Вот за что я безмерно уважаю фильм Bel Ami - за то, что он идеально точно воспроизвел женскую реакцию на Сандерса) Все так и есть: хотелось рвать на себе волосы и биться головой об стенку ввиду того, что этот мужчина тебе не прнадлежит xD "Портрет" я пересматривала довольно часто, а "Милого друга" - совсем нет: свято храню первое впечатление, с которым - если оно хорошее - второе и третье никогда не сравнятся) Спасибо Левину - у него Джордж прекрасен, как ни у кого другого, подумать только, целых три фильма, 1943, 1945 и 1947 - и роли Джорджа наивысшей категории) Возвращаясь к милому "Другу" - я нашла, что говорится, пруфпик:
Сандерс - негодяй! Негодяй он, и все, хоть и благородный)) Вот еще одно доказательство в тему:
И как это я не вспомнила) Если появится необходимость наделить лорда Уиндермира именем, я предлагаю "Генри" - сэр Генри, не милорд)
Кстати, что интересно, сколько видела всяческих сборных-солянок Холмсов и Ватсонов, а вот по сэру Генри не видела - ведь все же один из любимцев детства)
Старое, но от этого не менее прекрасное фото из "Веера" )
Вообще же эта песня кому только не подходит - и наверное, подошла бы для моего отношения к Сандерсу) Ведь все-таки он приходил ко мне, пусть и во сне, - мы даже поговорили немного)
Confessions of a Nazi Spy / Признания немецкого шпиона (1939). Все новое - хорошо пересмотренное старое) Фильм, широко известный как первый антифашистский в Голливуде, рассказывает историю выявления немецких шпионов в Америке и героической борьбы с ними же. Фильм как фильм хорош и качественен для своего жанра, но что он - агитка, а фрицы сугубо шаблонные негодяи, которые обязательно пьют пиво литрами, об этом и говорить не стоит) Из наличествующих в киноленте бонз был замечен один лишь доктор Геббельс, распространяющий милую его сердцу пропаганду, в том числе, и на американской территории. Сюжет фильма построен вокруг несоветского не-американского гражданина, продавшегося агентам влияния, и их совместных интриг против свободы и демократии, от угрозы которым, как нам сообщают, не спасет и океан между Европой и Америкой) Правда, немецкие шпионы на удивление не преданы фатерланду и при малейшем прессинге со стороны доблестных фбр-овцев сдают с потрохами все перекупленные секреты родины) Довольно унылая реклама США как средоточия всех мировых добродетелей, несколько картонные диалоги и сидящее уже в печенках приравнивание СССР к Гитлеру можно отнести к недостаткам фильма, к достоинствам - манеру съемки и, в общем-то, харизматичных персонажей. Финал фильма, кроме грустной улыбки, мало что вызывает - разве что желание крутить пальцем у виска, - но идеология есть идеология, даже в "демократической" Америке) Да, и мне интересно, в какой именно момент истории Гитлер был рейхсфюрером?) *** Как вы понимаете, пересматривать кино я бы не взялась без серьезной на то причины) А ведь если не считать "Книгу джунглей", это был мой первый - жаль, что не памятный - фильм, который я посмотрела с Джорджем xD Ужасно и представить, что когда-то меня в этом фильме могли интересовать иные материи помимо Сандерса, - но очевидным и загадочным полна вся наша жизнь) По горячим следам фон Робаха и герра Новеля, Джорджа привлекают на роль Франца Шлагера, сурового немецкого шпиона и вождя агентурной ячейки) Негодяй из фатерландаМне всегда хотелось увидеть Сандерса на трибуне, еще лучше - с бритым затылком, еще многим лучше - исполняющим зиг-хайль xDD Шутка, конечно) В отличие от Винсента, которому пафосные речи как-то не идут, Джордж с этим справляется ярко и красочно, возбуждает душевный пыл и желание действовать, - а уж голос у него, когда он имитирует немецкий акцент, становится неузнаваемым) Однако же вернемся к его темному образу: по следам моих немецких увлечений - и внезапно для самой себя - мне понравилась эта роль Джорджа. Как я и говорила, фильм, хоть и агитка, но качественно сделан, поэтому в нем есть на что взглянуть. Хотя герр Шлагер и не избежал неизбежной, в общем-то, картонности, вспомним, что это Сандерс и что даже в бумажном варианте он может сделать нам, зрителям, маленькие приятные сюрпризы) Одним из них выступает желание Франца научить весь мир нацистскому салюту - от капитана корабля до горе-американского шпиона) Из фильма мы также узнаем, что пиво герр Шлагер как-то и не любит - зато традиционно любит покушать, - а также возит с собой