Джеффри не любит брата - возможно, даже терпеть не может, - но он не только предложил ему искать сокровища вместе (конечно, нет никакой гарантии, что при этом Клиффорд получил бы хоть малую их часть), но даже и не подумывал убить отца ради страховки. Конечно, жадность Джеффри и его страсть к наживе это ничуть не умаляет, равно как не умаляет и его злодейской сущности: в сцене с портретом можно отлично прочувствовать ее в одном лишь взгляде Джорджа. Да, это несколько изнеженная, измельчавшая копия полковника, но если задеть его за живое, в нем разгорится пламя былых злодеев Пинченов. Однако нельзя отрицать и того, что вначале Джеффри пытался ограничиться вполне приемлемыми средствами - попросту переубедить отца, которому Клиффорд, к слову, откровенно угрожал при людях. Настоящее преступление - лжесвидетельство - Джеффри совершил после серьезного семейного конфликта, и вряд ли в этом был такой уж холодный расчет, скорее, выбор, продиктованный страстью, обидой на Клиффорда и желанием с ним поквитаться. К слову, однозначных свидетельств того, что Джеффри посылал брата на казнь, не существует: улики были косвенными, а кричали Клиффорд и отец друг на друга так убедительно, что в убийство не трудно было и поверить, - само собой, Джеффри не стал бы выгораживать и защищать ненавистного ему брата. Впрочем, такой серьезный шаг не мог даться с легкостью этому впечатлительному эгоисту, нелепому в своем пафосе юноше: он боится самого себя, и произнося "убийца", он ничуть не уверен ни в себе, ни в своем достаточном коварстве, и даже получает внезапное подтверждение своих слов, когда Клиффорд, поддавшись ярости, пытается задушить его, едва не став настоящим убийцей. Скорее всего, это был единственный случай в жизни Джеффри, когда в своих злодействах он зашел так далеко. Истинная его сущность становится очевидной, как только обезумевший Клиффорд бросает ему проклятие: Джеффри боится, и своего преступления, и проклятия Моула, он не так силен, как Клиффорд, и не так суров, как поздняя Гефсиба. В целом, это подверженный слабостям, жадный и коварный юноша.
Часть IV
Теперь же перейдем к финалу фильма. Ввиду вполне канонной кончины старика Джеральда, со старшим сыном просто не могли поступить иначе; в романе же судья спокойно почил в фамильном кресле, но, разумеется, для фильма подобная концовка не подходит. Как известно, стрессовые состояния могут привести к перебоям в работе сердечнососудистой системы, поэтому судье нужно было организовать хороший нервный кризис, который и послужил причиной его смерти. С чисто медицинской точки зрения все это, впрочем, выглядит странно, но в эпизоде с приходом Холгрейва судья заметно подкашливает, из чего можно сделать вывод, что со здоровьем у него все не так благополучно. Но даже при этом Джорджу удается разбавить иронией сугубо трагичный финал. Начать с того, что при всем своем сложном отношении к персоне незадачливого искателя наживы судья все же не обманывает его и не наслаждается тем, что репутация дьякона вот-вот вылетит в трубу. Здесь и проявляется второй «душевный» момент у мистера Пинчена: едва дьякон заговаривает о позоре для семьи, который принесет его разоблачение, Джеффри внезапно меняется в лице, пусть ненадолго. Истолковать этот момент можно по-разному - в том числе и так, что Джеффри не зря едва ли не подрался с Клиффордом, мешавшим с грязью его родственников в далекой юности. Да, у него были свои особые представления о том, каким должен быть Пинчен, и братец с кузиной им явно не соответствовали, за что и удостоились судейской неприязни, но в романе «слава» Пиченов, пусть даже иллюзорная, продолжает жить в доме и в сердцах некоторых его обитателей. Возможно, некие остатки совести и были связаны для Джеффри с честью и процветанием рода - возможно также, что и это, в каком-то смысле, толкнуло его на преступления. По книге, к слову, никакие судейские махинации вообще не были известны общественности - он был уважаемый и внешне порядочный гражданин, в отличие от Гефсибы-затворницы.
