Falcon in the Dive
Фэндом: Les Miserables / Отверженные
Описание: О двух служителях закона, одинаково несчастных и счастливых.
Персонажи: инспектор Жавер, Жан и др.
Рейтинг: G
Жанр: приближен к оригиналу
От автора: Господин инспектор представлен в образе Шарля Ванеля (Les Miserables-1934), Жан принадлежит Romyel, мадам Шаин - мне)
(I)***
- Не оглядывайся.
- Но почему, месье инспектор?
Прижав ладонь ко лбу, он медленно пригладил волосы. Черные и серебряные пряди заструились между пальцев.
- Не называй меня «месье инспектор».
- Ох... простите.
Дул теплый южный ветерок. Он попробовал его на вкус, коснувшись языком губы. Случилось это машинально, он всего лишь приглядывался к компании, на которую указал Жан. Редингот был расстегнут на две верхние пуговицы. Ветер, забыв, кто перед ним, мягко касался его груди над самым сердцем.
- Кого подметил?
- Того, что стоит слева.
- Почему?
Жан наморщился, что смотрелось забавно при его юной физиономии. Если бы школяра, твердящего латынь, вдруг выдернули с занятий, приодели, как следует, и отправили патрулировать улицы, он и то смотрелся бы не так прилежно, как этот юный проходимец. Жавер невольно ухмыльнулся. Вечно его тянуло на улыбку, когда эта недоросль с ним рядом... Хотя куда уж «недоросль», ростом Жан почти с него. Время идет, подумал он, пока юнец собирался с мыслями, а в полицию по-прежнему берут по росту. Однажды это сослужило ему службу. Должно быть, Жану тоже сослужило.
- Ну? Я слушаю.
- Во-первых, - начал юнец, говоря громким шепотом, - у тех двоих начищенная обувь, а у этого - с грязью, да еще и из починки. Сюртук потерт на рукавах. Эти оба одеты с иголочки. Потом... потом, они держатся вместе, а он стоит подальше, они смотрят на него вдвоем, а он - на них, попеременно. Значит, он чужой в компании. Да, еще кивает как-то странно - глубоко - как будто с почтением, при незнакомых людях. Потом, что еще... ага, когда я обернулся, он как раз просил прикурить.
- И что?
- Я заметил, вокруг да около какой-то мальчуган слоняется. Вот, смотрите! Тот дает этому прикурить, а шпана сейчас подлезет под его руку!
Сощурившись, инспектор покосился на пресловутую компанию. Сразу было ясно, что старший отвлекает, а мальчишка, тем временем, ждет удобного случая, чтобы руку в чужой карман запустить. Глаза у Жана горели тем азартом, какой испытывает гончая на первой охоте. Не сдержав своих чувств, он снова обернулся - слишком заметно, и взгляд его, на беду, встретился со взглядом старшего. Старший тут же подмигнул пособнику, который нырнул за парковую статую и тут же скрылся в неизвестном направлении.
- Спугнули!
Опираясь на трость, он неспешно проводил глазами негодяя. Тот свернул на аллею, сегодня гастролировать по парку молодчик уже не рискнет...
- Никогда так не оглядывайся. У этих ворюг, что глаза на затылке. Сам не поймешь, а они тебя видят. Оглядись вокруг. Найди витрину магазина, в нее смотри, а не прямо. Или пройдись мимо, не дожидайся, пока у растяпы стащат кошелек. Увидят тебя - крепко подумают, хотят ли встретить вечер за решеткой. Лишние рты, лишние деньги. Преступление нужно уметь предупреждать.
Все это время Жан провел в пристыженном, но безотчетном внимании, замерев, словно боясь упустить хотя бы слово.
- Н-да?
- Простите?
- Не лови ворон.
(II)Жан потупил взгляд. Эта скверная привычка осталась с тех недавних времен, когда ему было важно задобрить взрослого, а чем его задобрить, как не кротостью и смирением? Пообещав себе непременно от нее избавиться, он виновато покосился на инспектора.
- Идем.
Жан повиновался, с тем же рвением, с каким буквально только что готов был бежать за негодяями. Память о двух воришках изгладилась мгновенно: если господин инспектор считает, что так лучше, он, конечно, подчинится. Жан молча вышагивал рядом с ним, стараясь не спешить, - юнец был привычным к быстрой ходьбе и жизни, но господин инспектор не спешил, трость его мерно случала по тротуару. Жан никогда бы не признался, но в душе ему очень хотелось, чтобы они с инспектором попали в какую-нибудь передрягу и чтобы он господина инспектора из нее выручил. Другого способа выразить свою пылкую, наивную благодарность Жан не знал и частенько мечтал о настоящем подвиге, который докажет, что он, еще совсем новичок в полиции, достоин своего инспектора. Они прошли фонтан и направились к выходу из парка, в котором из-за жары было не так уж многолюдно.
- Ладно. Свободен. Иди уж.
Говоря эти слова, господин инспектор чуть взмахнул тросточкой - Жан успел подметить, что эта его привычка придает словам особый вес.
- Господин инспектор...
- Ну?
Глаза у него были маленькие и жутко пристальные. Жан всегда волновался, когда инспектор на него смотрел, сощурившись: ему чудилось то осуждение, то подозрение, он вовсе не замечал, что каждый раз инспектор прячет нечто за этим прищуром - быть может, то самое, что таилось в уголке его губ, до боли напоминая улыбку, вернее, ее тень.
- Вы ведь домой идете?
- Н-да, и что?
- Можно я вас провожу до площади?
- Заняться больше нечем?
- Месье инспектор, так ведь я не на дежурстве!
Стоит и смотрит. И что с таким поделаешь? Хорошо бы выпороть, так ведь нет закона против юности и глупости... Покосившись на мальчишку, он резко закрыл глаза - так, словно они устали, хотя видел он отлично, нечем было глаза портить, писал он мало, читал и того меньше. Порой ему казалось, что взгляд его людей распугивает не хуже собственной дубинки. Не хватало еще, чтобы юнец возомнил, что «месье инспектор» им сегодня недоволен - доволен, еще как, только зазнайства здесь не будет, пускай над собой поработает, а когда проявит себя в деле, тогда и по плечу можно будет потрепать. Вот отошли его сейчас - точно что-нибудь придумает, расстроится, обидится... Н-да. Ну, до площади - так до площади.
- Ладно. Пошли.
