нет, - одними губами усмехнулся он. - Впрочем, это никоим образом не относится к нашим делам. Отвечая на ваш вопрос: я бы, разумеется, постарался придать нашей сделке характер обоюдно выгодный.
- То есть купить меня за эти ваши деньги?
- Ах, право же...
- Неужели вы столь стеснены в средствах, что не можете меня себе позволить?
- Если вам приятнее так думать...
- Нет, вы не столь бедны, каким стараетесь казаться. Намедни я уводила купленную вами служанку, расходы ваши сократились...
- Мой милый друг считает, что я не успел приобрести вашу новую?
- Монсеньор мог бы предложить юной девице что-нибудь помимо денег...
Он криво улыбнулся, закатив глаза.
- Служанка. Как вульгарно. Вы считаете меня распущенным.
- Прошу прощения: я завидую каждой молоденькой девушке, как вы знаете из кривотолков. В прислуге нет ничего вульгарного - такой ее делаете вы, вы и ваше обращение. Для вас любая - товар, что служанка, что бывшая герцогиня. Вы слишком мужчина, слишком министр, чтобы замечать их мелочные чувства...
- Позвольте, я не покупаю то, на чем не вижу прописанной цены.
Она улыбнулась в ответ. Не было ничего бледнее и печальнее тонкого изгиба губ, который оборвался насмешливым:
- И сколько же я стою? Да, а сколько же - мой муж? Он, ваша самая дорогая марионетка... А я - марионетка и его, и кукловода. Забавно, не правда ли?
- Я...
Остановившись, Шарль прочистил горло - в голосе его вдруг зазвучали хриплые нотки.
- ...я не собираюсь вас покупать, - завершил он фразу.
- Вы ожидаете, чтобы я вам поверила?
- Я мог бы дать вам слово, но, боюсь, мое слово - одна из самых дешевых вещей, которыми я обладаю.
- Тогда не будем.
Некоторое время они не смотрели друг на друга: он был занят, расправляя смятый уголок, она же молчала, боясь коснуться неизбежного и пробудить в себе все, что терзало ее до той самой секунды, когда извечный враг, и поневоле благодетель, открыл глаза, взглянув на нее так, что Жозефина, пусть на короткое мгновенье, посмела заподозрить в нем невозможное, нестерпимое - душу. Душу, от которой она тут же отреклась, как сам он отрекся от сана и совести.
- Должно быть, это все ваши дела, - заметила она, с той мягкой хрипотцой, что словно бы вторила его недавней реплике. Рука его потянулась к горлу - заметив свой невольный жест, он сложил их на столе, одну поверх другой, на бесценных документах, о которых забыл и думать.
(IV)- Вы извели себя работой, - добавила Жозефина, видя, как неловко он открещивается от намеков на усталость. - Столько дел, неотложных и важных - как вы справляетесь с этим?
- Я проживаю каждый день, как жизнь.
- Не делает ли это все ваши дни похожими?
- Мои дни, - вздохнул он, - доверху наполнены усладами и победами. Человеку в моем положении не пристало задумываться об опасностях однообразия: всякое однообразие обернется вечным блаженством, если только, - тут он ухмыльнулся, - найти его источник.
- Вы не верите опасностям? Париж в последнее время стал слишком неспокоен...
- Моя милая, вы боитесь роялистов?
- Я? Да что вы. Правда, не знаю, как отнесутся именитые изгнанники к тому, кто их бесчестно предал...
- Клятва, вырванная силой, ничего не стоит, мой милый друг.
- Ах, вот оно что: вас заставили!
- Обстоятельства!
Талейран развел руками, словно оставив подпись на заведомо фальшивой расписке.
- Что если покушение?
- На мою жизнь? Бессмысленно, я бы сказал больше: невыгодно и безрассудно. Плаха для несогласных, а голова на крепкой шее - для тех, кто умеет договориться... Простите, я, кажется, лишаю вас радости обсудить со мной детали моей героичной гибели?
- Гибнуть от рук заговорщиков - дурной тон, а ваши манеры столь безупречны... Представим, что вас ранили - в этом достаточно героики?
Шарль уложил ладонь на грудь, нахмурив брови в несколько театральной манере.
- Грустный исход, - сознался он. - Ума не приложу, чем это может быть мне выгодно. Впрочем, вашей милостью у меня будет много времени для раздумий. Прошу вас, продолжайте: моя судьба никогда еще не зависела от меня в столь малой степени...