какую-то сомнительную женщину-шпионку, для чего, черт ее знает) Напоследок - вспомним же об униформах! О, немецкие униформы, как вы прекрасны на этом мужчине! xD Увы, герра Шлагера в фильме не так уж много и его линия обрывается внезапно - хорошо еще, что без привычного возмездия (тм), которое в предыдущем шпионском фильме обернулось утоплением после удара по голове молотком xD Если говорить серьезно, то роль Франца, конечно, не самая яркая и глубокая в сандерсовской карьере, но в этом фильме он выглядит однозначно лучше, чем в вышеупомянутом "Мистере Мото" ) Все же не выходит из него матерых негодяев - все негодяи ироничны и интеллигентны, да и пошутить, в общем-то, любят, одна беда, не любят пиво)) Чем-то они мне даже напоминают незабвенного Диффринга - товарищ тоже был сугубо благороден, ему бы не Гейдрихов играть, а дворянство немецкое) Все же считаю, что подобные роли - либо не для Джорджа, либо слишком уж картонные, чтобы ему в них развернуться: кто спорит, что начальник агентурной ячейки - не Гамлет и не Цезарь Б. Шоу?) Мне сложно представить, чтобы у Джорджа не хватало таланта на такие роли: даже сэр Седрик, великий из великих, хорошо смотрится не везде, но если дать ему простор для маневра, он развернется, еще как) Возможно, подобые товарищи были Джорджу мало интересны: самый блестящий немец в его исполнении из тех, что я видела, был, конечно же, фон Робах, но фильм ведь комедийный, а любая комедийная роль ему непременно удается) И все же герр Шлагер - красавец, ариец и умница *** Мой вердикт. Сандерс с выбритым затылком - такое пропустить нельзя) Альбом
Гулять, так гулять) Зачем-то взявшись перечитывать старые фики, я изумилась тому, как загадочно я оцениваю у себя "лучшее" - и как недолго держатся эти оценки. Раз в три года можно и проявить умеренный нарциссизм - поэтому предложу вам назвать один мой фик, который вы считаете... вот здесь не знаю, что взять, лучший или любимый, мы с вами все же не Эддисоны) Можете назвать оба по отдельности, можете просто тот, который вам больше всего запомнился. Если кто-нибудь откликнется, я буду очень благодарна) В ответ я могу сказать, как я сама его оцениваю, если захотите)
Не успел Слит распробовать горячий кофе, как обнаружил, что на диване он больше не один. Усевшись рядом, Аделаида забросила ножку на ножку и подставила под мягкий свет лампы свои нейлоновые чулки. Горло монсеньора сдавили крайне неприятные ощущения, которые усилились, стоило девушке переложить к себе на колени его руку. Больше не церемонясь, секретарша уткнулась носом в его волосы и спросила: - Персиковый шампунь? Слит не был астматиком, но успел прочувствовать всю бедственность их положения, когда девушка прильнула к его боку. Касание бойкой руки было столь неприятно, словно под его пиджак засунули живую еще рыбу.
- Ты, что, боишься? - расхохоталась девушка. - Ой, да ла-адно... Чего ты из себя строишь недотрогу? А костюм этот для чего? А маникюр? А шампунь с персиком? Милый, ты можешь обмануть какую-нибудь маменькину дуру, но только не меня. Если бы ты продавал себя с аукциона, никакая Мона-Лиза не стояла бы и близко. Все бабы округи, небось, строятся в очередь, чтобы твои ботинки лизать. - Я так не могу! Пальцы Слита скользили по лицу, не замирая ни на мгновенье. - Я не люблю женщин! - в отчаянии выпалил он. - Вот здесь подробнее. - Я вообще никого не люблю! И никто не любит меня! - Так, все ясно. Мисс Хейдс откинулась на спинку дивана, с видом знатока закусив ноготок. - Начнем сначала. Твоя мамаша была дурно воспитана. У нее были толпы мужиков, один из них - твой отец, но ты его никогда не знал. Когда ты был прыщавым сопляком, тебя подцепила баба - наверняка, ее подруга, лет тридцати или того хуже. Она отпользовала тебя и вышвырнула, из-за чего ты уверился, что все бабы стервы, и совершил какой-нибудь идиотский поступок, который испортил тебе всю жизнь. Мисс Хейдс остановилась и цокнула языком. Слит дышал часто и неровно, словно легкоатлет на последнем издыхании. Секретарша разглядывала его то одним прищуренным глазом, то другим. - Что думаешь о доктрине Кроули? - вдруг спросила она. - Простите?! - Священник! Мисс Хейдс залилась отчаянным хохотом. - Не вижу в этом ничего смешного! - вспылил Слит, краснея от ярости. - То краснеешь, то бледнеешь. Уже как-нибудь определись... Слит прижал ладони к щекам. Щеки пылали. Это был невыносимый позор.
