Falcon in the Dive
Еще раз выскажусь об опасной подмене понятий. Инспектор, со слов Гюго, в самом начале предстает перед нами как человек, обожествляющий власть и ненавидящий бунт. Как я и говорила, мне, во-первых, это кажется поэтикой, во-вторых - чисто умозрительной выдумкой Гюго. Согласитесь, что ненависть к преступности - не такое уж и плохое качество у добросовестного офицера полиции (так, а что, ее любить предлагают? не все ведь Вальжаны и Фантины) Но что такое ненависть к бунту, я в упор не пойму. К революционерам у инспектора не было ненависти вообще никакой. Ненависть к преступности? ...Само собой, он был не монсеньором и обходился с ними круто, как и предполагает его профессия. Но я стою на том, что, пока задержанный(ая) вел себя адекватно и не сопротивлялся полиции, инспектору его вот прямо так уж пафосно ненавидеть не было какого-то резона. Ну не был он полоумным преследователем преступности с диким огнем в глазах и пламенеющим мечом в руке, это либо образ, придуманный Вальжаном, либо демонизация от Гюго. Вообще на этом образе сразу сгорают многие верные мысли об истинной инспекторской природе) Инспектор не был "неусыпным оком, следящим за Каином", в нем вообще было мало демонизма, кроме внешности. Если не верите - посмотрите арест месье мэра в О-34: никаких пылающих глаз, спокойная уверенность, полицейский чиновник; в О-82 - какой там суровый инспектор, а нет ничего такого, он просто делает свою работу, вот и все. Конечно, читателю будет не весьма весело, если поверить, что Жавер боролся с "бунтом", а не с преступностью, ибо в наше время бунт против общества - это и рок, и неформалы, и многое из того, что мы делаем, вплоть до того, что не смотрим телевизор) Власть - мы сами понимам, какое у нас отношение к власти в современном обществе. Повторюсь, что инспектор на протяжении всего романа до финала действовал в рамках закона и боролся с тем, с чем борется закон. Где сказано, что он, как Кораблев, вел войска в атаку на парижских революционеров?) Да не был он чекистом или сотрудником гестапо)
***
Итак, ненависть к бунту. Гюго нам подсказывает, что общество не приняло инспектора и что у него были только две альтернативы, стать полицейским или же преступником. Вместо того, чтобы похвалить юнца за мужество и честность, автор нам внушает, что *якобы* он таким боком хотел возвыситься над обществом, охранять его и следить за ним. А если взглянуть на вещи с иной стороны? Я не думаю, чтобы инспектор был очень горд. Не психология у него гордеца, если и было нечто в нем такое, то это было: а) гордость за прекрасно выполненную работу - что плохого в этом? б) гордость за свою моральную стойкость - см. выше; в) гордость как чувство собственного достоинства. Инспектор себя не любил - думаю, в пояснениях это не нуждается. Не знаю, насколько верно судить по себе других, но скажу, что гордость у меня ассоциируется с желанием свободы, в т.ч. от притязаний любого начальства. Инспектор и свобода - здесь были двоякие отношения, я могу их понять. С одной стороны, это стремление к свободе от общества, которое его отвергло. С другой - жестокое самоограничение, ибо - см. выше - он не любил себя. В таких случаях гордыня - это весьма печальная реакция человека, которого не любят и отвергают люди, ибо чем же еще ему защититься психологически, как не выдумать себе некое свехдостоинство (например, свехчестность и сверхусердие по службе) и таким образом возвыситься над ними? Да и возвысился он очень скромно, он ведь не мог не понимать, пусть и в какой-то малой мере, что вся его надуманная система суть средство спасения, как чисто жизненного, так и психологического - собственно, он сделал осмысленный выбор в ее пользу. Он вряд ли старался возвышаться над кем-нибудь, кроме преступности, а с нее он спрашивать имел полное право - он был честен. Подобное отношение ему нужно было не столько для самоутверждения, сколько отражало его общую позицию насчет тщетности и порочности всех усилий по нарушению закона. А закону он служил вряд ли для того, чтобы "быть безупречным", он служил закону как высшей истине, и если закон таких людей ни во что не ставил, это еще не значит, что сие отношение было выдумано лично инспектором. Поставьте на место Фантины Тенардье, представьте высокомерного инспектора - на чьей же стороне окажутся ваши симпатии?)