- И вот, - чуть улыбнулась Жозефина, - неизвестная женщина пробирается в ваш дом под личиной служанки, без труда находит путь среди знакомых ей коридоров и комнат, и, наконец, добирается до ложа несчастного министра...
- ...спрятав на груди отравленный кинжал?
- Какой же у нее вульгарный вкус!
- Книги и политика делают меня сентиментальным. Что предпочитают нынешние лазутчицы?
- Несчастных министров.
Ладони Шарля накрыла третья. Искав - и не найдя, желая - и отвергнув, она держалась за чужую руку, словно одним касанием могла спастись от фамильярности, имя которой - безразличие. Все, что владело ей в тот отчаянный миг, - желание узнать, предугадать, почувствовать, ее ли дрожит рука, или его, или сама она придумала и руку, и весь трепет, и вечер, и огонь свечей, и стылую фигуру Талейрана. Он не двигался, храня тишину, - о большем она и не просила.
- Когда она увидела, - шепнула Жозефина, растирая холодные пальцы, - что он в глубоком забытье, она оставила ему то единственное, что было у этой бедной женщины, - свой поцелуй. И ушла, очень тихо, боясь потревожить.
- Что же... забавная история. Мое почтение ее прекрасному автору с не менее прекрасными порывами души.
Ее рука медленно опустилась на стол.
- Вам не хотелось бы очнуться? - тихо спросила она, поддавшись последней прихоти надежды.
Шарль покачал головой, вгоняя себя в тиски улыбки.
- Нет, - заверил он.
(V)- Вот вы и сказали правду. Не бойтесь искренности - она полезна вовремя... Чему вы улыбаетесь?
- Вам, себе, позднему вечеру - какое это имеет значение, моя милая?
- Вы правы. Никакого.
- Прошу вас: не забудьте, - предупредительно заметил он, указывая на конверт.
Она проследила за его рукой безо всякого выражения и больше не бросила в ту сторону и взгляда.
- Вы позволите мне быть откровенной, так же, как вы были со мной?
- Разумеется.
- Чем больше я узнаю людей... тех людей, которые управляют Францией... тем больше понимаю, что человек власти может иметь две личины. Одна - когда он жесток, суров, у него есть слово чести, и он ему не изменяет. Он горд, он стремителен, словно конница, летящая на вражеские пушки. Он сносит головы, но охотно подставит под саблю и свою...
- Мне кажется, я узнаю этого человека...
- Узнаете ли себя?
Шарль беззвучно хмыкнул.
- Зависит от зеркала. И того, кто в него смотрит.
- Их можно ненавидеть, - продолжила она, - их можно любить, им можно поклоняться. Но есть и другие. Возможно, их даже узнают по лицам, но лица эти - сплошь фальшивка, вечное притворство. Они стоят за смелыми, отважными, они смотрят, как конница летит на пушки, раз, другой, третий, а после дают приказ убрать убитых и шагают к канонирам с протянутой для приветствия рукой... Они страшны тем, что в их руках не клинок - перо, и это перо не хуже сносит головы, чем английская сталь. Их можно бояться, их можно презирать - то ли за скрытность, то ли за трусость, но восхищаться - нет-нет... даже для портретов они не созданы, это лица не героев, а лавочников, в них можно углядеть искру величия, только если заранее знать о свершениях. Но я...
Он смолкла, прижав ладонь к щеке, словно стыдясь слезы, которую он заметил многим раньше - когда она еще сверкала на ее ресницах, каплей, ничтожной, но прозрачной, словно чистейший родник.
- ...но я сознаюсь. Да, сознаюсь, как последняя преступница! Одним из тех, вторых, я восхищаюсь. Нет, не так, как самым первым из первых, но... ах, вы не поймете, зачем я говорю это мужчине... Вы - нет, дело совсем не в этом, я ошибаюсь: дело в том, знаете ли вы, как это - любить, ненавидя? А как любить, будучи безразличным? А как - любить вопреки обоим, и ему, и себе? Вопреки их мужьям и женам, их обществу, вопреки собственным взглядам и словам, которые бросаешь ему на людях и даже наедине? Вы... вы понимаете, о чем я? Вы ведь не любили, как могли вы полюбить? Вы - это вы, Талейран, Шарль, гражданин, да кто угодно, вы всегда были безразличны, вы и останетесь, но я... я - вопреки...
