Инициатива и наказуемость

Описание: 1865 год. Линкольн приглашает Гранта в театр.
Персонажи: президент Авраам Линкольн, генерал Улисс Грант
Рейтинг: G
Жанр: юмор
От автора: Вдохновлено фильмом «The Birth of a Nation» (1915)

- Нет, нет и нет! После обеда никакой амнистии! Все, убирайтесь!
Стенания страждущих были отрезаны от ушей президента громовым стуком двери.
- Черте что, - заключил Линкольн. - Жить спокойно не дают. Войну окончил, негров освободил, что им еще надо?! Хоть ты скажи, Улисс!
Генерал Грант, герой войны и нации, посиживал в глубоком кресле, меланхолично набивая трубку. Заслышав обращение Линкольна, он нехотя заерзал, забросил ногу на ногу и проворчал:
- Я почем знаю? Ты же у нас президент.
- Вот вечно ты остришь!
- Ну, а что мне еще делать. Кто окончил войну? Я об этом не просил...
Линкольн смерил его злостным взглядом. Грант пожал плечами и пустил в потолок стройное дымовое колечко.
- Что там с амнистией? - лениво протянул он.
- А?
- С амнистией, говорю. С амнистией.
- Что ты заладил?!
- Дружище, ты от оваций нации совсем уже оглох. Я говорю, поотпускал толпу народа, что теперь с этим делать предлагаешь?
- Это было необходимо для сплочения нации!
Грант тяжело вздохнул.
- А я, значит, на полях сражений ее разъединял, по-твоему?
- Не надо демагогии!
- Согласен. Бери ее себе.
Президент Линкольн вцепился в бородку и надменно присел на стул. С минуту в кабинете стояла блаженная тишина. Генерал покуривал. Президент полировал ладонью высокий, умудренный лоб.
- Ладно, все, хватит об этом, - внезапно заявил он. - У меня билеты, пошли в театр.
Мелкие глазки Гранта уставились на него из-под бровей. Линкольн нервно вцепился в цепочку от часов.
- Тебя при артобстреле ядром контузило?! В театр пошли, собирайся!
- Да, ну... - отмахнулся Грант, презрительно скривившись.
- Это еще что за новости?
Генерал повел плечами, намекая всем своим видом, что он пригрелся в кресле и никуда из него не уйдет.
- Почему? - затребовал Линкольн.
- Да не хочу я!
- Какой американец не любит высокое искусство!
- Мне руку поднять?
- Нет, это возмутительно! Зачем мне такие генералы! Свое образование ты совсем забросил!
- Да, кто бы говорил...
- Это... это намек какой-то вот только что сейчас был?
Генерал повертел трубку, раздумывая, как бы получше огрызнуться на эту реплику.
- Ой, я прошу тебя, Эб! - наконец, сдался он. - Не надо начинать! Уймись! Что я, по-твоему, вот сейчас вот мыться пойду, да, бриться, смокинг на себя натягивать? Кому оно интересно, тот пусть идет! Без меня проживет твое искусство!
- Так. Все. Я понял.
Президент Линкольн сурово поднялся из-за стола.
- И не надо! - вспылил он. - Без тебя пойду! С женой и Генри!
- Ну, я рад за тебя.
- Предатель!
- Старый нытик!
- Я пошел!
- Автографы мне принести не забудь!
Дверь хлопнула, оставив генерала в приятном и гордом одиночестве. Грант подналег на трубку, закуривая скандальную беседу.
- Вот был бы я президентом... - многозначительно заметил он.

@темы: Мемуары машинки "Torpedo"

---

***

Уже второй день как мучительно пытаюсь вспомнить, где и в каком контексте я слышала про Мэттью Арнольда. Готова спорить, что было это в достославном учебнике Аракина, а вот в какой теме и с какой радости, память уже не осиливает.
Кто знал, кто знал...

@музыка: ♫ Vanilla Fudge - Don't Stop Now

@темы: History of madness, Вавилонская библиотека, сэр Седрик, Рефлексия

---

***

Ну, что: могу порадовать, кто порадуется, тремя скриншотами из скромного явления господина Криспа в роли генерала У. Гранта. "Рождение нации", само собой)

@темы: Приказано играть, Crisp

---

Киношное

Tom Brown's Schooldays (1951). Еще один фильм из бессмертной серии, я как маньяк-смотритель одного и того же в миллионе вариантов не могла такое пропустить) Так что - готовимся к сравнениям. Прежде всего мне можно было даже и не проверять, чьего фильм производства: если ТБ-40 - это представитель типично голливудских фильмов "о школах" (тм) /Поттер, кстати, сюда в какой-то мере принадлежит/, то ТБ-51 - типично английский фильм, протяжный и подробный. Книгу я пока только начала читать, поэтому с ней не сравню, да и слишком много такое сравнение займет места. ТБ-51 подробно рассказывает историю именно Брауна (и его непростых отношений с Флэшменом и даже с Артуром). Флэшмен здесь, как я уже говорила, типичный представитель подрастающей растленной аристократИи, из которой когда-нибудь повырастают сэры Хьюго. Легендарная сцена драки меня, увы, не очень впечатлила: понимаю, что это не обязан быть красочный боксерский спарринг, но все же это кино) Разобрались с Флэши здесь после того, как Том и компания спасли его от утопления в реке) Юный Артур также появляется в этом фильме; собственно, показана даже история его болезни, чей хэппи-энд плавно вливается в "финальный матч". Неоспоримое достоинство картины - часть съемок проходила в реально существующей школе, она же Регби, так что виды и пейзажи я для фика сохранила в виде скриншотов) Актер-Браун молодец, мне он понравился. Был даже показан профессорский состав, я это оценила и применила) Мой персональный недостаток - фильм весьма налегает на религиозную тематику. Понимаю, что и 19-тый век, и директор, и автор книги, однако были и иные прецеденты в истории ее экранизаций)
Если в общем и в целом: фильм хороший, с идеей и со смыслом, но типично английский фильм - тут уж кто и как к ним относится.
***
А теперь мы плавно подбираемся к битве титанов) Не скрою: интересовал меня прежде всего директор! Здесь его роль исполняет м-р Роберт Ньютон. И сразу же бросается в глаза разительное отличие двух фильмов, которое в моем случае сыграло решающую роль. ТБ-40 - это история Тома Брауна и директора. ТБ-51 - это история Тома Брауна, в которой директор играет немаловажную роль, но это не история доктора Арнольда. В ТБ-40, за счет традиций Голливуда, четко протянут лейтмотив: директор пытается отучить детишек врать, а традиции ученической среды требуют, чтобы ученики не доносили. В ТБ-51 особой линии как таковой не проглядывается - здесь, скорее, делается упор на духовно-религиозном влиянии директора на Тома. Для меня ТБ-40 - прежде всего история г-на Арнольда, его войны за реформы, его тяжелых мучений и сомнений, в которых его поддерживает верная супруга. То, что ТБ-51 оканчивается хеппи-эндом, для меня прозвучало, как приговор этому фильму) Я честно написала в рецензии на ТБ-40, что в самом конце, когда директор находился в конце своей земной жизни, я рыдала при первом просмотре и очень ему сочувствовала - вот, досочувствовалась даже до фика) Стоит ли говорить, что это сэр Седрик и что при случае он может ох как отыграть? В этом-то и разница: в ТБ-40 истории обоих Томасов равномерно протянуты до самого финала, да и финал больше близится к книжному - печальный, но с надеждой.
Теперь что касается директорских характеров) Г-н доктор в ТБ-51 - это мировой души человек. Он принимает большое участие в духовном воспитании мальчишек, действуя по принципу "доброго папочки" /кстати, в фильме даже показана одна из его n дочерей/. Кричал он, по-моему, только раз и на Флэшмена. В целом, образ директора приобретает стойкие пасторские черты) Доктор Арнольд сэра Седрика... кто вдруг знаком с этим актером, я думаю, сразу же поймет, что здесь все серьезно хуже некуда xD Вы помните, каким он может быть манерным сучищем?) Вот-вот. Воли, властности и железной хватки доктора хватило бы на то, чтобы сжечь неугодных одним его фирменным косым взглядом. Доктор прохаживается по кабинету, постукивая линейкой (!) по ладони. Попасться к такому на порку - врагу не пожелаешь (а я уверена, порол он их очень усиленно). При сами-знаете-каком росте сэра Седрика впечатление он порой производит устрашающее - даже забывая о силе его голоса) В то же время директор - затейник: он даже тайком постреливает из рогатки) Очень подробно и трогательно отыграны его отношения с миссис Арнольд. Я уж не говорю о том, что когда сквозь его пафос проскальзывает отеческое отношение к Тому, то на контрасте это смотрится очень зрелищно. Я даже и не вспоминаю, как сэр Седрик отыграл болезнь директора так, что я смогла ее угадать со второй попытки)
Дабы завершить мой затянувшийся рассказ. Я голосую за ТБ-40, и не только из-за сэра Седрика. Фильм динамичен, с лейтмотивом, двуплановый, хорошо организованный. Вы знаете, где он лежит, а уж его размер в 300 метров как бы даже и намекает, что рекомендовано посмотреть)

ТБ-51/ТБ-40:

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, History of madness, сэр Седрик

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

***

Страдаю фигней, ищу фоты школы для фика. Вот, нашелся дом директора. Хорошо быть директором, что ни говори... Особенно таким, рыжеволосым.

@темы: Мемуары машинки "Torpedo", сэр Седрик

---

Так проще, не правда ли?

Описание: О дружбе.
Персонажи: Ансельм Мили, Френсис Чисхолм и др.
Рейтинг: PG-13
Жанр: трагикомедия
Прим. автора: По мотивам фильма "The Keys of the Kingdom" с Винсентом Прайсом и Грегори Пеком, а также по одноименному роману А. Кронина (так как фильм - АУ в отношении книги, то и фик тоже АУ).

 

(I)

- В Париже. Я был в Париже, - поведал каноник. Пальцы, странно изящные для его фигуры, погладили край тарелки.
- Фрэнки, - задушевно проговорил Мили. - Ты не можешь представить: какие там были устрицы!
Глаза Ансельма закатились. Существуй в дольном мире источник вечного блаженства, и каноник Мили мог бы похвастаться, что он его нашел. Подхватив салфетку, Ансельм бегло коснулся губ, заранее смаковавших, что он скажет после этого. Каноник чуть нахмурился, отчего между бровей протянулась манерная морщинка, сложил салфетку вдвое и доверительно сообщил:
- У меня чуть сердце не схватило, когда я их попробовал.
Рука Ансельма и правда лежала на сердце, придавая ему забавный вид.
- Фрэнки, это непередаваемо. Они сладкие.
- Сладкие, - послушно поддакнул Фрэнсис, не зная, что и говорить.
- А уж с белым вином...
Мили дышал глубоко и неровно, как бывает с поэтом, который прочел любовную оду лично предмету его страсти. Пальцы его теребили салфетку, заламывая уголок. Кивнув после своих же слов, Ансельм поглядел в тарелку, как художник смотрит на только что им смешанные краски. Отец Френсис Чисхолм следил за Мили, как неискушенный зритель следит за фокусником, пытаясь понять, как удался пройдохе его замысловатый трюк. По крайней мере, манипуляции с салфеткой очень на это походили.
- Чего ты не ешь? - улыбнулся каноник.
Френсис проглотил вопрос с жалкой улыбочкой. Он не коснулся мяса, боясь отведать его первым и обнаружить, что блюдо не удалось. Улыбка Мили прибавила сочувствия. Оглядев Френсиса, чьи щеки были худыми, а запястья и вовсе тощими, каноник протяжно вздохнул. Во вздохе вместилось столько укора, что пальцы Френсиса сами схватили вилку. Он знать не знал, умеет ли Мили есть по-здешнему, но на всякий случай сервировал стол европейскими приборами. Кусочек мяса дрогнул на вилке перед самыми глазами. Ансельм чуть поднял брови, ожидая, когда свершится чудо. Френсис нахмурился, словно боец перед атакой, и отправил кусочек в рот. Мясо было сочным и не жестким, соус - сладким, с остротой, и особенно ароматным. Подсобив истощавшему другу, Мили оставил церемонии и приступил к трапезе с удвоенной энергией.
- Сахар? - спросил он, распробовав соус.
- Да-да, сахар, - поспешил Френсис. - Соль, перец. Водка.
- Ах, водка... - протянул Мили, как будто его слова открыли перед каноником еще с десяток доселе скрытых вкусов.
От сердца Френсиса потихоньку отлегло. Весь час, пока тушилось мясо, он невзначай появлялся на кухне, пересекал ее, сцепив руки за спиной, заглядывал в посудину и задавал китайцу-повару вопросы один глупее другого. Китаец, чья улыбка становилась тем шире, чем больше он спрашивал, вряд ли смог бы понять причины его волнения. Будучи знаком с Мили с детских лет, Френсис знал не понаслышке, как страшен бывает каноник, если обед не угодит его вкусу. Вначале несносный обжора не подавал и виду, что что-то ему не нравится. Потом начинал покручивать ложкой что-нибудь длинное или возить по тарелке мелкое. Затем начиналось страшное. Когда Мили жаловался, от этого нельзя было спастись. Просьбы, возмущения и призывы на помощь всех небесных и прочих сил нисколько не трогали его сердце, пока рядом находилось ухо, способное его выслушать. Френсис не находил особой пользы в розгах, но порой ему так и хотелось выпороть Мили и всю его семью, взрастившую зануду.