Париж казался Жану прекрасным, полным радости городом. Еще вчера он мог эту клоаку ненавидеть, вспоминая о детстве, об улице, о вечной грязи, а сегодня - наслаждаться синевой Сены, прикрыв глаза рукой, глядеть на небо поверх деревьев и крыш, закусывать губу, когда ослепительная зелень вздымается над самой его макушкой, когда блики солнца играют на окнах, словно касаясь прозрачных клавиш, когда мимо идут люди, когда мимо течет жизнь, нет, сотни жизней, и можно всецело отдаться этому потоку... Для него жизнью была одна лишь служба, и сегодняшний успех - а ведь успех, ведь господин инспектор не взял бы его с собой просто так - настроил Жана на восторженный лад. Сначала это были искры, предвещавшие бурное пламя, и пламя, наконец, охватило его. Случаются такие дни, когда возрадоваться или заплакать может заставить самая обычная мелочь: осенний лист, скользящий по воде, резко вспорхнувшая птица, дом, окно, невольный взгляд. Жан пребывал в подобном силке чувств и, как истинно счастливый человек, считал, что все вокруг точно так же счастливы. Посмотрев на месье инспектора, он тут же приутих: тот, кажется, был не рад чудесному дню, выбирая ту сторону улицы, где было побольше тени. Достав платок, месье инспектор коснулся им лба, скользнул по щеке, вытер шею и затылок. Жару Жан совсем не ощущал, хоть и пришлось для дела слежки одеться чуть ли не по-осеннему. Тогда он и стих, будто пристыженный тем, что посмел рядом с месье инспектором так бесстыдно радоваться. Впрочем, его не замечали: месье инспектор шел, чуть опустив голову и смотря на тротуар, морщинка между его бровей то бледнела, то увеличивалась, словно бы он о чем-то думал. Порой у него подрагивали губы - едва заметно. Взглянув на себя, Жан с опозданием понял, что сам-то он давно уж расстегнул все пуговицы, а вот месье инспектор об этом, кажется, забыл - или привык, что летом, что зимой, носить одно и то же.
(III)- Месье инспектор, - после некоторых раздумий подал голос Жан, - я все у вас хотел спросить...
Он не сразу подметил, что Жан от него чего-то ждет. Должно быть, спрашивал, а он ушами прохлопал...
- Ты что-то говорил?
Жан встрепенулся. Голос у месье инспектора был необычно тихим - так говорят в полумраке, так отец обращается к сыну, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Отца у Жана не было, но один раз он умудрился где-то и как-то подслушать. Жизнь его, при всех опасностях, складывалась из похожих событий: он много знал о дне города и совсем мало - о том, что над ним возвышается. Мир, в котором кто-то любит кого-то, всегда казался ему чуждым и от этого интересным. Ему нечасто выдавалось наблюдать счастливых родителей, поэтому он и запомнил тот случай: он был ловок и время от времени взбирался по водосточным трубам, заглядывал в окна, слушал, если окна были открыты. Любопытство в этом молодом человеке всегда искало форму выхода, лишенную праздности.
- Месье инспектор, я все хотел спросить, а откуда у вас эта трость?
Ну вот еще. Ответишь прямо - глядишь, голодать будет, а такую же достанет, а потом сиди себе и слушай, как весь участок рыдает от хохота... Вон, табакерку себе приобрел. Зачем? Какая чушь. Он-то привык, что от него бегут, а не наследуют. Приосаниться, не подавать и виду, только бы не ухмыльнуться...
- О, подарок от префекта Жиске.
- Здорово!
Похоже, что месье префекта этот держит за болвана...
- А за что?
- У префекта Жиске пропал любимый пес. Я тогда вел следствие. Оказалось, банда. Была погоня, их главарь как с моста в Сену нырнул - так и не выловили. Одна трость осталась, ее пес в зубах принес.
Глядит. Глазами хлопает. Вырос, паршивец, макушкой впору фонари сбивать, а здравомыслия, как у пятилетнего. Поверил один. Уж как он скверно шутит, а юнец явно привык ему смотреть в рот... Нехорошо это. Нехорошо - но, черт возьми, приятно...
Губы у инспектора скривились. Жан это отметил, как отмечал все вокруг, иногда и осмыслить не успевая. Лишь спустя какое-то время он понял, что над ним подшутили. И это было прекрасно! Шутить и насмехаться - совсем разные вещи...
- Слушай больше ерунду.
Они свернули за угол дома. Солнце тут же окатило их теплом, словно волна - человека, прилегшего у кромки воды. Месье инспектор вновь сощурился, а Жан не знал, чем продолжить разговор. Навстречу им шли девушки: задумавшись, он невольно позабыл, что его долг - уступить дорогу, и опомнился только в самый последний миг, из-за чего, отступив в сторону, едва не налетел на месье инспектора. Девчонки рассмеялись, месье инспектор обернулся, чуть поджав губы, и как-то странно повел бровью.
- Красивые, - ляпнул Жан, словно извиняясь за свой поступок. - Ох... прошу прощения.
- Завел подружку, н-да?
- Нет, месье, но в казарме только и болтают о девчонках...
- Смотри, не женись, пока не станешь лейтенантом.
Брови у него сошлись, он это чувствовал. Новый вопрос не хочешь - угадаешь. И куда только завел их разговор...
(IV)- Месье инспектор, а вы... а вы были женаты?
Ох, паршивец...
- Нет.
А почему...
- А почему?
И что ему сказать?
- Я живу один.
Притих? Вот и славно. Нет, насупился, ждет чего-то... Ох, беда, беда с мальчишками, а еще с такими, которые будут спрашивать, пока им дверью не отдавят любопытный нос.
- Знаешь, чего они от нас хотят?
- Чего, месье инспектор?
- Они хотят, чтобы мы были живы. Сначала не так, а чем дальше - тем больше. Ты будешь утром уходить, и видеть, как она тебя провожает, а работа у нас - сам знаешь, если не нож, то пуля. Будешь думать о ней - будешь бояться. А нам нельзя бояться. Преступники, как звери, они чувствуют, когда ты боишься, а когда смел.
- Тогда я не женюсь!
Ну вот еще. Не хватало ему жизнь испортить...
- Делай, как знаешь. Меньше смотри на других.
Больше Жану было нечего сказать. Он почуял упрек и тут же замкнулся в себе, обдумывая слова месье инспектора и сравнивая их с тем, что он раньше слышал. Конечно, месье инспектор ему о женитьбе рассказывал, так ведь он еще молод, ему жениться рановато, а вот завести подружку - он об этом думал, теперь у него были деньги, немного, но хватит, чтобы девице купить цветов и сводить ее куда-нибудь раз в неделю. Ему было жуть как интересно месье инспектора расспросить, как у него все было: одно дело - всякие дурни, у которых на уме сплошь бабы и выпивка, а другое - серьезный, обстоятельный человек. Уж он-то не хочет быть похожим на каких-нибудь болванов, а как себя вести с девушкой - должно быть, целая наука, если они и впрямь такие непонятные и могут отказать по сотне с лишним причин. Смелости задать инспектору такой вопрос у него бы в жизни не хватило, но сама тема показалась ему весьма занятной. Пребывая в размышлениях, Жан и не заметил, как они почти достигли площади...
