Falcon in the Dive
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Falcon in the Dive
Фэндом: Sherlock Holmes (А. Конан Дойль), Sherlock Holmes (1939-1946)
Персонажи: Шерлок Холмс, доктор Уотсон, Ирен Адлер, профессор Мориарти, миссис Хадсон, инспектор Лестрейд
Категория: гет, джен
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма, романс
Описание: Разум и чувства вновь сошлись на клинках судьбы. Кому придется сдаться? Кому просить? И кому ответить на просьбу?
От автора: Рассказ выдержан в стиле Конан Дойля, персонажи и характеры сугубо книжные, за исключением ШХ, которого я представляла в образе Рэтбоуна. Название связано с финалом «Доктора Фаустуса» Т. Манна, где, как известно, вместо «Оды к радости» фигурирует «Песнь к печали (скорби)».
(Из записей доктора Уотсона)
— Уотсон! Остор...
Револьвер в руке Мориарти издал оглушительный треск. Я отшатнулся, невольно поймав его взгляд. Что-то змеиное было в его глазах — завораживающее и скользкое. В другую минуту я бы не преминул удивиться этому человеку, холодный рассудок которого уживался с низостью чувств, достойных уличного грабителя. Жадное ликование, — вот что отражалось на его худом суровом лице. Заткнув оружие за пояс, профессор скрылся за дверью. Узкий проход вел к слуховому окну, оттуда — на крышу, с крыши — к желанной свободе.
— Бегите же!.. — выдохнул Холмс, хватаясь за край стола.
Громовой звук выстрела всплыл в моей памяти. Я бросился к Холмсу; он был бледен и нехорошо озирался по сторонам, но его тон, по-прежнему твердый и бескомпромиссный, убедил меня броситься вслед Мориарти. Заменить великого сыщика у меня не вышло даже в таком простом деле, как погоня. Когда я осторожно высунулся из слухового окна, тень профессора уже успела исчезнуть за кирпичной кладкой трубы. Не прояви инспектор Лестрейд свою хваленую расторопность, Мориарти растворился бы в туманах Лондона без надежды отыскать его следы. Впрочем, я перестал беспокоиться о судьбе профессора, как только он исчез из виду. Я не мог оставить Холмса в беде даже ради поимки короля преступников Англии. В ту минуту, когда Мориарти спускался по пожарной лестнице, и не подозревая о засаде, я бегом возвращался в комнату, где разыгралась наша маленькая драма, чей финал пока что оставался под вопросом.
— Ну... как?.. — проговорил Холмс. Я потряс головой. Он скривился — то ли от боли, то ли с досады. Я окинул его взволнованным взглядом. Багровое пятно — след от пули — расплылось немногим выше его правого колена.
— Не уйдет... — бросил Холмс, вытянув шею и всматриваясь в окно. — Лестрейд захлопнет мышеловку. Ему не скрыться...
— Бог мой, Холмс, хоть раз подумайте о себе!
Не дожидаясь ответа, я перебросил его руку через плечо. Холмс, презиравший в себе малейшую слабость, принял мою помощь с хмурой неизбежностью. Инспектор звал нас с улицы. В голосе Лестрейда звенел долгожданный триумф.
Препоручив Холмса заботам моего коллеги, доктора Ричардса, я отбыл в провинцию по просьбе старого друга, у которого внезапно заболела жена. Перед отъездом я как можно убедительнее попросил прислать мне весточку и оставил адрес друга на футляре скрипки. Холмс ответил невнимательным кивком. За все семь дней мне не пришло ни единой телеграммы. Я был раздосадован, но утешался мыслью, что вынужденная бездеятельность вызвала у Холмса очередной приступ меланхолии, во время которых он становился абсолютно нелюдим.
Лондон встретил меня проливным дождем. Я едва не вымок, ища свой ключ у двери дома по Бейкер-стрит. К счастью, миссис Хадсон услышала шум кэба и вовремя спасла меня от превратностей стихии. Бросив плащ и саквояж в своей комнате, я осторожно постучал в соседнюю дверь. Ответа не последовало. Вздохнув, я надавил на ручку. К моему удивлению, дверь поддалась. Я вошел, рассудив, что человек, ищущий одиночества, непременно запрется изнутри.
В комнате было непривычно душно после холодного уличного воздуха. Тем сильнее казался терпкий запах табака, чей дым окутывал неподвижную фигуру Холмса, полулежащего в кресле. Я осмотрелся, сомневаясь, стоит ли начать разговор. Привычный беспорядок мешал мне сделать выводы о том, как провел эту неделю мой раненый друг. Листок с адресом, который я оставил ему по собственной наивности, лежал возле открытого футляра. Трость, заброшенная в угол, была едва заметна под полами ветхого пиджака, в котором Холмс «ходил в люди» по делам следствия. После моей скромной инспекции я уверился, что он не покидал своей комнаты.
— Добрый вечер, Холмс, — улыбнулся я, присев рядом. Неловкая попытка взбодрить его окончилась ничем. Он бледно кивнул, окинув меня взглядом из-под полуопущенных век. Это взволновало меня: я видел Холмса в печали и радости, но сейчас его глаза исполнились такой безвольной тоски, что я готов был поверить в худшее.
— Как съездили? — негромко произнес он.
— Удачно, весьма удачно, — ответил я. — Миссис Барнс идет на поправку, мои услуги ей больше не нужны. Вы-то как, Холмс?
Холмс вынул трубку изо рта и выждал несколько секунд, прежде чем ответить:
— Любой мой ответ будет враньем. Я жив и относительно здоров. Рассказывайте.
Немного удивленный его словами, я вкратце изложил историю своей поездки. В этом не было никакой нужды: я прекрасно видел, что Холмс меня не слушает. Его взгляд был намертво прикован к стене; больше он ничего не замечал.
— И все же, Холмс: чем жили вы все это время? — настойчиво спросил я.
— О, что это были за деньки... — бледно усмехнулся он.
— Еще бы! — согласился я. — Вся страна только и гудит, что о поимке Мориарти. О нашем с вами визите к профессору едва ли не складывают легенды. Один перечень обвинений, предъявленных ему, способен разгневать самого кроткого пастора.
— Вы правы, мой друг. Дни гнева... и, пожалуй, скорби. Как жаль, что обо мне вспоминают лишь в последние...
Я вопросительно поднял брови. Холмс кивнул на журнальный столик с меланхолией, которой я начал опасаться. Протянув руку, я взял «Таймс» и пробежал глазами измятую страницу.
— Отмеченный абзац, — подсказал Холмс.
— «...Мистеру Шерлоку Холмсу, который серьезно пострадал в погоне за британским преступником номер один», — прочел я. — «Его беспримерное гражданское мужество...»
— Видите? — бросил Холмс. — Я всегда избегал газетчиков, и это отнюдь не причуда. Несколько лишних слов, брошенных в статейку для приправы, могут сказать слишком многое тем, кто готов их услышать.
— Но я не понимаю...
Холмс снова ответил небрежным кивком. Я собирался воспротивиться этой странной манере вести диалог, если бы не увиденное. В углу лежали башмаки. Даже тот, кто не слыхал о дедуктивном методе, мог бы с легкостью понять, что их владелец недавно угодил под дождь.
— Холмс! — изумился я.
— Бросьте, Уотсон, — усмехнулся он, на этот раз живее. — Я ценю вашу заботу о моей непутевой персоне, но вам не стоит волноваться. Теперь я знаю, почему профессор так нуждался в Моране: при всех своих талантах Мориарти никудышный стрелок и даже на прощание не смог мне толком навредить.
— Рад слышать, но зачем же было...
— Вы думаете, я ни разу не задавал себе этот вопрос?