(II)

Ансельм заглянул в тарелку с кашей с нескрываемым любопытством. По краям еще оставалось немного риса. В тот же момент тарелку подметил Джозеф и ловко потянулся к ней, чтобы отправить на помывку. Ансельм, возмущенный не на шутку, влепил ему по руке. Действия Мили носили предупредительный характер, но Джозеф, с которого сталось обидеться, надулся и поглядел на Френсиса с немым укором. Френсис тяжело выдохнул: одной ходячей беды ему было вполне достаточно, и помощник уплелся ни с чем.
- Негодник! - насупился Мили. На лице каноника проступило благородное возмущение - так обличали грехи человеческие в воскресной проповеди.
- Френсис, - заметил он немногим позже. Тон Мили посерьезнел, что не на шутку настораживало: Френсис, было, подумал, что автор оды устрицам нашел в еде какой-нибудь изъян. Губы Ансельма сжались, а веки чуть прикрыли ясные голубые очи. Френсис с трудом сглотнул мясо, которое вдруг показалось ему отвратительным. Каноник готовил речь, и святой отец был готов стерпеть любую пакость Джозефа, только бы остановить его. Мили накрыл пальцы Френсиса ладонью, тем самым выразив глубокое понимание всех его проблем. Понимание он обрел на дне винной бутылки, словоохотливость, похоже, в тех же краях. Руки Мили всегда были теплыми, касался он мягко и с добродушием, которое еще можно было бы вынести, не веди оно к пафосным нравоучениям. Ансельм приоткрыл рот, смерил Френсиса проникновенным взглядом и заявил:
- Френсис: мы будем гордиться тобой.
Святой отец начал жалеть о том, что так плотно покушал, после первой же фразы.
- Твой вклад в будущее торжество истинной веры, - продолжил Мили, потрепав его по руке, словно племянник престарелую тетушку, - сложно недооценить... то есть, переоценить. Я удивлен до глубины души, сколько душевного... хм-м... духовного мужества тебе потребовалось, дабы совладать с наглостью и невежеством, процветающими в этой стране, которой чужд просветительский свет... э-э... дух. Оглядываясь на твоих прихожан...
Во время импровизированной проведи весь облик Мили стал уныло-торжественным. Руку Френсису удалось спасти: он лихорадочно вцепился в вилку, делая вид, что продолжает трапезу. Джозеф, по счастью, удалился, так и не узнав, что думает каноник насчет «невежд» и «наглецов». Отчеканив еще фразу, Ансельм заметно нахмурился и поджал губы в знакомой Френсису манере. Это означало, что внимание Мили вновь поглотила еда. Каноник навис над тарелкой, поглаживая живот и настраиваясь на пищу. Глядя на Мили, Френсис вновь возблагодарил всех старателей китайской кухни.
- Ну, что же, - протянул Мили, трижды отполировав пальцы салфеткой. - Спасибо, Фрэнки...
- И тебе пожалуйста, - ответил Френсис, кисло ухмыльнувшись.
- ...с тобой я провел отличный вечер, - заявил каноник, отчего-то глядя в тарелку, а не на друга.
- Вы... позволите? - спросил Джозеф, картинно поклонившись.
- Да. Конечно, - смилостивился Мили. Теплоту его слов подстегнул бокал, выпитый если не залпом, то в три присеста. Каноник проводил китайца широкой, довольной улыбкой, взглянул на Френсиса и сыто прищурился.

(III)

- Отлично посидели, - заметил он, смяв салфетку и поднявшись из-за стола. Френсис был искренне уверен, что сделать он этого не сможет, но ни вино, ни обильная еда ничуть не обременили Мили. Каноник обхватил локоть и медленно выпрямил спину, отчего стал похож на полководца, обозревающего сражение. Улыбка по поводу ужина до сих пор отражалась в ямочке на его порозовевшей щечке. Смотреть на него было больно и отчего-то стыдно: Френсис живо вспомнил отца Тэррента, которому так подражал будущий каноник. Гроза всех студентов, Тэррент был воздержан, худощав и суров - не только к себе, но и к ближним. Ничего из этого воспитанник не впитал. Когда Френсис вновь взглянул на Мили, тот изучал бокал, на дне которого еще алели винные остатки.
- Потакаешь зову плоти? - с насмешкой протянул Френсис.
- А?
Каноник обернулся медленно и нехотя. В глазах его читалась бесстыдная сонливость, как будто спать во всем приходе он один хотел и имел право.
- Забудь, - отмахнулся Френсис, для собственного успокоения изогнув бровь.
Спровадив гостя ко сну, святой отец еще долго не ложился. Разбор дел, скопившихся к вечеру, решено было начать с бухгалтерской книги, которую он заводил и бросал столько же раз, сколько начинает свой «опус магнум» возомнивший себя Бальзаком аптекарь. Обложка книги вызывала тошноту, какую испытывает не выспавшийся человек под утро. Убрав бухгалтерию с глаз долой, Френсис устало набросал, сколько еще парт следует заказать для приходской школы, повертел перо и добавил приписку, что нужно купить гвоздей и починить половицу в спальне. Среди бумаг залежалось письмо, которое пришло еще утром, но суета вокруг мяса совсем выбила его из колеи. Письмо прибыло из пекинского посольства. Френсис поморщился в адрес печатей: официоз он недолюбливал, с приездом Мили - тем более. Британский атташе был удивительно краток и сух вопреки важности написанного. Френсис невесело усмехнулся, представив, что о пожаре в собственном доме он писал бы тем же слогом. Письмо предупреждало о «волнениях», случившихся в провинции, и настоятельно советовало всем иностранцам, миссионерам в особенности, быть предельно бдительными и по возможности выехать из опасных областей. Совет был сродни абсурдному: отец Френсис и не подумал бы оставить прихожан, да и слухи, наверняка, были преувеличены. Затолкав письмо в бумажную груду, Френсис потер переносицу и почувствовал, что засыпает. Он приглушил керосинку, прокрался в свою спальню мимо двери Ансельма и едва поборол желание упасть на постель в сутане и обуви.
***
Сон, приснившийся Френсису, был бессвязным и глупым. Он бы точно его забыл, если бы, проснувшись поздно, не припомнил, что у него гостит Мили. Именно Ансельм - точнее, давняя с ним история, - были предметом его сна. Френсис отчаянно растер глаза, спустил с кровати ноги и оставался в этом положении, пока не освежил в памяти всю цепь тех давних событий...
Это случилось в один летний день, скрашенный ясным небом и концом всех экзаменов. Дорога на станцию была оживлена, как всегда бывает к началу каникул. Студенты разъезжались и расходились, кто-то бодро шагал, размахивая саквояжем, кто-то навсегда покидал их обитель, всучив чемоданы извозчику. Вдали от суеты, в том месте, где река Стинчер уже не относилась к колледжу, был грубо сколоченный мостик, от которого шла полузабытая тропинка в деревню. Ей редко пользовались: мало кому хотелось взбираться на холмы, да и посетители колледжа обычно предпочитали парадный вход. Невдалеке от моста располагалась рощица - если говорить о ее размерах, но роща, если увидеть, какой деревья были высоты. Студенты изредка просачивались сквозь нее, если хотели навестить деревню, не встретив никого по дороге.
Под сенью молодого дуба расположились двое. Эти двое были парень и девушка, о чем говорили их спины - одна широкая, слегка ссутуленная, в неброском темно-коричневом пиджаке, вторая - гибкая и хрупкая, под легкомысленным платьицем. Они сидели, вытянув ноги и упираясь ладонями в густую траву, которой быть иссушенной солнцем не грозило. Их пальцы чуть касались друг друга. Молодой человек что-то неспешно рассказывал, порой наклоняя голову. Если у Френсиса еще могли быть сомнения насчет того, кто перед ним, их бы тут же развеяли льняного цвета кудряшки.

(IV)

Ансельм Мили рассказывал своей спутнице историю пленения папы римского Пия Наполеоном. В этой идиллии не было ничего странного. Голубоглазый, светловолосый и зажиточный студент не мог не навлекать на себя внимание девушек, пусть и сидел он в стенах колледжа, как и все мученики науки. Косвенно помогало и то, что рядом с ним слабый пол ощущал себя довольно-таки сильным, чем было грешно не воспользоваться.
- Как интересно, Мили, - пропела девчонка, сплетя их пальцы. - А что ты знаешь еще?
- Ну... - замялся Мили, неровно задышав. - Ну... я еще знаю про разные ордены... орден францисканцев, орден... иезуитов...
Окончить лекцию Ансельму было не суждено. Белобрысая птичка прильнула к его плечу и крепко обвила руками. В те времена миниатюрные дамочки могли себе это позволить: вязаный жилет, который Мили нацепил вопреки погоде, выпирал вперед еще довольно скромно, если учесть, что впоследствии стало с его фигурой. Крепко зажмурившись, Ансельм потянулся к девице своими пухлыми губами. Та прижала ладошки к его багровеющим щечкам и одарила страстным поцелуем.
- Боги, боги... - протянул Вилли Таллок. Студент-медик, скорый на язвительность, упер руки в бока и следил за Мили, словно папаша за сынком, который пустил в стекло футбольный мяч и не хочет признаться в этом. Узнав, что Френсис намерен провести первые дни каникул в Холиуэлле, Вилли свалился на его голову одним пасмурным утром. За время учебы Таллок ничуть не остепенился и, как водится, наскочил на друга, повиснув на его тощей шее с диким воплем радости. Едва Френсис отбился от его рук, как Вилли деловито сообщил, что снял комнату в деревне и намерен растормошить «святошу», который теперь уж точно шарахается от «баб и хорошего виски». На что Френсис угрюмо ответил, что его путают с Мили, после чего два друга громко расхохотались.
- Я всегда знал, - протянул Вилли, - что у него чайник вместо башки, но сегодня он что-то особенно скверно варит. Ты знаешь эту птичку?
Френсис угрюмо кивнул. Птичка из деревушки однажды пыталась и вокруг него свить гнездышко, но верность Норе не позволила ему наделать ничего постыдного. Последним парнем, с которым он видел Лилиан, был Стэнли из футбольной команды. Грубоватый вид и развязное поведение, которыми он был известен в округе, никак не вязались с ее нынешним избранником. Стэнли держали лишь потому, что он с командой всегда брали университетские кубки. Мили был прилежен и благочестив, пользуясь всеобщей любовью. Френсис прищурился, хотя в этом не было необходимости. Парочка целовалась, сходясь и расходясь до смеху судорожно.
- Фрэнки: прекращать это нужно! - картинно возмутился Таллок. - Скажем «нет» оболваниванию маскулинум со стороны коварных фемининум! Ну-ка, давай за мной...
Двойка «спасителей» прокралась к дубу и заняли позицию за деревом. Таллок полез в карман с видом махрового заговорщика. Секунду спустя на его ладони оказалась белая мышь. Студент-медик предъявил ее в первую же встречу с другом, заявив, что спас ее от химиков и собирается пристроить на корабль, когда они всей семьей поедут к морю. Френсис отнесся к этой чуши с пониманием, но сейчас бедное животное возбудило его интерес.
- Гляди, как надо, - сказал Вилли, присев на корточки. Таллок улучил момент, когда Ансельм и Лилиан были особенно заняты друг другом, и выпустил мышку из ладони. Мышь оказалась на удивление разумной: покрутившись на месте, она ринулась к Лилиан и взбежала по ее ноге - видимо, искала карман.
- А-а-а-й!! - завизжала девчонка.
Вилли схватился за дерево, давясь беззвучным смехом. Над ним навис Френсис, смеявшийся так тихо и неудержимо, что у него даже раскраснелось лицо. Ансельм не понимал ничуточки, тут же сделавшись несчастным. Пташка кричала и вопила так, словно ее резали. Вцепившись в спутника, она отпрянула от мыши и потащила ее за собой. Когда белый комок исчез из виду, Мили обнаружил себя лежащим на девчонке.