***
Но что же такое "ненависть к бунту"? Что мог инспектор понимать в политике? А ничего. Ничего, если учесть, что поступил он на службу еще при Республике, затем видал Наполеона, затем реставрацию, затем "короля баррикад", а ранняя юность его прошла при революционном терроре и термидоре. Он стал свидетелем одного из самых изменчивых периодов в истории Франции - и он не пошел на Наполеона во имя царя, или на баррикады во имя Луи-Филиппа, а должен был бы сходить, если бы так уж обожествлял "власть" ) Думаю, что у него вообще не было какой-либо гражданской позиции, а насчет обожествления власти - ну, я бы сказала, типично подростковая реакция, папа-мама самые хорошие, раз человек у власти, значит, он мудрый и справедливый, итп. С неумением инспектора видеть то, что вокруг просиходит, вернее, замечать и верно оценивать - кто же мог его переубедить?) А что обожествлял префекта Жиске - так это и понятно, за Жиске для него никого не было (не доносчик ведь), а всякие там министры полиции - простите, но в те времена отсутствия масс-медиа простому человеку воспринимать их как неких небожителей и существ иного порядка было гораздо проще. А инспектор, может, и не хотел заморачиваться: свои обязанности я знаю, все, что мне надо, знаю, даже начальника знаю, а влезать во все служебные и министерские дрязги я не намерен, мне надо работать. Да и о ком он мог в финале-то подумать? У него не было ни друзей, ни родни, ни епископа с подсвечниками. С кем он мог себя соотнести в качестве ученика-учителя? Кто мог быть для него пусть каким-то, но идеалом, если не начальник по службе? Суммируя: вижу "ненависть к бунту" как синоним его ненависти к преступности, что в ней плохого, я не знаю))
***
И что касается власти этой обожествления. В самом начале наш автор *как бы* забывает, что главным в жизни инспектора все же был закон. Он, скрепя сердце, пошел на должностное преступление донес на мэра; когда он преступил закон - не задержал беглого каторжника - вот тогда он уже не смог дальше жить. Мой риторический вопрос: и где же было то "обожествление", если инспектор, единственный (!!) среди вполне цивильного и среднестатистического населения Монрейля, не бросил месье мэра подозревать? Где пресловутая слепота, где же префект Жиске? Да видел он все, такой наблюдательный человек не мог не видеть, но предпочитал не замечать. Почему же не предпочел не заметить месье мэра? Кто же взбунтовался в этом эпизоде? Да сам инспектор: он донес на власть, он поставил ее под сомнение. Вот и получается, что даже такое неплохое качество, как верность начальнику подчиненного, как служебная дисциплина и защита государства могут быть извращены до чего-то низкого и мерзкого)
***
Делая вывод: бунт ненавидел сам Гюго до пресловутого "просветления", и не надо на инспектора еще и навешивать образполоумного автора xD
***
Итак, ненависть к бунту. Гюго нам подсказывает, что общество не приняло инспектора и что у него были только две альтернативы, стать полицейским или же преступником. Вместо того, чтобы похвалить юнца за мужество и честность, автор нам внушает, что *якобы* он таким боком хотел возвыситься над обществом, охранять его и следить за ним. А если взглянуть на вещи с иной стороны? Я не думаю, чтобы инспектор был очень горд. Не психология у него гордеца, если и было нечто в нем такое, то это было: а) гордость за прекрасно выполненную работу - что плохого в этом? б) гордость за свою моральную стойкость - см. выше; в) гордость как чувство собственного достоинства. Инспектор себя не любил - думаю, в пояснениях это не нуждается. Не знаю, насколько верно судить по себе других, но скажу, что гордость у меня ассоциируется с желанием свободы, в т.ч. от притязаний любого начальства. Инспектор и свобода - здесь были двоякие отношения, я могу их понять. С одной стороны, это стремление к свободе от общества, которое его отвергло. С другой - жестокое самоограничение, ибо - см. выше - он не любил себя. В таких случаях гордыня - это весьма печальная реакция человека, которого не любят и отвергают люди, ибо чем же еще ему защититься психологически, как не выдумать себе некое свехдостоинство (например, свехчестность и сверхусердие по службе) и таким образом возвыситься над ними? Да и возвысился он очень скромно, он ведь не мог не понимать, пусть и в какой-то малой мере, что вся его надуманная система суть средство спасения, как чисто жизненного, так и психологического - собственно, он сделал осмысленный выбор в ее пользу. Он вряд ли старался возвышаться над кем-нибудь, кроме преступности, а с нее он спрашивать имел полное право - он был честен. Подобное отношение ему нужно было не столько для самоутверждения, сколько отражало его общую позицию насчет тщетности и порочности всех усилий по нарушению закона. А закону он служил вряд ли для того, чтобы "быть безупречным", он служил закону как высшей истине, и если закон таких людей ни во что не ставил, это еще не значит, что сие отношение было выдумано лично инспектором. Поставьте на место Фантины Тенардье, представьте высокомерного инспектора - на чьей же стороне окажутся ваши симпатии?)