Я смолк. Мы говорили о разных вещах, и смысл его слов ускользал от меня. Холмс медленно стряхнул пепел с рукава халата. Секунду спустя он улыбнулся — вполне искренне — и добавил:
— Я слишком невежлив, Уотсон. Вы устали, добираясь утренним поездом, а я пытаюсь играть с вами в игры. Фотография расскажет все.
Я проследил за его худым пальцем. Взгляд Холмса вовсе не был направлен в пустоту. На стене, украшенной всевозможными снимками, выделялось единственное фото. С него смотрела женщина необычайной красоты. Даже видев ее единственный раз, за окном гостиной, я по-прежнему ее помнил.
— Неужели?.. — вырвалось у меня.
Холмс зажмурился и кивнул. Его рука нащупала скрипку, и он нервно прижал ее подбородком. Смычок скользнул по струнам, выводя мелодию, знакомую, но слишком сбивчивую.
— Бетховен, — бросил Холмс, остановившись. — Но почему Бетховен?..
Мне оставалось лишь промолчать.
(Из записей Ирен Нортон, урожденной Адлер)
Мой милый Годфри! Живу надеждой на то, что эти строки никогда не попадут к тебе. Актрисы ветрены; тяга к тому, чтобы жить, как на сцене, и играть, всегда играть, неодолимо владеет нами, питаясь слабостями женской натуры. Я всегда отказывала другим в праве называть меня слабой женщиной, но перед тобой, пусть и воображаемым слушателем моей исповеди, я не боюсь сбросить мужское платье воли и рассудочной холодности. Мой концерт в Лондоне прошел с большим успехом; оставаться в городе, хмуром даже в летние дни, мне совершенно не хотелось, и я уже послала за билетом на поезд, когда номер «Таймс» с новостью о поимке крупнейшего преступника Британии возбудил мой интерес. Я прохладно отношусь к подобным сенсациям, но для актрисы важно знать души людей, какими бы темными они ни были. Совершенные злодеи бывают только на подмостках; занятно было прочесть о том, кто посмел претендовать на этот титул в жизни.
Там-то я и наткнулась на имя человека, которое заставило мое сердце сжаться в волнительной муке. Ты помнишь его как неотесанного конюха, который по удивительному случаю оказался в церкви на нашем венчании и помог нам, сыграв роль свидетеля. Я видела его другим. Глаза, милый Годфри; они никогда не врут. Бог мой, я никогда не забуду тех глубоких печальных глаз, которыми смотрел на меня старичок-священник... В них я увидела то, что предназначалось мне, женщине, а не фигурке на шахматной доске, которую необходимо отодвинуть, чтобы вернуть богемскому монарху тот злополучный снимок. Статья взволновала меня тем больше: я не могла остаться в стороне, не узнав, чем завершилась его дерзкая попытка схватить Мориарти.
Я помнила его адрес: Бейкер-стрит, 221-б. Мне без труда удалось найти дом, но скольких сил мне стоило заставить себя постучать в эту дверь! Памятуя о гордом нраве мистера Холмса, я не надеялась встретиться с ним лично — всего лишь узнать о его судьбе, которую так жестоко скрыли от меня репортеры.
В этом мог помочь его друг и напарник — врач, я запомнила его профессию. Мне открыли. Я осведомилась у хозяйки, могу ли я видеть доктора Уотсона. Мой расчет на разговорчивость пожилой женщины оправдался. Она была мила со мной и охотно рассказала, что доктор отбыл на неделю по срочному вызову, оставив своего «пациента номер один». Сам мистер Холмс, как оказалось, был ранен в перестрелке, но его жизни ничто не угрожало, и бóльшую часть времени он проводил, не покидая своей комнаты. Причины последнего были мне очевидны. Затворничество, — что иное могло ждать великий ум, достойно завершивший главное дело своей жизни? Он нуждался в новой задаче, новом противнике — или хотя бы друге, так некстати оставившем его в одиночестве.
Поблагодарив любезную женщину, я вышла на улицу и медленно прошлась вдоль дома. Мысли, недопустимо вольные мысли владели мной, и я не могла от них отказаться. Женщинам не чужда логика, но помыслы сердца никогда не будут заглушены голосом разума. Я оглянулась, подметив забавного нищего со скрипкой, который увязался за влюбленной парочкой, наигрывая им мелодии в надежде на милостыню. Сунув ему соверен, я завладела скрипкой и вновь вернулась под окна номера 221-б. Милый Годфри, предчувствую твою улыбку, за которой кроется удивление! Ты знаешь мою страсть к роялю, верному другу всех певиц. Игрой на скрипке я владею не так искусно, но музыка прекрасна тем, что не зависит ни от струн, ни от клавиш, — это движения души.
Инструмент был отсыревшим и никуда не годным, что меня нисколько не смутило. С окна слева были сняты гардины; я заключила, что хозяйка воспользовалась отсутствием доктора, чтобы привести комнату в надлежащий вид. Окно справа было плотно занавешено. Я не могла знать, что творится внутри, но была твердо уверена, что интуиция меня не подведет. Мне захотелось сыграть «Оду к радости»: расстроенные струны придали бы ей шутовское звучание, а в своем дурацком костюме я и походила на шута.
Я начала смело и дерзко, заставив обернуться половину улицы, но зрители никогда не мешали искренности моих чувств. Надежда гасла и возрождалась с каждой нотой. Наконец плотную линию гардин разорвал знакомый римский профиль, и я ощутила на себе острый взгляд. Я играла дальше, забавляясь своей шуткой. Когда его ладонь впилась в стекло, я поняла: он узнал меня. Мои пальцы едва не соскользнули с грифа. Наспех завершив «Оду», я театрально раскланялась перед окнами дома, вернула бродяге скрипку и бросилась прочь, едва не перейдя на бег.
На следующее утро горничная принесла мне короткую записку. О, Годфри, будь ты рядом, ты бы швырнул ее в огонь, как и тот злосчастный снимок! Увы, я не хотела быть спасенной. Его слова... есть ли смысл приводить их, в который раз изумляясь благородству этого джентльмена? Он дал мне шанс уйти, отказаться, не запятнав ни чести, ни чувств. Но я умею читать между строк.
Вечером того же дня мой кэб остановился недалеко от номера 221-б. Я презираю глупую женскую боязнь темноты и одиночества; остаться самой на пустеющей улице для меня сущий пустяк. Я знала: он не заставит меня ждать. Так и случилось. Дверь его дома тихо приоткрылась. В бледном свете фонарей он сам казался тенью, длинной и худой. Я ждала, слушая стук его трости среди сгустившегося мрака. Он взял меня под руку, не обмолвившись ни словом; нарушить тишину первой я не решилась.
Мой молчаливый спутник вел меня по темным переулкам, в которых я бы запуталась, пройдя с десяток шагов. Шли мы медленно; его походка была неровной, но я не замечала в ней болезненности. Внезапно мы оказались у небольшого сквера. Вечер был теплым, плохая погода отступила от Лондона, и я вспомнила, что в Англии все же бывает лето. Я села рядом с ним. Тогда мы впервые обменялись взглядами — и я ожидала увидеть в его глазах что угодно, только не эту странную тревогу. Он смотрел на меня так, будто бы через мгновенье я исчезну, развеюсь, словно обманчивый мираж. Я тихо рассмеялась; драмы никогда не были в моем вкусе. Он улыбнулся мне в ответ.
Могу ли я винить природу человеческую, устроенную так, что два любящих сердца неизменно ищут греха, чтобы запечатлеть в нем свою любовь? Кто я, чтобы бросить вызов самой нашей сущности? Философы опровергают жизнь и чувства; я лишь подражаю им. Я хотела бы молчать, оставить все в прошлом, но бумагу можно сжечь, а память — нет. Тогда я сожгу хотя бы бумагу.