Он думал обо всем и ни о чем. Мысли, предметы, лица проплывали перед ним, словно туман над Сеной. Обычно он ходил домой пешком, это давало ему время поразмыслить, то над каким-нибудь запутанным делом, то еще о чем-нибудь, касающемся службы. Вот и сейчас он погрузился в свои мысли, совсем забыв, что рядом с ним мальчишка, - привычка к одиночеству... Мысленно поиграв с именем Жан - для него это было имя одного бывшего начальника и двоих-троих преступников, четверых, если считать того, о ком он не хотел помнить, - он заложил руки за спину, перехватив трость, еще ниже опустил голову и про себя отметил, под далекий, назойливый грохот, что слишком уж сегодня жарко...
- Месье инспектор!!
Чья-то рука, схватив его за плечо, дернула его назад с такой отчаянной силой, что он едва не свалился с ног. Точно свалился бы, не придержи его другая рука. От перекрестка улиц, на котором они стояли, отдалялась громадная почтовая карета. Гремя по тротуару, словно к ней были привязаны цепи, она казалась такой грозной, какой не покажется и пушка. Кучер, обернувшись к ним, крепко выругался и со злости подстегнул лошадей. Только тогда он позволил себе вдохнуть. Сердце стучало так, что перед глазами потемнело. Должно быть, он задумался и чуть не свернул под колеса. Странно, а шум был совсем далеко, он ведь слышал...
- Месье инспектор, вы в порядке?..
Он опустил голову. Жан до сих пор держал его за ворот и под руку, словно боялся отпустить. Жан... так это был Жан...
(V)Он хотел ответить, но у него сдавило горло. Он путался в словах, даже мысленно, не зная, что сказать, и в конце концов отдавшись на милость сурового судьи - тишины. Какое-то терпкое чувство раздирало его грудную клетку, и он отчаялся с ним справиться. Если бы не мальчишка, он попал бы под карету. Если бы не Жан, он сейчас бы лежал вот здесь, на этом тротуаре, под этим самым солнцем, мертвый или искалеченный, в кругу толпы... Эти похожие мысли скрестились одна с другой, словно шпаги, но от их поединка не было ничего, кроме звона. Он должен был говорить - но он стоял, сначала глядя на нитки на месте оторванных пуговиц, а затем и вовсе под ноги. Немой человек, не умеющий крикнуть, - именно так он себя чувствовал в тот миг.
- Месье инспектор! Вы меня слышите? Вы в порядке?
Отстанет от него когда-нибудь этот мальчишка?!
- Нет!
Путаница в чувствах имела единый выход - злобу. Он едва не ужаснулся, почувствовав, как крепко сжаты его зубы и как, должно быть, сверкают его глаза. Как он посмел так огрызнуться? Что такое с ним творилось? Не зная, что и думать, он вцепился в редингот, у ворота, и смял его в побелевшей от напряжения руке.
По счастью, Жан не принял его реплику всерьез. Он видел лишь одно - инспектор чем-то потрясен, должно быть, этим страшным происшествием. Он сам едва не задремал, так жарко припекало полуденное солнце, но вовремя услышал грохот экипажа и успел оттащить месье инспектора, когда тот едва не вышел на дорогу. Все это он сделал машинально, повинуясь странному инстинкту, который раньше не замечал за собой. В подобных случаях его охватывали чувства, настолько сильные, что в моменты опасности он, бывало, не мог и пальцем шевельнуть. Впрочем, все это не имело для него значения: единственной заботой был месье инспектор, выглядел он скверно, и, кажется, совсем его не слышал. Жан боялся, как бы у него не случилось чего-нибудь с сердцем, ведь помочь ему в таком случае он не смог бы...
- Эй! Эй!
Мимо них неспешно ехал экипаж. Лошади были изморены жарой, да и кучер, судя по угрюмому лицу, не мог похвастаться большим заработком. Заслышав крик мальчишки, одетого явно не по погоде, он встрепенулся, надеясь, что в таких карманах завалялась пара звонких монет. Голос у Жана дрожал, и эту дрожь он не мог пересилить, поэтому дважды запнулся, называя адрес - к счастью, он его помнил.
- Месье инспектор, я отвезу вас домой!
- Хорошо.
Голос его звучал откуда-то со стороны. Он заставил себя разжать пальцы, уже не помня, зачем так вцепился в изрядно пострадавший редингот. Жан помог ему забраться в экипаж, он бездумно принял его помощь, хоть в ней и не нуждался. Мальчишка уселся рядом с ним, все поглядывая в его сторону - тревожно, неужели он так скверно выглядит? Он потер висок, стараясь привести себя хоть в какое-нибудь чувство. Нельзя же так пугать юнца...
- Месье инспектор?
Да скажет он хоть слово или нет?!
- Ну, чего тебе?
- Если вы плохо себя чувствуете...
- Кто сказал?
- Я вот подумал... Простите.
- Только не думай, что я буду платить извозчику.
Даже не улыбнулся. Вот балбес...
- Ну все. Забыли.
- Месье...
- Отвернись и смотри в окно.
(VI)Жан нехотя подчинился. Ему все казалось, что у него нет права отвернуться. Смотреть на деревья и пешеходов ему и вовсе не хотелось, поэтому он уставился в пол, устроив подбородок на инспекторской трости, которую не забыл захватить. Их лица - одно суровое, немолодое, обрамленное седыми бакенбардами, другое юное, острое, с копной путаных русых волос, - были так не похожи и похожи друг на друга. Виной тому была странная печаль, в которую каждый из них был погружен. О чем думал месье инспектор, можно было лишь догадываться. На душе у Жана было тяжко. Еще недавно мечтав о подвиге, о спасении чужой жизни, он понял, что все это не так красиво и здорово, как ему виделось. Он не чувствовал никакого триумфа, он не стал лучше, взрослее, смелее, в нем ничего не изменилось, зато он до сих пор не мог забыть инспектора, его бледное лицо, его руку, сжатую в кулак, какое-то грустное, стылое выражение. «Преступление нужно уметь предупреждать». А он хорош, ведь мог месье инспектора заранее окликнуть, а не вытаскивать едва ли не из-под колес...
- Приехали, сынок!
Не дожидаясь, пока «сынок» будет ему руку подавать, он толкнул дверцу и сам вылез наружу. Не так быстро, как хотелось бы, и ладно: пусть молодые скачут, он уже старик. Подумав об этом, он невольно ухмыльнулся - хорош старик, считающий себя стариком, только когда самому это выгодно. Жан расплатился, экипаж уехал, оставив их друг напротив друга.
- Ну. Что там?
Жан едва ли не дрожал, так ему было скверно.
- Месье... месье инспектор! - неловко запнулся он. - Я виноват, я чуть карету эту чертову не проворонил! Вы знаете, я думал, что если мне вас когда-нибудь спасти...