Что могло сдержать ее, если сдержанность равнялась фальши, вежливость - неискренности, а молчание - малодушию? Что могло охладить ее сердце - неужели ответная холодность? Оборви он ее речь, прогони, как последнюю девку, швырни он деньги ей в лицо, при этом рассмеявшись, - что изменилось бы, если она знала: будь между ними хоть искра чувства, он все равно бы не подпустил ее к себе. В его планы не могла ворваться жена того, кто способен владеть не только ею, но и Францией, и всей Европой, его холодный расчет не могли поколебать ни одни слезы мира. Передумав все это, она и не заметила, с какой живостью, сравнимой с лихорадочной, его взгляд метался от предмета к предмету, вспыхивая на вдохе, погружаясь в туман на выдохе, с какой терпкой слабостью его рука взялась за лацкан и тут же отпустила его.
- Вы обещаете, что выслушаете меня до конца? - спросила она, стерпев унижение просьбой.
- Даю вам слово.
(VI)- Вы знаете, мне всегда хотелось...
Она притихла из-за слез, стерпев и это унижение - быть слабой перед сильным, сдаться без боя, проиграть войну.
- ...мне бы хотелось, чтобы судьба подарила нам один-единственный танец, в котором я не буду смотреть на вас, как на фигурку из музыкальной шкатулки, а смогу обнять так крепко, как обнимают друг друга любовники... И кружить, забыв обо всем, помня только о нас.
- Моя милая: я не танцую, - ответил он, с горечью, которая не укрылась и за смешком.
- Ах, глупости! Вы просто никогда не пробовали.
- Вы правы: никогда. В вашей жизни встречалось это слово? Нет, не думаю: вы женщина, у вас есть на кого опереться, даже когда вы в этом не нуждаетесь. Я же...
Он взглянул на ноготь - с почти нервными быстротой и пристальностью. Слова дрожали на его губах до тех пор, пока он не продолжил:
- ...я же, со своей стороны, вырос с пониманием того, что в этой жизни для меня есть два вида вещей: те, которые я могу делать, и те, которые не могу. Мне редко когда хотелось научиться чему-нибудь из последнего - но я всегда желал, чтобы мне не было равных в том, на что я способен. Чтобы не было соперников - как возможный вариант. Танцы для меня - как вы можете судить по моим теплым отношениям с вот этой тростью - то, что хорошо делают другие.
- Разве вам никогда не хотелось - вот просто вообразить, что вы танцуете?
- Вообразить.
Усмехнувшись, он поглядел вверх и обхватил подбородок с видом легкомысленного мыслителя.
- В этой вашей мысли есть что-то от - творчества, искусства. Воображая, впрочем, мы перемешиваем свойства нескольких вещей и думаем, что создали нечто новое, когда на деле - ах, все это было, было, господа могли слышать это от своей бабки или же видеть на прошлогодней выставке искусств! Мы любим вспоминать то, что позабыли греки - разумно это или нет, но для меня куда приятней не воображать, а видеть, действовать, а не мечтать. Видите ли, я совсем не подхожу для античного искусства: прославляя тело, скульпторы тем самым возвышали дух, а что есть дух? Не то ли, что находится в гармонии с видимым - телом? Не в красоте ли, таким образом, хранятся истина и доброта? Моя милая, да что вы: неужто по мне можно судить, что я гожусь только для роли кузнеца или дудочника? Христианство тем пуще меня не жалует: «хромой епископ» - мне всегда это казалось сродни «набожному бесу». Впрочем, право судить обо мне я с чистой совестью оставлю историкам. Вы не осудите меня за подобные претензии?
- Нет, что вы. Я просто хочу с вами станцевать, а у нас нет и дудочника... Зато есть свечи! Свечи и тени! Вот, смотрите!
Подхватив два серебряных подсвечника на три свечи каждый, Жозефина поднесла их ближе, затем отвела назад и молча указала ему на стену. Их тени - тени двоих сидящих - словно кружились в танце, то приближаясь, то отдаляясь, ныряя в куртуазном поклоне, а потом возвышаясь друг над другом, словно сражаясь за первенство. Ей удалось поглядеть на него украдкой: он сидел, оцепенев, наблюдая за причудливым танцем, словно ребенок - не понимая, но восторгаясь увиденным.