***
Но что же такое "ненависть к бунту"? Что мог инспектор понимать в политике? А ничего. Ничего, если учесть, что поступил он на службу еще при Республике, затем видал Наполеона, затем реставрацию, затем "короля баррикад", а ранняя юность его прошла при революционном терроре и термидоре. Он стал свидетелем одного из самых изменчивых периодов в истории Франции - и он не пошел на Наполеона во имя царя, или на баррикады во имя Луи-Филиппа, а должен был бы сходить, если бы так уж обожествлял "власть" ) Думаю, что у него вообще не было какой-либо гражданской позиции, а насчет обожествления власти - ну, я бы сказала, типично подростковая реакция, папа-мама самые хорошие, раз человек у власти, значит, он мудрый и справедливый, итп. С неумением инспектора видеть то, что вокруг просиходит, вернее, замечать и верно оценивать - кто же мог его переубедить?) А что обожествлял префекта Жиске - так это и понятно, за Жиске для него никого не было (не доносчик ведь), а всякие там министры полиции - простите, но в те времена отсутствия масс-медиа простому человеку воспринимать их как неких небожителей и существ иного порядка было гораздо проще. А инспектор, может, и не хотел заморачиваться: свои обязанности я знаю, все, что мне надо, знаю, даже начальника знаю, а влезать во все служебные и министерские дрязги я не намерен, мне надо работать. Да и о ком он мог в финале-то подумать? У него не было ни друзей, ни родни, ни епископа с подсвечниками. С кем он мог себя соотнести в качестве ученика-учителя? Кто мог быть для него пусть каким-то, но идеалом, если не начальник по службе? Суммируя: вижу "ненависть к бунту" как синоним его ненависти к преступности, что в ней плохого, я не знаю))
***
И что касается власти этой обожествления. В самом начале наш автор *как бы* забывает, что главным в жизни инспектора все же был закон. Он, скрепя сердце, пошел на должностное преступление донес на мэра; когда он преступил закон - не задержал беглого каторжника - вот тогда он уже не смог дальше жить. Мой риторический вопрос: и где же было то "обожествление", если инспектор, единственный (!!) среди вполне цивильного и среднестатистического населения Монрейля, не бросил месье мэра подозревать? Где пресловутая слепота, где же префект Жиске? Да видел он все, такой наблюдательный человек не мог не видеть, но предпочитал не замечать. Почему же не предпочел не заметить месье мэра? Кто же взбунтовался в этом эпизоде? Да сам инспектор: он донес на власть, он поставил ее под сомнение. Вот и получается, что даже такое неплохое качество, как верность начальнику подчиненного, как служебная дисциплина и защита государства могут быть извращены до чего-то низкого и мерзкого)
***
Делая вывод: бунт ненавидел сам Гюго до пресловутого "просветления", и не надо на инспектора еще и навешивать образ
@темы: Очевидное-загадочное, Приказано играть, Вавилонская библиотека, Я обвиняю, Les Mis
