***

Удивительно - нет, пожалуй, поразительно, - с каким уважением относились к первоисточнику в славном советском кино и с каким разительным неуважением к нему относятся в современных западных экранизациях. Какое классическое/любимое/известное произведение ни возьми, сплошь и рядом мы видим лишь одно: обсмеять, осовременить, смешать с грязью и опошлить, - насколько резко отличается, к примеру, наша экранизация ШХ, в которой и актеры, и создатели фильмов были влюблены в материал и персонажей, возможно, даже больше Конан Дойля) В чем ценность тотального высмеивания и принижения вне младших классов средней школы?) Это психологический комплекс или же маскировка неумения создать серьезный, качественный продукт? Мне глубоко неприятна компания, как личная, так и творческая, популярного среди нового поколения высокомерно-опошляющего цинизма, который с разной степенью умелости замаскирован под "объективное" понимание жизни "без прикрас": единственное, чего может достигнуть этот подход, - понизить все окружающее до своего, довольно невысокого, личностного уровня. Грустно наблюдать и то, как на милость этой же аудитории искажается и принижается действительно хорошая вещь, - впрочем, сделать с этим мы ничего не можем, и остается лишь печально констатировать факты)

@музыка: ♫ Sinead O'Connor - Nothing Compares 2 U

@темы: It's only rock'n'roll, Приказано играть, Птичий мозг, Вавилонская библиотека, Я обвиняю, ШХ

---

***

Г-н Мак Манус определенно мил в сравнении с гадким клеветником Куганом - он честно признает все то, что признаю и я xD

"In a biography written from the standpoint of an admirer, there is no possibility of doing adequate justice to those who were de Valera's opponents. They, inevitably, must remain more or less in shadow; their share of the highlights is rigidly restricted by the limitations of space and by the dramatic necessities of the situation. Save when their actions impinge on those of the central character, they are bound to remain negative figures, whose motives and purposes cannot be fully represented or analyzed".
(с)

Определенно, если мне когда-нибудь выпадет счастье осветить жизненный путь Имона, для Майкла и компании придет трагическое время)

@темы: History of madness, Вавилонская библиотека, ...since 1916

---

Роковая изгородь

Описание: О том, чем может обернуться сочетание фамильного характера с необходимостью преодолеть забор.
Персонажи: Майкрофт Холмс, Шерлок Холмс, доктор Ватсон, инспектор Лестрейд.
Жанр: юмор
Рейтинг: G
От автора: По мотивам эпизода с изгородью близ дома Оберштейна из «Чертежей Брюса-Партингтона».

***
Стрелка часов в моем кармане неумолимо приближалась к девяти - достать их я боялся, так как фонарь и ломик, сунутые под пальто по наущению моего друга, грозились выпасть, но я готов был клясться, что чутье меня не обмануло. Итак, мы находились у дома Гуго Оберштейна, беспринципного шпиона, рядом с железнодорожной веткой, на подмостках личной и общегосударственной драмы. Зловредный смог немного отощал, позволив нам дышать и видеть в ранних сумерках, однако грузные черты постройки, в которую нам предстояло просочиться, легли тяжелым камнем на сердце бывшего военного хирурга: я словно очутился у стен средневековой крепости, сломить которую могла лишь сила духа, присущая Вильгельму Завоевателю* или же Гладстону*. Поправив инвентарь, я сунул руки глубоко в карманы и задумался: тревожное предчувствие беды заполонило мои легкие, словно воды помутневшей Темзы, однако долг, руководивший нами, побуждал восстать со дна, озвучив яростную отповедь марионеткам зарубежного воздействия. С тех самых пор, когда в мою палатку пожаловал огромный тигр, я не знал другого случая, когда бы мне пришлось скрестить приклад винтовки с более опасным идеологическим соперником, но Оберштейн и его клика готовы были вырвать лавры первенства из лап покойного животного. Итак, я ждал победы: ни на что иное нельзя было рассчитывать тому, кто некогда служил во благо родины с винтовкою в руках, а ныне - с ломом и отмычкой. Развязка приключения была мучительно близка.

...

