Киношное

Stairway to Heaven / Лестница в небо (1946). Нет, это не песня Led Zeppelin, а фильм производства Голливуда, что удивительно - почти научная фантастика) Из-за того, что половина фильма снята в цвете, даже не верится, что он 46-го года, - я бы дала ему если не 60-е, то 50-е. Фильм повествует о юном летчике, исполенном Дэвидом Нивеном, который, по ошибке не попав на небеса, вынужден отбиваться от их претензий на его, пока еще живую, персону. В фильме есть несколько прекрасных моментов и он забавный, хотя если сравнить использование цветной пленки в том же Leave Her to Heaven, вышедшем на год раньше, то, конечно, это не самая - хочется сказать, яркая - цветная киноработа. Смешно, кстати, вообразить, что когда-нибудь все эти дурацкие фишки, которые нынче выдумываются специально для 3д кино, лет через 70 буду смотреться такой же милой чушью, как и съемки, сделанные под цветную пленку) Нуар никогда не устареет, хорошее кино - тоже, а весь этот спецэффект и 3д, вещь преходящая, и над нынешним кино будут смеяться так же хорошо, как сейчас смеются над старым) Ну, это к слову. Предсказуемо, мне больше всего понравились черно-белые эпизоды фильма - сама лестница в небо хоть и не похожа на ту, которую я привыкла представлять по песне, но очаровательна в своем духе. Приз моих зрительских симпатий получает милый французик, казненный при якобинцах) Финал фильма с судилищем, конечно, сугубо памфлетный, но его вполне спасает присутствие одного бывшего жителя Бостона
***
Мне кажется, славный город Бостон - некая колыбель юристов. У нас и так куда ни плюнь, везде одни юристы - полицейские, судьи, прокуроры, а если еще и из Бостона, а если еще и Рэймонд Мэсси - тут уж совсем уж тяжко xD Наверное, моя судьба - увлекаться адептами юриспруденции, ибо Авраам (увы, не Линкольн), исполненный нашим другом Рэймондом, не только прокурор, но и мертвый прокурор, более того: прокурор на небесах) О, дружище Рэймонд был яростен и ярок - не знаю, правда, как он страшнее выглядит, в цвете или без цвета, но, кажется, благодаря цветным крупным планам разрешился другой вопрос, который меня давно беспокоил, а именно вопрос о шраме на его боевой физиономии) Самой шикарной фразой фильма я считаю произнесенное мистером Авраамом May I bring you up to date, sir? We are not alive at all! Еще мне понравилось, что мистер Авраам цитирует один из любимых стишков моего детства, - правда, он лучше звучит в книжном русском переводе)
***
Мой вердикт. Всегда нелишним будет поглядеть на бостонского прокурора 18 века, а тем более, такого темноглазого красавца)
Альбом

@музыка: ♫ McCartney & Jackson - Say Say Say

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, History of madness, Falcon in the Dive

---

***

Мне кажется, все это уже доходит до той стадии, когда больше напоминает общение с самим собой) Не хочется уже ничего ни для кого делать, и я, наверное, потихоньку не буду.

@темы: Рефлексия

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Джеффри Пинчен: попытка анализа

Мой скромный вклад в дело сравнения судьи Пинчена, каким он есть у Н. Готорна в романе "Дом о семи фронтонах" и в фильме "The House of the Seven Gables" (1940) в исполнении Джорджа Сандерса.

Часть I

***
Итак, о фильме и о книге. Прежде всего, фильм - блестящая адаптация романа: в нем практически нет случайных мотивов и чистой выдумки сценаристов. Даже высказывания судьи о «болване-губернаторе» имеют подоплеку, а мотивы борьбы с работорговлей представляются, возможно, единственным значимым и не анахроническим способом отразить заложенную в романе магистральную тему борьбы старого и отжившего с прогрессивным и новым. Фильм может также похвалиться прекрасной организацией сюжета и действия: в нем есть сильные моменты и эпизоды, лучшим из которых я считаю возвращение домой Клиффорда Пинчена. Единственной странностью фильма можно назвать мотив, связанный с романной мистикой, которую, по счастью, свели до фамильного проклятия: полностью отказаться от него означало бы совершить преступление против авторского замысла, однако обосновать его последствия с чисто медицинской точки зрения представляется задачей трудной, если вообще возможной.

Принципиальное различие между романом и экранизацией заключено в прологе. История юных Клиффорда и Гефсибы практически не была отражена в романе, который начинается с открытием Гефсибой магазинчика. Другие изменения коснулись, прежде всего, персонажей: если, к примеру, Фиби Пинчен прописана и сыграна в точности по Готорну, то появление любовной истории, с которой связан драматический конфликт, привело к существенным изменениям в двух канонных образах: Клиффорде Пинчене и его кузине Гефсибе. Ввиду родственных и сюжетных связей между ними и Джеффри Пинченом, я остановлюсь подробнее на этих двух персонажах.

Кузина Гефсиба в романе - мрачноватая, но сентиментальная старая дева в духе тургеневских Кирсановых: она носится со своим знатным происхождением и совсем не приспособлена к какой-либо полезной деятельности во благо общества и собственного процветания. Более того: Клиффорд - ее родной брат, и разумеется, никакого романа между ними быть не может. У Готорна кузина Гефсиба не обладает и толикой тех суровости и мужества, которые проявились в фильме: она действительно очень любит брата и ждет его и тюрьмы, но чувства ее представляются старческими и сентиментальными. Гефсиба в исполнении Маргарет Линдси проходит печальный путь от юной, жизнерадостной девушки и почти идиллического романа с кузеном Клиффордом до настоящих драматических глубин образа. Не стоит и говорить, что авторская ирония в отношении Клиффорда и Гефсибы - а роман Готорна насквозь ироничен - в фильме напрочь отсутствует: она - беззаветно преданная женщина, он - честный человек с разбитой жизнью, несправедливо осужденный по вине брата. К тому же в их линии заметно проявляется некий необузданный нрав Пинченов: если старик Джеральд и юный Джеффри несколько похожи друг на друга своим более сдержанным темпераментом, то Гефсиба и Клиффорд - люди бурных чувств и решительных действий.