- А трость мою забрал в подарок?
- Ох, простите!
Вернув себе верную спутницу, он тайком приналег на нее - нужно было на что-то опереться, не садиться же перед мальчишкой на крыльцо.
- ...и мне казалось... что если так... что если у меня получится...
- Хорошо. Я тебя выслушал.
Поднял глаза. Герой, едва не разревелся...
- Вы простите меня?
- Ох...
И это он сказал вслух?
- Слушай сюда, - нужно что-то говорить, пока балбес не решил, что он снова при смерти. - Прекрати ты извиняться. Чего себя изводишь? Я тебе не отец, а инспектор полиции. Все это расскажешь не мне, а ему.
- У меня... у меня нет отца, месье.
Когда Жан говорил, ему отчего-то стало ужасно стыдно. Он не любил рассказывать чужим, что круглый сирота: за этим следовали расспросы о его прошлой жизни, а о ней он перестал говорить даже с самим собой. К тому же, он привык, что никто его не понимал - скажешь тут, что жил на улице, а в ответ ухмыльнутся только, почем им знать, каково это, жить просто для того, чтобы выжить. Месье инспектор, конечно же, ни о чем таком не знал, а жаловаться ему он и не подумал бы.
- А мать?
- И матери нет. Они умерли... когда я был ребенком... я их не знал совсем.
- Вписался под чужой фамилией?
- Да. Я... я просто не знал свою. Я соврал. Я виноват, простите.
Некоторое время они стояли молча. Жану хотелось сорваться с места и сбежать, как будто бы побег мог разом все решить. Когда он, наконец, осмелился поднять глаза, то увидел, что месье инспектор смотрит на него, сведя брови. У него слегка дернулась щека. Потом он отвернулся.
- Вы просили не извиняться, но я не могу. Я обманул вас... и всех... но я просто сказал им первое, что пришло на ум, я не хотел быть просто Жаном, что за полицейский такой, без фамилии!
Приподняв трость, месье инспектор поддел ей какой-то камешек. Он словно бы ссутулился. В сердце Жана снова закрались опасения.
- Вот что. Мой отец был каторжник.
- Месье!..
(Fin)- Я его никогда не видел и видеть не хотел. Мной никто не озаботился. Чего глазами хлопаешь? Думаешь, я вру?
- Ох... нет, конечно, вы не врете. Просто я... просто вы...
Они смотрели друг на друга, внезапно понимая больше, чем могли понять до этого.
- Я...
Скривившись, месье инспектор долго глядел в сторону.
- Я не сказал тебе «спасибо». Ты меня выручил. Я был немного расстроен. Поэтому молчал.
- Что вы, это я должен вас благодарить!
- Н-да?
Он пытался шутить, но его голос звучал очень грустно. Мальчишка долго не мог найти слов, а когда нашел, то выпалил:
- За то, что вы меня учите, ведь вы не обязаны! И вы... тогда, когда я в участке при вас дежурил... вы сказали, что из меня выйдет толк. Мне никто еще такого не говорил. Я... я не верил...
- Ну, чего расклеился?
Жан постыдно шмыгнул носом. Он снова потупил взгляд, пока тяжелая ладонь не опустилась на его плечо. Тяжелая, но теплая. Такого Жан не выдержал.
- Тише. Не хнычь ты, как девчонка.
Пытаясь успокоить Жана - как всегда, грубо и неловко, он даже и не вспомнил, когда в последний раз смахнул слезу со своей щеки. Кажется, он был моложе... да, точно, он тогда еще даже не служил в полиции... Неужели он и в самом деле когда-то не служил в полиции? Неужели то, что он рассказал Жану, - правда?..
- Ну, будет. Чего ты испугался? Ты отлично служишь.
- Все... всегда мне говорили... что из меня не выйдет... ничего...
- Вот еще. Подрастешь, станешь инспектором, будешь гонять их по всему Парижу... а потом зайдешь к отставному старику... расскажешь, как ты там... как служба...
Он сглотнул. Хотел продолжить, сглотнул еще раз, прищурился, смолчал.
- Месье...
- ...чтобы было кому... влепить тебе подзатыльник, чертенку...
Махнув рукой, он резко отвернулся, шагнул к двери и присел на крыльцо. Терпеть все это было выше его сил.
- Ну, все. Иди. Поговорили...
Жан кивнул. Инспектор проследил за тем, как высокая, пока еще худенькая фигура отдаляется, спускаясь вниз по улице. Проводив его взглядом, он провел ладонью по груди, словно растирая след от удара, слева, над сердцем. Ему не хотелось вставать, не хотелось шевелиться, даже думать. Прислонившись затылком к двери, он запрокинул голову. Солнце слепило его и сквозь веки.
- Ох, месье инспектор, как же вы меня напугали!
Он нехотя открыл глаза и сощурился. Квартирная хозяйка - должно быть, вернулась с рынка. Большая корзина чуть подрагивала в ее руке.
- Вы забыли ключи?
- Нет.
- А что же...
Он покосился на нее, проведя языком по десне, словно у него разболелись зубы.
- Вы же так запачкаете все брюки! - воскликнула мадам Шаин. - Люди ходят, ноги не вытирают, вы сами никогда не вытираете, а потом - сидите! Боже мой, да вы, никак, после драки...
Он повел бровью. Немногим позже он вспомнил про оторванные пуговицы.
- Ну, входите! Я вам открою! - засуетилась мадам Шаин, поставив корзину и вертясь перед дверью. Вставать ему по-прежнему не хотелось, но еще меньше хотелось спорить. Он поднялся, опираясь на трость, расправил плечи, в спине что-то хрустнуло. Пристроив корзину за порогом, мадам Шаин последовала за жильцом, словно надсмотрщик на каторге, что-то ему внушая и попутно отряхивая. Он избавился от ее забот только на лестнице. Поднялся, не без усталости, толкнул свою дверь, сбросил верхнюю одежду, присел на кровать и о чем-то задумался. Затем лег на бок, не снимая сапоги, пристроил ладонь под щеку, закрыл глаза и в скором времени заснул. Черты его лица, сведенные печалью, разгладились - от этого он выглядел моложе, словно споря с сединой на бакенбардах. Мадам Шаин, войдя к нему, чтобы снести одежду портному для замены пуговиц, остановилась на пороге: лицо его, с тенью невысказанной улыбки, привлекло ее внимание. В последнее время только во сне он и бывал спокоен.
Описание: О двух служителях закона, одинаково несчастных и счастливых.
Персонажи: инспектор Жавер, Жан и др.
Рейтинг: G
Жанр: приближен к оригиналу
От автора: Господин инспектор представлен в образе Шарля Ванеля (Les Miserables-1934), Жан принадлежит Romyel, мадам Шаин - мне)
(I)***
- Не оглядывайся.