Моя рука оказалась в его руке. Я не смогу забыть его движения, — нет, они не имели ничего общего с нервностью скрипача. Это был жест дирижера, плавный и мягкий; я почти не ощутила его прикосновение. Он не требовал покорности, не играл мной, как любят делать властные мужчины, считая, что нам приятно быть униженными. Он был моим гостем — не я. Наши слова, сказанные друг другу, были так же туманны, как и сам Лондон. Все это время он не отпускал меня; забавно, решила бы я, будь на его месте любой другой. В его касании читалась пронзительная печаль — та же, что и в глазах, извечно искренних. Он искал во мне то, чего могло не быть; под его взглядом я не чувствовала себя собой.
Увы, погода вновь явила нам свою немилость. По моей щеке скатилась холодная капля, и листва зашелестела, предвещая скорый ливень. Мы отправились обратно; за несколько минут до дома по Бейкер-стрит над нами грянул гром, и он прикрыл меня своим плащом, по которому вовсю стучали капли. Дом был тих; мы вслепую взобрались по лестнице. Дверь щелкнула. Он зажег свечу...
Зачем мне продолжать? То, что скрывается за этим многоточием, нельзя доверить чернилам. Моя рука дрожит; пожалуй, я остановлюсь. Что могла я дать человеку, который смотрит поверх наших голов? Его ум совершеннее любой машины; он не умеет жить мелочной радостью, такой, какую чувствую я, видя алый закат, золотой рассвет, изумляясь красоте природы. Все это не заслужило бы и его беглого взгляда. Но о чем, о чем же была та просьба, с которой он смотрел на меня? И смогла ли я ее выполнить?..
Мой милый Годфри, на этом я заканчиваю свою исповедь. Мне больно терзать тебя своей слабостью, пусть ты и не слышишь моих слов. Я больше не вернусь в Лондон. Мы будем жить с тобой тихо и счастливо, в Вене или под Парижем, где угодно, лишь бы не вспоминать туманы, клубящиеся в наших душах.
Навечно твоя,
Ирен
(Из записей Шерлока Холмса)
Мой дорогой друг упрямо подозревает во мне нелюбовь к словесному искусству. Отчасти он прав: комбинациям слов я всегда предпочту изысканное сочетание звуков, чья краткость и емкость не сравнятся с творением самого тонкого мастера стиля. Причина, побудившая меня взяться за перо, показалась бы пустяковой моему верному летописцу; в лучшем случае он бы не смог меня понять.
Победив главного соперника, я столкнулся с задачей, перед которой моя логика была и остается бессильной. Искусный враг дорог не меньше, чем преданный друг; и те, и другие делают человека. Враг же, ставший другом, гораздо опаснее. Я всегда старался подавить в себе привязанность к событиям прошлого: поражение или триумф, — их цена ничтожна, случись они несвоевременно. Однако чем глубже я задумываюсь над событиями последних дней, тем меньше понимаю человека, в котором никогда не сомневался: себя. Все началось с восхищения проницательностью, окончилось же смятением чувств. Я не впервые искал то, чего не видел; но я впервые не знаю, что именно я нашел.
Фотографию легко заменить ей подобной. Мои слова, слишком сухие по случаю, любезно заменит поэт:
Свет мысли неземной лишь от нее исходит,
Она того, кто вдаль последует за ней,
Ко благу высшему на небеса возводит,
По правому пути, где нет людских страстей*.
Быть может, через некоторое время я вновь вернусь к моим записям и смогу беспристрастно изложить эту удивительную историю. Сегодня меня ждут Бетховен, дождливый вечер и лондонский туман.
ШХ
Примечания:
* Франческо Петрарка
Персонажи: Шерлок Холмс, доктор Уотсон, Ирен Адлер, профессор Мориарти, миссис Хадсон, инспектор Лестрейд
Категория: гет, джен
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма, романс
Описание: Разум и чувства вновь сошлись на клинках судьбы. Кому придется сдаться? Кому просить? И кому ответить на просьбу?
От автора: Рассказ выдержан в стиле Конан Дойля, персонажи и характеры сугубо книжные, за исключением ШХ, которого я представляла в образе Рэтбоуна. Название связано с финалом «Доктора Фаустуса» Т. Манна, где, как известно, вместо «Оды к радости» фигурирует «Песнь к печали (скорби)».
(Из записей доктора Уотсона)
— Уотсон! Остор...
Револьвер в руке Мориарти издал оглушительный треск. Я отшатнулся, невольно поймав его взгляд. Что-то змеиное было в его глазах — завораживающее и скользкое. В другую минуту я бы не преминул удивиться этому человеку, холодный рассудок которого уживался с низостью чувств, достойных уличного грабителя. Жадное ликование, — вот что отражалось на его худом суровом лице. Заткнув оружие за пояс, профессор скрылся за дверью. Узкий проход вел к слуховому окну, оттуда — на крышу, с крыши — к желанной свободе.
— Бегите же!.. — выдохнул Холмс, хватаясь за край стола.
Громовой звук выстрела всплыл в моей памяти. Я бросился к Холмсу; он был бледен и нехорошо озирался по сторонам, но его тон, по-прежнему твердый и бескомпромиссный, убедил меня броситься вслед Мориарти. Заменить великого сыщика у меня не вышло даже в таком простом деле, как погоня. Когда я осторожно высунулся из слухового окна, тень профессора уже успела исчезнуть за кирпичной кладкой трубы. Не прояви инспектор Лестрейд свою хваленую расторопность, Мориарти растворился бы в туманах Лондона без надежды отыскать его следы. Впрочем, я перестал беспокоиться о судьбе профессора, как только он исчез из виду. Я не мог оставить Холмса в беде даже ради поимки короля преступников Англии. В ту минуту, когда Мориарти спускался по пожарной лестнице, и не подозревая о засаде, я бегом возвращался в комнату, где разыгралась наша маленькая драма, чей финал пока что оставался под вопросом.
— Ну... как?.. — проговорил Холмс. Я потряс головой. Он скривился — то ли от боли, то ли с досады. Я окинул его взволнованным взглядом. Багровое пятно — след от пули — расплылось немногим выше его правого колена.
— Не уйдет... — бросил Холмс, вытянув шею и всматриваясь в окно. — Лестрейд захлопнет мышеловку. Ему не скрыться...
— Бог мой, Холмс, хоть раз подумайте о себе!
Не дожидаясь ответа, я перебросил его руку через плечо. Холмс, презиравший в себе малейшую слабость, принял мою помощь с хмурой неизбежностью. Инспектор звал нас с улицы. В голосе Лестрейда звенел долгожданный триумф.
***
Препоручив Холмса заботам моего коллеги, доктора Ричардса, я отбыл в провинцию по просьбе старого друга, у которого внезапно заболела жена. Перед отъездом я как можно убедительнее попросил прислать мне весточку и оставил адрес друга на футляре скрипки. Холмс ответил невнимательным кивком. За все семь дней мне не пришло ни единой телеграммы. Я был раздосадован, но утешался мыслью, что вынужденная бездеятельность вызвала у Холмса очередной приступ меланхолии, во время которых он становился абсолютно нелюдим.
Лондон встретил меня проливным дождем. Я едва не вымок, ища свой ключ у двери дома по Бейкер-стрит. К счастью, миссис Хадсон услышала шум кэба и вовремя спасла меня от превратностей стихии. Бросив плащ и саквояж в своей комнате, я осторожно постучал в соседнюю дверь. Ответа не последовало. Вздохнув, я надавил на ручку. К моему удивлению, дверь поддалась. Я вошел, рассудив, что человек, ищущий одиночества, непременно запрется изнутри.