Клиффорд Пинчен, каким он представлен в фильме, - самый уникальный случай несоответствия с первоисточником. Для фильма его образ был переписан практически подчистую. В оригинале Клиффорд - капризный, сумбурный и весьма женственный юноша, которого Джеффри Пинчен несправедливо обвинил в убийстве и который за время заключения, увы, сошел с ума, в результате чего остался на уровне умственного развития пятилетнего, однако при этом вел себя по-хамски с обожавшей его сестрой. Трагедия жизнерадостного, творческого человека, чья жизнь была разбита еще в юности, - большая заслуга авторов фильма. В его экранном образе, созданном Винсентом Прайсом, пожалуй, самое впечатляющее - не столько излишне темпераментный, однако умный и слегка язвительный юноша, сколько Клиффорд по возвращении из тюрьмы - бледная тень своего прошлого.

Часть II

Теперь же перейдем к судье Пинчену. Судья в романе - яркий и занятный персонаж, не лишенный некоторой доли символизма и уж точно не обделенный едкой авторской иронией. При всей его открытости через авторский комментарий, трактовка Сандерсом этого образа, несмотря на верное следование духу оригинала, представляет судью в несколько ином виде, что дает возможность для сравнений. Итак, судья Пинчен впервые появляется в романе уже у магазинчика Гефсибы: о его молодости, воссозданной для фильма сценаристами, мы знаем лишь то, что это был распутный и в общем-то преступных наклонностей человек, который, получив наследство, мгновенно реформировался и стал солидным и уважаемым членом общины. Пожалуй, самое занятное в нем - поразительное сходство с «судьей и воином», полковником Пинченом, из чего следует вывод, что внешняя, благопристойная оболочка судьи вполне может быть обманной. Так как роман Готорна построен на контрастах и символизме, можно сказать, что в образе Джеффри сосуществуют две личности, причем практически автономно. Одна - уважаемый, респектабельный, сытый, довольный и радушный судья и политик. Вторая - отголоски образа полковника: суровый, умный, хитрый, безжалостный тип, готовый на любые подлости во имя власти и богатства. Кроме того, судья владеет едва ли не гипнотическими свойствами благодаря своей улыбке, которая превращается едва ли не в отдельного персонажа, - а его шарм и обаяние, вопреки непривлекательному внешнему облику, тяжело поставить под сомнение.

Жанр и тон, взятые для фильма, вряд ли позволяют адекватно отразить готорновский образ во всей его целостности, но если сравнить образ судьи Пинчена с Моулом, Гефсибой и Клиффордом, он представляется на удивление канонным. Судья - лишь бледная тень полковника Пинчена, поэтому внутренняя суровость несколько проигрывает его внешним проявлениям, в которых он элегантен, очарователен и благодушен. Перед исполнителем роли встает нелегкая задача: во-первых, совместить две личины Джеффри, во-вторых, показать в нем негодяя, не убив иронию, и в-третьих, «адаптировать» его образ для задумки фильма. Роман - литературная классика, а классика приветствует интерпретации. Джордж Сандерс, как признанный мной мастер интерпретации классических произведений, поступил блестяще и просто: он решил не занимать себя «сменными» личинами мистера Пинчена, а сыграть его таким, каким судья представлен в комментариях Готорна.

Я считала и продолжаю считать фильм не только апологетикой Сандерса, но и, пожалуй, редким случаем в его карьере, когда ему был дан карт-бланш для интерпретации образа, что он, собственно, и сделал. Мне кажется очевидным тот факт, что, прочитав сценарий, Джордж не мог отнестись серьезно к истории молодого человека, который верит в духов и проклятия и ввиду этого, очертя голову, гоняется за фамильным золотом Пинченов. Жадность, пожалуй, слишком классическая мотивация для злодея и слишком уж она связана со старыми и совершенно неприглядными типами, - поэтому, вместо очередного «скупого рыцаря», Джордж играет нечто совершенно блестящее, даже не скрывая своего ироничного отношения к Джеффри и самой истории, что можно прочувствовать, к примеру, в разговоре с Клиффордом у сундука. Как было отмечено выше, Готорн высмеивал судью и относился к нему иронически; будь судья столь же суров, как и полковник, он бы этого не делал. Да и в самом образе судьи, каким он представлен в фильме, есть своя ирония. Самое простое и очевидное: судья, блюститель закона, занимается финансовыми махинациями и несправедливо обвиняет родного брата в убийстве. Облагородил ли Джордж образ судьи Пинчена? Безусловно, да - но это свойство тысяч и тысяч экранизированных злодеев. Прежде чем перейти к собственно анализу и мотивациям, отмечу, что Джордж буквально покоряет шармом американского помещика середины 19 века, своим блеском, пластикой и легкостью. Очевидно, что Сандерсу сразу понравился этот образ, ввиду чего он и сыграл его во всей своей красе.

Часть III

Сам образ кузена Джеффри мне представляется логичным и гораздо более разносторонним, чем положительные персонажи. Джордж позаимствовал из романа пафос и обаяние судьи Пинчена - впрочем, и его нелепость, атмосферу которой так тщательно создает Готорн. При этом мистер Пинчен был и остается махровым негодяем: пожалуй, лишь в двух моментах из фильма можно говорить о том, что это не совсем пропащий человек. Юный Джеффри уже в свои годы очень пафосен и себялюбив - к тому же, серьезно недолюбливает брата. Их образы построены на контрастах: юрист (финансы) - музыка (творчество), серьезность и пафос - жизнерадостность и ирония, слабость характера - и его сила. У Джеффри существует единственный порок - жадность, - впрочем, ее можно обосновать и тем, что финансовые дела семейства весьма плачевны, а Дом на грани попадания в руки кредиторов. Однако, при всей своей практичности, кузен Джеффри - персонаж несколько романтизированный: стараясь казаться старше и солиднее своего возраста, он где-то глубоко в душе разделяет впечатлительность своего брата и даже обладает несколько поэтическим мышлением - ведь Джеффри искренне верит в проклятие и так же искренне опасается его. Разумеется, юноша не может претендовать на звание негодяя без страха и упрека, и уж точно не является волевой и суровой личностью: его профиль - финансовые махинации, чем он занимался раньше и будет заниматься впоследствии. Даже начальный конфликт между братьями вполне можно увязать с банальным - и не весьма злодейским - желанием спасти семью (и себя, разумеется) от финансового краха и позора. Если принять на веру, что в Доме действительно спрятаны богатства, то обличительный пафос Клиффорда не может не казаться серьезно настроенному Джеффри бредом романтически настроенной натуры.