*** (Их первый поцелуй)
- Ради всего святого! Я успела стольких шефов сменить, что мужчины для меня яснее пареной репы! Думаешь, ты такой один? Да вас полно: с виду недотроги и ледышки, а под скорлупой - прыщавые школьники с потными руками! Такого Слит стерпеть не мог. Схватив девицу за подбородок, он согрешил порочным поцелуем и так же грубо оттолкнул ее от себя. - Ох ты какой... - тяжело дыша, заметила мисс Хейдс. - До старости вспоминать тебя буду... - Взаимно, - буркнул Слит, чьи щеки постыдно раскраснелись. *** (И небольшое продолжение)
- Да стой ты! В каком приходе обитаешь? - Вас это не касается! - отрезал Слит. - Ой, только не надо паники, как будто я тебя насиловать приду! Посидим, за жизнь поболтаем... о диете, ты же в ней супер-мастер, а это нам интересно, слабому полу... Ну, так что? - Я секретарь епископа Мили. - Слит? Слит, что ли? - Откуда вы вообще меня знаете?! - Так а как же! Вон, у меня подруга к шефу твоему вечно бегает и мне говорит: в приемной у епископа сидит та-акое нечто! Меняет по десять платков на дню, а уж ногти - у меня таких ногтей нет! Прохожу, говорит, мимо, а он за мной следит своими глазками и смотрит на меня, как на дерьмо! Слит почесал кончик носа, выглядя, как школьник на выволочке у директора. - Зачем вообще, - бледно съязвил он, - ваша подруга ходит к епископу, если ее только мужчины и волнуют?.. - Ну, насмешил! Сам ведь ответил: твоего Мили желают все бабы в округе! Слит сдавленно кашлянул. - За что?! - почти взмолился он. - Как тебе, мужику, объяснить... Ну, вот так вот: раз - и все, и между вами огни Манхеттена! Подруга моя, она вообще верит только в «Тайнкасл Дайджест», так вечно к нему бегает, чтобы он ее подержал за ручку. Так себя любит, этот ваш епископ, что не любить его нельзя, а ты вот себя вроде и любишь, и не любишь. Да и к тому же, он блондинчик миленький... весом с трех меня... Ты не такой, тебя хочется повалить и что-нибудь с тобой сделать, а его - гладить по головке. Тебе вот не хотелось этого? - Нет!!
Епископ Мили понимал фразу «дети мои» слишком буквально и однажды, под завязку банкета, потрепал Слита по головке - разница в росте вполне позволяла - и сравнил его с тощим птенчиком, которому мама-птичка не донесла червячков. - Один вопрос, - бросила мисс Хейдс, щелкнув зажигалкой. - Милый мой Слит, где ты так научился танцевать? Только не говори мне, что в каком-нибудь вашем клубе для молодежи. Слит не ответил, яростно уставившись на носки своих туфель. - Тайна прошлого? - ухмыльнулась мисс Хейдс. - Никакая не тайна! - вспылил монсеньор. - Так говори, чего уж! - Моя мать была... была танцовщицей, - ответил Слит, кашлянув посередине фразы. - Ты прости меня, но... где? - В балетном театре! Гостиную заполнил звенящий женский смех. Слит сдавил переносицу, отчаянно зажмурился и потянулся за виски. - Значит... - выдохнула мисс Хейдс. - Значит... в перспективе... ты бы тоже там танцевал?.. Милый мой, неу... неудивительно, что ты подался... в священники... Постой, а как же ты блюдешь танцевальную форму? - Танцую с табуреткой! Вы когда-нибудь прекратите?! Монсеньор вскочил и решительно шагнул к двери. Дальше первого шага дело не пошло. *** (Наутро)
- Где я?! - выдохнул Слит. - Дома у мисс Хейдс, - отозвалась мисс Хейдс в домашнем халате, полируя ноготь. - Что я здесь делаю?! - Валяешься в моей кровати. - Почему?! - Милый, я не готова отвечать на философские вопросы. Монсеньор выглядел, словно растрепанная курица, которую готовят на филе. - Кто меня раздел? - Я. - Как?! - Закрыв глаза и отвернувшись. Иногда приходилось смотреть... На губах мисс Хейдс расплылась загадочная улыбка. Лицо Слита закрыла вторая ладонь. - Дорогой, я тебе вот что скажу: прятать такое тело под сутаной - преступление против человечества! В твои годы о такой фигуре чаще мечтают! Заметь, кое о чем другом я вообще не говорю. - М-мы... - запнулся Слит. - Ничего ведь не было?! - Ничего не было. Честное бойскаутское. Ладони медленно сползли с лица монсеньора, на которое было жалко смотреть. Найдя убежище на подушках, он потер веки и с трудом вернул остатки хладнокровия.