В комнате было непривычно душно после холодного уличного воздуха. Тем сильнее казался терпкий запах табака, чей дым окутывал неподвижную фигуру Холмса, полулежащего в кресле. Я осмотрелся, сомневаясь, стоит ли начать разговор. Привычный беспорядок мешал мне сделать выводы о том, как провел эту неделю мой раненый друг. Листок с адресом, который я оставил ему по собственной наивности, лежал возле открытого футляра. Трость, заброшенная в угол, была едва заметна под полами ветхого пиджака, в котором Холмс «ходил в люди» по делам следствия. После моей скромной инспекции я уверился, что он не покидал своей комнаты.
— Добрый вечер, Холмс, — улыбнулся я, присев рядом. Неловкая попытка взбодрить его окончилась ничем. Он бледно кивнул, окинув меня взглядом из-под полуопущенных век. Это взволновало меня: я видел Холмса в печали и радости, но сейчас его глаза исполнились такой безвольной тоски, что я готов был поверить в худшее.
— Как съездили? — негромко произнес он.
— Удачно, весьма удачно, — ответил я. — Миссис Барнс идет на поправку, мои услуги ей больше не нужны. Вы-то как, Холмс?
Холмс вынул трубку изо рта и выждал несколько секунд, прежде чем ответить:
— Любой мой ответ будет враньем. Я жив и относительно здоров. Рассказывайте.
Немного удивленный его словами, я вкратце изложил историю своей поездки. В этом не было никакой нужды: я прекрасно видел, что Холмс меня не слушает. Его взгляд был намертво прикован к стене; больше он ничего не замечал.
— И все же, Холмс: чем жили вы все это время? — настойчиво спросил я.
— О, что это были за деньки... — бледно усмехнулся он.
— Еще бы! — согласился я. — Вся страна только и гудит, что о поимке Мориарти. О нашем с вами визите к профессору едва ли не складывают легенды. Один перечень обвинений, предъявленных ему, способен разгневать самого кроткого пастора.
— Вы правы, мой друг. Дни гнева... и, пожалуй, скорби. Как жаль, что обо мне вспоминают лишь в последние...
Я вопросительно поднял брови. Холмс кивнул на журнальный столик с меланхолией, которой я начал опасаться. Протянув руку, я взял «Таймс» и пробежал глазами измятую страницу.
— Отмеченный абзац, — подсказал Холмс.
— «...Мистеру Шерлоку Холмсу, который серьезно пострадал в погоне за британским преступником номер один», — прочел я. — «Его беспримерное гражданское мужество...»
— Видите? — бросил Холмс. — Я всегда избегал газетчиков, и это отнюдь не причуда. Несколько лишних слов, брошенных в статейку для приправы, могут сказать слишком многое тем, кто готов их услышать.
— Но я не понимаю...
Холмс снова ответил небрежным кивком. Я собирался воспротивиться этой странной манере вести диалог, если бы не увиденное. В углу лежали башмаки. Даже тот, кто не слыхал о дедуктивном методе, мог бы с легкостью понять, что их владелец недавно угодил под дождь.
— Холмс! — изумился я.
— Бросьте, Уотсон, — усмехнулся он, на этот раз живее. — Я ценю вашу заботу о моей непутевой персоне, но вам не стоит волноваться. Теперь я знаю, почему профессор так нуждался в Моране: при всех своих талантах Мориарти никудышный стрелок и даже на прощание не смог мне толком навредить.
— Рад слышать, но зачем же было...
— Вы думаете, я ни разу не задавал себе этот вопрос?
Я смолк. Мы говорили о разных вещах, и смысл его слов ускользал от меня. Холмс медленно стряхнул пепел с рукава халата. Секунду спустя он улыбнулся — вполне искренне — и добавил:
— Я слишком невежлив, Уотсон. Вы устали, добираясь утренним поездом, а я пытаюсь играть с вами в игры. Фотография расскажет все.
Я проследил за его худым пальцем. Взгляд Холмса вовсе не был направлен в пустоту. На стене, украшенной всевозможными снимками, выделялось единственное фото. С него смотрела женщина необычайной красоты. Даже видев ее единственный раз, за окном гостиной, я по-прежнему ее помнил.
— Неужели?.. — вырвалось у меня.
Холмс зажмурился и кивнул. Его рука нащупала скрипку, и он нервно прижал ее подбородком. Смычок скользнул по струнам, выводя мелодию, знакомую, но слишком сбивчивую.
— Бетховен, — бросил Холмс, остановившись. — Но почему Бетховен?..
Мне оставалось лишь промолчать.
***
(Из записей Ирен Нортон, урожденной Адлер)
Мой милый Годфри! Живу надеждой на то, что эти строки никогда не попадут к тебе. Актрисы ветрены; тяга к тому, чтобы жить, как на сцене, и играть, всегда играть, неодолимо владеет нами, питаясь слабостями женской натуры. Я всегда отказывала другим в праве называть меня слабой женщиной, но перед тобой, пусть и воображаемым слушателем моей исповеди, я не боюсь сбросить мужское платье воли и рассудочной холодности. Мой концерт в Лондоне прошел с большим успехом; оставаться в городе, хмуром даже в летние дни, мне совершенно не хотелось, и я уже послала за билетом на поезд, когда номер «Таймс» с новостью о поимке крупнейшего преступника Британии возбудил мой интерес. Я прохладно отношусь к подобным сенсациям, но для актрисы важно знать души людей, какими бы темными они ни были. Совершенные злодеи бывают только на подмостках; занятно было прочесть о том, кто посмел претендовать на этот титул в жизни.
Там-то я и наткнулась на имя человека, которое заставило мое сердце сжаться в волнительной муке. Ты помнишь его как неотесанного конюха, который по удивительному случаю оказался в церкви на нашем венчании и помог нам, сыграв роль свидетеля. Я видела его другим. Глаза, милый Годфри; они никогда не врут. Бог мой, я никогда не забуду тех глубоких печальных глаз, которыми смотрел на меня старичок-священник... В них я увидела то, что предназначалось мне, женщине, а не фигурке на шахматной доске, которую необходимо отодвинуть, чтобы вернуть богемскому монарху тот злополучный снимок. Статья взволновала меня тем больше: я не могла остаться в стороне, не узнав, чем завершилась его дерзкая попытка схватить Мориарти.
Я помнила его адрес: Бейкер-стрит, 221-б. Мне без труда удалось найти дом, но скольких сил мне стоило заставить себя постучать в эту дверь! Памятуя о гордом нраве мистера Холмса, я не надеялась встретиться с ним лично — всего лишь узнать о его судьбе, которую так жестоко скрыли от меня репортеры.
В этом мог помочь его друг и напарник — врач, я запомнила его профессию. Мне открыли. Я осведомилась у хозяйки, могу ли я видеть доктора Уотсона. Мой расчет на разговорчивость пожилой женщины оправдался. Она была мила со мной и охотно рассказала, что доктор отбыл на неделю по срочному вызову, оставив своего «пациента номер один». Сам мистер Холмс, как оказалось, был ранен в перестрелке, но его жизни ничто не угрожало, и бóльшую часть времени он проводил, не покидая своей комнаты. Причины последнего были мне очевидны. Затворничество, — что иное могло ждать великий ум, достойно завершивший главное дело своей жизни? Он нуждался в новой задаче, новом противнике — или хотя бы друге, так некстати оставившем его в одиночестве.