Джеффри не любит брата - возможно, даже терпеть не может, - но он не только предложил ему искать сокровища вместе (конечно, нет никакой гарантии, что при этом Клиффорд получил бы хоть малую их часть), но даже и не подумывал убить отца ради страховки. Конечно, жадность Джеффри и его страсть к наживе это ничуть не умаляет, равно как не умаляет и его злодейской сущности: в сцене с портретом можно отлично прочувствовать ее в одном лишь взгляде Джорджа. Да, это несколько изнеженная, измельчавшая копия полковника, но если задеть его за живое, в нем разгорится пламя былых злодеев Пинченов. Однако нельзя отрицать и того, что вначале Джеффри пытался ограничиться вполне приемлемыми средствами - попросту переубедить отца, которому Клиффорд, к слову, откровенно угрожал при людях. Настоящее преступление - лжесвидетельство - Джеффри совершил после серьезного семейного конфликта, и вряд ли в этом был такой уж холодный расчет, скорее, выбор, продиктованный страстью, обидой на Клиффорда и желанием с ним поквитаться. К слову, однозначных свидетельств того, что Джеффри посылал брата на казнь, не существует: улики были косвенными, а кричали Клиффорд и отец друг на друга так убедительно, что в убийство не трудно было и поверить, - само собой, Джеффри не стал бы выгораживать и защищать ненавистного ему брата. Впрочем, такой серьезный шаг не мог даться с легкостью этому впечатлительному эгоисту, нелепому в своем пафосе юноше: он боится самого себя, и произнося "убийца", он ничуть не уверен ни в себе, ни в своем достаточном коварстве, и даже получает внезапное подтверждение своих слов, когда Клиффорд, поддавшись ярости, пытается задушить его, едва не став настоящим убийцей. Скорее всего, это был единственный случай в жизни Джеффри, когда в своих злодействах он зашел так далеко. Истинная его сущность становится очевидной, как только обезумевший Клиффорд бросает ему проклятие: Джеффри боится, и своего преступления, и проклятия Моула, он не так силен, как Клиффорд, и не так суров, как поздняя Гефсиба. В целом, это подверженный слабостям, жадный и коварный юноша.

Часть IV

Ценность кинообраза судьи видится мне в том, что это и не сугубо драматичный, и не сугубо ироничный образ, а в целом, двуплановый. Вторая часть истории заметно сводится к мастерской иронии Джорджа, который обсмеивает судью не хуже самого автора: если в эпизоде с магазинчиком вполне проявляется вредоносная сущность судьи и его старые замашки «отца семейства», то встреча с Холгрейвом и особенно реакция на освобождение Клиффорда сыграны в противоположном духе. Судья в возрасте - все прежний пафосный, себялюбивый тип, но в отличие от Клиффорда, с годами ставшего суровее, судья, напротив, становится более добродушным и покладистым. Мистер Пинчен сыт и доволен жизнью, ему ничего не нужно, даже от Клиффорда, - его реакция на известие об освобождении была далеко не такой бурной, как предполагалось бы. Это все тот же, нелепый, но опасный персонаж, чью худшую сторону пробуждает разве что провокация Мэттью и Клиффорда. Рядом с судьей несколько нелепо смотрится уже Гефсиба со своей непреходящей суровостью - даже о лечебнице для Клиффорда он сообщает с такой тонкой иронией, что это уже не воспринимается, как очередное злостное преступление, - и зачем, ведь со временем все они изменились, а безусловный возврат к прошлому смотрелся бы странно. К дьякону Фостеру судья относится вполне добродушно - и какой ему смысл относиться иначе, если дьякон сам принес эти деньги, а судья их по своему разумению вложил. Судье в каком-то плане даже и неудобно перед ним за то, что его махинация почему-то не складывается, - и не только из-за возможной огласки, но и потому, что он в своем роде по-дружески относится к Фостеру.

Теперь же перейдем к финалу фильма. Ввиду вполне канонной кончины старика Джеральда, со старшим сыном просто не могли поступить иначе; в романе же судья спокойно почил в фамильном кресле, но, разумеется, для фильма подобная концовка не подходит. Как известно, стрессовые состояния могут привести к перебоям в работе сердечнососудистой системы, поэтому судье нужно было организовать хороший нервный кризис, который и послужил причиной его смерти. С чисто медицинской точки зрения все это, впрочем, выглядит странно, но в эпизоде с приходом Холгрейва судья заметно подкашливает, из чего можно сделать вывод, что со здоровьем у него все не так благополучно. Но даже при этом Джорджу удается разбавить иронией сугубо трагичный финал. Начать с того, что при всем своем сложном отношении к персоне незадачливого искателя наживы судья все же не обманывает его и не наслаждается тем, что репутация дьякона вот-вот вылетит в трубу. Здесь и проявляется второй «душевный» момент у мистера Пинчена: едва дьякон заговаривает о позоре для семьи, который принесет его разоблачение, Джеффри внезапно меняется в лице, пусть ненадолго. Истолковать этот момент можно по-разному - в том числе и так, что Джеффри не зря едва ли не подрался с Клиффордом, мешавшим с грязью его родственников в далекой юности. Да, у него были свои особые представления о том, каким должен быть Пинчен, и братец с кузиной им явно не соответствовали, за что и удостоились судейской неприязни, но в романе «слава» Пиченов, пусть даже иллюзорная, продолжает жить в доме и в сердцах некоторых его обитателей. Возможно, некие остатки совести и были связаны для Джеффри с честью и процветанием рода - возможно также, что и это, в каком-то смысле, толкнуло его на преступления. По книге, к слову, никакие судейские махинации вообще не были известны общественности - он был уважаемый и внешне порядочный гражданин, в отличие от Гефсибы-затворницы.