Мы, конечно, не сэр Седрик, а порождения другой эпохи, поэтому сегодня мы поговорим о сексе xD Вернее, не о нем, а о последствиях оного для несчастного каноника Мили Этот фик я писала для себя примерно год назад и так и не закончила - что же, зато есть повод вспомнить Нору, эту чудовищную девушку xD
...*** Наутро притих ливень, грозовые тучи отправились путешествовать над Британией, и озябшее за ночь солнце несмело коснулось лучами сырой шотландской земли. Редкие капли еще сочились сквозь крышу, падая в переполненную кружку. - Пора... вставать... - шепнул Мили, касаясь губами то щечки Норы, то краешка ее губ. Нора поморщилась, недовольно отвернувшись. Ансельм тихонько улыбнулся, пристроился рядом, выудил руку из-под одеяла и протер глаза, порядком залипшие. Взгляд его блаженно блуждал по потолку, усыпанному сырыми пятнами, но даже они не могли испортить умиленное настроение. Хилая досточка, едва пережившая ливень, издала последний в своей жизни хруст, и на ветхий столик хлынул поток многолетней грязи. Кружка слетела со стола, по пути зацепив брюки Мили и его скромные пожитки, которые он сложил рядом. «Житие святого Ансельма» шлепнулось на влажный пол. В глазах Мили всплыл запоздалый ужас. Он уставился на Нору, перевел взгляд на свою белую, упитанную руку, затем на плечо и грудь, не имевших на себе и намека на привычную пижаму. Зажмурившись, он вспомнил нечто, что заставило его подскочить. - Дай... поспать... же... - протянула Нора, вытянув руку и треснув его в бок. Ансельм медленно подтянул к себе ноги, обхватил колени и сделал то, что всегда делал в сложных ситуациях, - зарыдал. Утренний сон Норы был до упрямого крепким и утешить страдальца ей не судилось. Прошла еще четверть часа, прежде чем Нора решительно потянулась, оттолкнула подушку и привстала. Вид Ансельма с заплаканными глазами и покрасневшим носом ввел ее в замешательство. - Что... так плохо? - спросила Нора, оглядев себя, дабы увериться, что ничего страшного с ней за ночь не случилось.