Поблагодарив любезную женщину, я вышла на улицу и медленно прошлась вдоль дома. Мысли, недопустимо вольные мысли владели мной, и я не могла от них отказаться. Женщинам не чужда логика, но помыслы сердца никогда не будут заглушены голосом разума. Я оглянулась, подметив забавного нищего со скрипкой, который увязался за влюбленной парочкой, наигрывая им мелодии в надежде на милостыню. Сунув ему соверен, я завладела скрипкой и вновь вернулась под окна номера 221-б. Милый Годфри, предчувствую твою улыбку, за которой кроется удивление! Ты знаешь мою страсть к роялю, верному другу всех певиц. Игрой на скрипке я владею не так искусно, но музыка прекрасна тем, что не зависит ни от струн, ни от клавиш, — это движения души.
Инструмент был отсыревшим и никуда не годным, что меня нисколько не смутило. С окна слева были сняты гардины; я заключила, что хозяйка воспользовалась отсутствием доктора, чтобы привести комнату в надлежащий вид. Окно справа было плотно занавешено. Я не могла знать, что творится внутри, но была твердо уверена, что интуиция меня не подведет. Мне захотелось сыграть «Оду к радости»: расстроенные струны придали бы ей шутовское звучание, а в своем дурацком костюме я и походила на шута.
Я начала смело и дерзко, заставив обернуться половину улицы, но зрители никогда не мешали искренности моих чувств. Надежда гасла и возрождалась с каждой нотой. Наконец плотную линию гардин разорвал знакомый римский профиль, и я ощутила на себе острый взгляд. Я играла дальше, забавляясь своей шуткой. Когда его ладонь впилась в стекло, я поняла: он узнал меня. Мои пальцы едва не соскользнули с грифа. Наспех завершив «Оду», я театрально раскланялась перед окнами дома, вернула бродяге скрипку и бросилась прочь, едва не перейдя на бег.
На следующее утро горничная принесла мне короткую записку. О, Годфри, будь ты рядом, ты бы швырнул ее в огонь, как и тот злосчастный снимок! Увы, я не хотела быть спасенной. Его слова... есть ли смысл приводить их, в который раз изумляясь благородству этого джентльмена? Он дал мне шанс уйти, отказаться, не запятнав ни чести, ни чувств. Но я умею читать между строк.
Вечером того же дня мой кэб остановился недалеко от номера 221-б. Я презираю глупую женскую боязнь темноты и одиночества; остаться самой на пустеющей улице для меня сущий пустяк. Я знала: он не заставит меня ждать. Так и случилось. Дверь его дома тихо приоткрылась. В бледном свете фонарей он сам казался тенью, длинной и худой. Я ждала, слушая стук его трости среди сгустившегося мрака. Он взял меня под руку, не обмолвившись ни словом; нарушить тишину первой я не решилась.
Мой молчаливый спутник вел меня по темным переулкам, в которых я бы запуталась, пройдя с десяток шагов. Шли мы медленно; его походка была неровной, но я не замечала в ней болезненности. Внезапно мы оказались у небольшого сквера. Вечер был теплым, плохая погода отступила от Лондона, и я вспомнила, что в Англии все же бывает лето. Я села рядом с ним. Тогда мы впервые обменялись взглядами — и я ожидала увидеть в его глазах что угодно, только не эту странную тревогу. Он смотрел на меня так, будто бы через мгновенье я исчезну, развеюсь, словно обманчивый мираж. Я тихо рассмеялась; драмы никогда не были в моем вкусе. Он улыбнулся мне в ответ.
Могу ли я винить природу человеческую, устроенную так, что два любящих сердца неизменно ищут греха, чтобы запечатлеть в нем свою любовь? Кто я, чтобы бросить вызов самой нашей сущности? Философы опровергают жизнь и чувства; я лишь подражаю им. Я хотела бы молчать, оставить все в прошлом, но бумагу можно сжечь, а память — нет. Тогда я сожгу хотя бы бумагу.
Моя рука оказалась в его руке. Я не смогу забыть его движения, — нет, они не имели ничего общего с нервностью скрипача. Это был жест дирижера, плавный и мягкий; я почти не ощутила его прикосновение. Он не требовал покорности, не играл мной, как любят делать властные мужчины, считая, что нам приятно быть униженными. Он был моим гостем — не я. Наши слова, сказанные друг другу, были так же туманны, как и сам Лондон. Все это время он не отпускал меня; забавно, решила бы я, будь на его месте любой другой. В его касании читалась пронзительная печаль — та же, что и в глазах, извечно искренних. Он искал во мне то, чего могло не быть; под его взглядом я не чувствовала себя собой.
Увы, погода вновь явила нам свою немилость. По моей щеке скатилась холодная капля, и листва зашелестела, предвещая скорый ливень. Мы отправились обратно; за несколько минут до дома по Бейкер-стрит над нами грянул гром, и он прикрыл меня своим плащом, по которому вовсю стучали капли. Дом был тих; мы вслепую взобрались по лестнице. Дверь щелкнула. Он зажег свечу...
Зачем мне продолжать? То, что скрывается за этим многоточием, нельзя доверить чернилам. Моя рука дрожит; пожалуй, я остановлюсь. Что могла я дать человеку, который смотрит поверх наших голов? Его ум совершеннее любой машины; он не умеет жить мелочной радостью, такой, какую чувствую я, видя алый закат, золотой рассвет, изумляясь красоте природы. Все это не заслужило бы и его беглого взгляда. Но о чем, о чем же была та просьба, с которой он смотрел на меня? И смогла ли я ее выполнить?..
Мой милый Годфри, на этом я заканчиваю свою исповедь. Мне больно терзать тебя своей слабостью, пусть ты и не слышишь моих слов. Я больше не вернусь в Лондон. Мы будем жить с тобой тихо и счастливо, в Вене или под Парижем, где угодно, лишь бы не вспоминать туманы, клубящиеся в наших душах.
Навечно твоя,
Ирен
***
(Из записей Шерлока Холмса)
Мой дорогой друг упрямо подозревает во мне нелюбовь к словесному искусству. Отчасти он прав: комбинациям слов я всегда предпочту изысканное сочетание звуков, чья краткость и емкость не сравнятся с творением самого тонкого мастера стиля. Причина, побудившая меня взяться за перо, показалась бы пустяковой моему верному летописцу; в лучшем случае он бы не смог меня понять.
Победив главного соперника, я столкнулся с задачей, перед которой моя логика была и остается бессильной. Искусный враг дорог не меньше, чем преданный друг; и те, и другие делают человека. Враг же, ставший другом, гораздо опаснее. Я всегда старался подавить в себе привязанность к событиям прошлого: поражение или триумф, — их цена ничтожна, случись они несвоевременно. Однако чем глубже я задумываюсь над событиями последних дней, тем меньше понимаю человека, в котором никогда не сомневался: себя. Все началось с восхищения проницательностью, окончилось же смятением чувств. Я не впервые искал то, чего не видел; но я впервые не знаю, что именно я нашел.
Фотографию легко заменить ей подобной. Мои слова, слишком сухие по случаю, любезно заменит поэт:
Свет мысли неземной лишь от нее исходит,
Она того, кто вдаль последует за ней,
Ко благу высшему на небеса возводит,
По правому пути, где нет людских страстей*.
Быть может, через некоторое время я вновь вернусь к моим записям и смогу беспристрастно изложить эту удивительную историю. Сегодня меня ждут Бетховен, дождливый вечер и лондонский туман.