Поведение Гефсибы в финале не вполне соответствует образу положительной героини. После всех разговоров о том, что отмщение - не дело рук человеческих, выходит, что самоубийство дьякона душевно потрясло разве что Джеффри: Клиффорд, вначале растерявшись, слишком уж быстро для праведника «согласился» с Гефсибой, она же проявила себя ничем не лучше юного Джеффри, если всерьез хотела с ним разделаться, обвинив в убийстве. С моральной точки зрения подобное «возмездие» для судьи Пинчена, конечно, выглядит правомочным, однако в финале создается впечатление, что они вполне осозанно доводят нездорового человека до ручки. После подписанных бумаг в смерти судьи уже нет необходимости: месть свершилась, справедливость восторжествовала. Джеффри, к слову, в этой сцене вновь предстает в своем истинном обличии: его твердость духа не может состязаться ни с Клиффордом, который в чем-то перенимает его функции, ни с кузиной Гефсибой, - поэтому, напуганный, в том числе и проклятием, он просит помощи у более сильного брата. Основной удар иронии пришелся на строки «I'll sign anything you want, anything you say!» - здесь Сандерс в полной мере проявил свое истинное отношение к эпизоду, в какой-то мере превращая происшедшее в подобие того жуткого фарса, который прописал сам Готорн, изображая смерть судьи.

Подводя итоги: возможно, это не самая из самых роль Джорджа, но безусловно достойная и в своем духе интересная.

запись создана: 28.09.2011 в 16:46

@темы: Приказано играть, Вавилонская библиотека, Жорж Сандерс

---

***

О-35 и О-48:

+2

...и немного всеми любимого каноника Мили

+2

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, Les Mis, Price

---

***

Задумалась, что же читать после такого шедевра, как "Дом", - в результате раздумий Уайльд и Моэм с треском проиграли баронессе и очередной истории о нашем маленьком друге xD

@темы: History of madness, Вавилонская библиотека, Falcon in the Dive

---

***

Восточный Винсент xD



...и блистательный красавец Бэзил, этого не отберешь)

Tower of London:

+2

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, Rathbone, Price

---

***

После того, как мистер Темплар практически цитирует you can't upset the apple cart like this, я начинаю подозревать ноосферу в том, что некая мистическая связь между персонажами Джорджа и Шоу все же существует

@темы: Очевидное-загадочное, Приказано играть, Вавилонская библиотека, Жорж Сандерс

---

***

Заставляет проецировать

+4

Bel Ami:

@музыка: ♫ Vanilla Fudge - The Stranger

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, Жорж Сандерс

---

Книжное

Н. Готорн "Дом о семи фронтонах". Наконец, после стольких творческих приключений я прочитала сам первоисточник) Роман, написанный в середине 19 века и несколько переосмысленный в фильме практически середины века 20-го, повествует о непростой, а местами и мистической истории старого семейства Пинчен, о злодействах, возмездии, прогрессе и всем остальном, чем только славятся классики, а ведь Готорн - признанный классик американской литературы. При всем моем *превратном* отношении к фильму, книге, персонажам - и при всем, при том, как лихо я их обсмеиваю, - я не могу не признать очевидное. Это шедевр. Скажу больше: это шедевр-шедевр, и да простят мне страшное слово "мифопоэтика", но мифопоэтика произведения, его символизм приобретают такие же космические масштабы, как достославная история Гюго. Я давно не читала произведения, в котором были бы такие яркие образы и такая мощная атмосфера: это литературный миф в той его форме, когда читатель должен совершить настоящее путешествие "по мирам", в духе обряда инициации в традиционной мифологии. При этом в романе очень силен дух романтизма, что снова подводит нас к проблеме поэтических образов, которые, благодаря литературному таланту автора, можно увидеть ярко и четко, будто бы в действительности. О шедеврах не говорят многословно, и я не буду, но скажу, что вопреки чудовищно шедевральному переводу и всеобщему духу осмеяния и иронии, это одно из произведений мировой литературы. Роман не нужно понимать умом: его нужно прочувствовать интуитивно, как лирическую поэзию, и уже на подобном понимании строить интерпретации. От себя, читателя, добавлю, что моментом, который меня больше всего впечатлил, стал эпизод, когда Гефсиба, поднявшись наверх в поисках Клиффорда, находит на столе Мэттью фотографию судьи. Это было по-готически жутко - Мэтьюрин одобрил бы) Да и у меня самой дома тоже висит фотография кузена Джеффри)

...