(Последствия вышеописанного - бессонные ночи при гулящей матери xD )
С самого прибытия в Тайнкасл Френсис убеждал себя, что он здесь «проездом». Таллок снова звал его в Лондон, чтобы искушать крепким виски и ночными прогулками, во время которых несносный врач вечно цеплял какую-нибудь девицу и в шутку предлагал ей Френсиса. Сколько будущий семинарист не просил Вилли сдерживать себя, все уговоры пропадали впустую. Именно эта история, о которой некстати задумался Френсис, повернула его стопы в сторону старой церквушки, мимо которой он так часто бегал в детстве. Помня, что рядом находится бар Нэда, Френсис решил не ходить по этой улице - и вдруг обнаружил себя среди желтого тумана фонарей, чей свет угрюмо отражала знакомая витрина. Френсис провел ладонью по лицу. Он мог спокойно свернуть на соседнюю улицу или же совсем уйти, но вечные размышления о том, что все в жизни случается не зря, шепнули ему, что не зря он оказался в нескольких шагах от двери тети Полли. Договорившись с собой, что он только пройдет мимо и посмотрит, горит ли в их окнах свет, Френсис поднял ворот плаща и отправился по знакомой дороге. Впрочем, о договоре он больше не вспоминал: Френсис не поверил собственным глазам, когда увидел, что дверь приоткрыта. Отступив на шаг, Френсис запрокинул голову. В одной из комнат горел свет - где-то в глубине, совсем приглушенный. Наверное, Нэд забыл что-то в баре и сейчас вернется, подумал Френсис. Прятаться и уходить теперь - затея показалась ему гадкой: он никогда не понимал людей, которые прячут взгляд, проходя мимо бывших знакомых. Становилось холодно. Ветер, бушевавший в переулке, так и норовил добраться до его шеи. Френсис прошелся перед домом, засунув руки в карманы плаща и подняв плечи - ни дать, ни взять, чикагский гангстер из дешевых фильмов. Поняв, что ожидать ему придется долго, он с удивительной легкостью сменил скромность на наглость, взбежал по ступенькам и скользнул за дверь. Будь это чужая квартира, он бы не позволил себе такого, но бывший дом остается домом, и Френсис не чувствовал угрызений совести, даже вопреки здравому смыслу. Он сбежал отсюда меньше года назад. Ушел, не прощаясь, как последний трус - жать руку Ансельму он не хотел, но тетя Полли ничем не заслужила, чтобы бывший приемный сын убегал от нее под покровом ночи. Поднимаясь по узкой лестнице, Френсис чувствовал такую пустоту, какую никогда бы не сумел заполнить словами. Он не знал, что ему следует говорить, и чувствовал, что опять не найдет нужных слов. Свет горел наверху, слева от той комнаты, где когда-то жил он сам. Стараясь не шуметь, Френсис уперся в дверь двумя пальцами и осторожно приоткрыл ее. Ансельм застыл в той чуть нелепой позе, какую принимает тело человека, внезапно застигнутого сном. Лицо его лежало на руках, руки лежали на спинке стула, одна поверх другой. Он был в рубашке и туфлях, не успев или не захотев переодеться. Пиджак его валялся рядом, и по одной этой детали Френсис понял, что все плохо. Каким бы усталым ни был Мили, он никогда бы не позволил себе оставить одежду на полу. Все пряжки, пуговицы и пуговки, все карманы, манжеты и платки всегда держались им в образцовом порядке, который не нарушала и небрежность в одежде, порой входившая в моду. И было что-то такое в его неподвижной фигуре, что говорило об усталости скорее душевной, чем физической. Шагнув к Ансельму, Френсис не нашел ничего лучше, чем тихо потрясти его за плечо. Мили протер глаза, воспаленные от бессонницы.
- Дверь... у вас была открыта, - неловко пояснил Френсис. - Ах, дверь... Мили тихо потер лоб. - Ключи. Она забыла, - пояснил он, махнув рукой в неясном направлении.
...и тут глаза мои стали квадратными. Книга была издана в 1961 году, по слухам - написана и того раньше, в 30-х. Цитирую, как есть; курсив мой.
"Произошли и другие изменения в природе тех работ, которые штамповали драматурги новой школы. Шагая в ногу со временем, - как они это понимали, - они пренебрегали всем тем материалом, на котором основывался театр за время большей части моей жизни. Его сменило нечто более сенсационное и менее привлекательное, под отвратительным названием "секс". Остроумие сменила грубость. Начиналась эра диалогов со словами из трех букв. Я жалел об этом тогда и не перестаю жалеть сейчас. Я вырос в таком доме, - и в такое время, - когда единственным позволительным ругательством было редкое "черт" [damn]. (...) Ругательства сильнее этого были запрещены в приличном обществе, их