(V)

Таллок тихонько присвистнул. Френсис хлопнул себя по лбу. Ансельма нужно было спасать, но вмешаться в эту комедию он заставить себя не мог. Мили дышал, словно рыба из Стинчера, которую бросили на камни. Лилиан нервно улыбнулась. Что-то все же вернуло ей рассудительность, потому как расторопная пташка схватила его руку и прижала к своей груди.
- Эй!
Френсис вздрогнул. Голос явно не походил на Мили, которому было не до препираний. Еще один грубый оклик заставил Френсиса выглянуть из укрытия. К ним спешил парень в кепи и спортивной куртке. Френсис с тревогой узнал в нем Стэнли. Вид регбиста был угрожающим. Первым побуждением было выйти из укрытия, но Френсис словно прирос к земле, да и Вилли удерживал его за руку.
- Ну-ка, встань, дружок, - потребовал Стэнли. Он переносил вес тела с одной крепкой ноги на другую. Ансельм послушно поднялся, вслед за ним встала и Лилиан. Стэн был ниже Мили на полголовы, но будущий каноник не схватился и за это преимущество.
- Я сказал тебе ее не трогать! Говорил?!
Френсис взглянул на Лилиан, надеясь, что она вмешается. Девица отстранилась от спора, с улыбкой наблюдая сцепившихся парней. Вернее, сцепился только один из них: второй, умевший постоять за себя в любой ученой дискуссии, был не готов сражаться с глупостью, у которой, к тому же, имелись крепкие кулаки. Если уж Мили не знал, как поступить и что делать, он не знал это до самого конца.
Губы Френсиса сжались в тонкую линию. Он не мог спокойно смотреть, как наглость развязывает человеку руки. Не понять, что Мили ему не соперник, мог бы разве что полный осел, и Стэн это прекрасно видел. Он шагнул вперед, оказавшись с Ансельмом лицом к лицу. Мили машинально отступил - и в эту секунду Стэн нанес удар.
- Не надо, Фрэнки, стой! - процедил Таллок, едва удерживая друга. Френсис был вне себя от ярости. Он не видел, что его тащат, и не слышал чужих слов: перед глазами был Мили, лежавший на земле, и Стэн, примерявший, с какой стороны садануть ему по ребрам.
- Стой, кому сказал! Я сам с этим кретином поговорю!
Френсис сжал зубы и отступил. Поддаться просьбе Вили удалось с большим трудом, но коренастый Таллок в драке Френсису ничуть бы не уступил. Картинно закатав рукава, студент-медик двинулся на приступ. Стэн резко обернулся, когда крепкая рука легла ему на плечо.
- Эй, ты, дерьма кусок, - грозно отчеканил Вилли. - Быстро отошел от него.
Стэнли дернулся. Лицо его вдруг сделалось таким глупым, что не будь Френсис взбешен, он бы смеялся.
- Ты кто вообще такой? - запел регбист.
- Кто я такой? - спросил Вилли, кривляя Стэна. - Твоя мамаша с кем рога наставляла отцу, с бараном что ли? Да чтоб ты знал: я половине Тайнкасла свернул носы, а кто не слышал о Вилли Таллоке, тот после теплой встречи свои зубы по пальцам считал и скулил!..
Происходило невероятное: гроза округи пятился под напором Вилли, толкавшего его в плечо. Проорав что-то про «вшивую псину» и уж совсем неприличное про то, как эту «псину» ему следует ублажить, Таллок влепил ему крепкий боксерский хук. Стэнли упал, густой плевок из крови свесился с нижней губы, никак не желая падать на землю. В груди Френсиса шевельнулось ядовитое злорадство.
- Давай, Фрэнки, - окликнул его Таллок, кивнув на Мили. Опомнившись, Френсис подбежал к Ансельму и вместе они подняли его под руки. Мили держался за подбитый глаз и по-дурацки поднимал плечо, словно боясь, что его снова ударят. Френсису захотелось взвыть от гнева на регбиста-идиота. Подхватив горе-студента, он и Вилли повели его обратно в колледж. Девицы к тому времени пропал и след.

(VI)

По прибытии в Холиуэлл Френсис еще час прошатался по территории, полагая, что Ансельму нужно побыть одному. Когда он вернулся в их общую комнату, то обнаружил, что Мили свернулся на кровати, отвернувшись лицом к стене. Френсис долго молчал, раздумывая, с чего начать разговор, но так и не придумал ничего толкового.
- Эй, Мили, - тихо окликнул он, положив ладонь на плечо и осторожно встряхнув друга.
- Оставь меня в покое.
Вместо того, чтобы последовать совету, Френсис снова его встряхнул. На этот раз Мили удосужился обернуться. Как только они вернулись, Таллок уложил пострадавшего и всучил ему лед. Мили покорно держал его у глаза, но это вряд ли помогало: глаз Ансельма совсем заплыл, что ужасно не шло его холеному лицу. Движения Мили стали медленными и усталыми. Френсис почувствовал, как сопереживание чужому горю больно кольнуло его сердце. Вторым, что он почувствовал, был слабый запах дыма, явно витавший в комнате.
- Ты, что, курил? - спросил Френсис.
Мили трагично поджал губы. Голос Френсиса звучал возмущенно, но уж никак не удивленно. Зная Ансельма немногим дольше, чем преподаватели, он не разделял многих из их восторгов. Мили состряпал себе репутацию послушного и непогрешимого студента. Отчасти это было правдой: нарушить правила назло правилам он никак не мог. Когда он все же нарушал их, то ничуть не задумывался о том, что и вправду это делает. Он просто забывал о них, так же легко, как забывают слова родителей, когда друзья встречают тебя на полпути в школу и вместо занятий тянут на речку - ведь это не ты, а они виноваты.
Френсис разоблачил Ансельма в первой половине сессии. В один прекрасный вечер он дотемна бродил по территории. Ему вдруг стало интересно, что делает темнота с дорожками и закоулками, которые он видал только днем. Странное дело, но во мраке колледж растерял свою холодную суровость: он глядел на Френсиса теплыми огоньками окон, в окнах мелькали студенты, кто с тетрадью или книжкой, кто просто так, кто усевшись на подоконник. Ему вдруг показалось, что колледж похож на прихожанина, пришедшего на исповедь. Одежда, манеры, возраст - все это теряло значение, а важным была лишь душа, которую истинный священник должен и видеть, и чувствовать. Душа Холиуэлла в тот летний вечер была особенно прекрасна: она дышала сотнями надежд, билась сотнями сердец, говорила тысячами слов. Френсис застыл, наблюдая за зданием, как смотрит юный музыкант на сложные оркестровые партитуры. Тогда-то он и подметил Мили.
Ансельм забился в темный уголок. С одной стороны его прикрывала тень от дерева, сквозь ветви которого не проходил и свет луны. С другой защищали стены родного колледжа, в котором подобные излишества были нарушением сродни вопиющему. Прикладываясь к сигарете, он резко затягивался и кашлял, сначала в кулак, потом в локоть, чтобы приглушить звук. Френсиса охватило нездоровое веселье. Подобный кашель он слышал у Нэда в пабе, когда туда наведывались немолодые работяги. Их легкие, изношенные пылью заводов и куревом - кое-кто курил едва ли не с десяти, - отвечали таким же кашлем, когда их хозяева пытались осилить еще одну сигаретку. Мили не был курильщиком и стать им никак не мог. Вся его сущность была противна нервности и раздражительности - наконец, глубоким раздумьям о смысле жизни, которым предаются с сигаретой между пальцев.
В душе Френсис чувствовал, что это не его дело и если Ансельма словят, то правильно и поделом. Его даже рассмешила мысль о Мили, краснеющем перед Тэррентом, который с присущей ему гневностью распинает «надежду колледжа». Но, как это часто с ним бывало, желание помочь пересилило. Завидев, что к нему идут, Мили поперхнулся дымом и Френсису пришлось наподдать ему по спине и долго уверять, что он его не выдаст. На вопрос, с чего бы это он курит, Ансельм сделал худшее, что только мог: он начал жаловаться. Как оказалось, виной всему стали затяжные дожди, от которых его голова болела каждый вечер. Бедняга Мили никак не мог сосредоточиться перед философией - жутким экзаменом, во имя которого он чуть ли не ночевал в библиотеке. Мысль о провале довела его до срыва и кто-то посоветовал выкурить сигарету и не беспокоиться. Мили пошел на это с камнем на душе.

(VII)

Доказательства сегодняшнего преступления нашлись в жестяной коробке из-под карандашей «Фабер-Кастелль». Френсис мрачно оглядел окурки, вытряс их за окно, захлопнул крышку и обернулся к Мили.
- Ансельм, - строго сказал Френсис. - Ты должен прекратить эти глупости.
Мили печально взглянул на него. Френсис открыл рот, желая сказать еще что-нибудь, но так и не нашелся, как припугнуть его и не обидеть при этом. Он часто замечал больше, чем мог понять, и знал, что умеет додумать и придумать. Порой ему всерьез казалось, что степенность Мили там, где другие скакали через две ступеньки, его нелюбовь к долгим пешим прогулкам и настоящему спорту имеют веские причины. Спросить об этом прямо он не мог и не нашел ничего лучшего, чем потрепать Мили по плечу и тихо улыбнуться:
- Не раскисай.
Веки Ансельма дрогнули - вернее, одно веко. Он шевельнул губами, поморщился и сказал тихим голосом, словно ослабшим от простуды:
- Френсис, мне так плохо. Я пытаюсь найти утешение в смирении перед лицом этих... этих страшных испытаний. Пожалуйста, помолись за меня. Ты ведь мой друг!
Дружба с Ансельмом никогда не мешала Френсису сыграть с ним пусть незлобивую, но шутку. Мили опомнился лишь тогда, когда понял, что Френсис шепчет заупокойную молитву. Ансельм угрожающе шмыгнул носом и срывающимся голосом объявил, что грешно потешаться над святым. Френсис, было, подумал, что Мили говорит о себе, но потом все же решил, что упрек относился к молитве.
Под вечер, когда Френсис собирался вытащить друга на свежий воздух - пусть и за шиворот, Мили объявил, что у него разболелось сердце, и провалялся в постели еще целые сутки. Вид его был настолько скорбным, что нервы Френсиса не выдержали и утром он сбежал на рыбалку. Сидеть у реки до самой темноты было сомнительным удовольствием, но все же лучше, чем созерцать лик новоиспеченного мученика. На следующий день Мили прервал аскезу и стал готовиться к отбытию домой. При этом он успел попасться на глаза доброй половине преподавателей, которые, увидев его, сначала изумлялись, а потом принимались жалеть. Френсис чуть не оставил в коридоре весь съеденный им завтрак, когда узрел, как профессор-философ отечески треплет горе-студента по волосам.
***
Покачав головой, Френсис оделся и кое-как привел в порядок шевелюру. Дел в миссии было невпроворот, но гость стоял на первом месте. В скромном коридоре ему попался Джозеф, спавший и жевавший прямо на ходу. Отобрав у него тарелку, Френсис схватил помощничка за ухо и спровадил прочь. Святой отец нисколько не усомнился, что негодник позабыл о всякой молитве перед трапезой. Дверь в комнату Мили была по-прежнему закрыта, в чем Френсис не усомнился тоже. Яркий свет, бивший из окон, пристыдил его, напомнив, что преподобная мать Мария-Вероника на ногах уже не первый час и не разбудила его только затем, чтобы лишний раз попрекнуть. Отношения с местным «Ватиканом» из сестер, живших так же замкнуто и имевших такой же важный вид, у него пока не складывались, хоть Френсис и питал смутную надежду, что все может измениться, посиди они вместе с сестрами и каноником за одним столом. Мили славился тем, что прекрасно сходился с людьми, но Френсис боялся, как бы суровая мать-настоятельница не уличила Ансельма в каком-нибудь его пустяковом пороке - например, в утренней лени.
Стук в дверь - сначала тихий, потом настойчивый - не принес результата. Замков на дверях отродясь не было и Френсис вошел без лишних церемоний. Монсеньор спал. Не устыдившись ни яркого солнца, ни позднего времени, он подложил кулак под бледно-розовую щеку и предавался сну с довольной - а, может, и сытой - улыбочкой. Вопреки жаре и духоте, Мили был в прекрасно выглаженной пижаме. Он свернулся на боку, пижама чуть перекрутилась и маленькие белые пуговки смешно натянули ткань. Френсис тихо покачал головой. Картина была умилительной, но дальше так продолжаться не могло.

