***

[Addeson]

На этот счет можно сказать лишь "ах!" xD



Отчетливо видится дядюшка Алфи, на досуге решивший поднимать культурный уровень британских пилотов и обязавший тонкого и романтичного майора играть Ромео, - на роль Джульетты, за неимением в то время суфражистки, пришлось выписывать деву из парижского публичного дома...

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, History of madness, Rathbone

Comments

[Phoebe Pyncheon]

Та самая падшая дева, на которую заглядывался майор Баумайстер и коей братец Джулиус носил украденный с офицерской кухни сахар ? Джулиуса, кстати, заставят играть кормилицу, а кузена Николаса - матушку Джульетты...

[Addeson]

За время долгих репетиций - у дядюшки, как и у среднего сына его братца, была театральная жилка - кормилица-Джулиус поглотит весь запас лучших продуктов части, едва не возбудив восстание среди пилотов. Кузен Николас, зловеще косясь на шпаги, будет исключительно злобной и нелюдимой матроной, на досуге пописывающей черный винтажный роман "Верона: времена чумы". Майор, не имея ни капли опыта общения с публичными девицами, будет бояться и приблизиться к "возлюбленной", на что девица будет отвечать зловещим хохотом и расхожими портовыми фразами, а дядюшка Альфред - грозно греметь в рупор, заставляя майора быть "смелее, откровенней", - конечно же, славный потомок Мандерстоуков не мог не внести несколько правок в пьесу Шекспира...

[Phoebe Pyncheon]

Пока Николас, вынужденный проявлять любовь и заботу о сценической дочурке, будет чернеть и метать злобные взгляды, а майор - втайне отхлебывать из карманной фляжки теплого молока, смешанного с настойкой валерьянки, милейший братец Джулиус, пользуясь тем, что обширное одеяние кормилицы позволяет укрыть под ним целый арсенал продуктов, безостановочно жевал сандвичи и пайковый шоколад, запивая все это коньяком, предназначенным для встреч генералов и королевских инспекторов из военного министерства. Падшая девица, при душевной поддержке полковника Алфи, не раз и не два прошлась по манере майора ухаживать за женщинами : мол, девица не самолет, надо бы знать разницу. Ослабевший от переживаний майор окончательно конфузился и не мог определить стратегически важные места, на коии следовало бы возлагать руки. Дядюшка Альфред, презрительно фыркнув, решил подать пугливому майору достойный пример...
В этот момент дверь репетиционной с грохотом распахнулась, и в помещение влетела только что вернувшаяся из очередного предрассветного патруля суфражистка - в одежде, заляпанной грязью, кровью и машинным маслом. Увиденное отнюдь не привело девицу в возвышенное расположение духа...

[Addeson]

В тот самый миг, когда майор Рэтбоун, патетически прижав ладонь ко лбу, готовился пасть в творческий обморок, а дядюшка Альфред с упоением ощупывал "горячие точки", суфражистка, обомлев от наглости начальства и от бедлама, устроенного им на сцене, отбросила кусок крыла немецкого самолета, который самолично оторвала, преследуя противника, и направилась к актерам с решимостью горящего танка, идущего в последний бой. Джулиус, поперхнувшись сендвичем, неловко грохнулся со стула, ввиду чего разбил бутылку отборного коньяка - осколки оной скверно оцарапали его чуть ниже спины, что помешало ему снова сесть на стул и вызвало немало стонущих тирад, которые, впрочем, слушать было некому. Толкнув майора, который, окончательно утратив бдительность, рухнул на "матрону", едва не отдавив той больную конечность, суфражистка грозным вихрем пронеслась по сцене и схватила дядюшку за плечо. В глазах полковника, слегка остекленелых от режиссерских потуг, всплыл запоздалый ужас обличения, однако спасаться за тонкой спиной майора, или широкой - Джулиуса, было поздно: окатив любимого ведром отборной брани, суфражистка, размахнувшись, влепила свой кулак в неподготовленную челюсть. Полковник рухнул, будто телеграфный столб, оставив без протекции Джульетту, - однако подступить к ней суфражистка не успела: между ними возник кузен Николас, весьма однозначно замахнувшись реквизитным топором. Падшая дева, визжа и ругаясь, скрылась за кулисами; суфражистка, смахнув со лба кровавый пот, наконец, обратила внимание на лежащее у ее ног недвижимое тело. Раскаяние в опрометчивом поступке и острая, мучительная страсть бросили ее на грудь полковника, в недра которой она вслушалась, дабы узнать, что с "милым Алфи", другой рукой взъерошив его лисью шевелюру. Николас, бросив топор, уселся за роялем, не подавая признаков жизни; майор по-прежнему лежал в прострации; а Джулиус, стеная и охая, пытался склонить кого-нибудь к транспортировке в госпиталь, где, как он знал, всегда найдутся и еда, и ласки медсестры.