***
Теперь о персонажах и о том, что я о них думаю) У Готорна, как и у Гюго, есть любопытное свойство: чем больше он унижает, осмеивает и представляет в гадливом свете персонажа, тем больше читатель испытывает к нему сочувствия) Будем двигаться от худшего, на мой скромный взгляд, до самого интересного.
Мне сразу не понравилось потерпевшее семейство Моулов (или же Молов). Какой бы оправданной ни была их месть за смерть отца-основателя, а гадкие они и жестокие люди, к тому же лишенные ощутимого воображения. О том, что их "месть" представляется особо гадкой, не стоит и говорить. В общем-то, Мэттью Моула-нынешнего Готорн и сам обсмеял к финалу произведения, так что здесь я не далека от авторской задумки)
Фиби Пинчен, хоть и обладает привлекательностью типично романтической, невинной и праведной девушки, к тому же связанной с типично романтической идеализацией природного и народного, мне показалась слишком уж идеализированным персонажем, который, безусловно, исполняет в романе свою положительную функцию, но на роль эпохального и значимого женского образа явно не претендует, ибо сама по себе есть несколько приземленной и недалекой.
Дядюшка Вернер остался для меня загадкой) Либо он насквозь ироничен, либо это образ вне "картины мира" и тогда нуждается в хорошем анализе, на который у меня, увы, нет времени.
Неожиданно понравился Клиффорд, хоть он и вряд ли чем-нибудь напомнит пламенного революционера Прайса) Готорну отлично удалось отразить "поток сознания" сумасшедшего, и эти картины - одни из самых ярких в "Доме". Несмотря на то, что писатель Готорн едва ли не пролетарский, с "простым плотником" Моулом и критикой загнившего и лентяйского аристократического рода, мы, люди, познавшие литературу о буржуях и плотниках, скорее, умилимся тонкой внешности -и не менее тонкой натуре - братца Гефсибы, ибо в этом он истинный романтический аристократ.
Пожалуй, самым интересным - причем, совершенно неожиданно - для меня стал образ кузины Гефсибы) Как я и говорила, книжная кузина отличается от образа Линдси в заметно худшую сторону: хоть ее любовь к несчастному брату и остается все прежней, но книжная Гефсиба - существо закостенелое и очень слабовольное. Что бы ни говорил автор и как бы он ни смеялся над ее попыткой организовать торговлю, а психология подобных людей в подобной ситуации отражена блестяще и вызывает восхищение. В романе Гефсибы ощутимо много, это один из центральных персонажей, а посему невольно привлекает к себе внимание и интерес. С чисто психологической точки зрения дуэт Гефсиба-Клиффорд показался мне самым интересным в "Доме".
И, наконец, о милых сердцу) Судья Джеффри Пинчен, элегантный, но суровый негодяй, вначале показался мне слишком уж простым и очевидным, построенным на контрастах образе, что смотрелось не так выгодно, если сравнить его с вышеупомянутым дуэтом. Как было сказано в критической литературе, это "слишком уж злодей", - поэтому в какой-то момент повествования я решила испытать верное средство, которое мы вывели еще из чтения Гюго: не обращать внимания на жутко саркастические комментарии автора и воспринимать судью, как он воспринимается без подсказок и пояснений. Все мои претензии развеялись, как дым, едва я дошла до знаковых глав с участием мистера Пинчена) То, что было считано интуитивно, сложно облечь в слова, а тем более, в связный анализ, но эпохальность судейского образа предстала передо мной во всей своей красе. Говоря в целом - и как у нас принято, - судья задействован в сюжете универсально человеческом, и при видимой бедности на события в этом медитативном романе он полностью оправдал мои к нему нежные чувства, которые я питала даже к судье, книжному, вопреки всем его свинствам, злодействам и гадостям. Одни из самых ярких - и зловещих - поэтических образов связаны с его персоной: фотографию я уже вспоминала, добавить к этому портрет полковника, часы, зажатые в ладони мертвого, его листок из записной книжки у двери. Если оставить пафос осуждения для чисто моралистического уровня и сосредоточиться на мифологическом в романе, образ судьи Пинчена предстает в эпохальных красках - и вполне может быть трансформирован и в то, как его видел Сандерс, и в то, каким я его видела в своих попытках творчества) Спасибо Готорну за такого чудесного - и негодяйского - судью)
Отдельно хочется восхититься советским переводом "Дома". Как человек, пытавшийся читать оригинал и даже переводить его, я иногда считаю, что наш перевод лучше - и смешнее - самого оригинала, хотя чудовищная социалистически-архаическая лексика вызывает эффект некоторой гибели мозга) В любом случае, это переводческий шедевр, с которым уже ничто не сравнится, за что отдельное спасибо его автору)

@темы: Since I've been loving you, History of madness, Вавилонская библиотека, Жорж Сандерс

---

***

Я все больше убеждаюсь, что случись невообразимое и сыграй Джордж господина инспектора, это было бы знатной эпитафией для нашего дорогого Виктора) Что этот негодяй сделал с судьей Пинченом! Что вообще он делает со всеми остальными персонажами! Я не понимаю, как человек без специального образования (уверена, его у него не было) умел так интерпретировать литературные образы, - его можно использовать как средство критического анализа, что я и делаю уже не с одним произведением. Но судья - это, конечно, поразительно) Есть у меня одна профессиональная болезнь - мне не так интересно буквальное, как стоящая за ним философия, поэтому хорошее произведение и глубокая актерская интерпретация для меня равносильны в том, что я вижу в них смыслы, которые читаются только между строчек. Читая роман, я невольно видела Сандерса: его образ - не скажу, что логическое, но уж точно поэтическое продолжение того, что создал Готорн; мой скромный фик о судье, который я еще не выставляла, - поэтическое продолжение Сандерса и уже почти прямое отрицание Готорна, но отрицание такого свойства, которое, при наличии желания и времени, я могла бы обосновать и в романе. Судью можно вывернуть наизнанку с легкостью: разочаровавшись поначалу и записав его в довольно плоские злодеи, я пожалела об этом, едва дойдя до пресловутых глав, где все видится в настолько другом свете, что не стоит и упоминать) Джордж был чертовски прав, когда прочувствовал, что злодейства судьи, в сущности, не интересны и не составляют главного, как не составляет чего-то злодейского и чудовищного тот же арест Фантины, если не придавать ему такое эпохальное значение, какое силится состряпать автор. Что самое удивительное: у Джорджа, равно как и у меня, читателя с нужным образованием, возникает естественная мысль противопоставить себя автору и выбороть право - мне кажется, я не сильно ошибусь, если скажу, что на жизнь для кузена Джеффри. Забегая вперед - анализ фильма еще не дописан и на днях я его закончу - скажу, что финал "Дома" мне стал видеться в совершенно ином свете, равно как и финал О-35 после того, как я о нем крепко задумалась. Я не была бы так уверена, не приди ко мне похожие мысли, когда я сама решила написать что-нибудь серьезное о Джеффри, - так вот, в финале, который Сандерс совершенно очевидно извратил, судья далеко не сводится ни к каким-либо преступлениям, ни к какому-либо негодяйству. Медитируя на фильм, роман и фик вот уже второй вечер подряд и под песни Уотерса, я прихожу к горькому выводу, что несчастный кузен Джеффри, вдруг оказавшись обвиненным в убийстве доселе такой праведной родственницей, смотрит им в глаза с отчаянием человека, с губ которого готово сорваться "но я же человек! я ошибался, но это же я, Джеффри, разве вы меня не узнаете?" И смерть его представляется, по сути, такой же бессмысленной, как самоубийство инспектора в О-34: да, этот образ порой распадается на части, которые сочетаются довольно причудливо, но я вижу то, что хотел сказать Сандерс, - и это явно не то, о чем говорил Готорн)

@темы: Очевидное-загадочное, Приказано играть, Вавилонская библиотека, Les Mis, Жорж Сандерс

