C’est moi

вторник, 29 марта 2011

06:14

Addeson

Falcon in the Dive

Фэндом: Les Miserables / Отверженные
Описание: И жизнь продолжается...
Персонажи: Шарль, Мари
Рейтинг: G
Жанр: приближен к оригиналу
От автора: Вдохновлено фильмом Les Miserables (1934). Жан принадлежит Romyel, Мари - мне.

***
Ее комната была обставлена скромно, но очень аккуратно. Скользя взглядом по изящным, сверкающим белизной салфеткам, по маленьким цветочным горшкам, в которых всегда что-то цвело, то алым, то нежно-лиловым, по простеньким пейзажам в тонких рамках, Шарль невольно чувствовал себя чужим в этом мире, созданном и устроенном женщиной. Даже постель была другой, очень опрятной, - на своей он мог уснуть, как ему вздумается, не раздеваясь, не снимая сапог, чтобы вскочить посреди ночи и бродить по комнате, иногда в кромешной тьме, иногда в тусклом свете из соседского окна, - и думать, высчитывать, строить версии. Он втягивал крепкую шею глубоко в плечи, он забрасывал руки за спину, он шагал размеренным шагом, всегда делая равно их количество, если ходил от стены к стене. Все это казалось до странности далеким, словно из прошлой жизни. Он знал, что квартирная хозяйка не будет беспокоиться о своем единственном жильце: он часто пропадал и раньше, отправляясь в поездки или дежуря по чужим квартирам, когда нужно было вычислить преступника. Вернуться домой он не мог - да ему и не хотелось возвращаться.
...Всю неделю в Париже шел сильный дождь - днем, ночью, затихая и вновь стуча по карнизу, слово незримый барабанщик, провожающий один полк за другим. Изучив обстановку комнаты с такой невольной тщательностью, что смог бы вспомнить ее и разбуженным среди ночи, Шарль подолгу смотрел в окно, на нескончаемый поток воды, на причудливые разводы, на шрамы от тяжелых капель, оставленные на стекле. Первые два дня он совсем не говорил - каждое движение было тяжелым испытанием, о том, чтобы сказать хоть слово, не было и речи, он боялся испугать ее, если ему вдруг станет дурно. Сквозь постылый, удушливый туман он изредка различал знакомые черты - видел нежную улыбку и глаза, покрасневшие от слез. Он хотел бы просить ее не улыбаться, слишком больно было наблюдать, как она старается ободрить его, а потом, отвернувшись на секунду, вздрагивает, прижав к лицу платок. Но он молчал, едва заметно покусывая губу. Тогда она брала его за руку и долго поглаживала грубую, тяжелую ладонь, так, словно это была рука мальчишки, который никак не заснет. На этой руке у него был давний шрам - полоснули ножом в одном уличном столкновении. Он помнил, как побледнело ее лицо, когда она в первый раз его увидела. В те дни она смеялась, была легкой и беззаботной, и все же шрам ее расстроил - натянуто улыбнувшись, она спустила его закатанный рукав.
Он помнил и свою ухмылку - женский род еще был для него чем-то загадочным и он по-прежнему считал, что живет один, хоть и помнил, как однажды ночью их сердца бились рядом и он чувствовал, как его сердце, которое все считали за деревянное, стучит так сильно, что вот-вот покинет грудь. Теперь же ему было стыдно - за свое показное одиночество, с которым он носился, словно с ордером на арест, за свой шрам, который он выиграл в уличную лотерею по юности да по глупости, за молчание, за растрепанные волосы, за то, что ей приходится не спать ночами, дежуря возле его постели с огарком сальной свечи, за то, как она, думая, что ее Шарль уже уснул, целовала его в лоб, едва касаясь губами, боясь дышать, чтобы его не потревожить. Он молча сжимал зубы, а после в первый раз просил - то ли у бога, то ли у судьбы, - чтобы скорее отступила невыносимая слабость. В первые три ночи он не спал - вернее, спал, но плохо, проваливаясь в сон, словно в бездну, забываясь - и просыпаясь, то посреди глубокой ночи, то днем, то ранним утром, и всегда, всегда он слышал дождь. Он помнил, что окна ее комнатки под крышей выходили на Сену - и представлял, как, должно быть, бурлит река под скобами мостов, как по ним проносятся кареты, как лошади встряхивают намокшими гривами, как изредка сквозь занавес дождя, запахнувшись в плащи, шагают случайные прохожие. Он больше не вспоминал о набережной - она исчезла из его жизни, как и записка, которую он зачем-то сунул в свой карман, словно не понимая, что от воды она размокнет и ее будет невозможно прочесть. Ему хотелось подойти к окну, распахнуть его, вдохнуть сырой и свежий воздух. Он знал, что сможет это сделать, завтра или послезавтра, - он никогда не слушал врачей, умел перевязывать раны, даже доставать пули, он сам распоряжался своими ранами и жизнью. Тем больнее ему было видеть, как она жертвует покоем и сном ради того, чтобы в любое время дня и ночи положить ладонь на его сердце и убедиться, что оно бьется.
