Falcon in the Dive
...вероятно, адекватная кинокритика, подобно многому другому, почила на руинах страны советов, а в западных державах - с самого момента публикаций "Пола и характера" и соответственных вещей) Позвольте: что же скажется нам самым важным, интересным в телевизионно-театральной постановке великого романа Оскара 1976 г. - нет-нет, ничуть не философия, не созданные образы и не особенности игры и режиссуры. Пропуская несусветный бред определенной лошади, который рецензенты несут о фильме 1945 г., видимо, критично не доступном для интеллектуально-эстетического уровня века 21-го, оценим то, что выступает важнейшей целью и критерием любой экранизации Уайльда: количественно-качественное наличие "мотивов"! Там где и сам великий драматург, имея хоть немного совести, прибрал свои фантазии в подтекст, британский сценарист решил, нисколько не стесняясь, все восстановить, а зритель целеустремленно обращен лишь к этой стороне, желая ее видеть везде и всюду, - что же: массы сделали свой выбор, нам остается лишь смириться и за ними наблюдать. Не продолжая скорбные сентенции о том, во что обращены искусство и призвание нам памятного мистера Девитта, я отмечу парадокальную деталь - все же таланты Оскара стоят того, чтобы ярчайшую примету его стиля отметил критик, пусть и не из прогрессивно-развращенной его страны, а проживающий на землях ретроградно-нравственной былой губернии: судьба, иначе сказать и не могу, определила в исполнители главного теоретика порока тех, кому подобное не свойственно, вплоть до практического отрицания, - в то время, как без нескольких минут лучшая кандидатура для аморального, Джон Гилгуд, по сути своей, так и не смог создать какой-либо определенный образ. Вернемся к фактам: Джордж, в своей печальной жизни скрывавший за циничной позой редкий дар чистоты души и доброты - Яковлев, мне, вероятно, навсегда запомнившийся по изумительной экранизации "Идиота" и отличный мягкой интеллигентностью даже в таких сурово-мифопоэтических в определенном смысле образах, как Мефистофель, - уже они, кого я считаю лучшими из исполнителей милорда, могут дать начало парадигме, состоящей в смещении конфликта, воплощенного в мистере Грее и картине, к образу "вдохновителя", "автора" словесно-текстового, как выразились бы постмодернисты, "портрета" Дориана, лорду Генри, на манер "идей" вещей, реализованных в самом сюжете, сделав интерпретируемый несколько однообразно его образ сродни известной повести Камю, в которой мучимый душевною трагедией главный (анти)герой, словно бы воплотив одну из самых знаменитых цитат Булгакова, творит "добро" [формальное, по крайней мере] "назло", ввиду глубокого презрения к миру и человечеству, однако глубочайшим образом переживает неспособность осуществить единственный, но столь необходимый "добрый" акт, невольно становясь себе безжалостным судьей. Неотвратимый детерминизм - точнее, ощущение последнего - как нельзя лучше соответствует идее внутреннего мира, присущего образам Джорджа: впрочем, он был рожден для воплощения милорда, "оправдав" его своей же личностью, философичностью и пониманием - прошу прощения за столь высокие высоты - определенной конечности и ограниченности нашего бытия, недолговечности как убеждений, так и чувств, тем самым словно бы подчеркивая всю условность и недостижимость идеи "вечной" юности, любви. Товарищ Яковлев, не обладая вершиной эстетизма уроженца Петербурга, исполнившего лорда Генри в западном кино, - впрочем, родной кинематограф им, вероятно, никогда не отличался, предпочитая слоновой кости серп и молот, - в то же время воплощает неотъемлемую в моем личном восприятии характеристику, присущую и версии г-на Левина: в общих чертах, нам должно бы питать к милорду безотчетную смесь искреннего восхищения и отторжения в определяемых нашей моральностью пропорциях, - вернувшись к советской версии, упомяну, что мне действительно приятно наблюдать за тем, как утомленный жизнью и скучающий викторианский [а на деле, русский] интеллигент, вряд ли отмеченный особой, метафорически "восточной" в приложении к Британии, порочностью, умело воплощенной и гримом Джорджа, и задумкой Левина, невольно обманывает нас в лучших чувствах своим отчетливым и непреодолимым скептицизмом. Увы, у Гилгуда, действительно талантливого, хотя и совершенно мне не близкого актера, не выходит сотворить милорда ни отвратительной, порочной личностью, ни склонным к софистике и праздности интеллектуалом, - по правде говоря, у Джона не выходит ничего: за внешней оболочкой, нервностью и театральным мелодраматизмом зияет пустота - его милорд напоминает контур, лишенный красок, о чем, по счастью, говорю не только я и мой критический субъективизм, но и иные, более вменяемые отзывы. Можно простить ему хотя бы часть бессовестно упущенного в версии 1976 г. за единственный финальный эпизод с пустой и "мертвой" студией и неожиданной душевностью в изображении им осмысления тщетности жизни и безвозвратного ухода "прекрасного", которым он не был способен овладеть, - однако в завершение весьма обрывочной попытки сопоставить исполнителей знаковой роли я приведу цитату из нашей версии 1968 г.: как можно сравнивать актерскую работу Джона с этим негодяем, в котором вряд ли разглядишь и тень возможной низости?)
'Знакомство'
'Знакомство'