---

***

По делам техническим снова пересматривала "Веер" - и снова восхищалась. Какая драма - и какой Джордж!) Бывают дни, когда я смотрю на лорда Роберта едва ли не равнодушно, - но бывают и такие, когда под конец фильма только ему и сопереживаешь) Помимо непревзойденного Лондона наших дней, мне все больше нравится концовка, начиная с объяснения на балу, и заканчивая сценой в его доме, - несмотря ни на какой сценарий, им и здесь, очевидно, не читанный, Джордж так искусно подталкивает зрителя к сочувствию Дарлингтону, что не сочувствовать его любовной драме было бы преступлением) Как мне сказали недавно, Джордж вообще к этому склонен - имею в виду, к преступлениям против любого авторского замысла, когда его злодей, например, судья Пинчен, оказывается так сыгран, что ему нельзя не сочувствовать. Эх, Джордж... негодяй)

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, Жорж Сандерс

---

Отражения

Описание: О рассудке и сочувствии.
Персонажи: G.H.S.
Жанр: философская притча
Рейтинг: G

***

Приглядев подходящее кресло, я ставлю перед собой зеркало и некоторое время вглядываюсь в себя. Еще не поздно: я обойдусь без света и, пожалуй, не буду курить. Передо мной сидит безупречно одетый человек, расположившись в кресле с тонкой, ленивой вальяжностью. Его лицо спокойно и выверено в приятных тонах: будь оно чуть тверже или мягче, и могло бы сказаться образцовым - впрочем, нельзя отрицать его красоту, в особенности, глаз. Кажется, они наивны - нежно-голубого цвета и ощутимого очарования. Конечно, это всего лишь отражение.

...

- Я живу в отрицании истины, - говорю я, для того, чтобы начать наш разговор. - Той истины, что я умру, я смертен. Без отрицания нет жизни; без него нет и меня - я начинаюсь после слов «пожалуй, нет» и «нет, спасибо».
Мой двойник по-прежнему равнодушен - я не растрогал его и на толику, так лениво смотрят его глубокие глаза, лишь изредка сверкая искрой, да и то, когда я по привычке поднимаю веки, чтобы сказаться удивленным.
- Я вижу чудовищную схожесть между лучшим и худшим, - продолжаю я. - Художник в наше время так искусно подражает бездарности, что я начинаю сомневаться в последней. Я учусь восхищаться подражанием и стыдиться искренности - искренность предстает в отталкивающих формах.
Мой двойник вторит мне ухмылкой - точнее сказать, он улыбается, и горько, но я вижу его насквозь: я прожил с ним немало, хоть и виделся с ним изредка, дольше всего - при бритье.
- Мы живем в странное время, - продолжаю я, подметив, что это его интересует. - Научившись смеяться над жизнью, мы стали смеяться над собой, а после - над самим же смехом. Мы взяли слово, сделав его вещью и любуясь им, словно произведением искусства: я избегаю признаний в любви, опасаясь, что пойму свои слова превратно. Мы любим смотреть на самих себя, воображая, что мы самоценны, и обижаемся, если нас представляют лучше, - на худшее мы согласны априори.
Чуть склонив голову, мой двойник смотрит на меня с удивительным спокойствием - словно ожидая, что я улыбнусь, нахмурюсь, отвернусь от него, наконец. Я по-прежнему смотрю на него, наслаждаясь тем неброским совершенством, на которое он, разумеется, имеет право претендовать.
- Я много думал, - сознаюсь я, - и наблюдал ничуть не меньше. Я совершенно точно уверен, что отличаюсь от большинства и не принадлежу к меньшинству. Приглядываясь к окружению, я вижу любопытный факт: зная их мотивы, я не могу понять состава преступления, хотя уверен, что оно совершено. Несомненно, я умнее многих - но при этом уверен, что не лучше. Мне скучна та жизнь, которой я живу: мне хотелось бы прожить с десяток, отказавшись от права на владение собой, но не будучи проданным или раздаренным. Они живут единой жизнью, лишь изредка - двойной, храня уверенность, что эта жизнь их истинна, если можно назвать подобным словом цепь ошибок длиною ровно в жизнь. В ошибках же я ценю умысел - я научился ошибаться, чтобы казаться хоть немного человечным.
Мои черты остаются неподвижными, но сердце бьется все быстрее. В его глазах я читаю сочувствие - наивное в своей насмешливости, оно ложится тенью тревоги на мое лицо.
- Я боюсь сочувствия, - говорю я, позволив себе вздохнуть. - Сочувствие прикажет мне одобрить то, что я отрицаю с таким приятным убеждением. Оно заставит меня жить, с головой погрузившись в омут, где я был рожден и откуда выбрался, отрицая, что мои легкие полны воды и тины. Мне знакомо сопереживание - но сочувствие, увольте.
Мой двойник вновь равнодушен - прикрыв глаза рукой, он устало глядит на меня сквозь пальцы, намекая, что наш разговор окончился предсказуемым ничем. Мягко пожав плечами, я покидаю кресло и, остановившись чуть поодаль, бросаю на зеркальную поверхность последний взгляд - не более холодный или пристальный, чем утомленный или грустный. Я прячу руки в карманы пиджака, застегнутого на единственную пуговицу, и флегматично обозреваю омут, в котором сочувствовать означает усомниться в моей судейской беспристрастности и отнять у меня право на привычный, каждодневный суд. Я мог бы раствориться в неизбежном, позволить тяжелым водам сомкнуться над моей головой, а сердцу - слиться в трепетном биении с бесчисленными радостями и горестями, которые каждодневно и привычно заполняют собой наш мир, - но и тогда я буду знать, что единственное сердце останется мной нетронутым, единственная тень не выдержит моего полудня, и стоит мне остановиться, вспомнив о прерванной беседе, как перед моими глазами предстанет то, что я вижу, обернувшись к зеркалу.
Я увижу пустоту.

G.H.S.

