I've got an idea for a column that will make Walter Winchell look like the kid who writes on fences
Последнее фото - иллюстрация к эпизоду из жизни Роэнов-Мандерстоуков. Джулиус - Родерику : "Да, я уже в курсе,что отец записал тебя в военную академию, но дай мне честное слово, что не побежишь сегодня к Ватерлоо-бридж топиться..."
Родерик, в слезах и истерике, будет пытаться продавить и братца, и дверь своей весомой фигурой, в ходе чего братец Джулиус получит увечья, не совместимые с ночным свиданием, дверь будет сорвана, младший братец Николас - едва не растоптан страдающим актером, а папочка Чарльз, придя в оголтелое бешенство, будет терзать английскую полицию громогласными требованиями немедленно отыскать беглеца, хоть в морге, хоть под Ватерлоо-бридж.
диагностировал Джулиусу перелом носа. Пока папаша Чарльз наливался чаем с коньяком, Николас методично обзванивал морги, больницы и полицейские участки. Родерик, совершив крайне неудачный прыжок, ударился об воду и потерял сознание. Бесчувственного, его выловили местные рыбаки, недовольные тем, что истеричный юноша распугал им всю рыбу...
Если врачом семейства являлся Лоуренс Оливье, в таком случае здоровье родных и близких папаши Чарльза находилось под угрозой: вместо добросовестного исполнения служебно-медицинских обязанностей, доктор Оливье хвастал бы своими n дипломами, устраивал чаепития с леди Роэн-Мандерстоук и при каждом поводе, а то и без него, разыгрывал с шекспировской страстностью свои последние визиты к пациентам.
...когда полиция, морально истощенная звонками какого-то юного отщепенца, наконец, приволокла Родерика - продрогшего, посиневшего и жестоко избитого спиннингами и резиновыми ботфортами местного рыбачества, папаша Чарльз, поперхнувшись коньяком, хотел было выпороть сынка, как тому следует, однако тонкая душа чрезмерно тучного эстета не вынесла ужасный смрад от рыбы. Отвесив сыну, дрожащему от холода и слез, хороший подзатыльник, сэр Чарльз отправил его - в наказание - быть сиделкой при изувеченном братце Джулиусе. Джулиус, расположившись на кровати в позе страдальца и мученика, донимал бы истерзанного брата то заунывными стонами насчет того, что он вот-вот отдаст концы, то крайне невежливо требовал от любимого брата нести ему коньяк и прочие средства утешения. Курсируя между комнатой Джулиуса и буфетом, бедняга Родерик исполнял все известные ему монологи из драм Шекспира в коридорах, чем выводил чуткого папашу из последнего душевного равновесия, - тогда сэр Чарльз бросался к искромсанным семейным альбомам и вершил над непутевыми отпрысками свой страшный суд.
Джулиус - Родерику : "Да, я уже в курсе,что отец записал тебя в военную академию, но дай мне честное слово, что не побежишь сегодня к Ватерлоо-бридж топиться..."
s58.radikal.ru/i161/1202/20/0d9862acf94b.jpg
диагностировал Джулиусу перелом носа. Пока папаша Чарльз наливался чаем с коньяком, Николас методично обзванивал морги, больницы и полицейские участки. Родерик, совершив крайне неудачный прыжок, ударился об воду и потерял сознание. Бесчувственного, его выловили местные рыбаки, недовольные тем, что истеричный юноша распугал им всю рыбу...
...когда полиция, морально истощенная звонками какого-то юного отщепенца, наконец, приволокла Родерика - продрогшего, посиневшего и жестоко избитого спиннингами и резиновыми ботфортами местного рыбачества, папаша Чарльз, поперхнувшись коньяком, хотел было выпороть сынка, как тому следует, однако тонкая душа чрезмерно тучного эстета не вынесла ужасный смрад от рыбы. Отвесив сыну, дрожащему от холода и слез, хороший подзатыльник, сэр Чарльз отправил его - в наказание - быть сиделкой при изувеченном братце Джулиусе. Джулиус, расположившись на кровати в позе страдальца и мученика, донимал бы истерзанного брата то заунывными стонами насчет того, что он вот-вот отдаст концы, то крайне невежливо требовал от любимого брата нести ему коньяк и прочие средства утешения. Курсируя между комнатой Джулиуса и буфетом, бедняга Родерик исполнял все известные ему монологи из драм Шекспира в коридорах, чем выводил чуткого папашу из последнего душевного равновесия, - тогда сэр Чарльз бросался к искромсанным семейным альбомам и вершил над непутевыми отпрысками свой страшный суд.