- Но почему, месье инспектор?
Прижав ладонь ко лбу, он медленно пригладил волосы. Черные и серебряные пряди заструились между пальцев.
- Не называй меня «месье инспектор».
- Ох... простите.
Дул теплый южный ветерок. Он попробовал его на вкус, коснувшись языком губы. Случилось это машинально, он всего лишь приглядывался к компании, на которую указал Жан. Редингот был расстегнут на две верхние пуговицы. Ветер, забыв, кто перед ним, мягко касался его груди над самым сердцем.
- Кого подметил?
- Того, что стоит слева.
- Почему?
Жан наморщился, что смотрелось забавно при его юной физиономии. Если бы школяра, твердящего латынь, вдруг выдернули с занятий, приодели, как следует, и отправили патрулировать улицы, он и то смотрелся бы не так прилежно, как этот юный проходимец. Жавер невольно ухмыльнулся. Вечно его тянуло на улыбку, когда эта недоросль с ним рядом... Хотя куда уж «недоросль», ростом Жан почти с него. Время идет, подумал он, пока юнец собирался с мыслями, а в полицию по-прежнему берут по росту. Однажды это сослужило ему службу. Должно быть, Жану тоже сослужило.
- Ну? Я слушаю.
- Во-первых, - начал юнец, говоря громким шепотом, - у тех двоих начищенная обувь, а у этого - с грязью, да еще и из починки. Сюртук потерт на рукавах. Эти оба одеты с иголочки. Потом... потом, они держатся вместе, а он стоит подальше, они смотрят на него вдвоем, а он - на них, попеременно. Значит, он чужой в компании. Да, еще кивает как-то странно - глубоко - как будто с почтением, при незнакомых людях. Потом, что еще... ага, когда я обернулся, он как раз просил прикурить.
- И что?
- Я заметил, вокруг да около какой-то мальчуган слоняется. Вот, смотрите! Тот дает этому прикурить, а шпана сейчас подлезет под его руку!
Сощурившись, инспектор покосился на пресловутую компанию. Сразу было ясно, что старший отвлекает, а мальчишка, тем временем, ждет удобного случая, чтобы руку в чужой карман запустить. Глаза у Жана горели тем азартом, какой испытывает гончая на первой охоте. Не сдержав своих чувств, он снова обернулся - слишком заметно, и взгляд его, на беду, встретился со взглядом старшего. Старший тут же подмигнул пособнику, который нырнул за парковую статую и тут же скрылся в неизвестном направлении.
- Спугнули!
Опираясь на трость, он неспешно проводил глазами негодяя. Тот свернул на аллею, сегодня гастролировать по парку молодчик уже не рискнет...
- Никогда так не оглядывайся. У этих ворюг, что глаза на затылке. Сам не поймешь, а они тебя видят. Оглядись вокруг. Найди витрину магазина, в нее смотри, а не прямо. Или пройдись мимо, не дожидайся, пока у растяпы стащат кошелек. Увидят тебя - крепко подумают, хотят ли встретить вечер за решеткой. Лишние рты, лишние деньги. Преступление нужно уметь предупреждать.
Все это время Жан провел в пристыженном, но безотчетном внимании, замерев, словно боясь упустить хотя бы слово.
- Н-да?
- Простите?
- Не лови ворон.
(II)Жан потупил взгляд. Эта скверная привычка осталась с тех недавних времен, когда ему было важно задобрить взрослого, а чем его задобрить, как не кротостью и смирением? Пообещав себе непременно от нее избавиться, он виновато покосился на инспектора.
- Идем.
Жан повиновался, с тем же рвением, с каким буквально только что готов был бежать за негодяями. Память о двух воришках изгладилась мгновенно: если господин инспектор считает, что так лучше, он, конечно, подчинится. Жан молча вышагивал рядом с ним, стараясь не спешить, - юнец был привычным к быстрой ходьбе и жизни, но господин инспектор не спешил, трость его мерно случала по тротуару. Жан никогда бы не признался, но в душе ему очень хотелось, чтобы они с инспектором попали в какую-нибудь передрягу и чтобы он господина инспектора из нее выручил. Другого способа выразить свою пылкую, наивную благодарность Жан не знал и частенько мечтал о настоящем подвиге, который докажет, что он, еще совсем новичок в полиции, достоин своего инспектора. Они прошли фонтан и направились к выходу из парка, в котором из-за жары было не так уж многолюдно.
- Ладно. Свободен. Иди уж.
Говоря эти слова, господин инспектор чуть взмахнул тросточкой - Жан успел подметить, что эта его привычка придает словам особый вес.
- Господин инспектор...
- Ну?
Глаза у него были маленькие и жутко пристальные. Жан всегда волновался, когда инспектор на него смотрел, сощурившись: ему чудилось то осуждение, то подозрение, он вовсе не замечал, что каждый раз инспектор прячет нечто за этим прищуром - быть может, то самое, что таилось в уголке его губ, до боли напоминая улыбку, вернее, ее тень.
- Вы ведь домой идете?
- Н-да, и что?
- Можно я вас провожу до площади?
- Заняться больше нечем?
- Месье инспектор, так ведь я не на дежурстве!
Стоит и смотрит. И что с таким поделаешь? Хорошо бы выпороть, так ведь нет закона против юности и глупости... Покосившись на мальчишку, он резко закрыл глаза - так, словно они устали, хотя видел он отлично, нечем было глаза портить, писал он мало, читал и того меньше. Порой ему казалось, что взгляд его людей распугивает не хуже собственной дубинки. Не хватало еще, чтобы юнец возомнил, что «месье инспектор» им сегодня недоволен - доволен, еще как, только зазнайства здесь не будет, пускай над собой поработает, а когда проявит себя в деле, тогда и по плечу можно будет потрепать. Вот отошли его сейчас - точно что-нибудь придумает, расстроится, обидится... Н-да. Ну, до площади - так до площади.
- Ладно. Пошли.