(VIII)

Одеяло было сорвано с каноника. Френсис даже застыл с досады, вертя в руках добычу: Мили просыпаться и не думал. Поджав плечо, он перевернулся на спину и задышал, глубоко и медленно. Френсис потер лоб, подкрался к кровати и что-то беззвучно проговорил. Решив, что так и надо сделать, он склонился к уху Ансельма и заговорщически шепнул:
- Завтрак готов.
Волшебные слова не подвели. Глаза Мили приоткрылись - сначала один, потом второй, залипший от крепкого сна. В каждом движении, неловком спросонья, сквозило мягкое довольство собой. Ансельм любил себя таким, каким он был, и умел принять себя, как должное. Сладко потянувшись, он уложил ладонь на грудь и бегло постучал по ней двумя пальцами.
- Поздно уже, - заметил Френсис, едва сбив с языка едкое «соня».
- Поздно. Поздно... - повторил Мили. - Френсис, который же час?
- Одиннадцать так точно.
- Одиннадцать...
Кивнув своим же мыслям, каноник спустил ноги на пол и ловко поддел туфлю. Френсис отошел вовремя: поднявшись, Мили сладко потянулся и раскинул руки в стороны, насколько хватало их длины. Лоб Френсиса наморщился. Не случись этого - и чувства излились бы в усмешку, не совсем уместную в присутствии каноника. Холеный, располневший Ансельм, занятый утренней зарядкой, смотрелся дико среди сурового быта миссии, которую поддерживал тяжкий, порой и каторжный труд. Улыбка Мили сияла на сытом лице, отдавая лукавинкой.
- Ну, что же! - воскликнул он с энтузиазмом, хлопнув в ладоши и потерев их. - Встретим новый день свершениями, достойными высокого сана и не менее высоких побуждений! За дело, Фрэнки!
Обувшись в туфли, Мили широким шагом вышел в коридор. О каких именно свершениях говорил каноник, Френсис так и не понял, зато не преминул заметить, что Ансельм отправился на кухню.
Когда святой отец присоединился к гостю, Мили уже заканчивал тарелку. Есть с ним вместе было невозможно: Френсису становилось дурно от одной только мысли, что в человека может это все вмещаться. Ансельм умудрялся орудовать ложкой и салфеткой, попутно листая газету не первой свежести, которую он купил еще в цивилизованном мире. Пока Френсис с унынием вертел две китайских палочки, кухню почтила своим присутствием Мария-Вероника.
- А... препо... добная... мать... - протянул Мили, так и не вынув ложку изо рта.
Мария-Вероника глядела на каноника в пижаме. На строгом немецком лице читалось удивление, если не сказать больше. Монсеньор, презревший формальности, поднялся из-за стола, стряхнул хлебные крошки и обменялся теплым рукопожатием с гостьей кухни.
- Какое прекрасное утро! - заявил Мили, усадив ее мягким движением рук. - Знаете, у нас в Шотландии нечасто встретишь такое небо. Зато у нас, как бы сказать... почище! Когда я направлялся к вам по ужасной, размытой дороге, то был счастлив, что путешествую не в моей новой сутане! Меня, как вы, наверное, слышали, недавно рукоположили в каноники...
Мария-Вероника не успевала оглядываться, чтобы следить и за словами Мили, и за его хождением по кухне, но так и не подметила, откуда в его руках взялась винная бутылка. Френсис готов был верить, что каноник притащил с собой не менее чем двухнедельный запас. Ловко наполнив бокалы, Ансельм протянул один Марии-Веронике и мягко парировал возражения.
- За встречу трех прекрасных людей! - заявил он, окатив их лукавым взглядом. Не успел Френсис взять бокал за ножку, как Ансельм приложился к своему, словно студент к библиотечной книге. Брови Мили патетически дрожали. Поставив бокал, он неловко задел тарелку и ложка со звоном свалилась на стол. Каноник втащил ее обратно и украдкой улыбнулся. Молочно-белые щеки тронул первый несмелый румянец.

(IX)

Лицо преподобной матери приняло забавный вид, напоминая карту, на которую как раз наносят неизведанные земли. Если Френсис и собирался наладить мир с Марией-Вероникой, эти планы пришлось отложить: на Мили она смотрела едва ли с меньшей неприязнью, чем впервые на Чисхолма.
- Когда я был... с инспекцией... в Японии... - проговорил Ансельм, наспех заканчивая завтрак, - мы там видели... сады... чудные, просто чудные!.. Не только деревья... но и камни... подумать только: высаживать булыжники...
Последние слова были заедены задиристым смешком. Мария-Вероника сцепила пальцы, и Френсис остро почувствовал грозу.
- У вас, должно быть, есть замечательный сад, - протянул Мили, зачем-то подмигнув Френсису. - Я был бы чрезвычайно вам обязан, если бы вы... О, простите мой богемный вид! Желание действовать зародилось во мне раньше побуждения одеваться!
Преподобная мать кивнула, не зная, что и говорить. Френсис едва не съежился, почувствовав, что Мария-Вероника впервые смотрит на него с просьбой о помощи, а не с желанием поставить на место. Мили улыбался мягкой, обаятельной улыбочкой.
- Конечно, - поспешил на помощь Френсис, - у нас есть сад и он весьма... недурен. Я позову садовника, вы с пользой проведете время.
- Благодарю.
Каноник окончил трапезу, о чем говорила тарелка, вычищенная на зависть Джозефу.
- Но сначала я бы очень хотел заглянуть в ваш малый храм знания, - заметил Мили заговорщическим тоном. - В обитель просвещенного китайского юношества!
Френсис едва удержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Если Мария-Вероника вынесет инспекцию школы, он был вполне готов поверить в любые чудеса, на которые был так падок Мили. Каноник отправился за сутаной, не забыв отпустить преподобной матери очередной слащавый комплимент. Как только они остались одни в кухне, Мария-Вероника с необычным жаром набросилась на Френсиса:
- Святой отец, скажите, - чуть не выпалила она, - этот ваш... друг... он всегда ведет себя подобным образом или...?
- О, он всегда был общительным, - бросил Френсис, не зная, оправдывать Ансельма или же дать волю чувствам.
- Понимаю...
Тон Марии-Вероники неумолимо мрачнел.
- Вы ведь учились с ним?
- О да. Мы жили в одной комнате.
Преподобная мать впервые взглянула на Френсиса с подобием пусть слабого, но сопереживания.
***
- Так вот он каков, - заметил Мили, сложив руки и разглядывая здание. - Этот корабль, что принесет наших маленьких послушников к берегам новой, цивилизованной жизни...
- Да, это школа, - сказала Мария-Вероника, бросив на монсеньора косой взгляд.
- Замечательно... строители на славу потрудились... я обязательно упомяну об их трудолюбии в отчете!
- Да, прошу вас, сделайте это.
Язвительность в ее тоне объяснялась тем, что святой отец принимал в строительстве не самое последнее участие. Об этом Мария-Вероника, конечно же, позабыла вспомнить. Каноник обозревал школу, чуть склонив голову набок. Просвещенное спокойствие, достойное буддийского монаха, она списала на выпивку.
- Не будем же тянуть с осмотром, - улыбнулся Мили. Мягкие пальцы коснулись локтя Марии-Вероники с намерением проводить ее через грядку. Преподобная мать сверкнула глазами, но канонику удалось поддержать ее с такой учтивостью, что она ему это позволила, решив, что нет ничего дурного в хороших манерах, о которых Френсис имел представление весьма скудное. Распахнув дверь перед Марией-Вероникой, Мили галантно пропустил ее, чем заслужил пусть слабую, но улыбку.


Продолжение следует...

запись создана: 27.07.2010 в 15:09

@темы: Мемуары машинки "Torpedo"

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

***

Печально, когда "успевайте жить" превращается в "успейте дожить".

@темы: Афоризмы Л. Манрика

---

***

Героическим (!!) усилием поднявшись в 6, она не без успеха участвует в своем первом аукционе)

@музыка: ♫ Peter Gabriel - Sledgehammer

@темы: Рефлексия

---

***

О да... Я тут правдами и неправдами добыла себе ТБ-51, вот, потихоньку смотрю. Директор в нем приближается в аудитории примерно с таким намеком, как Франкенштейн-Кушинг к конспиративному жилищу или Генри Джерод к человеческому материалу на темной улице. Играет его мистер Роберт Ньютон. Вот, благодаря мне его даже можно увидеть)



А Флэшмен здесь прямо такой сэр Хьюго) шутка) В старом фильме он был попроще, в этом - ну, прямо вам юный будущий игрок, дуэлянт и растлитель девиц)

@темы: Очевидное-загадочное, Приказано играть, сэр Седрик

---

РОковое

Так, так, так, еще один привет из ноосферы) Молчал, молчал один рок-форум, а тут прислал мне спам-рекламу, мол, выходит новая книга о Led Zeppelin. Называется она очень пафосно, "Огненный блюз" (хотя должна, по идее, зваться "Огненный блюз, потащенный группой у никому не известных блюзменов" xD ) Что ли, намек?) Мне намекают на покупку книги?))

@темы: It's only rock'n'roll, Очевидное-загадочное, History of madness, Вавилонская библиотека, Диалектика тавтологии

---

***

Я не даю никакой гарантии, что это он, а не его дед/отец/младший брат, но если это он - разве книга не чудесна?

@темы: Since I've been loving you, History of madness, Вавилонская библиотека, сэр Седрик

---

***

И снова бедный, бедный Томас Арнольд) Он же директор. Никак не устану иллюстрировать свой фик) Передо мной стояла задача изобразить его в период тяжелых душевных переживаний - почему-то это у меня хорошо выходит на рисунках) Фик не очень добрый, если что) Говорить о том, что сэр Седрик, думаю, уже банально)

@темы: Illustrated

---

***

Жизнь - борьба для тех, кто ищет борьбы.

@темы: Афоризмы Л. Манрика

---

***

Ну, все, это катастрофа. На ибее появилась вещь, которая, мягко говоря, повергла меня в мучительные сомнения по поводу покупки фото с Прайсом. Зачем, зачем я пошла туда именно сейчас?.. В природе существует такая вещь, как автобиография сэра Седрика. Я еще со времен увлечений роком предпочитаю биографии любимцев обходить десятой канавой и почти никогда не читаю их (а вот чтобы не пугаться и не разочаровываться). Откровенно говоря, что там насочинял сэр Седрик, меня весьма мало волнует ("Сэр Хардвик: Как я имел голливудских девах и бухал с Б. Шоу"?) Но... но-но-но. Я маньячный коллекционер редких и нередких фотографий. Книга иллюстрирована. Уж не знаю, будет ли их там больше 3-5 штук (и будут ли среди них кадры, достойные внимания), но там просто обязаны быть его детско-юношеские фото. Они искушают меня со страшной силой: в сети нет ни одного, а мне как писателю и немного художнику они всегда и весьма необходимы.
Посмотрела я на книгу, значит. Ради смеха заглянула в условия доставки. И тут - империя наносит ответный удар. Книга стоит столько же, сколько и фото. Первое издание, 1961 год. С доставкой в Украину.
Что делать, что делать? Фото или книга? Прайс или Седрик? За что мне эти муки??

@темы: History of madness, Вавилонская библиотека, Я обвиняю, Price, сэр Седрик, Рефлексия

---

Матчасть

В кои-то веки выставлю что-нибудь полезное в дневник) От прошлого фика у меня осталась некоторая матчасть по Англии и по 30-тым. Ничего обще-обзорного, только та конкретика, которая пригодилась мне при описании.

1. Георгианская архитектура.

Целью было выяснить планировку элитного дома этого направления. Не скажу, что удалось - на планы они жадничают, но кое-что полезное все же есть.


Regent Terrace, элитные дома в Эдинбурге.
То же, современный интерьер.
То же, еще.
План дома "террасой", 1720 г.
И еще планы
Очень много фотографий георгианской архитектуры Лондона. И внешне, и изнутри.
Книга по георгианской архитектуре. Жаль, что только ее часть.
Кое-что про архитектуру Глазго.
О житии в домах "террасой"
Краткий конспект по георгианской архитектуре


2. Ньюкасл.


Старые фотокарточки и фотографии города. Если не ошибаюсь, 1930 г. вып.
18 тысяч разнообразных фото города.
Центральный вокзал в 1884 г.
Современные фото вокзала.
Пресловутые вокзальные часы
Когда происходит рассвет и закат в разное время года)


3. Сантехника 30-х гг. (арт деко)


Арт-деко освещение для ванных комнат
О ванной комнате в стиле 30-х, форум.


4. Монеты Британии.