Великий сыщик, мистер Шерлок Холмс, прокрался энергичной тенью к двери подвала, снял замок и пригласил нас внутрь. Первым в неизвестность канул Лестрейд, наморщив щеточку усов: всю долгую дорогу он сверлил наше терпение намеками на незаконность предприятия, бессовестность его участников и должностную дистрофию тех «негодяев», кто сначала «проворонил» чертежи, а после вынудил полицию «мешаться» с «методом преступности». Вслед за брюзгливым сыщиком и гениальным детективом в подвал нырнул и я: на лбу моем тотчас же оказался паук вместе с обильной паутиной, - стряхнув архитектурные потуги, я готов был двигаться вперед, однако задержался, чтобы проследить за примечательным участником нашей борьбы за субмарину Брюса-Партингтона. Майкрофт Холмс - незаменимый человек в правительстве Британии и старший брат моего друга - нехотя нагнулся, прощупал тросточкой убогие ступеньки и оглядел двери подвала, на которых, как мы помним, гнездились пауки. Он нес фонарь: в неровном свете я видел, как его лицо вдруг осенило выражение, столь не похожее на то, к которому я притерпелся по дороге, - бóльшую часть поездки в кэбе он проспал, в чем я увидел хитрый трюк, отвадивший от него Лестрейда, который под конец прошелся нехорошим словом по тори* вместе с вигами*, не ведая, к кому конкретно принадлежит наш спутник. На щеках старшего Холмса тем временем явились две симптоматические ямочки, что выдало работу мысли, которую мой друг превозносил выше своей. Я замер в ожидании блестящих выводов и смелых предложений, когда, переложив фонарь в другую руку, он протянул ко мне освобожденную и флегматично произнес:
- Позвольте ваш платок?
- Пожалуйста.
- Благодарю.
Вальяжно приняв подношение, ради которого я вновь прошел сквозь дебри паутины, он обмотал им ручку трости и легким, ненавязчивым движением очистил себе путь. Я наблюдал за ним с немалым любопытством, которое, однако, сменилось несколько иными чувствами, едва платок, изгаженный до отвращения, был возвращен мне в руку, а податель, ощупав внутренний карман лоснящейся жилетки, выхватил несоразмерно чистый шелковый платок, прижал его к лицу - по смрадному удушью, процветавшему в подвале, я сделал умозаключение, что рядом что-то сдохло - и в этом виде удалился.
- Ватсон! Майкрофт! - воскликнул голос Холмса. - И где вас черти носят?..
- Терпение, мой мальчик, терпение.
Сам я ответить на призывы вовремя не смог, так как в моей руке имелась горстка пыли, приправленная пауками. Когда я выбрался из тьмы, великий сыщик поджидал меня с укорами - его невозмутимый брат поглядывал по сторонам, а Лестрейд, кажется, вступивший во что-то гадкое, тер подошву о бордюр.

Продолжение следует...

Примечания

***
* Вильгельм I Завоеватель - предводитель нормандского завоевания, основатель единого Английского королевства и король Англии с 1066 г.
* Уильям Юарт Гладстон - премьер-министр Великобритании (в том числе в 1892-1894 гг.), выдающийся государственный деятель.
* тори, виги - исторические прозвища консервативной и либеральной партий Великобритании.

@музыка: ♫ The Dubliners - Whiskey in the Jar

@темы: Мемуары машинки "Torpedo"

---

***

Что-что, а образ будущего министра финансов неоспоримо идет Винсенту

A Weird Campaign

...хотя и прототип уж точно не остался бы без женского внимания)

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, History of madness, Price

---

***

Немного о прошедшем праздновании наступившего нового года) Времена меняются - и мы мельчаем вместе с ними, поэтому масштабы реконструкции заметно уступали прошлогодней вечеринке в стиле кузена Джека, однако творческая мысль не находилась в совершенной статике, оформив встречу 2013 г. в ирландско-республиканском духе)

1. Для блога была подготовлена концептуальная открытка с невозмутимым господином де Валерой, а также с ненавязчивым участием таких персон, как незабвенный Коллинз, мужественный Пирс и даже мистер Холмс от Сидни Пейджета, - одним из вариантов пожелания была известная нам фраза Radio '4' is static, запечатлевшая в моей концептосфере тот разрушительный эффект, который лидер нации вполне и мог произвести на Лондон)

Walk Away

...далее

2. Был сделан скромный, но идейный интерьер, запечатлевший дорогие сердцу символы республики:

- портрет лидера нации, которого надлежало всенепременно обсудить за праздничным столом, а также арфа из Тринити-колледжа как символ поэтичности Ирландии, ее культурного наследия;



- более чем известный девиз ирландских республиканцев на суррогате знамени [судя по свойственным отметкам, этим "знаменем" вполне бы мог отбиваться от врага бедняга Бру]. Обратим внимание и на сопроводительные надписи, исполненные мягким почерком Имона:
-- We shall overcome! - в нашей традиции "Все преодолеем";
-- признание в любви к родной стране, с сердечком;
-- изображение пресловутой арфы.