Париж казался Жану прекрасным, полным радости городом. Еще вчера он мог эту клоаку ненавидеть, вспоминая о детстве, об улице, о вечной грязи, а сегодня - наслаждаться синевой Сены, прикрыв глаза рукой, глядеть на небо поверх деревьев и крыш, закусывать губу, когда ослепительная зелень вздымается над самой его макушкой, когда блики солнца играют на окнах, словно касаясь прозрачных клавиш, когда мимо идут люди, когда мимо течет жизнь, нет, сотни жизней, и можно всецело отдаться этому потоку... Для него жизнью была одна лишь служба, и сегодняшний успех - а ведь успех, ведь господин инспектор не взял бы его с собой просто так - настроил Жана на восторженный лад. Сначала это были искры, предвещавшие бурное пламя, и пламя, наконец, охватило его. Случаются такие дни, когда возрадоваться или заплакать может заставить самая обычная мелочь: осенний лист, скользящий по воде, резко вспорхнувшая птица, дом, окно, невольный взгляд. Жан пребывал в подобном силке чувств и, как истинно счастливый человек, считал, что все вокруг точно так же счастливы. Посмотрев на месье инспектора, он тут же приутих: тот, кажется, был не рад чудесному дню, выбирая ту сторону улицы, где было побольше тени. Достав платок, месье инспектор коснулся им лба, скользнул по щеке, вытер шею и затылок. Жару Жан совсем не ощущал, хоть и пришлось для дела слежки одеться чуть ли не по-осеннему. Тогда он и стих, будто пристыженный тем, что посмел рядом с месье инспектором так бесстыдно радоваться. Впрочем, его не замечали: месье инспектор шел, чуть опустив голову и смотря на тротуар, морщинка между его бровей то бледнела, то увеличивалась, словно бы он о чем-то думал. Порой у него подрагивали губы - едва заметно. Взглянув на себя, Жан с опозданием понял, что сам-то он давно уж расстегнул все пуговицы, а вот месье инспектор об этом, кажется, забыл - или привык, что летом, что зимой, носить одно и то же.
(III)- Месье инспектор, - после некоторых раздумий подал голос Жан, - я все у вас хотел спросить...
Он не сразу подметил, что Жан от него чего-то ждет. Должно быть, спрашивал, а он ушами прохлопал...
- Ты что-то говорил?
Жан встрепенулся. Голос у месье инспектора был необычно тихим - так говорят в полумраке, так отец обращается к сыну, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Отца у Жана не было, но один раз он умудрился где-то и как-то подслушать. Жизнь его, при всех опасностях, складывалась из похожих событий: он много знал о дне города и совсем мало - о том, что над ним возвышается. Мир, в котором кто-то любит кого-то, всегда казался ему чуждым и от этого интересным. Ему нечасто выдавалось наблюдать счастливых родителей, поэтому он и запомнил тот случай: он был ловок и время от времени взбирался по водосточным трубам, заглядывал в окна, слушал, если окна были открыты. Любопытство в этом молодом человеке всегда искало форму выхода, лишенную праздности.
- Месье инспектор, я все хотел спросить, а откуда у вас эта трость?
Ну вот еще. Ответишь прямо - глядишь, голодать будет, а такую же достанет, а потом сиди себе и слушай, как весь участок рыдает от хохота... Вон, табакерку себе приобрел. Зачем? Какая чушь. Он-то привык, что от него бегут, а не наследуют. Приосаниться, не подавать и виду, только бы не ухмыльнуться...
- О, подарок от префекта Жиске.
- Здорово!
Похоже, что месье префекта этот держит за болвана...
- А за что?
- У префекта Жиске пропал любимый пес. Я тогда вел следствие. Оказалось, банда. Была погоня, их главарь как с моста в Сену нырнул - так и не выловили. Одна трость осталась, ее пес в зубах принес.
Глядит. Глазами хлопает. Вырос, паршивец, макушкой впору фонари сбивать, а здравомыслия, как у пятилетнего. Поверил один. Уж как он скверно шутит, а юнец явно привык ему смотреть в рот... Нехорошо это. Нехорошо - но, черт возьми, приятно...
Губы у инспектора скривились. Жан это отметил, как отмечал все вокруг, иногда и осмыслить не успевая. Лишь спустя какое-то время он понял, что над ним подшутили. И это было прекрасно! Шутить и насмехаться - совсем разные вещи...
- Слушай больше ерунду.
Они свернули за угол дома. Солнце тут же окатило их теплом, словно волна - человека, прилегшего у кромки воды. Месье инспектор вновь сощурился, а Жан не знал, чем продолжить разговор. Навстречу им шли девушки: задумавшись, он невольно позабыл, что его долг - уступить дорогу, и опомнился только в самый последний миг, из-за чего, отступив в сторону, едва не налетел на месье инспектора. Девчонки рассмеялись, месье инспектор обернулся, чуть поджав губы, и как-то странно повел бровью.
- Красивые, - ляпнул Жан, словно извиняясь за свой поступок. - Ох... прошу прощения.
- Завел подружку, н-да?
- Нет, месье, но в казарме только и болтают о девчонках...
- Смотри, не женись, пока не станешь лейтенантом.
Брови у него сошлись, он это чувствовал. Новый вопрос не хочешь - угадаешь. И куда только завел их разговор...
(IV)- Месье инспектор, а вы... а вы были женаты?
Ох, паршивец...
- Нет.
А почему...
- А почему?
И что ему сказать?
- Я живу один.
Притих? Вот и славно. Нет, насупился, ждет чего-то... Ох, беда, беда с мальчишками, а еще с такими, которые будут спрашивать, пока им дверью не отдавят любопытный нос.
- Знаешь, чего они от нас хотят?
- Чего, месье инспектор?
- Они хотят, чтобы мы были живы. Сначала не так, а чем дальше - тем больше. Ты будешь утром уходить, и видеть, как она тебя провожает, а работа у нас - сам знаешь, если не нож, то пуля. Будешь думать о ней - будешь бояться. А нам нельзя бояться. Преступники, как звери, они чувствуют, когда ты боишься, а когда смел.
- Тогда я не женюсь!
Ну вот еще. Не хватало ему жизнь испортить...
- Делай, как знаешь. Меньше смотри на других.
Больше Жану было нечего сказать. Он почуял упрек и тут же замкнулся в себе, обдумывая слова месье инспектора и сравнивая их с тем, что он раньше слышал. Конечно, месье инспектор ему о женитьбе рассказывал, так ведь он еще молод, ему жениться рановато, а вот завести подружку - он об этом думал, теперь у него были деньги, немного, но хватит, чтобы девице купить цветов и сводить ее куда-нибудь раз в неделю. Ему было жуть как интересно месье инспектора расспросить, как у него все было: одно дело - всякие дурни, у которых на уме сплошь бабы и выпивка, а другое - серьезный, обстоятельный человек. Уж он-то не хочет быть похожим на каких-нибудь болванов, а как себя вести с девушкой - должно быть, целая наука, если они и впрямь такие непонятные и могут отказать по сотне с лишним причин. Смелости задать инспектору такой вопрос у него бы в жизни не хватило, но сама тема показалась ему весьма занятной. Пребывая в размышлениях, Жан и не заметил, как они почти достигли площади...
Он думал обо всем и ни о чем. Мысли, предметы, лица проплывали перед ним, словно туман над Сеной. Обычно он ходил домой пешком, это давало ему время поразмыслить, то над каким-нибудь запутанным делом, то еще о чем-нибудь, касающемся службы. Вот и сейчас он погрузился в свои мысли, совсем забыв, что рядом с ним мальчишка, - привычка к одиночеству... Мысленно поиграв с именем Жан - для него это было имя одного бывшего начальника и двоих-троих преступников, четверых, если считать того, о ком он не хотел помнить, - он заложил руки за спину, перехватив трость, еще ниже опустил голову и про себя отметил, под далекий, назойливый грохот, что слишком уж сегодня жарко...