Соверены от 1817 г. и поныне


5. Автомобили 30-тых


Автомобили 1932 г. вып.
Книга о классических машинах
Автомобили в фильмах
Классические автомобили, фото
Довоенные автомобили, фото


Есть еще штук 20 по связанной с фиком травматологии, но, думаю, это будет излишним)

@музыка: ♫ The Doors - Alabama Song

@темы: 1930s

---

***

Комедия, да и только) В процессе усиленного рисования директора с грифелем случилась беда: поперечный перелом xD Баланс был нарушен, дальнейшее рисование - затруднено. Но, что вы думаете, я буду ждать завтра, ехать и покупать новый грифель? Ничего подобного! С помощью лейкопластыря и скотча было произведено сращение! Теперь грифель снова готов к труду. Правда, он стал немного кривоват, но тут уж ничего не поделаешь, в условиях бесплатной медицины он не мог рассчитывать на большее!
Наверное, если вы (вдруг?) знаете, что случилось с директором и на какую тему рисунок, то ситуация выглядит абсурдной вдвойне))

@темы: Illustrated, History of madness, сэр Седрик, Рефлексия

---

Под самым флагштоком

Фэндом: "The Keys of the Kingdom"
Описание: Крах карьеры монсеньора.
Персонажи: монсеньор Слит, мисс Хейдс, епископ Мили и пр.
Рейтинг: PG
Жанр: драма с элементами иронии и детектива; АУ
От автора: Эта вещь задумывалась "для внутреннего пользования", но в ней вдруг проступил детективный сюжет, после чего было решено писать не зарисовку, а целый фик. Мисс Хейдс - мой авторский персонаж, с которым Слит познакомился в другом, детективном фике. Сноски и переводы проясняются в конце.

***
"This junction is at the east end of the Central Station.
The lines on the left carry the main North Trains, also the electric coast service.
Those to the right cross the High Level Bridge". *