ШХ
Примечания:
* Франческо Петрарка
Falcon in the Dive
Чищу и привожу в порядок посты "Мой фанфикшн". Цель его - собрать все недописанное и прочие ошметки, потому как среди них могут попасться интересные народу (например, меня спрашивали насчет ШХ), а я их и сама найти могу с трудом) Также сегодня выставлю обратно/подниму фики, которые я с какой-то радости перенесла на иной сайт, а здесь не оставила. В частности, 2 фика по Зорро, а еще по ТМ и ШХ. Пусть уж все будет под рукой и здесь)
Насчет несчастного "Мой фанфикшн-1". Я обязуюсь разместить в нем ссылки на все мои фики по рейху)) Это будет каторжный труд, но я справлюсь)
Насчет несчастного "Мой фанфикшн-1". Я обязуюсь разместить в нем ссылки на все мои фики по рейху)) Это будет каторжный труд, но я справлюсь)
Falcon in the Dive
К слову. Я, как последний необразованный человек, читаю книги после фильмов, вот и с АП случилось так же) Меня что повеселило - в АП-34 гражданин Шовлен имеет довольно характерный вид, который мне почему-то напоминает геббельсовский, судите сами:
По книге оказалось, что гражданин низкого роста - очевидно, с этим все серьезно, если он даже ниже главгероини (поправьте, если ошибаюсь, но не думаю, что средний женский рост был тогда больше 170). Смотрим выше и умиляемся ассоциации
По книге оказалось, что гражданин низкого роста - очевидно, с этим все серьезно, если он даже ниже главгероини (поправьте, если ошибаюсь, но не думаю, что средний женский рост был тогда больше 170). Смотрим выше и умиляемся ассоциации
Falcon in the Dive
Я вот у Viverra_Auceps случайно обнаружила всем известную песню Наутилуса "Скованные одной цепью". Оставляя в стороне ее идеологическую наргуженность - считаю, что не зря я ее нашла после того, как мне приснился месье французский полицай, и уж не зря голос мне показался весьма характерным для монсеньора Слита) У меня, конечно, планы на клипы некоторые лежат еще с 2007 года (!), но я запишу в них помимо клипа на АП и клип на эту песню (вторую ее часть) по Les Mis, ради чего я не побрезгую найти фильм с романтизированным Жавером, если имеется таковой) Если не имеется, подойдет любой фильм, где богатый с ним видеоряд. Кто знает такой, посоветуйте)
Даже название подходит - Отверженные/скованные))
Даже название подходит - Отверженные/скованные))
Falcon in the Dive
Мне сегодня приснился Жавер на хортицком мосту, поэтому считаю себя обязанной напасть на что-нибудь. И я нападу! Нападу на Поттера и его фэндом. Я в него пришла еще за полгода до второго фильма и была той еще поклонницей профессора и Люси, так что мне можно говорить. Изумляет, просто изумляет: как этот фэндом еще не надоел никому? Мегатонны фанфикшена и обсуждаловки каждый божий день - и это все с персонажами, которые, простите, уже пере****али друг друга во всех возможных вариациях и на всех языках мира! Я, конечно, понимаю, что вариант ГП *как бы* получше, чем ВК или, скажем, Нарния (1) - в этом случае мне бы пришлось торжественно выбросить модем, потому как такое бы я не вынесла (сказал бывший фонад Элронда). Но *как бы* вместо того, чтобы плодить фики на одну тему 10 лет, не интересней было бы попробовать и что-то другое?) Что, мало вокруг достойных книг и фильмов? Я не говорю "редких и никому не нужных", это мой личный отп, но я уже вроде как даже совершила над собой насилие и осилила все тома ОЭ, а здесь - тоже болото болотом, и кроме алвадика с Савиньяками никаких тебе Квентинов и Левиев, один вальдмеер на один и тот же сценарий) Неужто больше не выйдет такой книги, по которой будет нормальный, разнообразный и, главное, умный фэндом? Сумерки - это не мой вариант
___________
(1) вы знаете, как я к ним отношусь) ВК - слишком зануд... заумный для фэндома. Нарния - ... При этом, заметьте, я уважаю их авторов и их теоретические работы.
___________
(1) вы знаете, как я к ним отношусь) ВК - слишком зануд... заумный для фэндома. Нарния - ... При этом, заметьте, я уважаю их авторов и их теоретические работы.
Falcon in the Dive
Удивительные вещи происходят в мире. Стоило мне зайти на FFest, как я обнаружила, что кто-то - кто бы это мог быть? - оставил там заявку на следующий фик:
"The Scarlet Pimpernel" (Э. Орци). Маргерит Блейкни/Шовлен. "Даже если мне придется убить его".
Конечно, я не могла удержаться от искушения и не попробовать. Пришлось сидеть вот буквально до четырех, но заявка была выполнена, в духе и стиле оригинала, с трагишной, драматишной историей) Почитать результат - а, возможно, и откомментировать - можно здесь:
diary.ru/~ffest/p130838300.htm
"The Scarlet Pimpernel" (Э. Орци). Маргерит Блейкни/Шовлен. "Даже если мне придется убить его".
Конечно, я не могла удержаться от искушения и не попробовать. Пришлось сидеть вот буквально до четырех, но заявка была выполнена, в духе и стиле оригинала, с трагишной, драматишной историей) Почитать результат - а, возможно, и откомментировать - можно здесь:
diary.ru/~ffest/p130838300.htm
пятница, 22 октября 2010
21:00
Доступ к записи ограничен
Falcon in the Dive
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Falcon in the Dive
Беда, беда... Я теперь вроде как знакома почти со всем, что делалось по АП (за исключением сериала конца 90-стых, который смотреть не буду, и сиквела 37 г., та же фигня, хоть там и Мэйсон - был бы он Шовленом, смотрела бы, а так - зачем?) Так вот, о чем я. В фэндоме царит полный разброд и шатание касательно Шовлена! Каким боком соотнести 1,2,3,4 его интерпретации?) Как я уже говорила, для фанфикера нужно прежде всего - что? - знать внешность персонажа. Книжный гражданин мал ростом и светлоглаз (я представляю, что это было, если первый был ростом в 1-60, а сэр Перси - с Прайса). С Мэсси все это как-то, мягко говоря, не соотносится, хоть я и считаю, что если кто "лиса", так это он. То же касается любовной линии с леди Блейкни: в книге и фильме №1 она мне как-то слабо видится, а ведь от этих отношений зависит то, как я буду развивать этот образ! Но и без линии - как-то никак, где же брать гетный пейринг) Конечно: можно было бы взять МакКеллена и не забивать себе моск, так ведь Перси у меня однозначно Говард, да и сам гражданин там какой-то чересчур сурьезный, нет там этих смешных моментиков, милых и глупых) А мюзикл - его-то куда?) Там такое байроническое и влюбленное шовленище, что мама дорогая: по гильотинам скачет и летает соколом. А так как особой традиции в фэндоме нет - ну, есть насчет МакКеллена на ДА, но мы их в расчет не берем - то здесь уж сам себе сиди и думай) Чувствую, это будет такая каша из всего,что берегись)
Кстати, я пробовала читать на языке оригинала. Не пошлО) Я, конечно, могу оценить, что дама любит и знает французский, но мне все же легче, когда его поменьше - тем более, что имена-фамилии я без пол-литра никак не прочитаю. Поэтому будем познавать в переводе. Мне, собственно, было нужно аутентичное описание внешности гражданина.
Кстати, я пробовала читать на языке оригинала. Не пошлО) Я, конечно, могу оценить, что дама любит и знает французский, но мне все же легче, когда его поменьше - тем более, что имена-фамилии я без пол-литра никак не прочитаю. Поэтому будем познавать в переводе. Мне, собственно, было нужно аутентичное описание внешности гражданина.
Falcon in the Dive
*оне смотрят "Лауру"* А что, витает в воздухе уже давненько такая мысль, что интересно было бы поглядеть творческим взглядом на 30-е годы) Для рассказа про Мили и Нору я откопать ничего уже не успею (тем более, Шотландия, кто его знает, что тогда там творилось), но тема мне интересна, даром, что столько фильмов тех лет смотрю.