разве что писали мелом на стенах общественных туалетов. Леди попросту не ругались - не делали этого и джентльмены в их присутствии. Это было одним из самоограничений, которые способствовали огромной тирании слабости, мудро применяемой эдвардианскими женщинами. В театре настрой был всепоглощающе романтическим. Пьесы, на которых я вырос, были наполнены романтичной мишурой, чрезвычайно занимательны, чарующи - и так же откровенно искусственны, какой и должна быть настоящая драма, будь она такой же глубокой, как "Буря" [Шекспира], или такой же псевдореалистичной, как нынешние бродвейские отбросы, вроде тех, где герой - наркоман, а его спаситель - дилер с заветным порошком. Целомудренность женщины практически повсеместно считалась важным достоинством, которое стоило сохранить при условии терпимых искушений. Постановка за постановкой, такие актрисы, как Элен Терри, миссис Кэмпбелл и Ирен Ванбру, играли героинь, чья невинность находилась под сомнением - или же в опасности, - и зрители были очарованы. В новом театре романтика, связанная с рыцарством и невинными приключениями, погибла: все вернулось в Средние века, когда и возникла важнейшая идея облагораживания рода человеческого через романтику. Секс, основанный на биологическом различии между мужчиной и женщиной, которое вряд ли способно вызвать монументальные восторги, превратился в новый способ привлечения зрителя. Театр начал входить в современную стадию интереса к занятию, которое, по классическому выражению Джонсона, можно описать так: "Поза смехотворная, удовольствие преходящее, а стоит дорого". Он был несомненно прав, если вспомнить о стоимости даже скромной бродвейской постановки на псевдо-сексуальную тематику. Секс и его самый глубинный эффект, конечно же, всегда были главным источником искусства. Сложно и вспомнить великого литератора, художника, композитора или драматурга, который был бы сексуально удовлетворен. [Далее следует пассаж о связи секса и творческого импульса - сейчас об этом знают все, поэтому его я выпущу, за исключением важной фразы для последующего контекста: "...отрицать искусство или же артистизм человека только потому, что он гомосексуалист, так же глупо, по моему суждению". А теперь читаем дальше и вспомним, что речь идет о 30-х, год издания - 61-й.] ...В некоторых из наиболее успешных пьес герой и героиня были до странности двойственными созданиями, различимыми лишь тем способом, что герой носил смокинг, а героиня - неизбежное вечернее платье белого цвета. (...) Мужские и женские роли стали практически взаимозаменяемыми. Яркий роман, который прежде был самой основой театра, уступил позиции безликой словесной перепалке с кубиками льда и граммофоном. Новая школа драматургов воодушевила новую школу актеров, а значимые актеры, в свою очередь, задали тон для целой толпы подражателей. Всего за несколько лет мужественность стала исчезать. Лондон жужжал, словно осиное гнездо, вербуя сторонников нового порядка. Театр начал страдать от кастрации. Была одна деталь, которая сильно мне беспокоила. Пьеса за пьесой, делалась - и по-прежнему делается - попытка наделить аудиторию новым способом мышления, при котором нормальные взаимоотношения видятся скучными, а женщины предстают непривлекательными. Если вымирание человечества - цель современности, такие женщины не менее важны для этой цели, чем ядерное оружие".
Таким образом, сэр Седрик ответил на мой вопрос, в чем была разница между театром 30-х и кино 30-х - а разница была очевидной. Какие в Голливуде женщины - за одно это можно старые фильмы полюбить, - а какие там были мужчины, я даже и не вспоминаю) И романтические отношения, когда не были слишком уж слащавыми и картонными, выглядели прекрасно - в них была эстетика, потерянная в ходе нашего замечательного развития масс-культуры, которое зашло куда-то не туда, по моему суждению.
"Джимми сказал мне, что был очень тронут моей игрой в роли несправедливо обвиненного французского офицера и даже не поленился разузнать мой адрес. Он обещал, что выскажется в своей обзорной колонке. Я был чрезвычайно польщен - но знай я его так хорошо, как смог узнать позже, и будущему обзору я вряд ли бы обрадовался. Он был разгромным. Дружба, которая возникла между нами [сэром Седриком и Джеймсом Эгейтом], ни разу не спасла меня от огня его критики. В одной из моих пьес, он решил, что я напоминаю ему "мелкого пророка, у которого нелады с личной жизнью". Как обозреватель, он не щадил никого и ничего".