- Слит!
Стук по дереву, глухой и частый.
- Слит, мать твою! - возмущался женский голос. - Открывай, иначе я выломаю эту чертову дверь!
- Убирайтесь прочь.
- Я что-то слышу? Милый Слит, ты потрудился мне ответить? Так потрудись впустить меня! У тебя соседи еще похуже твоей персоны и, между прочим, обругали меня уже трижды!
- Я сказал, убирайтесь! К черту! Ко всем чертям!
Тишина.
- Слит, послушай, - тот же голос, но тихий, чуть сдавленный. - Впусти меня. Ты знаешь, я не умею умолять и хныкать. Но мне очень нужно поговорить с тобой. Пожалуйста, открой.
Ей не ответили.
***
Тайнкасл погружался в вязкие, душные сумерки. Дома, парки, улицы - все пропахло предвкушением грозы. Свинцовое безмолвие нарушил резкий, легкомысленный гудок. Кто-то выкрикнул женское имя и снова просигналил. Хлопнули ставни, зазвучал смех, глотая скрипучие звуки патефона. Хлопнули другие ставни, ворчливый голос вмешался в их болтовню. Чей-то окурок промелькнул угасшей искрой, приземлившись на чопорный газон. Шаги на лестнице, бой каблучков, гул мотора, бросок в ночь, глоток душной, горячей жизни...
Шум беспокойной парочки, умчавшей на черном авто, заглушил слабое поскрипывание. Оно повторилось снова и снова, пока не щелкнул язычок замка. Тихие шаги казались звонкими вопреки их осторожности - виной тому были тонкие каблуки.
- Ты только не дергайся, это не воры, это я.
Тишина.
- Хочешь молчать - молчи себе. Я включаю свет.
Новый щелчок, на сей раз выключателя. Мисс Хейдс сощурилась, оглядев незнакомую ей квартиру. Взгляд ее остановился на диване, прямо за которым темнело приоткрытое окно.
- Боже мой... - шепнула она, быть может, впервые за много лет.
- Какого... дьявола...
- Слит, господи, что ты с собой сделал?
Тот, к кому она обращалась, даже не взглянул в ее сторону. Всё: плотная рубашка, теплое одеяло, чей край одиноко лежал на полу, даже спутанные волосы, - было растрепанным и смятым, как бывает с человеком, уснувшим, не сняв костюма. Поверх бесконечных складок, застегнутых и расстегнутых пуговиц лежала тонкая, нервная рука.
- Да что с тобой? - спросила мисс Хейдс, чувствуя, что любая фраза будет лучше гадкой тишины.
- Мне холодно, - бросил он. Тонкие ноздри раздувались и сжимались, грудь поднималась и тут же опускалась, словно на нее вдруг наседала чья-то невидимая ладонь.
- Шутишь! - выдохнула она, схватив его руку и прижав ее к щеке. - Да ты горишь весь! Слит, да что с тобой?
- Глоток душной, горячей жизни, - проговорил он, облизав сухие губы.
- Что?
- Там, - указал он куда-то вверх, едва владея рукой.
- A Sip of Sultry Life? - догадалась мисс Хейдс. - Песня?
- Я, кажется, сказал вам убираться к черту.
Холодность его тона никак не вязалась с горящими глазами и пленкой пота на бледном лбу.
- Да что с тобой такое? Тебе ли черта поминать?
- Мне можно.
- Почему?
- Я больше не священник.
- Как?.. - только и смогла проговорить она.
- Вы, что, газеты не читаете?
- Прости... я... я уезжала, меня не было в городе... Мне сказала подруга. Сказала, с тобой что-то случилось.
Слит не ответил, но мисс Хейдс не укрылось, что дышать он стал ровнее, да и глаза немного потухли.
- Послушай, ты себя сжаришь живьем, - сказала она, взявшись за край одеяла.
- Прекратите!
Эта просьба-крик испугала ее до смерти. Мисс Хейдс откинулась на спинку стула. В ее глазах блеснули слезы. Она отвернулась, закрыв лицо. Губы Слита дернулись, но он ничего не сказал.
- Думаешь, ты этого стоишь? - бросила она, не отрывая от лица ладоней. - Да я ни по одному мужику в жизни не плакала. И по тебе не буду. Не буду!
- Хорошо. Хорошо... я...
- Не вздумай извиняться, иначе я тебя своими руками удушу!
- Я только хотел...
- Давай, можешь строить из себя жертву, сколько тебе угодно! Бедный-несчастный Слит! Думает, как у него карьера накрылась медным тазом, так ведь мир должен остановиться и скорбеть по этом поводу! Да что ты знаешь об этом? Сидишь здесь, в шикарных апартаментах, и рыдаешь в подушку! А знаешь, каково это, быть без гроша и есть постную кашу, ночевать на квартире у подруг, оббивать пороги старых ублюдков, которым только твои ножки да все прочее интересны?! Дорогой, ты предпоследний в этом мире, кому позволено ныть о своей жизни, вот что я тебе скажу!
Она умолкла, разозлившись и на себя, и на него. Слит ничего ей не ответил. Приподнявшись на локтях, он слегка покачал головой, чтобы прийти в себя, схватился за спинку дивана и неловко подтянулся. Одеяло сползло с него бесформенным комом, оказавшись на паркете. Больше не обращая внимания на мисс Хейдс, Слит обхватил правую ногу под колено и медленно спустил ее с дивана.
- Постой. Что случилось?
- Я попал в аварию.
- Когда?
- Двадцать седьмого июня.
В голосе Слита не звучало ничего, кроме холодного безразличия.
- Не пугай меня так. Пожалуйста. Скажи, что с тобой все хорошо.
- Я похож на очень здорового человека?!
- Не смей вставать и расскажи толком, что случилось.
- Все написано в газете.
Мисс Хейдс проследила за жестом его руки. Газетный листок был прибит к стене двумя кнопками.
- Слит, ты сумасшедший, - бросила она.
Сорвав листок и расправив его перед глазами, мисс Хейдс просмотрела убористые строчки.
- Ты разбил епископский «Делаж»*. Неудивительно, что тебя отлучили. Был бы мой, я бы тебя сожгла, к тому же.
Слит, вернувшийся к подушке и одеялу, был неподвижен и молчалив. Обозрев его суровый профиль, мисс Хейдс вздохнула и снова взялась за чтение.
- Слушай, - сказала она, вдруг оставив язвительный тон. - А откуда у твоего епископа «Делаж»?
- Не знаю!
- А кто знает?
- Никто! Это представительские расходы, их ведет лично епископ!
- Все ясно.
Снова зашуршал старый газетный листок.
- Так. Так... - произнесла мисс Хейдс, нервно забросив ногу на ногу. - Значит, ты ехал... на большой скорости... не справился с управлением... влетел на повороте в фонарь, машину развернуло...
Она остановилась и потерла переносицу.
- Нет, если без шуток - ты чертов счастливчик, Слит.
Машина с фотографии выглядела зловеще. Вмятый бок, разорванная дверца - казалось, ее перегнули пополам. Мисс Хейдс украдкой взглянула на Слита. Он поймал ее взгляд и резко отвернулся.
- А теперь скажи мне, почему этот полицай настучал репортеру, что от тебя на версту несло выпивкой?
- Там же написано, - ответил он, едва шевеля губами.
- Что написано? Что ты пьяным сел за руль? Это какой-то бред, я не верю. Кто угодно, только не ты. Тебя допрашивали?
- Да.
- И ты им отвечал? С разбитой головой? И после всех этих «переломов» и «ушибов», пока ты лежал в больнице и, возможно, умирал... епископ Мили посмел тебя выставить?
- Посмел.
Мисс Хейдс смяла газету и швырнула ее на пол.
- Да я завтра же явлюсь к нему и сломаю нос! Пусть меня за это хоть предадут анафеме! Плевать! Я все равно ни во что не верю! Какая же сволочь, а!
- Оставьте его в покое.
- Почему это?
- Просто так.
- Хорошо. Я погорячилась, прости. Мили не виноват. Кто виноват?
Слит не ответил.
- Ладно. Ладно! - заявила мисс Хейдс, всплеснув руками в театральной обреченности. - Тебя пороть надо было, Слит. С пристрастием. Чтобы вырос скромный парень, а не самовлюбленная вредина! Лежи, я заварю тебе чаю.
- Какого еще...
- А что ты думал? Думал, я тебя брошу с температурой и всякой дурью в голове? Еще чего, мой милый!
Мисс Хейдс властно распахнула дверь в соседнюю комнату.
- Кровать, одна штука, - заключила она. - Вот был бы ты здоров, я бы тебя точно на диван изжила. Впрочем, я поступлю умнее и посчитаю это за намек.
Запрокинув голову, Слит тихонько застонал - достаточно тихо, чтобы его не слышала мисс Хейдс, чье любопытство привело ее на балкон.
- Слит, Слит... - вздохнула его гостья, глядя на пятна фонарей, чей мягкий свет терял свое очарование, падая холодными бликами на крыши автомобилей. - Жить в доме с видом на полгорода - на что еще тут можно жаловаться?..
***
Неровный изгиб лестницы упирался в нижний этаж, оставив немного места между последней ступенькой и узким холлом. Ладонь Слита легла на тонкий поручень, обхватив его немного крепче, чем следовало бы.
- Тебе помочь? - спросила мисс Хейдс, энергично надкусив яблоко.
- Нет! - отрезал Слит.
- Дружище, что такого в том, чтобы признаться, что тебе трудно?
Взгляд ее собеседника метался от стены к стене, едва успевая сверкать гневными молниями.
- Благодарю, я сам.
Спустив ногу на первую ступеньку, Слит осторожно перенес на нее вес. Лицо его, и так небогатое красками, приобрело здоровую бледность призрака. Все это претворялось в жизнь с таким беспомощным упрямством, что мисс Хейдс не могла не заметить:
- Милый, поверь мне: будь ты каким-нибудь Джеком ростом за шесть футов и с бицепсами, как камень, я была бы с тобой очень кроткой! Смотрела бы в глаза, улыбалась и строила овечку! А такую мелочь, как ты, я и слушать не собираюсь! Держись!
Исполнив угрозу, мисс Хейдс решительно взяла его под руку. Рука тут же напряглась, словно по ней ползла змея или гадкое насекомое. Покачав головой, мисс Хейдс помогла Слиту спуститься по лестнице и одолеть несколько ступенек, что соединяли крыльцо с тротуаром, вымощенным каменными плитками.
- Хоть прохладнее стало, - заметила мисс Хейдс. - Ты, милый, у меня не отвертишься от прогулок в нормальное время суток! Хватит прятаться в потемках! В воскресенье, как я в час тридцать твои гардины распахнула, ты смотрел на меня, как умирающий! Спать до двух часов - что за дурацкая привычка?
Слит выслушивал ее тирады с нервной, обреченной злостью. Не обращая никакого внимания на его постную физию, мисс Хейдс выхватила тонкую дамскую сигарету, чиркнула спичкой и затянулась. Напротив входа стоял новенький «Шевроле» - приземистый, черный, захлопнутый на все двери и замки, словно полицейский экипаж. Рядом с ним неспешно прохаживался парень, которого особенно занимало окно третьего этажа, где горел свет.
- Пошли отсюда, - заключила мисс Хейдс. - Внизу есть скверик, там и посидим. Дойдешь?
На лице Слита дернулся мускул.
- Значит, дойдешь, - решила за него мисс Хейдс.
Вместе они спустились до поворота, где тихая улочка, вымощенная камнем, вливалась в шоссе. Дом, оставленный ими, был почти не виден за густыми кронами деревьев - только светились высокие окна. Чем дольше длилось их пешее путешествие, тем больших усилий стоило Слиту идти в ногу со своей спутницей.
- Послушай, дружище, - пригрозила мисс Хейдс. - Если ты что-то там запустил-недолечил, я тебя вот этими руками обратно на койку уложу!
Кулачок мисс Хейдс красноречиво вознесся к носу Слита.
- Ничего страшного, - огрызнулся он.
- Так пойдем, чего стоишь?
Сменив заботу на беспечность, мисс Хейдс ускорила свой шаг. Слит потер лоб с бессильным возмущением. Мерный стук каблучков вынудил его капитулировать. Выхватив трость, которую он нес под рукой, Слит кое-как поравнялся с мисс Хейдс. Та увлекла его в сторону деревянной скамейки, над которой навис сиреневый куст.
- Прошу! - заявила она.
Не сказав ей ни слова, Слит присел на самый край. От мисс Хейдс не укрылся его маневр. Вынув трость из его рук, она пристроила ее подальше, чтобы убрать из виду. Слит выпрямил больную ногу, искоса поглядывая на колено.
- Ну, как? - усмехнулась мисс Хейдс. - Лучше чем сидеть в унылой и затхлой комнате? Ладно, прости: лежать на шикарном диване в гостиной, из которой виден весь Тайнкасл! Будь ты не клириком, а холостяком, такая квартирка недолго бы пустовала без дамочки в халате, коктейлей и пластинок...
Слит, сидевший так, каким она привыкла его видеть - неподвижно, с ровной до боли спиной, - вдруг подался назад, запрокинул голову и прикоснулся пальцами к виску.
- Что я такого сказала? - удивилась мисс Хейдс.
- Ничего.
- Слушай, да ты как скорбное изваяние. Что, до сих пор болит? Сколько времени прошло! Ладно, черт с вами всеми. Жди, я поймаю такси и отправлю тебя домой.
Слит взглянул на нее из-под тяжелых век. Мисс Хейдс едва успела привстать, когда словила его взгляд и вновь опустилась на скамью. Глаза Слита казались влажными и неспокойными.
- Не нужно, я в порядке.
- Вижу я, как «в порядке»... Ладно уж: хочешь сидеть - сиди. И выслушай, что я скажу, тебе полезно. Значит, так: меня не обманет твоя дешевая газетенка. Я встречалась с этим журналюгой два месяца и прекрасно знаю, какой он бывает кретин. Дальше по пунктам. Во-первых, не смей говорить мне, что у тебя не было ключей от «Делажа» или что ты их спер. Даже моя соображалка мне неустанно шепчет: ключи у тебя были, и все епископские тачки ты водил, и не раз. Пункт второй: плохим водителем ты быть не можешь, потому что не потерпел бы. Пункт третий, он же гранд-финал: я на неделе свиделась в одном местечке с Чарли - ты его знаешь, все его знают, он патрульный. Сказал он мне вот что: в тот день, когда все случилось, шел дождь, дороги везде размыло в пух и грязь. Потом дождь прекратился, но грязь не успела засохнуть. Вот после поворота машину твою... вернее, епископа... честно носило по полосам. На улице, что идет до поворота, тоже. А вот на предыдущей - там тебя видели из окна - следы ровные, как с урока геометрии. Ты мне скажи: как может человек, который пьян...
- Я не желаю это обсуждать!
- Ох, беда с тобой... Все-все, молчу!
В пустынном сквере воцарилась тишина. Редкий шум машин не затрагивал ни Слита, чьи скромные плечи вздымались от злости, ни мисс Хейдс, которая смотрела в никуда. По дорожке прошагала стайка школьников, ведомая двумя мальчишками, которые бойко затягивались сигаретами. Подметив, что леди и джентльмену с лавочки плевать на их смелый маневр, юнцы остановились невдалеке и стали нарочито громко просить друг у друга спички. Когда и это не помогло, самый смелый из юных проказников прокрался поближе к скамейке.
- Привет голубкам! - хихикнула шпана.
- Уйди отсюда!
Мальчишка бросился прочь, залившись веселым смехом.
- Видишь? - подмигнула мисс Хейдс. - Нас считают парой.
- Не вижу в этом ничего смешного!
- А мне смешно! Тебе ведь можно теперь.
- Нет!
- Почему?
- Отлучение от церкви никак не влияет на...
Слит резко поджал губы.
- ...на другие обеты! - заключил он*.
- Слушай, как у вас все сложно! Нет, чтобы дать человеку пожить...
Легкомысленно вздохнув, мисс Хейдс прильнула к его плечу. Слит едва не привстал, но мисс Хейдс мягко вернула его на место и коснулась груди ладонью.
- Ты хоть знаешь какие-нибудь анекдоты, а? - спросила она, картинно хлопнув глазками. - Повесели даму хоть чем-нибудь!
Слит потер веко.
- Приходит английский джентльмен в новый публичный дом...
Мисс Хейдс закашлялась, сделав протестующий жест.
- Слит, милый мой, я умоляю: только не этот анекдот!
- Чем вам не нравится?
- Ты это сделал случайно или специально?
- Специально, - ответил Слит, чуть скривив губы.
- О боги! - театрально воскликнула мисс Хейдс. - Свершилось! Монсеньор озвучил шутку! Шампанского мне, шампанского! Кстати, друг мой: когда ты бросишь эту пафосную вежливость?
- Что тут такого?
- Ладно. Понятно. Мы женоненавистники и со слабым полом исключительно на «вы»*. Имя хоть можно твое узнать? Что за «H. Sleeth» было в газете?
- Не ваше дело!
- Милый Слит, с тобой не соскучишься! Ну, кто ты там - Генри? Гарри? Говард?
Рука Слита невольно дернулась.
- Ты от злости весь белый! Признавайся, как тебя звать!
- Так же, как и Нельсона!
- Я не смеюсь, - заявила мисс Хейдс. - Все хорошо, я молчу, я не смеюсь...
Слит зажмурился.
- Слушай, твои родители были совсем полоумными? - спросила мисс Хейдс.
- Да!
- Ох... беда с тобой, мой друг Горацио...
- Не надо называть меня по имени!..
- Слит, дорогой мой... ты знаешь, что у тебя комплексов больше, чем денег у папы римского? Я уже устала их считать!
- Послушайте...
- Нет, это ты меня послушай, милый. Ты можешь стоить из себя хоть статую командора, но я тебя вижу насквозь. То, что у тебя рост никакой да имя в честь славного адмирала - это еще пол твоей беды. Я тебе скажу, в чем вторая половина. Ты вечно строишь из себя кого-то. Пока я не пришла, ты лежал и страдал себе, как любой нормальный человек. Как только мисс Хейдс явилась, в нас проснулась гордость! Мы строим из себя стоика и стоически огрызаемся! Хоть раз, я прошу тебя, скажи все, как есть!
- Хорошо.
Мисс Хейдс едва не вздрогнула от неожиданности.
- Вы знаете, что я очень мало ем? - спросил Слит.
- Как красиво выразился! Что ты себя моришь голодом, мне известно.
- Как вы считаете, много ли я при этом пью?
- Это намек какой-то? Прости, не понимаю.
- У меня хроническая мигрень. Я не пью даже кофе.
- Значит... ты ничего не пил перед тем, как сесть за руль?
- Мне делать больше было нечего?!
- Да что с тобой?!
Слит резко зажмурился, прижав ладонь ко лбу.
- Простите, - проговорил он шепотом. - Я не хотел...
- Да прекрати ты! Лучше расскажи все толком! Кто в таком случае придумал всю эту чушь?
- Никто. Мне задавали вопросы, я был со всем согласен.
- Почему?
- Потому что я помнил все от и до. В противном случае...
Слит криво усмехнулся.
- ...в противном случае я уже месяц как был бы епископом.
Мисс Хейдс покосилась на него, но лицо Слита было не выразительней мрамора.
- Больше ты ничего не скажешь, - подытожила она.
- Не скажу.
Некоторое время они сидели молча. Шум листвы вторил дыханию ветра, тяжелому и судорожному. Мисс Хейдс очнулась лишь тогда, когда случайная капля упала ей на нос.
- Прекрасно, - вздохнула она. - Считай, мы уже промокли до нитки.
***
Слова мисс Хейдс оказались пророческими. Улица тянулась вдоль склона холма: едва грянул ливень, как потоки воды тут же устремились вниз, на шоссе. К тому времени, когда одинокая парочка добралась до первого дома, бурный водный поток отделял их от тротуара. Мисс Хейдс ловко перескочила через речушку, Слит промочил ноги по самую щиколотку.
- Это все ты виноват, - заявила мисс Хейдс, когда Слит поравнялся с ней. Рубашка налипла на его спину, делая еще тоньше и без того худую фигуру.
- Вместо того, - продолжила она, - чтобы взять даму на руки и заняться ее спасением от луж, ты всем своим видом намекаешь, что это должна сделать я! Интересно, смогла бы я тебя поднять... ты вроде совсем легкий... слушай, как ты вообще меня терпишь?
- Я терпел кое-что и похуже.
- Епископа? Представляю...
Свет фонарей ложился на брусчатку, словно неряшливый росчерк кистью. Их шаги, неспешные вопреки дождю, были единственным звуком, рожденным человеком, - все остальные были творением природы. Повинуясь чувству, которое она сама понимала не до конца, мисс Хейдс прильнула щекой к мокрому плечу Слита.
- А знаешь, - вдруг сказала она, - ты ведь единственный мужчина, которому я могу прямо в глаза смотреть.
- Почему?
- Мы с тобой одного роста.
- Очень мило.
- Хорошо еще, черт меня возьми, что не одного характера...
Дверь дома захлопнулась за их спинами, оставив на память о ливне мокрые следы и не менее мокрую одежду.
- Ты не замерз? - спросила мисс Хейдс, энергично приглаживая волосы.
- Нисколько.
- Тогда душ за мной. Знаешь, я бы с радостью выпила с тобой при свечах за наше спасение от непогоды... но ты не пьешь, и это наносит большой моральный ущерб твоей даме. Я знаю, ты не откажешься его возместить.
- Как? - вздохнул Слит.
- Ты ведь поможешь, если я случайно забуду взять в ванную полотенце?
Слит закашлялся.
- Да успокойся, это шутка! Шучу я так, можно было и привыкнуть!
Мисс Хейдс отправилась по комнатам, собирая сухие вещи и сняв некоторые из мокрых. Слит опустился в кресло, закрыл глаза ладонями и просидел без движения до той роковой секунды, когда женский голос окрикнул его с наихудшей стороны - из ванной.
- Слит!.. - взывала мисс Хейдс. - Ты меня слышишь, а?..
Слит дернулся и неловко повел ногой. Резкая боль прошила его колено, словно игла. Закрыв глаза, он согнулся так сильно, что его лоб едва не встретился с подлокотником.
- В чем дело?.. - выдавил из себя Слит.
- Ты услышал! Хорошо. Теперь сделай глубокий вдох. Сделал? Отлично. Я и правда забыла полотенце.
Ей не ответили. Мисс Хейдс не могла видеть Слита сквозь закрытую дверь ванной, но поежилась, представив, как побелело - а может, и позеленело - его лицо.
- Слушай, Слит... - взмолилась она. - Я не специально, поверь мне как секретарь секретарю! Просто возьми полотенце, постучись и просунь его в щелку!
Звук шагов показался ей зловещим, да и затих очень не вовремя. Вздохнув, мисс Хейдс поглядела на черную плитку - единственную среди белых на стенах душевой. Мысли ее остались загадкой, однако можно предположить, что она подметила нечто общее между плиткой и бывшим клириком.
В дверь постучали с выдержанной сухостью. Мисс Хейдс спешно пересекла холодный пол, остановившись на коврике у двери и предупредив:
- Так, все, я открываю.
На пороге ванной комнаты стоял Слит с полотенцем - закрыв глаза ладонью, словно гипотетическое зрелище грозило обратить его в камень.
- Слушай, я не могу взять его, там паук.
- Какой еще паук?.. - взмолился Слит.
- Сам посмотри, какой! Ты не боишься их?!
- Возьмите его немедленно!
- Нет! Стой! Не приближайся! Смотри, он сейчас к тебе на руку заползет!
В панических тирадах мисс Хейдс не было ни слова выдумки. Паук, что вызвал в ней столько отвращения, переползал со складки на складку, теребя толстыми ножками. Слит напрягся от ног и до самой шеи. В ванной витало предчувствие катастрофы.
- Пожалуйста, сбрось и раздави его, - шепнула мисс Хейдс, забыв обо всем на свете кроме проклятого насекомого. Необычное предложение стало последней каплей, размягчившей волю Слита. В ту же секунду ладонь слетела с его глаз, перед которыми предстала обнаженная мисс Хейдс.
- А-ай!..
Прежде чем мисс Хейдс успела осознать, что делает, в лицо Слита полетела мыльная губка. Полотенце рухнуло на пол, теряя паучка. Слит отшатнулся, столкнувшись с дверью. Лицо его, в потеках мыльной воды, приобретало густой оттенок красного, который был вызван то ли яростью, то ли черт знает чем еще. Не найдя ни подходящих слов, ни должного выхода из положения, мисс Хейдс весьма кисло улыбнулась, заметив:
- Надеюсь, это у тебя не в первый раз?..
***
- Эй, Слит...
- Что еще вам надо?
Мисс Хейдс, смиренно ждавшая, пока он выйдет из душа, чуть пожала плечами. Слит нервно пригладил мокрые волосы.
- Слушай, я тебя не сильно шокировала?
- Чем?.. - взмолился Слит.
- Мне откуда знать? Может, ты вообще не видел женскую анатомию. Я не потрясла основы твоего мировоззрения?
С губ Слита сорвался тяжелый вздох.
- Я не только ее видел, - сухо намекнул он.
- А я-то думала, ты ни разу и ни с кем. Прости, я не в обиду, просто ты так не любишь женщин, что представить тебя с оной... Тебе, кстати, когда-нибудь говорили, что у тебя красивые глаза?
Слит посмотрел на нее исподлобья.
- Очень красивые, - подтвердила мисс Хейдс. - Знаешь, я вообще-то темноглазых не люблю. С тех пор, как работала на одного археолога - у него в коллегах одни арабы да турки, и пялились они на меня, как на Клеопатру Цезарь... Но тебе очень идет.
- На что вы вообще намекаете?
- Когда же ты бросишь свою привычку выискивать везде тайный намек?! Думаешь, женщина такая, что бросается на все, что движется, и тащит к себе в постель? А говорю я всю ту же чушь, какую обычно несут девицы. Я не доктор наук и не философ, как у нас тут некоторые...
- Вы любите меня? - внезапно спросил он.
- Я... - запнулась мисс Хейдс.
Слова изменили ей. Маска мрачной суровости покинула лицо Слита: он смотрел на нее с дрожью во взгляде, в не прозвучавшем голосе, все черты его лица вдруг побледнели и отдалились.
- Я... - повторила она, не находя точки опоры. - Я бы никогда... ты... ты ведь сам... Послушай, ты мне друг... нет, больше чем друг, но любить... Пойми: тебя нельзя любить, ты не такой, ты для чего-то большего, чем наши мирские глупости... ах, снова все не то! Не слушай меня!
- Вы думаете, я никогда не любил? - спросил он, чуть улыбнувшись.
- Сам говорил, что никого не любишь...
- «Не люблю» и «не любил» - разные вещи, - сказал он без капли привычного яда. - Я не простил предательства, я никого не прощаю, не прощал и не буду. Не после того, как мне смеялись в лицо при людях, а после плевали в душу наедине. Это грех, это слабость, я каждый день боролся с этим, но ни вера, ни церковь, ничего... я не смог... не изменился...
Пальцы Слита сдавили ее плечи. Мисс Хейдс оцепенела, перестав его понимать. Развернув ее к себе, Слит чуть ослабил руки - и вдруг коснулся лбом ее плеча, обмяк - и тут же сжался, словно испуганный ребенок.
- Меня никогда не спрашивали, что я хочу, - шепнул он, говоря все быстрее. - Я был должен, должен всегда и всем - быть лучше, поступать умнее, думать о будущем... Я старался, я все делал, чтобы никого не подвести, а на меня смотрели то как на младенца, то как на вещь, то как на дрянь, которой место на коленях в углу! Может... может, я даже мечтал о чем-то, видел себя... другим... но об этом никто не спрашивал, никто, никогда не давал мне выбрать! Я терпеть не мог все эти вечные гримерки, цветы, зеркала, она могла днями не замечать меня и при этом сдувать пылинки с очередного пьяного поклонника! А, может, и с отца! Какой-нибудь провинциальный актеришка, который читал Шекспира!
- Господи, Слит... - шепнула мисс Хейдс, обняв его так крепко, как только позволяли ее ослабшие руки. Он отстранился от нее и запрокинул голову, смотря в потолок невидящим взглядом.
- В юности я влюбился, - тихо продолжил Слит. - Она была гораздо старше... актриса... я часто видел ее в тех компаниях, где бывала мать. Кажется, она была наполовину немкой - простые, резковатые черты и очень яркие серые глаза... Я совсем потерял от нее голову. Я не видел, не замечал, как она смеется надо мной... как разносит всем такое, что я бы постыдился даже сказать вслух... Ей было забавно, что в нее влюбился юнец, она и не думала обо мне иначе, а для меня она была всем... всем. Я надоел ей довольно быстро - как только на горизонте появился режиссер из Королевского театра*. Она даже не удосужилась мне об этом сообщить, просто села в его машину и уехала. Я...
Слит перевел дыхание и улыбнулся - очень неубедительно.
- ...помню, как я шел рядом с их машиной, держался за дверцу и что-то говорил ей, пока этот тип не вылез и не разбил мне нос. Я никогда не умел драться, я всегда был... слабаком... а когда пришел домой, никто и не заметил, что у меня вся рубашка в крови. Да если бы меня внесли туда вперед ногами, мать бы отвлеклась, сказала: «Ах, неужели?» - и забыла через пять минут... Со мной что-то случилось - наверное, я сходил с ума. Я не мог заснуть, едва я ложился, как мне не хватало воздуха, было очень трудно дышать. Я просыпался утром, в пять, в шесть, и не мог заставить себя думать, мне было страшно, что однажды я проснусь и не вспомню, кто я... А потом... потом я взял и сбежал.
- Куда?
- В лоно церкви. В католический колледж.
Опустив глаза, Слит обнаружил, что мисс Хейдс держала его руку все время, пока он рассказывал. Он мягко обхватил ее пальцы и погладил их.
- Прости, что лезу не в свое дело, - грустно добавила мисс Хейдс, - но мне показалось, что все твое окружение было далековато от католичества. Почему церковь, а не какая-нибудь Сорбонна?
- Мне посоветовал один священник.
- И ты его послушал? Вот просто так?
- Он...
Слит покачал головой, не сказав многое из того, что собирался.
- Он остановился рядом со мной, перегнулся через поручни, посмотрел вниз, потом на меня, улыбнулся и сказал: «Какая сегодня замечательная погода! Вы никогда не рыбачили на Стинчере летним вечером? Если спуститься к реке от колледжа, можно найти местечко с прекрасным клевом!» И пошел дальше. И забыл обо мне через минуту. А меня поразило то, как он был спокоен. Просто невозмутим. И это в то время, когда я сходил с ума и не видел другого выхода...
Слит резко зажмурился.
- Откуда я мог знать, что он всегда спокоен, когда плотно поест?! - вдруг выпалил он.
Мисс Хейдс хотела усмехнуться, но у нее не хватило духу.
- Остальное вы знаете. Я думал, что можно разом все решить. Уйти от жизни, забыть о прошлом. А иногда мне кажется... что стало еще хуже.
Слит поджал губы, немного промолчал и добавил сухим тоном:
- Уж точно хуже, если сегодня я не высплюсь.
- Тебе так проще? - улыбнулась мисс Хейдс.
- Проще?
Слит повел бровью с прежним высокомерием.
- Мне давно не шестнадцать, - заявил он.
- Мне тоже. Не забудь прикрыть окно и ногу повыше положи.
- Обязательно.
- Только, Слит...
Он обернулся.
- Прошу тебя, не делай глупостей. Я знаю, ты можешь. Но не делай.
***
Арка вокзальной крыши тянулась скелетом из железных ребер, крепившихся к легкому позвоночнику из стекла. Викторианские часы, простые в своей монотонной строгости, указывали на скорое прибытие пассажирского состава «5:20». В городе едва рассвело, на станции все еще горели лампы, чей желтоватый свет сверкал на окнах вагонов, словно фальшивое солнце, заключенное под мрачный купол центрального вокзала. Пассажиров, зевающих и сонных, было столь мало, что редкий человек, бредущий по платформе, обращал внимание на тонкую фигурку на одной из скамеек. Джентльмен, обойденный вниманием, сидел на удивление прямо для раннего времени суток, когда первым желанием всякого было откинуться на спинку и сладко вытянуть ноги. Одет он был в безупречный темно-коричневый костюм. Нежно-белые ладони лежали поверх трости. Лицо его было до того неподвижным, что издали он мог показаться еще одним изваянием Добсона* - холодным и бесстрастным, словно старые часы.
Слит сощурился, снова проверив время. До прибытия поезда оставалось несколько минут. На перроне тем временем появилась делегация, чье прибытие вызвало здоровый шепот между всеми, кто еще не уснул. Шествие возглавлял епископ Ансельм Мили. Место во главе шеренги могло достаться ему не только по сану, но и по праву представительной фигуры. Очень высокий - ощутимо за шесть футов, он умел носить черную сутану с таким шиком, что перед этой броской элегантностью меркли все недостатки его плотной фигуры, а пояс из лилового шелка*, что охватывал далеко не изящную талию, смотрелся на ней, как украшение. Ступая широким шагом, епископ выглядел свежо и глядел на вагоны с тем любопытством, с каким мальчишка обозревает свой первый игрушечный поезд. Время от времени он надкусывал сэндвич. Чуть позади него семенил беспокойный молодой человек, которому был вверен портфель с бумагами. Рядом с секретарем шагал каноник Лори, помятый, заспанный, тихо проклинающий епископа и весь белый свет.
- Монсеньор епископ!
Мили вытянулся и дружелюбно помахал рукой. Лицо его, моложавое для своих лет, сделалось задушевно милым при виде старичка, как раз покинувшего вагон первого класса. Суховатый и сутулый, епископ Арль обладал внушительным носом и густыми седыми бровями, однако вопреки внешней суровости радостно приветствовал коллегу.
- С добрым утром! - возвестил Мили на безупречном французском. Руки его тут же потянулись к тощим ладоням епископа и приветственно сжали их. Эту привычку Мили знал весь Тайнкасл: епископ любил пожимать руки и похлопывать по плечу - не в последнюю очередь из-за той мягкости пальцев, которая могла обезоружить и настроить в его пользу даже скептика. Дамы Тайнкасла могли бы многое поведать о том, как и с каким видом Мили подает им руку для поцелуя.
- Как вам понравилась столица славной Англии? - продолжил епископ. - А прелестные сельские пейзажи?
- Благодарю, - улыбнулся Арль. - Я путешествовал ночью.
На пухлых губах Мили расплылась улыбка. Не приняв всерьез слова епископа, хоть они и были сущей правдой, он поделился с ним своими собственными наблюдениями, которые сделал еще в юности, путешествуя из родного Тайнкасла в Лондон. Журчащие тирады епископа прервались лишь единожды, когда он бросил взгляд за плечо коллеги и на мгновение посерьезнел.
- Клайв, дружище... - позвал Мили, чуть обернувшись.
Молодой человек подскочил к нему с похвальным рвением. Каноник Лори, плюнувший на всех и вся, отвернулся от французской делегации и тайно потреблял содержимое фляги с «Уайт Хорс».*
- ...проводите монсеньора к авто, - заключил епископ, - а я ненадолго задержусь.
В то время, как Арль собирал свою свиту и поддерживал светскую беседу, каноник Лори по-прежнему наседал на виски. Отвлечься от любимого занятия его вынудило зрелище до боли знакомой фигуры.
- Монсеньор? - шепнул каноник.
- Слит, - сухо исправил его Слит.
Каноник Лори почувствовал себя неуверенно. Будучи человеком простым и чуждым амбиций, он втайне сочувствовал Слиту, но в присутствии Мили боялся это показать. Осуждение поступка бывшего монсеньора боролось в нем с желанием все простить, однако прощение всецело зависело от воли епископа.
- Как вы? - проговорил Лори, подметив трость в его руке.
- Спасибо, я в порядке. Вы позволите? По старой дружбе.
Лори взволнованно подметил, что его взгляд указывает на флягу с виски. Французский делегат и новый секретарь Мили уже собирались покинуть станцию.
- Берите, - шепнул Лори, с опаской оглянувшись. - Берите, она ваша. Будьте здоровы!
Каноник поспешил нагнать своих, оставив Слита с флягой. Тот сделал небольшой глоток, зажмурился с непривычки и спрятал ее за пояс. Поезд ушел, колеи стояли пустыми. Размеренные, грузные шаги заставили Слита вытянуться. Епископ приблизился к нему, сцепив пальцы. На лице его отражалось мягкое сочувствие. Слит не двинулся с места - только опустил глаза. Епископ замялся и качнулся на каблуках: он делал это всякий раз, когда тщетно пытался вспомнить необычное имя Слита.
- Вы, - неуверенно начал он. - Вы... как?
Слит поднял голову. Разница в росте делала их разговор еще более мучительным.
- Жить буду, - холодно ответил он.
Упрямое молчание Слита вынудило епископа ступить на скользкую тропу.
- Мне следовало навестить вас, - тихо сказал он, все крепче сжимая руки. - Но я... я был не вполне уверен, что вы хотите меня видеть.
- Вы были правы.
Епископ тяжело вздохнул.
- Послушайте, Слит... Мне очень жаль, что все так вышло. Правда, жаль. Когда мне сообщили об аварии, я очень испугался за вас и сразу же помчался в больницу. Вы, кажется, были без сознания. Я был готов соврать, что сам отправил вас по делам на своей машине, но разговор с инспектором убедил меня выждать ваших собственных слов. Когда я прочел ваше признание... то уже не смог ничего сделать. Мне оставалось лишь... лишь избежать скандала, который был недопустим во время визита его высокопреосвященства. Если бы вы согласились поговорить со мной - так сказать, объясниться, - мы бы с вами что-нибудь придумали...
- Вы считаете, я был наказан несправедливо?
- Порой нам приходится быть несправедливыми во имя высшего блага.
Рука Слита отчаянно сжала трость.
- Вы знали, что в вашей машине был неисправен тормоз?
Мили взглянул на него с изумлением. Темные глаза Слита разгорались огоньками, которые не сулили епископу ничего хорошего.
- Вы помните, кто должен был прибыть на следующий день?
Мили отступил от него на короткий шаг, но Слит был неумолим.
- Вы помните, как говорили о том, что предоставите кардиналу Фабриано свой автомобиль? Вы понимаете, что такие неисправности не появляются вдруг и за один день? Тем более, если тормоз отказывает не сразу?
- Но ведь... как же...
На лбу у Слита проступила жилка, что было вдвойне страшно при его неподвижном лице.
- Я доктор теологии, - продолжил он, едва сдерживаясь, - но знаю кое-что и о жизни. Одна женщина повела себя глупо, влюбила в себя режиссера и стала выпрашивать у него роли, раз за разом, пока ее милая подруга не отправилась к Барни Грэму. Через два дня эта женщина погибла в аварии: тормоза отказали на крутом вираже. Если бы уловку Грэма не раскусили, все списали бы на несчастный случай - а Грэм был механиком, уж простите, от бога. Он успел скрыться. И любой следователь, господин епископ, поднял бы вашу переписку с кардиналом, посмотрел бы внимательно на результаты техосмотра и сделал бы выводы. К... счастью, вашу машину успел взять один секретарь.
На лице Мили отразилась борьба неверия и изумления. Лицо кардинала - острое, хитрое, презрительное - тут же всплыло перед его внутренним взором. Конфликт между всеобщим любимцем Мили и знаменитым функционером Ватикана разгорелся еще в те времена, когда итальянец выступил с жесткой критикой системы католических миссий на востоке - во многом детища Мили, на котором он снискал себе международный успех. Именно он стал главным препятствием на пути Мили к епископату, но после утверждения своего противника в должности словно забыл об их давней вражде и относился к епископу с подчеркнуто деловой сухостью. Кардинал должен был прибыть с визитом двадцать восьмого июня. Авария с участием Слита случилась вечером предыдущего дня.
Епископ не слыл проницательным человеком, но простое сопоставление фактов заставило его вздрогнуть. Если бы на машине епископа разбился кардинал, который долгие годы был его врагом, то что бы ни заключило следствие, блестящей карьере Мили пришел бы бесславный конец.
- Отчего был неисправен тормоз? - шепнул Мили.
- «Делаж» - дорогая машина, - ответил Слит не без язвительной нотки. - В Тайнкасле есть только две таких модели: ваша и сына мэра. Если Грэму или кому-нибудь другому заказали убить его, лучше и безопасней было бы свернуть вину не на подкупленных механиков, а на самих производителей. Вы должны помнить, что недавно отдавали свой «Делаж» на мелкий ремонт. Если в один и тот же месяц две одинаковые машины разобьются, препирания между властями и изготовителями грозят занять немало времени. Сына мэра я предупредил через третьих лиц, больше он этой машиной не пользуется.
- Но зачем же, Слит... зачем вы ее взяли тогда?
- Это мое личное дело и я не снимаю с себя вину.
- Но как же...
- В вашей машине была бутылка коньяка. Я надеюсь, вы знаете, что резкий удар может разбить стекло?
- И вы молчали? Молчали обо всем?
Веки Слита дрогнули.
- Меня можно вышвырнуть, - глухо произнес он. - Вас - нет.
На епископа было жалко взглянуть. Его высокая фигура словно съежилась перед маленьким Слитом, которому он боялся смотреть в глаза. Он понимал, что человек, спасший его от позора, никогда его не простит. Даже просить о прощении было бы глупо: они слишком хорошо знали друг друга, и слова были излишними.
- Вы... - начал Мили и тихонько кашлянул, чтобы прочистить охрипшее горло, - вы остаетесь?
- Я жду поезд.
- Уезжаете?
Слит дважды пытался ответить, и дважды ни слова не сорвалось с его губ.
- Нет, - тихо сказал он.
- Тогда что же?
Слит переступил с ноги на ногу, разминая больное колено.
- Вы никогда не рыбачили на Стинчере летним вечером? - вдруг спросил он.
- Я... - замялся Мили. - Я, собственно, часто там бываю. Еще с юности...
- Я не держу на вас зла, - холодно сообщил Слит.
...Епископ Мили давно ушел. Новый поезд прибыл и отбыл, а человек в коричневом костюме по-прежнему оставался на станции. Порой его рука касалась фляги, чтобы сделать короткий глоток. Ему было не о чем думать: все мысли сошлись к единственной, и лишь изредка в памяти всплывали обрывки недавнего разговора.
«Зачем вы ее взяли тогда?»
«Вам будет смешно. Прокатиться по вечерним улицам».
«И вы молчали? Молчали обо всем?..»
Слит снял пиджак и галстук. Аккуратно сложив их на скамейке, он пристально взглянул на них и положил сверху свою трость. Мимо прошел запоздалый пассажир, вертя головой в поисках то ли выхода, то ли буфета. Слит поднес ладонь к губам и зачем-то подул на пальцы. Прошла минута или две. Со стороны казалось, что невысокий человек в рубашке разглядывает свои ногти.
- Эй, мистер! - окликнули его. - Прошу прощения! Вы не подскажете...
Слит обернулся. Пассажир, блуждавший по перрону, взмахнул рукой, дав понять, что это он обращается к нему.
- ...не подскажете, где здесь поблизости Национального банка отделение? Мне говорили, где-то рядом. Что ж я буду, такси брать, что ли...
Слит улыбнулся. Он улыбался все шире и шире, а брови его так забавно поползли вверх, что тучный гражданин с саквояжем невольно ухмыльнулся.
- Свернете налево от центрального входа, до первого перекрестка, там увидите.
- Благодарю.
Собеседник Слита вновь принял солидный вид и перебросил плащ через левую руку. Послышался звон мелочи, которая выпала из кармана. Слит вздрогнул.
- Черте что... - вздохнул пассажир.
Нагнувшись, он поднял монеты тем небрежным жестом, которым выказывал презрение к столь ничтожной сумме от человека, направляющегося в банк. Слит проводил его взглядом, пока широкая спина не скрылась за колонной. Сквозь доски скамейки поблескивала монета в один соверен. Слит поднял ее, прикусив губу от боли. Золотая монетка сверкнула в его руке. Он подбросил ее, положив на ноготь большого пальца, словил и медленно открыл ладонь.
Георг или Георг?*
Сжав монетку в кулаке, Слит поднес его ко лбу и склонил голову в нервном, судорожном порыве. Свободная рука легла на ворот рубашки и расстегнула его, пуговица за пуговицей. Очнувшись от секундного помутнения, Слит опустил монетку в карман брюк и направился к восточному концу вокзала - туда, где в холодном утреннем свете сверкали пересечения колей, где виднелась арка моста - бледная, словно в тумане, а в самом центре, оттеняя далекий шпиль собора, стояла мрачная, массивная цитадель.
Пустой флагшток возвышался над башней, словно игла, лишенная нити. Обломок веков, он служил ориентиром для шумной компании, которая забралась так высоко, чтобы смотреть на поезда, считать вагоны и чувствовать себя хозяевами и замка, и станции, и всей той части города, которую они могли обозреть. Выхватывая друг у друга драгоценный бинокль, который вручил сыну отец-офицер, мальчишки наводили его то на рекламу сигарет в основании большой «V», которую создавали два главных направления, северное и южное, то прямо на дым, валивший из трубы паровоза, то на две соседних улицы, на которых порой мелькала новенькая, дорогая машина. Один из них крикнул что-то соседу, оглохшему от стука колес, и указал на одинокого человека, который явился из-за поворота привокзальной стены. Шаги его были медленными и упрямыми, словно он шел по колено в воде. Пройдя еще немного, он остановился у самого края, за которым начинались рельсы, и застыл - только ветер теребил ворот его расстегнутой рубашки.
В 6:05 на станции ожидался лондонский экспресс.
***
- ...И в холоде ночи... позволь насладиться... глотком душной жизни... Ах, боже, какая глупость.
Прекратив напевать мелодию, которая почему-то вспомнилась ей, мисс Хейдс прислушалась к мерному стуку дождя по карнизу. Решив, что ей давно пора ко сну, она сладко потянулась, свалила в кучу всю мокрую одежду и швырнула поверх нее брюки. Что-то тихонько звякнуло, выпав из их кармана. Дав волю извечному женскому любопытству, мисс Хейдс нагнулась и подняла с пола монетку, которую никак не могла разглядеть во мраке спальни. Подойдя к окну, она скользнула за гардины и осмотрела находку в бледном свете фонаря. Монетка оказалась золотым совереном. Мисс Хейдс ухмыльнулась и неловко подбросила ее кверху. Поймать соверен ей не судилось: монетка упала на пол, на сей раз зазвенев громче. В ее шум влился короткий, судорожный вдох.
- Ты, что, не спишь?
Мисс Хейдс отбросила гардины. Слит сидел на кровати, держась за край одеяла. Вид его был болезненным и растерянным.
- Это я тебя разбудила? Доигралась. Ладно, монсеньор: сиди уж...
Присев рядом с ним, мисс Хейдс шутливо взъерошила его волосы. Зашумел мотор, под окном сверкнули фары, послышались два голоса - мужской и женский, несущие ерунду.
- Вернулись, - заметила мисс Хейдс. - Впрочем, какое нам до них дело! И не смей отрицать: ты только что улыбнулся. Может, когда-нибудь научишься делать это и днем...