Их разговор состоялся на третий день. Он долго смотрел ей в спину, на скромные плечи, на небрежно заколотые волосы. Она уснула, свернувшись на краю кровати, - раньше в этой комнате жила супружеская пара, кое-что из их мебели досталось ей в наследство, в том числе, и кровать, большая и широкая. Из-за нее комнатка казалась и того меньше, но она шутила, что никогда не думала жить в одиночестве. Ее рука едва касалась пола, другая подпирала щеку, она казалась до того несчастной и обессиленной, что он сдавил виски, поведя крепкой челюстью, словно сердился на кого-то. Он, и правда, был рассержен - на себя.
- Мари.
Ее звали Маргерит, но он не любил длинные имена, да и она была не против. Она вздрогнула - сон ее был чуток, словно она беспокоилась за него и во сне.
- Что случилось?.. - шепнула она, глядя на него и словно не узнавая, так она свыклась с его молчанием и неподвижностью.
- Ну что ты. Это ведь я. Со мной все хорошо.
Она отвернулась. Холодно, как будто с безразличием.
- Мне снилось, что ты умер, - шепнула она, прижав к груди крепко сжатый кулачок.
- Тебе хоть снилось - а мне вот уже третий день видится наяву...
- Прошу тебя, не шути об этом!
- Будет тебе, я ведь совсем не умею шутить.
- Шарль.
- М-м?
- Что с тобой случилось? На тебя напали? Ударили? Жан мне ничего не говорит. Бедный упрямый мальчишка, он тебя ко мне ревнует. Как отца к мачехе. Я даже смущаюсь, совсем чуть-чуть, но смущаюсь.
Он прищурился. Закрыл глаза. Чуть повел бровью.
- Ты ведь знаешь, - тихо сказал он, - я никогда не вру.
Она опустила голову. Больше она ничего не спросила. Он поманил ее рукой, улыбнувшись чуть шире, чем обычно. Она поднялась, с трудом выпрямив затекшие ноги, шагнула к нему, словно во сне, - и вдруг упала на его грудь, прижавшись к ней, словно женщина, которая оплакивает умершего мужа. Она кричала ему что-то, бросала упрек за упреком, шептала, как он напугал ее, как она боялась уснуть и, проснувшись, увидеть его мертвым, а он - он гладил ее волосы, и молчал, снова молчал, но сердце его билось так сильно, а в стекло бил дождь, который рыдал за него, давно забывшего, что такое слезы.
С тех пор все переменилось. Мари по-прежнему выглядела усталой, ее все так же поглощали заботы: она достала где-то свежие рубашки, прибиралась в комнате, готовила - хоть до мадам Шаин ей было далеко, но он никогда не был придирчив, - сама перевязывала ему голову и запрещала трогать бинты, к которым он так и тянулся, словно любопытный мальчишка, поправляла подушки, даже напевала ему что-то, когда он не мог заснуть, помня, что он не любит книги. Но в ее глазах больше не тлело отчаяние, а горел прежний задорный огонек. В один прекрасно дождливый день Шарль поднялся с постели, прижав ко лбу ладонь, сделал первый шаг, ступая босыми ногами по холодному полу, подошел к окну, распахнул его привычно сильным движением руки, подставил ладони, собрал пригоршню воды и выплеснул ее на лицо. Она тихонько подошла к нему, прижавшись к угловатому плечу и обняв другой рукой. Он коснулся ее щеки, она забавно поморщилась - вода холодная, ну зачем же. У нее были красивые светлые глаза, у него - темные, очень пристальные, но ему вдруг показалось, что он видит себя в ней, словно в зеркале. Тогда он обнял ее, так крепко, как только хватило сил, и прижался к ее щеке своей щекой, холодной, с поседевшими бакенбардами, а она, словно не замечая этого, приподнялась и обхватила его шею, чтобы дотянуться до сухих и тонких губ. Их никто не видел, двоих, под самой крышей, за шумящим занавесом дождя, - только воды вечной Сены бурлили под скобами мостов.
Порой ему казалось, что жизнь его окончена. Но все чаще ему казалось, что она только начинается.

@темы: Мемуары машинки "Torpedo"