Боюсь, что мисс Ченнинг вряд ли завела бы себе такого друга xD
Когда-то давным-давно была у меня мечта - купить ноутбук и посидеть на склоне где-нибудь на острове) И вот, спустя n лет, мечта осуществилась - правда, не в точности, зато с приятным дополнением в виде просмотра эпизодов "Евы" и "Веера" )
Эту запись можно было бы назвать "The Fan" (1949): попытка анализа, но от заголовков я отвыкла) Мне все больше кажется, что сама задумка фильма была более чем логичной - просто создается впечатление, что Премингер, как и Форд в Four Men, в какой-то момент совершенно охладел к этому фильму и просто отдал на монтаж все, что у него было отснято, а монтаж убил остатки последовательности в развертывании истории. До первоисточника я еще не добралась, но если судить по тому же "Как важно быть серьезным", это, скорее всего, самая обычная комедия - а значит, самый обычный костюмированный фильм. Возможно, Премингеру снимать такое было попросту скучно - поэтому он и решил придать истории глубину и серьезность. Задумка Лондона "наших дней" - как раз то самое средство придания глубины (и не скажу, что такое уж внезапное и логически не связанное с тематикой пьесы, если мистер Хоппер и его консервы встречались и в оригинале). Вспомним "Дом с фронтонами": в нем роман Готорна ощутимо переделали, но не в порядке вольной импровизации, а очень славно увязали с теми мотивами, которые в него заложил сам автор, - и не скажу, что это испортило экранизацию, скорее уж, наоборот. ...К чему я веду, так это к тому, что фильм явно задумывался как трагикомедия - другое дело, что это не совсем удалось осуществить. Поэтому персонажи Джорджа и мисс Кэрролл мне кажутся не менее логичными, чем сама задумка истории. Действие "наших дней" с той или иной точностью относится ко времени войны (упомянутый "Блиц" закончился весной 1941 года, да и сам сюжет мне по Фрейду напомнил небезызвестное "Прощание с улыбкой" ). Убить же чету Уиндермир в ходе налета - слишком сильный ход для простой комедии: за что я люблю эти "поздние" кусочки, так это за выдержанность комедийного и серьезного, чего весьма не хватает основной части. Кстати, гибель их под бомбами - чем не завуалированная пародия на классический сказочный финал "и умерли в один день"?) Фильм вообще символичен - розы, очевидный символ, а вот гроза (и, кстати, молния - тот самый "блиц" ) - это ничуть не способ быстрее оборвать эпизод, а хитрый символ-связка. То же можно сказать о веере и ветре (если вспомнить, как на аукционе его ведущий распылялся о nice cool breeze). Да и фехтовальный турнир символичен не менее: "рыцарский поединок" на шпагах против грубого и разрушительного налета бури (он же - бомбардировка Лондона силами люфтваффе). Теперь же что касается лорда Дарлингтона и Эрлинн. В их случае я вижу еще один хитрый прием - прием "обратной перспективы". Логичным было бы предположить, что мы увидим соблазнение всего и вся вокруг в исполнении молодого лорда - но гораздо веселее это смотрится в случае старого. То же и с авантюристской жилкой Эрлинн: смешно выглядит, как она готова разыскивать "старого врага", которого лет 40 в глаза не видела, только чтобы не платить 18 шиллингов за веер (можно, конечно, представить, что денег у нее не было, но это не так забавно). В ее сюжетной линии ни в коем случае нельзя было сразу показать, кто она на самом деле, - иначе не получилось бы интриги. А вот с лордом Дарлингтоном - вполне. Начать с того, что оба они в конце основной части повествования так или иначе покинули Англию - и вдруг оказались в Лондоне в тяжелые времена войны. Далее: контора в доме лорда - это, судя по всему, организация по типу Красного креста, которая поставляет продовольствие в Лондон. Мне не совсем понятно, было ли это размещение инициативой самого Дарлингтона или же указанием свыше, от мэрии, но в любом случае у него дома оказался не бордель) Что же касается их облика, то мы видим двух людей, которые явно не захотели/не смогли привыкнуть к "новому миру" - и ввиду этого довели свои привычки и образ жизни до абсурда. Он выходит из дому только в три и носит брюки викторианской эпохи, она занимается авантюризмом, где надо и где не надо, доходя до сущих мелочей - даже не желает называть свое имя в порядке нездорового флита с лордом Робертом. И все же мы узнаем, что Дарлингтон любил леди Уиндермир - любил так, что не забыл о ней за долгие 40 лет. При подобном заявлении, сделанном во "вступлении" к основной части фильма, основная история уже не может быть сугубо легкомысленной комедией и типичным развлекательным кино. Насчет обоюдного поведения Дарлингтона и Эрлинн - тому имеется свое обоснование. Эрлинн, конечно, не может рассказать ему