Примечания

* «...флагштоком» - по словам очевидца, наблюдать за поездами, прибывающими на центральный вокзал Ньюкасла, удобнее всего было с верхушки цитадели замка (The Castle), под самым флагштоком. Как известно, Ньюкасл (Newcastle-upon-Tyne) послужил прототипом для вымышленного Тайнкасла.
* «This junction...» - «Этот железнодорожный узел расположен с восточной стороны центрального вокзала. Колеи слева предназначены для основных составов северного направления, а также электропоездов, обслуживающих побережье. Колеи справа пересекают мост».
* «Делаж» (Delage) - французская марка элитных автомобилей. Имеется в виду модель 1932 Delage D8.
* согласно каноническому праву, отлучение от церкви, за исключением частных случаев, не отменяет обет безбрачия.
* в английском языке не существует различия между личными местоимениями «ты» и «вы», но если бы оно существовало, Слит обращался бы исключительно на «вы» ко всем женщинам.
* «Theatre Royal», Эдинбург.
* имеется в виду центральный вокзал Ньюкасла, построенной архитектором Джоном Добсоном в середине 19 в.
* облачение католического епископа составляет черная сутана с красными кантом и пуговицами и фиолетовый шелковый пояс.
* «White Horse», марка шотландского виски.
* во время правления короля Георга V в Британии выпускались соверены, на одной стороне которых был изображен портрет короля, на другой - святой Георгий, побеждающий змея.

запись создана: 02.11.2010 в 17:47

@темы: Мемуары машинки "Torpedo"

---

***

Инспектор моей мечты



Да, я снова их смотрю)) Сэр Седрик, как водится, на каблуках. Интересно, без них его когда-нибудь пускали на съемку?)

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, History of madness, Les Mis, сэр Седрик