- Месье инспектор!!
Чья-то рука, схватив его за плечо, дернула его назад с такой отчаянной силой, что он едва не свалился с ног. Точно свалился бы, не придержи его другая рука. От перекрестка улиц, на котором они стояли, отдалялась громадная почтовая карета. Гремя по тротуару, словно к ней были привязаны цепи, она казалась такой грозной, какой не покажется и пушка. Кучер, обернувшись к ним, крепко выругался и со злости подстегнул лошадей. Только тогда он позволил себе вдохнуть. Сердце стучало так, что перед глазами потемнело. Должно быть, он задумался и чуть не свернул под колеса. Странно, а шум был совсем далеко, он ведь слышал...
- Месье инспектор, вы в порядке?..
Он опустил голову. Жан до сих пор держал его за ворот и под руку, словно боялся отпустить. Жан... так это был Жан...
(V)Он хотел ответить, но у него сдавило горло. Он путался в словах, даже мысленно, не зная, что сказать, и в конце концов отдавшись на милость сурового судьи - тишины. Какое-то терпкое чувство раздирало его грудную клетку, и он отчаялся с ним справиться. Если бы не мальчишка, он попал бы под карету. Если бы не Жан, он сейчас бы лежал вот здесь, на этом тротуаре, под этим самым солнцем, мертвый или искалеченный, в кругу толпы... Эти похожие мысли скрестились одна с другой, словно шпаги, но от их поединка не было ничего, кроме звона. Он должен был говорить - но он стоял, сначала глядя на нитки на месте оторванных пуговиц, а затем и вовсе под ноги. Немой человек, не умеющий крикнуть, - именно так он себя чувствовал в тот миг.
- Месье инспектор! Вы меня слышите? Вы в порядке?
Отстанет от него когда-нибудь этот мальчишка?!
- Нет!
Путаница в чувствах имела единый выход - злобу. Он едва не ужаснулся, почувствовав, как крепко сжаты его зубы и как, должно быть, сверкают его глаза. Как он посмел так огрызнуться? Что такое с ним творилось? Не зная, что и думать, он вцепился в редингот, у ворота, и смял его в побелевшей от напряжения руке.
По счастью, Жан не принял его реплику всерьез. Он видел лишь одно - инспектор чем-то потрясен, должно быть, этим страшным происшествием. Он сам едва не задремал, так жарко припекало полуденное солнце, но вовремя услышал грохот экипажа и успел оттащить месье инспектора, когда тот едва не вышел на дорогу. Все это он сделал машинально, повинуясь странному инстинкту, который раньше не замечал за собой. В подобных случаях его охватывали чувства, настолько сильные, что в моменты опасности он, бывало, не мог и пальцем шевельнуть. Впрочем, все это не имело для него значения: единственной заботой был месье инспектор, выглядел он скверно, и, кажется, совсем его не слышал. Жан боялся, как бы у него не случилось чего-нибудь с сердцем, ведь помочь ему в таком случае он не смог бы...
- Эй! Эй!
Мимо них неспешно ехал экипаж. Лошади были изморены жарой, да и кучер, судя по угрюмому лицу, не мог похвастаться большим заработком. Заслышав крик мальчишки, одетого явно не по погоде, он встрепенулся, надеясь, что в таких карманах завалялась пара звонких монет. Голос у Жана дрожал, и эту дрожь он не мог пересилить, поэтому дважды запнулся, называя адрес - к счастью, он его помнил.
- Месье инспектор, я отвезу вас домой!
- Хорошо.
Голос его звучал откуда-то со стороны. Он заставил себя разжать пальцы, уже не помня, зачем так вцепился в изрядно пострадавший редингот. Жан помог ему забраться в экипаж, он бездумно принял его помощь, хоть в ней и не нуждался. Мальчишка уселся рядом с ним, все поглядывая в его сторону - тревожно, неужели он так скверно выглядит? Он потер висок, стараясь привести себя хоть в какое-нибудь чувство. Нельзя же так пугать юнца...
- Месье инспектор?
Да скажет он хоть слово или нет?!
- Ну, чего тебе?
- Если вы плохо себя чувствуете...
- Кто сказал?
- Я вот подумал... Простите.
- Только не думай, что я буду платить извозчику.
Даже не улыбнулся. Вот балбес...
- Ну все. Забыли.
- Месье...
- Отвернись и смотри в окно.
(VI)Жан нехотя подчинился. Ему все казалось, что у него нет права отвернуться. Смотреть на деревья и пешеходов ему и вовсе не хотелось, поэтому он уставился в пол, устроив подбородок на инспекторской трости, которую не забыл захватить. Их лица - одно суровое, немолодое, обрамленное седыми бакенбардами, другое юное, острое, с копной путаных русых волос, - были так не похожи и похожи друг на друга. Виной тому была странная печаль, в которую каждый из них был погружен. О чем думал месье инспектор, можно было лишь догадываться. На душе у Жана было тяжко. Еще недавно мечтав о подвиге, о спасении чужой жизни, он понял, что все это не так красиво и здорово, как ему виделось. Он не чувствовал никакого триумфа, он не стал лучше, взрослее, смелее, в нем ничего не изменилось, зато он до сих пор не мог забыть инспектора, его бледное лицо, его руку, сжатую в кулак, какое-то грустное, стылое выражение. «Преступление нужно уметь предупреждать». А он хорош, ведь мог месье инспектора заранее окликнуть, а не вытаскивать едва ли не из-под колес...
- Приехали, сынок!
Не дожидаясь, пока «сынок» будет ему руку подавать, он толкнул дверцу и сам вылез наружу. Не так быстро, как хотелось бы, и ладно: пусть молодые скачут, он уже старик. Подумав об этом, он невольно ухмыльнулся - хорош старик, считающий себя стариком, только когда самому это выгодно. Жан расплатился, экипаж уехал, оставив их друг напротив друга.
- Ну. Что там?
Жан едва ли не дрожал, так ему было скверно.
- Месье... месье инспектор! - неловко запнулся он. - Я виноват, я чуть карету эту чертову не проворонил! Вы знаете, я думал, что если мне вас когда-нибудь спасти...
- А трость мою забрал в подарок?
- Ох, простите!
Вернув себе верную спутницу, он тайком приналег на нее - нужно было на что-то опереться, не садиться же перед мальчишкой на крыльцо.
- ...и мне казалось... что если так... что если у меня получится...
- Хорошо. Я тебя выслушал.
Поднял глаза. Герой, едва не разревелся...
- Вы простите меня?