всего - а он ведь помнит ее как обычную авантюристку, а значит, последнего человека, с которым он стал бы обсуждать свои чувства к леди Уиндермир. То, что зритель видит все происходящее, создает у него иллюзию взаимопонимания между ними, но и в "наше время" оно до конца не возможно: Дарлингтон не узнал, что Эрлинн спасала дочь, когда вошла к нему за веером, она же не слышала их разговора на балконе и до сих пор считает лорда примерно таким же негодяем, как тот, который ее бросил (вот почему она и говорит в начале, что он - ее "старый враг", она-то ведь убеждена, что он разрушил бы жизнь ее дочери). Конечно, в какой-то мере они раскрылись друг перед другом, но ровно настолько, чтобы окончательно не убить комедию. Основная часть истории мне видится отрывочными воспоминаниями то Дарлингтона, то Эрлинн (правда, в фильме и отрывочное ндолжно быть хорошо организовано). В этом и правда присутствует своя логика: собственно великосветского развратника (и классическое амплуа Сандерса) мы видим только в одном эпизоде - в магазине, - и таким, каким могла его видеть Эрлинн. Два прочих эпизода не могут быть ничем другим, как воспоминаниями лорда, - и сложно представить, чтобы в своих воспоминаниях он упивался личным обаянием, когда все его мысли посвящены одной лишь теме - его, возможно, первой и единственной любви. Конечно: в классической экранизации он вполне бы мог быть таким себе блестящим негодяем вроде Жоржа Дюруа (попользовал и бросил), но в "Веере" это вообще не негодяй, если не считать таким уж страшным преступлением то, что он решил раскрыть леди Уиндермир глаза на измену мужа. С Джорджем, как я и говорила, вообще не проходит номер классического злодея - это очевидно по тому же "Портрету" или "Милому другу". Мне Дарлингтон вообще кажется добрым и мягким человеком, где-то глубоко в душе, но эти качества его натуры, пожалуй, раскрываются очень редко - ну любит он женщин, а женщины любят его, поэтому общество и считает его негодяем и развратником, однако в этом фильме у многих свои мелкие пороки) Два оставшихся эпизода - дуэль и разговор на улице - для лорда очень важны, поэтому он не может не быть серьезным (сюда же - замечание о том, что для Джорджа выражение чувств к любимой женщине, скорее, будет сдержанным, чем бурным). По сути дела, это глубоко несчастный человек, чью жизнь сломала его дурная репутация - которая жива и поныне. Кроме того, в обоих случаях Дарлингтона серьезно задвигают основные персонажи. Лорду постоянно мешает какая-то малопонятная публика: разговоры с леди Уиндермир вообще даются ему трудно, а уж если в самый неподходящий момент на него налетят друзья-знакомые, то ситуация станет и того плачевней. Возможно, он не тот человек, который может моментально надеть на себя привычную маску - что, кстати, свидетельствует в его пользу. Когда его отрывают от леди перед турниром, он довольно жалко пытается улыбнуться и быть привычным собой, хотя очевидно, что человек находится в большом душевном расстройстве. Да и потом, эпизод глубоко символичен - не удивлюсь, что в нем он просто не должен был чувствовать себя особенно радостно) То же касается эпизода на улице: едва несчастный лорд догнал леди Уиндермир, предолев очередное препятствие в виде кареты, как нагрянула тетушка Огастеса - а что ему остается делать, кроме как безмолвно стоять рядом с ними, кисло улыбаться и тайно мечтать утопить тетушку?) Собственно, вдвоем им удалось побыть только на балконе, да и то он понимал, что еще полминуты - и к ним кто-нибудь обязательно вломится, поэтому и спешил - а может, ему как человеку более открытому надоели словесные игры леди Уиндермир, за которыми она постоянно пряталась. О том, в каком состоянии он возвращается к себе домой, не стоит и говорить) К чему я это все веду, так это к тому, что здесь просто не могло быть второго лорда Генри, - лорд Дарлингтон на звание негодяя даже и не претендует. Если приглядеться еще внимательнее, то лорд и Эрлинн - единственные глубокие персонажи во всей истории: пожалуй, Роберт - даже более глубокий персонаж. Все остальные - это типичный Уайльд: циничное, красиво говорящее светское общество, комедийные персонажи, - кроме лорда Уиндермира, который несколько бесцветен, и жены его, которая вышла ревнивой дурочкой. И Роберт, и Эрлинн находятся вне этого общества, они в буквальном смысле выброшены из него, подавлены им: она - из-за своей репутации, он - потому, что его глубоким, искренним чувствам не место посреди этого глупого фарса. Но жизнь есть фарс - и 40 лет спустя ни сами участвуют в таком же фарсе, правда, неглупом)
И напоследок - эта песня практически дословно говорит о том, что можно увидеть - и прочувствовать - в фильме)