Поведение Гефсибы в финале не вполне соответствует образу положительной героини. После всех разговоров о том, что отмщение - не дело рук человеческих, выходит, что самоубийство дьякона душевно потрясло разве что Джеффри: Клиффорд, вначале растерявшись, слишком уж быстро для праведника «согласился» с Гефсибой, она же проявила себя ничем не лучше юного Джеффри, если всерьез хотела с ним разделаться, обвинив в убийстве. С моральной точки зрения подобное «возмездие» для судьи Пинчена, конечно, выглядит правомочным, однако в финале создается впечатление, что они вполне осозанно доводят нездорового человека до ручки. После подписанных бумаг в смерти судьи уже нет необходимости: месть свершилась, справедливость восторжествовала. Джеффри, к слову, в этой сцене вновь предстает в своем истинном обличии: его твердость духа не может состязаться ни с Клиффордом, который в чем-то перенимает его функции, ни с кузиной Гефсибой, - поэтому, напуганный, в том числе и проклятием, он просит помощи у более сильного брата. Основной удар иронии пришелся на строки «I'll sign anything you want, anything you say!» - здесь Сандерс в полной мере проявил свое истинное отношение к эпизоду, в какой-то мере превращая происшедшее в подобие того жуткого фарса, который прописал сам Готорн, изображая смерть судьи.
Подводя итоги: возможно, это не самая из самых роль Джорджа, но безусловно достойная и в своем духе интересная.
Н. Готорн "Дом о семи фронтонах". Наконец, после стольких творческих приключений я прочитала сам первоисточник) Роман, написанный в середине 19 века и несколько переосмысленный в фильме практически середины века 20-го, повествует о непростой, а местами и мистической истории старого семейства Пинчен, о злодействах, возмездии, прогрессе и всем остальном, чем только славятся классики, а ведь Готорн - признанный классик американской литературы. При всем моем *превратном* отношении к фильму, книге, персонажам - и при всем, при том, как лихо я их обсмеиваю, - я не могу не признать очевидное. Это шедевр. Скажу больше: это шедевр-шедевр, и да простят мне страшное слово "мифопоэтика", но мифопоэтика произведения, его символизм приобретают такие же космические масштабы, как достославная история Гюго. Я давно не читала произведения, в котором были бы такие яркие образы и такая мощная атмосфера: это литературный миф в той его форме, когда читатель должен совершить настоящее путешествие "по мирам", в духе обряда инициации в традиционной мифологии. При этом в романе очень силен дух романтизма, что снова подводит нас к проблеме поэтических образов, которые, благодаря литературному таланту автора, можно увидеть ярко и четко, будто бы в действительности. О шедеврах не говорят многословно, и я не буду, но скажу, что вопреки чудовищно шедевральному переводу и всеобщему духу осмеяния и иронии, это одно из произведений мировой литературы. Роман не нужно понимать умом: его нужно прочувствовать интуитивно, как лирическую поэзию, и уже на подобном понимании строить интерпретации. От себя, читателя, добавлю, что моментом, который меня больше всего впечатлил, стал эпизод, когда Гефсиба, поднявшись наверх в поисках Клиффорда, находит на столе Мэттью фотографию судьи. Это было по-готически жутко - Мэтьюрин одобрил бы) Да и у меня самой дома тоже висит фотография кузена Джеффри) Приглядев подходящее кресло, я ставлю перед собой зеркало и некоторое время вглядываюсь в себя. Еще не поздно: я обойдусь без света и, пожалуй, не буду курить. Передо мной сидит безупречно одетый человек, расположившись в кресле с тонкой, ленивой вальяжностью. Его лицо спокойно и выверено в приятных тонах: будь оно чуть тверже или мягче, и могло бы сказаться образцовым - впрочем, нельзя отрицать его красоту, в особенности, глаз. Кажется, они наивны - нежно-голубого цвета и ощутимого очарования. Конечно, это всего лишь отражение.
...
Готорн, увидев, что творят с его созданиями, берет подтяжки и выставляет под люстру табурет xD 