- Ох...
И это он сказал вслух?
- Слушай сюда, - нужно что-то говорить, пока балбес не решил, что он снова при смерти. - Прекрати ты извиняться. Чего себя изводишь? Я тебе не отец, а инспектор полиции. Все это расскажешь не мне, а ему.
- У меня... у меня нет отца, месье.
Когда Жан говорил, ему отчего-то стало ужасно стыдно. Он не любил рассказывать чужим, что круглый сирота: за этим следовали расспросы о его прошлой жизни, а о ней он перестал говорить даже с самим собой. К тому же, он привык, что никто его не понимал - скажешь тут, что жил на улице, а в ответ ухмыльнутся только, почем им знать, каково это, жить просто для того, чтобы выжить. Месье инспектор, конечно же, ни о чем таком не знал, а жаловаться ему он и не подумал бы.
- А мать?
- И матери нет. Они умерли... когда я был ребенком... я их не знал совсем.
- Вписался под чужой фамилией?
- Да. Я... я просто не знал свою. Я соврал. Я виноват, простите.
Некоторое время они стояли молча. Жану хотелось сорваться с места и сбежать, как будто бы побег мог разом все решить. Когда он, наконец, осмелился поднять глаза, то увидел, что месье инспектор смотрит на него, сведя брови. У него слегка дернулась щека. Потом он отвернулся.
- Вы просили не извиняться, но я не могу. Я обманул вас... и всех... но я просто сказал им первое, что пришло на ум, я не хотел быть просто Жаном, что за полицейский такой, без фамилии!
Приподняв трость, месье инспектор поддел ей какой-то камешек. Он словно бы ссутулился. В сердце Жана снова закрались опасения.
- Вот что. Мой отец был каторжник.
- Месье!..
(Fin)- Я его никогда не видел и видеть не хотел. Мной никто не озаботился. Чего глазами хлопаешь? Думаешь, я вру?
- Ох... нет, конечно, вы не врете. Просто я... просто вы...
Они смотрели друг на друга, внезапно понимая больше, чем могли понять до этого.
- Я...
Скривившись, месье инспектор долго глядел в сторону.
- Я не сказал тебе «спасибо». Ты меня выручил. Я был немного расстроен. Поэтому молчал.
- Что вы, это я должен вас благодарить!
- Н-да?
Он пытался шутить, но его голос звучал очень грустно. Мальчишка долго не мог найти слов, а когда нашел, то выпалил:
- За то, что вы меня учите, ведь вы не обязаны! И вы... тогда, когда я в участке при вас дежурил... вы сказали, что из меня выйдет толк. Мне никто еще такого не говорил. Я... я не верил...
- Ну, чего расклеился?
Жан постыдно шмыгнул носом. Он снова потупил взгляд, пока тяжелая ладонь не опустилась на его плечо. Тяжелая, но теплая. Такого Жан не выдержал.
- Тише. Не хнычь ты, как девчонка.
Пытаясь успокоить Жана - как всегда, грубо и неловко, он даже и не вспомнил, когда в последний раз смахнул слезу со своей щеки. Кажется, он был моложе... да, точно, он тогда еще даже не служил в полиции... Неужели он и в самом деле когда-то не служил в полиции? Неужели то, что он рассказал Жану, - правда?..
- Ну, будет. Чего ты испугался? Ты отлично служишь.
- Все... всегда мне говорили... что из меня не выйдет... ничего...
- Вот еще. Подрастешь, станешь инспектором, будешь гонять их по всему Парижу... а потом зайдешь к отставному старику... расскажешь, как ты там... как служба...
Он сглотнул. Хотел продолжить, сглотнул еще раз, прищурился, смолчал.
- Месье...
- ...чтобы было кому... влепить тебе подзатыльник, чертенку...
Махнув рукой, он резко отвернулся, шагнул к двери и присел на крыльцо. Терпеть все это было выше его сил.
- Ну, все. Иди. Поговорили...
Жан кивнул. Инспектор проследил за тем, как высокая, пока еще худенькая фигура отдаляется, спускаясь вниз по улице. Проводив его взглядом, он провел ладонью по груди, словно растирая след от удара, слева, над сердцем. Ему не хотелось вставать, не хотелось шевелиться, даже думать. Прислонившись затылком к двери, он запрокинул голову. Солнце слепило его и сквозь веки.
- Ох, месье инспектор, как же вы меня напугали!
Он нехотя открыл глаза и сощурился. Квартирная хозяйка - должно быть, вернулась с рынка. Большая корзина чуть подрагивала в ее руке.
- Вы забыли ключи?
- Нет.
- А что же...
Он покосился на нее, проведя языком по десне, словно у него разболелись зубы.
- Вы же так запачкаете все брюки! - воскликнула мадам Шаин. - Люди ходят, ноги не вытирают, вы сами никогда не вытираете, а потом - сидите! Боже мой, да вы, никак, после драки...
Он повел бровью. Немногим позже он вспомнил про оторванные пуговицы.
- Ну, входите! Я вам открою! - засуетилась мадам Шаин, поставив корзину и вертясь перед дверью. Вставать ему по-прежнему не хотелось, но еще меньше хотелось спорить. Он поднялся, опираясь на трость, расправил плечи, в спине что-то хрустнуло. Пристроив корзину за порогом, мадам Шаин последовала за жильцом, словно надсмотрщик на каторге, что-то ему внушая и попутно отряхивая. Он избавился от ее забот только на лестнице. Поднялся, не без усталости, толкнул свою дверь, сбросил верхнюю одежду, присел на кровать и о чем-то задумался. Затем лег на бок, не снимая сапоги, пристроил ладонь под щеку, закрыл глаза и в скором времени заснул. Черты его лица, сведенные печалью, разгладились - от этого он выглядел моложе, словно споря с сединой на бакенбардах. Мадам Шаин, войдя к нему, чтобы снести одежду портному для замены пуговиц, остановилась на пороге: лицо его, с тенью невысказанной улыбки, привлекло ее внимание. В последнее время только во сне он и бывал спокоен.
@темы: Мемуары машинки "Torpedo"
Обучение подрастающего поколения, н-да?
Однако, это совершенно неожиданно многое изменило. И теперь я, пожалуй, пройдусь вместе с Жаном по набережной и посмотрю, чем это кончится...
vitoria1813, спасибо))
Да еще заявленная мадам Шаин интригует сверх меры )))
мадам Шаин
Вот здесь не представляю, чем может интриговать квартирная хозяйка инспектора пенсионного возраста xD
психоделический бред
А что сказать? Бред он и есть бред... )))
Тулон объединяет xD
Думаю, у Жана будет несколько иная судьба, все-таки, нежели у инспектора. Тем более, он ее выбрал сам...
Станет префектом?))
А вообще, я достаточно легко поддаюсь чужому стилю. )))