17:57
Доступ к записи ограничен
Falcon in the Dive
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Falcon in the Dive
Моя беда клипмейкера в двух вещах. Во-первых, я очень люблю ситуацию конкуренции двух мужчин за женщину, одна штука. С этим в моем муз-запасе проблема. Во-вторых, песни-то, по которым я делаю, известны в большинстве своем избранным и их выбор обсуловлен тайными знаниями, которые передаются от человека к человеку в рок-сообществе) Я бы и не прочь поделать клипы по русскоязычной музыке, только вот кроме песен из сов-фильмов я ее, можно сказать, совсем не знаю) А эти песни такие добрые, что мне их даже некуда применить)
Falcon in the Dive
Никогда не устанем делать много неоднозначных по качеству картинок) Клод, судья/архидьякон, первоначально этот человек был сэром Седриком, но в процессе несколько растерял с собою связи) Да, мне лень рисовать фон. Делалось под Falcon in the Dive, поэтому и вид такой суровый)
четверг, 21 октября 2010
23:18
Доступ к записи ограничен
Falcon in the Dive
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Falcon in the Dive
Кто-нибудь хочет мне еще что-нибудь предложить?)
Найдено у Инна ЛМ ) Я позволю себе утащить оттуда же и один мой старый-старый фэндом - как раз сегодня перечитывала свои фики по нему. Не знаю, что бы такое вспомнить. Возьму из предыдущей спрашивалки по фэндомам. Если вдруг кто захочет меня спросить по чему-то другому, то пожалуйста, спрашивайте, у меня совершенно однообразные вкусы)
1. первый персонаж, в которого я без ума влюбилась - здесь буду уточнять)
2. персонаж, в которого я никак не ожидала влюбиться до такой степени
3. персонаж, которого любят все, кроме меня
4. персонаж, которого я люблю, а остальные ненавидят
5. персонаж, с которым я пересплю хоть щас.
6. персонаж, на которого хочу быть похожей
7. персонаж, которого я готова прибить
8. пейринг, от которого мне сносит крышу
9. пейринг, который я ненавижу
10. пейринг малопопулярный, но доступный моему пониманию.
1. Третий рейх (опять же: это для меня не "фэндом", но тема, которой творчески интересуюсь; слово "влюбилась" заменяю на "творчески заинтересовал" )
читать дальше
2. Классический рок
читать дальше
3. "Отблески Этерны"
читать дальше
4. ШХ
читать дальше
5. "Зорро" (на примере диснеевского сериала)
читать дальше
6. ГП
читать дальше
7. "La Femme Nikita"
читать дальше
8. "Вавилон 5"
читать дальше
И на закуску - что-нибудь совсем страшное, пусть будет "Каренина" )
читать дальше
Найдено у Инна ЛМ ) Я позволю себе утащить оттуда же и один мой старый-старый фэндом - как раз сегодня перечитывала свои фики по нему. Не знаю, что бы такое вспомнить. Возьму из предыдущей спрашивалки по фэндомам. Если вдруг кто захочет меня спросить по чему-то другому, то пожалуйста, спрашивайте, у меня совершенно однообразные вкусы)
1. первый персонаж, в которого я без ума влюбилась - здесь буду уточнять)
2. персонаж, в которого я никак не ожидала влюбиться до такой степени
3. персонаж, которого любят все, кроме меня
4. персонаж, которого я люблю, а остальные ненавидят
5. персонаж, с которым я пересплю хоть щас.
6. персонаж, на которого хочу быть похожей
7. персонаж, которого я готова прибить
8. пейринг, от которого мне сносит крышу
9. пейринг, который я ненавижу
10. пейринг малопопулярный, но доступный моему пониманию.
1. Третий рейх (опять же: это для меня не "фэндом", но тема, которой творчески интересуюсь; слово "влюбилась" заменяю на "творчески заинтересовал" )
читать дальше
2. Классический рок
читать дальше
3. "Отблески Этерны"
читать дальше
4. ШХ
читать дальше
5. "Зорро" (на примере диснеевского сериала)
читать дальше
6. ГП
читать дальше
7. "La Femme Nikita"
читать дальше
8. "Вавилон 5"
читать дальше
И на закуску - что-нибудь совсем страшное, пусть будет "Каренина" )
читать дальше
Falcon in the Dive
Буду вводить тэги, потому как потом не найду) Значит, по "Ключам" у нас есть сообщество и поэтому рыть старые записи здесь я не буду, но все оно ищется по тэгу "Price". Что касается "Собора" и "Тома Брауна", для них будет общий тэг "сэр Седрик", помимо записей о самом сэре Седрике) Для "Карениной" я ввожу тэг "АК". Для "Отверженных" - "Les Mis". Для Первоцвета и всего сопутствующего - "Falcon in the dive".
Какие у меня еще есть тэги:
ШХ - Холмс
Адмиралтейство - Кальдмеер
Вы знаете, мой друг... - Дорак
I shot the sheriff - Робин Гуд
Капитаны, капитаны - Зорро, есть пара записей о Бладе
Rochefort et cardinal - Мушкетеры
Какие у меня еще есть тэги:
ШХ - Холмс
Адмиралтейство - Кальдмеер
Вы знаете, мой друг... - Дорак
I shot the sheriff - Робин Гуд
Капитаны, капитаны - Зорро, есть пара записей о Бладе
Rochefort et cardinal - Мушкетеры
Falcon in the Dive
Нравится ли вам новый дизайн этого блога? Пункт "хто это?" не хочется включать, поэтому я сразу скажу: если кто вдруг (??) читал Р. Барта "Миф сегодня", там сущность современного мифа раскрывается на примере французского солдата на фоне флага, или чего-то в этом духе. На этой же картинке, по аналогии, изображен гражданин Шовлен в исполнении Р. Мэсси, тоже на фоне флага, что как бы нам косвенно намекает на революционные события) Цветочек слева - это есть "алый первоцвет" (тм)
Вопрос: ?
| 1. Да, он лучше | 2 | (50%) | |
| 2. Нет, старый был лучше | 2 | (50%) | |
| Всего: | 4 | ||
Falcon in the Dive
Автор клипа: Not Now Marti (я)
По фильму: The Hunchback of Notre-Dame (1939)
На песню: The Doors - End of the Night
Персонажи: Фролло, Эсмеральда, Феб
Описание: Some are born to sweet delight, some are born to the endless night (c)
Рейтинг: PG
Жанр: драма, романтика
От автора: Это тот самый клип, о котором я говорила недавно) Склеила все, что было, в один куплет, чтобы не пропадать добру. Как я и говорила, главная проблема здесь в том, что партия Клода идеально соответствует духу песни, а вот весь остальной балаган - ничуть. От себя очень советую посмотреть на сэра Седрика хотя бы эти 30 секунд - у человека были совершенно прекрасные глаза, в которых горела затаенная страсть, или как там по книге)
Дисклеймер
По фильму: The Hunchback of Notre-Dame (1939)
На песню: The Doors - End of the Night
Персонажи: Фролло, Эсмеральда, Феб
Описание: Some are born to sweet delight, some are born to the endless night (c)
Рейтинг: PG
Жанр: драма, романтика
От автора: Это тот самый клип, о котором я говорила недавно) Склеила все, что было, в один куплет, чтобы не пропадать добру. Как я и говорила, главная проблема здесь в том, что партия Клода идеально соответствует духу песни, а вот весь остальной балаган - ничуть. От себя очень советую посмотреть на сэра Седрика хотя бы эти 30 секунд - у человека были совершенно прекрасные глаза, в которых горела затаенная страсть, или как там по книге)
Дисклеймер
Falcon in the Dive
От Free fencer:
Я говорю вам три вещи, которые вы, на мой взгляд, умеете делать, а в ответ вы даете у себя (или у меня, как хотите) комментарий об этих вещах, и заодно пишете три вещи, которых не умеете делать.
