Н. Готорн "Дом о семи фронтонах". Наконец, после стольких творческих приключений я прочитала сам первоисточник) Роман, написанный в середине 19 века и несколько переосмысленный в фильме практически середины века 20-го, повествует о непростой, а местами и мистической истории старого семейства Пинчен, о злодействах, возмездии, прогрессе и всем остальном, чем только славятся классики, а ведь Готорн - признанный классик американской литературы. При всем моем *превратном* отношении к фильму, книге, персонажам - и при всем, при том, как лихо я их обсмеиваю, - я не могу не признать очевидное. Это шедевр. Скажу больше: это шедевр-шедевр, и да простят мне страшное слово "мифопоэтика", но мифопоэтика произведения, его символизм приобретают такие же космические масштабы, как достославная история Гюго. Я давно не читала произведения, в котором были бы такие яркие образы и такая мощная атмосфера: это литературный миф в той его форме, когда читатель должен совершить настоящее путешествие "по мирам", в духе обряда инициации в традиционной мифологии. При этом в романе очень силен дух романтизма, что снова подводит нас к проблеме поэтических образов, которые, благодаря литературному таланту автора, можно увидеть ярко и четко, будто бы в действительности. О шедеврах не говорят многословно, и я не буду, но скажу, что вопреки чудовищно шедевральному переводу и всеобщему духу осмеяния и иронии, это одно
из произведений мировой литературы. Роман не нужно понимать умом: его нужно прочувствовать интуитивно, как лирическую поэзию, и уже на подобном понимании строить интерпретации. От себя, читателя, добавлю, что моментом, который меня больше всего впечатлил, стал эпизод, когда Гефсиба, поднявшись наверх в поисках Клиффорда, находит на столе Мэттью фотографию судьи. Это было по-готически жутко - Мэтьюрин одобрил бы)
Да и у меня самой дома тоже висит фотография кузена Джеффри) ...***
Теперь о персонажах и о том, что я о них думаю) У Готорна, как и у Гюго, есть любопытное свойство: чем больше он унижает, осмеивает и представляет в гадливом свете персонажа, тем больше читатель испытывает к нему сочувствия) Будем двигаться от худшего, на мой скромный взгляд, до самого интересного.
Мне сразу не понравилось потерпевшее семейство Моулов (или же Молов). Какой бы оправданной ни была их месть за смерть отца-основателя, а гадкие они и жестокие люди, к тому же лишенные ощутимого воображения. О том, что их "месть" представляется особо гадкой, не стоит и говорить. В общем-то, Мэттью Моула-нынешнего Готорн и сам обсмеял к финалу произведения, так что здесь я не далека от авторской задумки)
Фиби Пинчен, хоть и обладает привлекательностью типично романтической, невинной и праведной девушки, к тому же связанной с типично романтической идеализацией природного и народного, мне показалась слишком уж идеализированным персонажем, который, безусловно, исполняет в романе свою положительную функцию, но на роль эпохального и значимого женского образа явно не претендует, ибо сама по себе есть несколько приземленной и недалекой.
Дядюшка Вернер остался для меня загадкой) Либо он насквозь ироничен, либо это образ вне "картины мира" и тогда нуждается в хорошем анализе, на который у меня, увы, нет времени.
Неожиданно понравился Клиффорд, хоть он и вряд ли чем-нибудь напомнит пламенного революционера Прайса) Готорну отлично удалось отразить "поток сознания" сумасшедшего, и эти картины - одни из самых ярких в "Доме". Несмотря на то, что писатель Готорн едва ли не пролетарский, с "простым плотником" Моулом и критикой загнившего и лентяйского аристократического рода, мы, люди, познавшие литературу о буржуях и плотниках, скорее, умилимся тонкой внешности -и не менее тонкой натуре - братца Гефсибы, ибо в этом он истинный романтический аристократ.
Пожалуй, самым интересным - причем, совершенно неожиданно - для меня стал образ кузины Гефсибы) Как я и говорила, книжная кузина отличается от образа Линдси в заметно худшую сторону: хоть ее любовь к несчастному брату и остается все прежней, но книжная Гефсиба - существо закостенелое и очень слабовольное. Что бы ни говорил автор и как бы он ни смеялся над ее попыткой организовать торговлю, а психология подобных людей в подобной ситуации отражена блестяще и вызывает восхищение. В романе Гефсибы ощутимо много, это один из центральных персонажей, а посему невольно привлекает к себе внимание и интерес. С чисто психологической точки зрения дуэт Гефсиба-Клиффорд показался мне самым интересным в "Доме".
И, наконец, о милых сердцу) Судья Джеффри Пинчен, элегантный, но суровый негодяй, вначале показался мне слишком уж простым и очевидным, построенным на контрастах образе, что смотрелось не так выгодно, если сравнить его с вышеупомянутым дуэтом. Как было сказано в критической литературе, это "слишком уж злодей", - поэтому в какой-то момент повествования я решила испытать верное средство, которое мы вывели еще из чтения Гюго: не обращать внимания на жутко саркастические комментарии автора и воспринимать судью, как он воспринимается без подсказок и пояснений. Все мои претензии развеялись, как дым, едва я дошла до знаковых глав с участием мистера Пинчена) То, что было считано интуитивно, сложно облечь в слова, а тем более, в связный анализ, но эпохальность судейского образа предстала передо мной во всей своей красе. Говоря в целом - и как у нас принято, - судья задействован в сюжете универсально человеческом, и при видимой бедности на события в этом медитативном романе он полностью оправдал мои к нему нежные чувства, которые я питала даже к судье, книжному, вопреки всем его свинствам, злодействам и гадостям. Одни из самых ярких - и зловещих - поэтических образов связаны с его персоной: фотографию я уже вспоминала, добавить к этому портрет полковника, часы, зажатые в ладони мертвого, его листок из записной книжки у двери. Если оставить пафос осуждения для чисто моралистического уровня и сосредоточиться на мифологическом в романе, образ судьи Пинчена предстает в эпохальных красках - и вполне может быть трансформирован и в то, как его видел Сандерс, и в то, каким я его видела в своих попытках творчества) Спасибо Готорну за такого чудесного - и негодяйского - судью)
Отдельно хочется восхититься советским переводом "Дома". Как человек, пытавшийся читать оригинал и даже переводить его, я иногда считаю, что наш перевод лучше - и смешнее - самого оригинала, хотя чудовищная социалистически-архаическая лексика вызывает эффект некоторой гибели мозга) В любом случае, это переводческий шедевр, с которым уже ничто не сравнится, за что отдельное спасибо его автору)