- Вы сейчас должны сказать что-нибудь очень циничное, - заметила она, с улыбкой оставив подсвечники.
Он повернулся к ней. Плечи его слегка вздымались, губы ловили воздух, словно он, а не его тень, только что танцевал - не с ее тенью, но с ней самой.
- Вы знаете, - произнес Талейран, очень бледно, - последнюю минуту я только и думал, какой бы сочинить ответ, но... боюсь, вы убили во мне красноречие. Каким же образом мне вести завтрашние переговоры с послами, моя милая? Ваши красота и ум слишком опасны для нашей Франции...
- Что же, избавьтесь от угрозы.
- Я давно подумываю об этом, - сказал он, чуть улыбнувшись.
(VII)- Я знаю. Но это будет завтра. А сегодня...
Она вскочила, прижав платок к лицу, отвернувшись от него, запретив себе смотреть. Ей было страшно: он был сам не свой, она ждала насмешки и презрения, а видела растерянность и боль - и верить в них она не смела, не допустив ужасную догадку, что он соврал ей, соврал в тот самый миг, который, как она считала, расставил точки над всеми возможными чувствами. Он поднялся, нервно схватившись за трость, - она слышала неровные шаги, но не посмела обернуться, не заслышав его дыхание, совсем рядом, так близко, что мир для нее померк, и лишь отчаянье заставило схватить конверт с деньгами и поднести его к свече, при этом крикнув:
- Хотите я их сожгу? Вы думаете, я не посмею? Да я трижды продамся Баррасу - ему, его слугам, да кому угодно, лишь бы между нами не было этой грязи, этой мерзости! Всю мою жизнь - деньги, деньги, ничего больше! Хоть вы пощадите меня!
Он пытался словить ее руку - нерешительно, неловко. Швырнув конверт на стол, она сжала его запястье и поднесла ладонь так близко к огоньку свечи, как только позволяла ее совесть.
- Зачем вы это делаете? - шепнул он.
- Где же ваша проницательность?
Его рука напряглась. Она отвела ее в сторону, шепнув:
- Только ради этого, - и тут же прижалась губами к разгоряченной ладони, словно это был жаркий яд, способный навсегда избавить ее от мук любви. Чем ниже она падала, чем больше принижала себя, возвышая его, тем бессмысленней казалась ей та жизнь, в которой она снова будет язвить ему, а он - иметь на нее планы.
- Жозефина...
В своем имени она услышала и просьбу, и упрек, и многое из того, что не могла почувствовать в его руке, обмякшей и безжизненной. Холод ушел, но вместе с ним смягчилась воля, а без воли он не смог бы очнуться - только глубже погрузиться в забытье.
- Вы не желаете, чтобы я целовала ваши руки? Позвольте целовать подол, да хоть и пряжку на туфлях! Позвольте звать вас по имени, позвольте высмеивать тех слепцов, которые считают вас некрасивым, гадким! Позвольте мне хотя бы что-нибудь...
Он не смотрел на нее. Каждый мускул на его лице был напряжен, каждый вдох давался ему труднее шага, и мысли, владевшие им, терялись в неподвижном взгляде, не позволяя догадаться, слышит он ее - или не слышит.
- Если, - задыхаясь, шепнул он, - в вас осталась... хоть капля сострадания... уходите...
Она отпустила его руку с печальной, обреченной легкостью.
- Что же... вы все сказали, мне и правда здесь делать. нечего. А вы, вы ведь все так же выгоните меня через ваш ход для прислуги... Я вам даже не любовница, чтобы позволить мне разгуливать по дому! Заглянуть в вашу спальню! Видеть, как вы снимаете сюртук, и убираете прочь вашу трость - сколько я вас помню, не она при вас, а вы при ней! Господи, неужели столькие это видели? Почему, почему не я? Что вы им, они смотрят на вас и не видят ничего! Они не слышат ваше сердце! Вы бесстрастны - вы не бессердечны, а даже если так, я придумаю вам сердце и оно будет жить в вашей груди! Нет-нет... не бойтесь... Я уйду тихо. Вы и не услышите. До свидания.
Дверь открылась почти бесшумно. Он не взглянул на нее, сжимая трость побелевшими пальцами, - его можно было упрекнуть во всем, кроме желания проститься. Шаги ее были тихими - и все же они были слышны ему. И только когда щелкнул замок, он обернулся, подошел к двери, прижался к ней ладонью и коснулся губами своих пальцев. Он не смел обернуться раньше: в его глазах стояли слезы.