Мне досталось:
1) Писать про Прайса - о, это я умею и даже очень хорошо)) С самого рождения эта блогопомойка была задумана как место для сливания восторгов в адрес разнообразных мужчин, сейчас настал Винсента черед) Пишу о нем по-всякому: просто о нем, просто о фильмах, комментирую фотге, творю фики по "Ключам", творю фики не по "Ключам", творю про герра Вайсфедера, список продолжить)
2) Рисовать - ох... будь здесь в пч трушный художник, он бы сказал бы что-нибудь по этому поводу, но задатки у меня и правда есть, а в остальном я "великий комбинатор" ) Честно говоря, года два назад я рисовала, мягко говоря, жутко, но раз уж Марти поставил себе цель, он ее добьется. хотя бы и в таком виде) В общем, не могу сказать, что довольна результатом, но иногда получается довольно мило
3) Делать клипы - у меня богатый опыт снимания любительского кино, а уж клипы я в свое время умудрялась делать даже в страшной проге VirtualDub, так что мне ничего не страшно, разве что с программами жутко не везет)
4) раскладывать все по полочкам - это у меня с детства. Как сообщают родители, однажды я построила шеренгу из игрушек от стены одной комнаты до стены другой (через коридор), причем все они были высторены по росту и без ошибок. К классификациям подхожу с немецкой педантичностью: пока не отсмотрю все фильмы по "Карениной", не успокоюсь, пока не сравню всех Алексеев Санычей - тоже нет) Вот как раз сейчас могу похвастаться, что делаю мега-классификацию по подтексту в книгах про фрицев, оно уже занимает 15 листов, а классификаторов там штук 15-20 и все разные)
5) философски относиться к превратностям судьбы - у меня по жизни есть любимая фраза: "А что делать, жизнь такая". Как гадкий пессимист, я не верю во всякие глупости, мол, человек хозяин своей судьбы, потому как в случае кое-кого судьба - хозяин человека, а от рабства обстоятельств, невозможности что-либо изменить и обреченности заниматься делом, которое терпеть не могу, рождается Манрик, философ! Не скажу, что не расстраиваюсь, но умею быть самоироничной, это тоже неплохо)
6) писать отличный гет - хехе, спасибо)) Как я недавно писала в одной дискуссии, зашла я как-то раз на дневник, а там в эпиграфе грозное предупреждение: кто не любит слэш, пошли вон отсюда! фразу типа "я вообще-то не люблю слэш, но твой фик хороший!" воспринимаю как оскорбление! А я вот фразу "не люблю гет, но твой люблю" почему-то за комплимент считаю
7) ты умеешь отлично писать произведения в разнообразнейших жанрах, при при
этом так лихо закручивая сюжет, что ахнуть им не встать - хехе) Ну, может, так оно и есть) Пишу во всех жанрах, кроме того, который издадут)
8) увлекать своими интересами кого угодно вне зависимости от его изначальных склонностей - что-то "Ключами" пока прониклись не все "кто угодно", ну и ладно, я от них не отступлюсь))
9) отстаивать принципы демократии, прав человека и т.д. - хмм, не скажу, что я часто пишу о политике и идеологии, но я человек такой, свободолюбивый)
Что не умею:
- запоминать даты. Это настоящая "катастрофа на Волге" ) Вот поэтому не быть мне никогда трушным историком, но мне легче запомнить тридцать передвижений согласных, чем одну дату падения Римской империи)
- отдыхать. Вообще никак, спать разве только) Мне любое "на море" покажется концлагерем, я даже при отключении электричества умудряюсь найти свечку и рисовать)
- хмм... быть таким же обаятельным, привлекательным и самовлюбленным, как сэр Хардвик) Из-за чего людям приходится не любить меня, а мне - их.
Я говорю вам три вещи, которые вы, на мой взгляд, умеете делать, а в ответ вы даете у себя (или у меня, как хотите) комментарий об этих вещах, и заодно пишете три вещи, которых не умеете делать.
Мне досталось:
1) Писать про Прайса - о, это я умею и даже очень хорошо)) С самого рождения эта блогопомойка была задумана как место для сливания восторгов в адрес разнообразных мужчин, сейчас настал Винсента черед) Пишу о нем по-всякому: просто о нем, просто о фильмах, комментирую фотге, творю фики по "Ключам", творю фики не по "Ключам", творю про герра Вайсфедера, список продолжить)
2) Рисовать - ох... будь здесь в пч трушный художник, он бы сказал бы что-нибудь по этому поводу, но задатки у меня и правда есть, а в остальном я "великий комбинатор" ) Честно говоря, года два назад я рисовала, мягко говоря, жутко, но раз уж Марти поставил себе цель, он ее добьется. хотя бы и в таком виде) В общем, не могу сказать, что довольна результатом, но иногда получается довольно мило
3) Делать клипы - у меня богатый опыт снимания любительского кино, а уж клипы я в свое время умудрялась делать даже в страшной проге VirtualDub, так что мне ничего не страшно, разве что с программами жутко не везет)
4) раскладывать все по полочкам - это у меня с детства. Как сообщают родители, однажды я построила шеренгу из игрушек от стены одной комнаты до стены другой (через коридор), причем все они были высторены по росту и без ошибок. К классификациям подхожу с немецкой педантичностью: пока не отсмотрю все фильмы по "Карениной", не успокоюсь, пока не сравню всех Алексеев Санычей - тоже нет) Вот как раз сейчас могу похвастаться, что делаю мега-классификацию по подтексту в книгах про фрицев, оно уже занимает 15 листов, а классификаторов там штук 15-20 и все разные)
5) философски относиться к превратностям судьбы - у меня по жизни есть любимая фраза: "А что делать, жизнь такая". Как гадкий пессимист, я не верю во всякие глупости, мол, человек хозяин своей судьбы, потому как в случае кое-кого судьба - хозяин человека, а от рабства обстоятельств, невозможности что-либо изменить и обреченности заниматься делом, которое терпеть не могу, рождается Манрик, философ! Не скажу, что не расстраиваюсь, но умею быть самоироничной, это тоже неплохо)
6) писать отличный гет - хехе, спасибо)) Как я недавно писала в одной дискуссии, зашла я как-то раз на дневник, а там в эпиграфе грозное предупреждение: кто не любит слэш, пошли вон отсюда! фразу типа "я вообще-то не люблю слэш, но твой фик хороший!" воспринимаю как оскорбление! А я вот фразу "не люблю гет, но твой люблю" почему-то за комплимент считаю
7) ты умеешь отлично писать произведения в разнообразнейших жанрах, при при
этом так лихо закручивая сюжет, что ахнуть им не встать - хехе) Ну, может, так оно и есть) Пишу во всех жанрах, кроме того, который издадут)
8) увлекать своими интересами кого угодно вне зависимости от его изначальных склонностей - что-то "Ключами" пока прониклись не все "кто угодно", ну и ладно, я от них не отступлюсь))
9) отстаивать принципы демократии, прав человека и т.д. - хмм, не скажу, что я часто пишу о политике и идеологии, но я человек такой, свободолюбивый)
Что не умею:
- запоминать даты. Это настоящая "катастрофа на Волге" ) Вот поэтому не быть мне никогда трушным историком, но мне легче запомнить тридцать передвижений согласных, чем одну дату падения Римской империи)
- отдыхать. Вообще никак, спать разве только) Мне любое "на море" покажется концлагерем, я даже при отключении электричества умудряюсь найти свечку и рисовать)
- хмм... быть таким же обаятельным, привлекательным и самовлюбленным, как сэр Хардвик) Из-за чего людям приходится не любить меня, а мне - их.