@темы: Мемуары машинки "Torpedo"

---

***

Джордж и "Ллойды":

+4

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, Жорж Сандерс

---

***

Фильм The Barretts from Wimpole Street (1934) не только объясняет, почему в О-35 мы видим Марча и Лоутона, но и дает хотя бы окольное представление о, должно быть, первом кастинге спектакля, в котором самую звездную роль - чудовища и отца, Эдварда Барретта - исполнял не кто иной как сэр Сэдрик) Хоть в версии этого - не самого сильного - фильма папаша Барретт показался мне слишком уж очевидным злодеем и полоумной сволочью для *якобы* драмы характеров, что бросает тень на уместность каких-либо переживаний и сомнений дочурок, но после чудовищного Лоутона, которого зрителю, наверное, хочется убить в какой-то момент, а то и постоянно, я плоховато представляю, как с этой ролью справился сэр Седрик: при его теслосложении и росте, а также при наличии в семье, по крайней мере, двух юных особ женского пола и более-менее решительного характера, боюсь, что они попросту предали бы его суду Линча, без шансов на пощаду xD

Так выглядит Фредрик Марч, с которого можно отлично сплагиатить гардероб кузена американца середины 19 века:

@темы: Приказано играть, History of madness, сэр Седрик

---

***

Эта песня действительно универсальная - сколько фэндомов через нее прошло) В каноне Готорна я сейчас дошла до совершенно чудного момента, поэтому не могу не вспомнить бессмертные строки)

As you look around this room tonight
Settle in your seat and dim the lights
Do you want my blood?
Do you want my tears?
What do you want?
What do you want from me?



...и завершающие:

Do you think that I know something you don't know?
If I don't promise you the answers, would you go?

@музыка: Pink Floyd - What Do You Want from Me?

@темы: It's only rock'n'roll, Жорж Сандерс

---

***

Раз уж мои переводы "Дома о семи фронтонах" внезапно похвалили сторонние люди, то я на радостях решила перевести еще отрывок xD Пафосно-слезный монолог судьи, в котором он убеждает Гефсибу в своей любви к ее братцу Клиффорду, к ним в целом и вообще говорит о своей беспрецедентной праведности)
***
Последние отголоски игры Алисы Пинчен (или Клиффорда, кто знает) были прерваны истинно вульгарным диссонансом - звоном колокольчика на двери магазина. Послышались тяжелые шаги: вытерев ноги о порог, неизвестный ступил внутрь. Гефсиба задержалась на мгновение, кутаясь в выцветшую шаль, которая служила ей защитными доспехами в сорокалетних сражениях с восточным ветром. Впрочем, характерный звук - не похожий ни на кашель, ни на то, как прочищают горло, а, скорее, громовой, раскатистый спазм в чьей-то широкой груди, - побудил ее броситься вперед с тем яростным малодушием, какое свойственно женщинам в минуты острой опасности. Немногие дамы при этом смотрелись бы страшнее, чем бедная нахмуренная Гефсиба. Но визитер, тихонько прикрыв за собою дверь и поставив зонтик у прилавка, исполнился сдержанного благодушия, дабы встретить тревогу и ярость, вызванные его приходом.
Предчувствие не обмануло Гефсибу. Это был не кто иной как судья Пинчен, который, тщетно опробовав парадный вход, проникнул в дом через лавочку.

...

- Как поживаешь, кузина Гефсиба? А как воздействует ненастная погода на нашего бедняжку Клиффорда? - начал судья, и странно было, что восточная буря не устыдилась своей свирепости или, по крайней мере, не смягчилась от истинного благодушия его улыбки. - Моя душа не знала бы покоя, не зайди я к вам еще раз, все с прежним вопросом: могу ли я помочь ему, а также и тебе?
- Ты не можешь нам ничем помочь, - сказала Гефсиба, сдерживаясь изо всех своих скромных сил. - Я посвятила себя заботам о Клиффорде. У него есть все удобства, в которых он нуждается в его положении.
- Но позволь мне предложить, кузина, - возразил судья. - Ты, мм, по доброте душевной и заботливости, и лишь с благими намерениями, - но все же ты, э-э, держишь взаперти своего брата. Зачем же ограждать его от доброты и сочувствия? Клиффорд - увы! - отведал слишком много одиночества. Верни же его в круг - круг, так сказать, родни и старых друзей. Позволь мне разок увидеть Клиффорда, и я ручаюсь, что наша с ним беседа ему ничуть не навредит.
- Тебе нельзя к нему, - ответила Гефсиба. - Клиффорд в постели со вчерашнего утра.
- Как! Неужели! Разве он болен? - воскликнул судья Пинчен в разгневанном волнении, будто бы сам старый пуританин вдруг нахмурился и нагнал темноты. - Нет уж, тогда я просто обязан с ним увидеться! Что, если он умрет?
- Смерть ему не грозит, - сказала Гефсиба, добавив с горечью, которую больше не могла сдерживать, - если только его не затравит до смерти тот самый человек, который однажды уже пытался это совершить!
- Кузина Гефсиба, - сказал судья, исполнившись глубокой серьезности, возросшей до слезного пафоса с течением его речи, - неужели ты не понимаешь, как несправедливо, не по-доброму, не по-христиански держать на меня столь долгую, непоколебимую обиду, и за что? За роль, которую мне довелось исполнить, исходя из долга, требований совести и нашего закона, на свой страх и риск? Что сделал я такого во вред Клиффорду, чего можно было бы избежать? Разве могла ты перед лицом нескончаемой печали, - твоей, а равно моей, - помня о моем поступке, проявить бóльшую отзывчивость? И неужели, кузина, ты считаешь, что сердце мое не болело, что тоска в груди не терзала меня с того самого дня и до дня сегодняшнего, среди процветания, которым меня благословили свыше, - неужели я не возрадуюсь, если, учитывая нормы правосудия и интересы общества, мой дорогой родич, друг моей юности, натура, столь тонкая и обращенная к прекрасному - столь обиженная жизнью, и, как ни горько говорить, столь преступная, - в общем, если наш милый Клиффорд вновь обретет жизнь и способность ею наслаждаться? Как плохо ты знаешь меня, кузина Гефсиба! Как плохо знаешь мое сердце! Оно трепещет при мысли о встрече с ним! Нет на свете человека (кроме тебя, но также и меня), который пролил бы столько слез о бедах Клиффорда! Ты можешь видеть их и сейчас. Нет другого, кто с такой бы радостью осчастливил его! Испытай меня, Гефсиба - испытай, кузина! - человека, которого считаешь своим врагом и врагом Клиффорда! - испытай Джеффри Пинчена, и увидишь, что честен он всем своим сердцем!
- Силы небесные! - воскликнула Гефсиба, которую только разозлил сей поток невыразимой нежности, проявленной суровой натурой. - Во имя господа, против которого ты согрешил и в чьей всесильности я едва не разуверилась, ибо не покарал он тебя за ложь и не лишил языка, - брось, заклинаю, притворное сочувствие жертве твоих козней! Ты ненавидишь его! Признай же это, как мужчина! И сейчас в сердце твоем зреет черное коварство против Клиффорда! Открой его! - или же спрячь, пока не сможешь упиваться своим триумфом! Но больше никогда не клянись в любви к моему несчастному брату! Я этого не вынесу! Я преступлю приличия, положенные женщине! Я сойду с ума! Молчи! Ни слова больше! Иначе я прогоню тебя прочь!