(Fin)***
Полумрак холодного коридора едва ли скрашивал бездушно-желтый свет свечей. Она шла, не взяв с собой ничего, кроме тяжелых оков печали. Тишина окружала ее обманчивым, мертвым покоем, в который внезапно вмешался до боли знакомый стук. Каждый шаг человека с тростью приближал нечто такое, что пугало ее больше одиночества, больше отчаяния, которое она жестоко предала забвению. Поддавшись страху, она шла все быстрее, пока ее не остановил негромкий, но настойчивый вскрик:
- Жозефина!
Она обернулась. Он не смог бы ее догнать - не с его хромотой, - и в том, как часто поднимались его плечи, было нечто забавное и достойное сочувствия. Ей пришлось вернуться: бросить его таким она бы не решилась.
- Вы сошли с ума! - шепнула она. - Шарль! Что вы здесь делаете? Это безумие!
- Я солгал вам.
- Вернитесь, ради всего святого!
- Для меня нет ничего святого.
- Только я? - вдруг улыбнулась она.
- Только вы.
Минуты горя, жестокие слова, горечь необратимых поражений - все исчезло, оставив их в том несравненном одиночестве, которое доступно лишь двоим. Коснувшись его груди щекой, она услышала, как часто бьется сердце, в котором она так сомневалась.
- Вы обещаете, - прозвучал его голос, так близко, так тихо и трогательно, - что никогда не расскажете об этом ни одной живой душе?
- Никогда-никогда.
Он оттолкнул от себя трость - она упала со звонким стуком, освободив его от последней привязанности. Обняв Жозефину, Шарль Талейран отдал ей то единственное, что мог дарить от чистого сердца.
Это был поцелуй.
@темы: Мемуары машинки "Torpedo"
-
-
05.02.2011 в 02:03-
-
05.02.2011 в 02:05-
-
05.02.2011 в 07:44Это очень редко кому удается - но у Вас такой прекрасный слог и такая душевность...
-
-
05.02.2011 в 14:36к незнакомым или малознакомым мне темам
У меня это профессиональное: я болею редкими фэндомами)
-
-
05.02.2011 в 22:55У меня тоже есть некоторые... Поэтому так приятно их находить...
А "Отверженных" я у нас дома нашел - точно такие же книги, как Вы показывали...
Теперь другая проблема - они ко мне в сумку не лезут, а дома читать почти некогда (((((
-
-
05.02.2011 в 22:58Вот как графоманство Гюго мешает устраивать фэндом xD
-
-
05.02.2011 в 23:26Ммм... Не только...
По ГМК я хоть сам пишу...
А есть такие, по которым я писать не могу - но очень бы хотел почитать )
Вот как графоманство Гюго мешает устраивать фэндом xD
Вот "Человек, который смеется", влезал... Ну, про "Собор" вообще молчу...
Но тут такой первый том, что он влезет, только если все остальное вынуть О_о
У меня была мысль купить сумку побольше...
-
-
05.02.2011 в 23:27-
-
05.02.2011 в 23:30Я работаю 2/2, компьютер у меня завязан на производственный сканер - нет ни Инета, ни вообще возможности что-то подключить... Читать могу в дороге и последний час, когда работа уже сделана...
А электронной книгой пока еще не обзавелся...
-
-
07.02.2011 в 01:52-
-
07.02.2011 в 01:57-
-
07.02.2011 в 01:58-
-
07.02.2011 в 02:05Не знаю, я в своих фиках всегда издеваюсь над кем-нибудь) Это я ведь еще "Зеркало" даже не начала выставлять толком)
-
-
07.02.2011 в 02:13-
-
07.02.2011 в 02:13-
-
07.02.2011 в 02:20Нет, всего лишь чтобы облегчить "душевные муки" господина Талейрана. Если, конечно, набреду на подходящую песню...
-
-
07.02.2011 в 02:22-
-
07.02.2011 в 02:33-
-
07.02.2011 в 02:36Буду ждать
-
-
07.02.2011 в 03:35-
-
07.02.2011 в 04:52-
-
07.02.2011 в 05:04-
-
07.02.2011 в 05:06-
-
11.02.2011 в 10:05Хотя чисто эстетически бы очень хотелось, чтобы не кончалось как можно дольше...
-
-
11.02.2011 в 10:12