@темы: Вавилонская библиотека, Жорж Сандерс

---

***

Джордж за типично мужским занятием

+6

The Saint:





Moon & Sixpence:

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, Жорж Сандерс

---

***

Небльшая зарисовка о канонных кузине Гефсибе и судье Пинчене - канонных в том смысле, что это не Линдси с Сандерсом, - виной которой стал сам Готорн, утверждавший что мистер Пинчен на досуге занимался выведением новых сортов груш Готорн, увидев, что творят с его созданиями, берет подтяжки и выставляет под люстру табурет xD

...

***
Дотянувшись до гибкой ветви, отяжеленной сочными, упитанными грушами, Гефсиба готовилась сорвать новейший плод, который сулил счастье и благоденствие всем прогрессивным фермерам Салема и предместий Бостона. Поверх ее траурного платья был надет садовый фартук, из которого торчали крупные стальные ножницы и пара рукавичек - ими мисс Пинчен предохранялась от царапин и колючек. Едва рука ее, утонченная столетиями дворянства, готовилась возлечь на грушу, как саму ее, тонкую и хрупкую, будто неокрепший саженец, объяла широкая длань, оставшись на талии - а может, и немногим ниже.
- Джеффри! - воскликнула Гефсиба, насупившись и сжавшись, словно сетуя на бойкий нрав судейского сословия, однако близость крупного, дородного кузена творила с ней странные вещи и, в общем-то, была приятна. Казалось, летний зной опалил ее с новой силой: глаза кузена Джеффри, блиставшие из-под густых бровей, точили масло - и твердую решимость сотворить с ней что-нибудь, от чего она краснела бы, и прочитав в романе. Не успела бедняжка Гефсиба указать судье на то, что пора бы собрать все эти груши, как мистер Пинчен поднял ее, будто пушинку, удалил с садовой лестницы и спровадил на свежую грядку. Заключив в объятья худосочную и смущенную Гефсибу, судья привлек ее к своей персоне жестом, столь же суровым, сколь и страстным, - и занял ее губы поцелуем, который, будь он не так нежен, уж точно стал бы сокрушительным. Воля кузины Гефсибы растаяла, будто пирожное; все ушло, все забылось, только настырные, жаркие руки ласкали ее спину, да губы терзали желаньями, которые она сочла бы неуместными. Откинув голову и позволив судье Пинчену опалять ее тонкую шейку, Гефсиба томно помыслила, что жизнь ее при Джеффри обернулась нежданными преимуществами...

@темы: Мемуары машинки "Torpedo"

---

***

Ради спортивных и исследовательских интересов решила разузнать, что писал Лесли Чартерис про своего Святого) На русском отыскала книгу под названием "Святой в Лондоне" - совсем не тот роман, по которому снимался фильм, но я решила остановиться именно на нем. Моя душа эстета выдержала около 30-ти страниц, после чего я набросилась на Готорна с завидным облегчением xD Роман - очень детективный детектив, наверное, то, что у нас зовут "Донцовой" ) Я не против сюжетной литературы и могу оценить лихо закрученный сюжет, но чего я не прощаю средней книге, так это пошлости: пошловатый фильм идет у меня полегче, а вот книга - почти что ни в какую. Да, сверхгероический красавец-и-умница, при нем - роскошная дамочка, против него - всяческие коррумпированные политики, и т.д., и т.п. Саймон Темплер по версии книги мне очень напомнил не-романтизированного Генцау, если отнять у того чрезмерную страсть к женщинам) Если сравнить роман хотя бы с теми же сюжетными произведениями баронессы или Хоупа, то последние окажутся добротным романтизмом, а первое - увы, бульварщиной. Как критик, я сказала бы, что в своем жанре вещь это, наверное, достойная: роман и представляет собой тот самый "остросюжетный" детектив, в нем нет ничего лишнего, нет раскачки действия, все описания схематичны, персонажи прописаны очень скупо и, можно сказать, шаблонно. Правда, происходящее, скорее, напоминает приключения - при таком темпе повествования у читателя вряд ли будет время как следует поразмыслить над тем, кто виноват и кто преступник. Пишу я этот отзыв, в общем-то, за тем, чтобы еще раз восхититься Сандерсом xD Уж не знаю, каким он был в жизни - возможно, что и не таким, как я привыкла его видеть, - но на экране это исключительно благородный человек, везде и в любой роли, из чего я делаю вывод, что это присущее ему лично качество) В роли мистера Темплера он выглядит настоящим джентльменом, хоть немного и достославным "хамом", но это совершенно иной уровень, чем то, что прописано в книге. Ведь, если брать в целом и общем, в сюжетно-детективной литературе нет никакого развития характеров и вряд ли попадется хороший "характерологический" момент. Шовлен никогда не бросит свои преследования сэра Перси, не переступит через себя, не покажет благородство и не отпустит пленника/пленницу - в этом образ ограничен своими рамками. Джордж, не греша против обязательного стиля кино-детективов "нуар", при этом умудряется, что вообще ему свойственно, показать глубину образа, которая нет-нет да проскользнет за улыбчивой и хитроватой маской непробивного детектива и преступника)

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, Вавилонская библиотека, Я обвиняю, Жорж Сандерс