3. Была подобрана особая праздничная музыка в виде мелодично-фольклорных Altan и залихватских бардов из ирландских пабов, The Dubliners.

4. Было изготовлено ирландское национальное блюдо - картошка с молоком.



5. Застольные беседы упрямо сводились мною к обсуждению достоинств милого Имона как мужчины и политика)

6. И остатки фотографий:





В совокупности всех элементов праздник получился на удивление гармоничным и спокойным - а любовь к Имону согревала мое сердце как в ушедшем, так и в наступившем 2013-м году)

@темы: It's only rock'n'roll, Since I've been loving you, ШХ, Рефлексия, ...since 1916

---

***

И все же как очаровательны эти ирландские политики - не все, конечно, лишь превосходящие отметку шести футов

@темы: Since I've been loving you, ...since 1916

---

***

В течение практически двух лет я строго отстранялась от просмотра фильмов с поздним Джорджем, за исключением, пожалуй, Death of a Scoundrel и неотъемлемой "Лауры". Общественное мнение, косвенно подтвержденное эволюцией - точнее, деградацией - оценок Джорджем профессии актера, гласит о том, что чем дальше, тем все было печальней в возрастающей прогрессии: видеть любимца в жутких фильмах и без особого старания было бы грустно, - впрочем, мои стереотипы оказались начисто развеянными не чем иным, как предпоследним его фильмом, Endless Night (1972). Вопреки дешевизне, бредовости и, в целом, серости картины - и даже вопреки тому, что здоровье Джорджа в те времена было ни к черту, он играет так, как не играл, пожалуй, и на пике собственной карьеры: это не человек, всецело вовлеченный в самовыражение и извращение сценария, - это настоящий театрал, в рэтбоуновско-этвилловских традициях. Итак, пересмотрев мой скептицизм, я собираюсь понемногу добираться и до более поздних фильмов, а сейчас, пожалуй, поделюсь занятным клипом из редчайшего - добавим, что, возможно, и глупейшего - фильма The Golden Head: ценность безумной сцены заключена лишь в том, что совпадения последних дней упрямо мне диктуют проекции не только насчет лестниц, но и немолодого Джорджа с зонтиком, который определенным образом бежит, - что мы и можем наблюдать)

Побег

@темы: Очевидное-загадочное, Приказано играть, Since I've been loving you, History of madness, Жорж Сандерс

---

***

Ах, почему в "Уилсоне" есть Ллойд-Джордж, но нет Имона?)

@темы: Приказано играть, History of madness, Я обвиняю, ...since 1916

---

***

В честь нового года и новых перспектив хотелось бы немного прояснить мою концепцию, стоящую за самым большим недостатком этого блога) Как известно, я много пишу - и, кажется, еще больше оставляю недоделанным, - из-за чего ранообразные отрывки наводняют собой дневник, и разобраться в них бывает трудно. Почему так происходит? У кажого творческого человека, если он не занимается творчеством на конвейерно-коммерческой основе, есть свое понятие о вдохновении и методе: говоря проще, есть вымученные вещи, когда приходится дописывать только затем, чтобы дописать, - но когда окошко в определенный воображаемый мир открывается самостоятельно, а не по принуждению, результат, по крайней мере, в моем случае, заметно отличается от простых дописываний. В этом случае существует два варианта развития событий: а) я заканчиваю фик и только после этого начинаю выставлять его в дневник; и б) я выставляю столько, сколько сделаю за раз, и потом возвращаюсь либо не возвращаюсь к начатой истории. Для читателя, конечно же, приятнее вариант а) - но будем откровенны: большинство моих вещей я пишу для 2-3 человек, если не для себя одной, - сотни читателей мне не светят, равно как и слава, и признание, а если я отложу фик на потом, то делиться им через некоторое время мне будет совсем не интересно. Подавляющее количество моих фиков - это выражение размышлений и переживаний, относящихся к конкретному моменту моей жизни: после прохождения определенной точки ни момент, ни его прозаические последствия не могут взволновать меня так, как в его разгар. За последние 2-3 года я написала множество вещей по разным фэндомам: что-то получилось, что-то не сложилось, но общее количество проделанной работы впечатляет, - впрочем, как и у любого другого человека, у меня есть много дел и помимо творчества, да и в нем самом есть взлеты активности и ее падения. Мне не хотелось бы писать только ради того, чтобы "домучить", - но не хотелось бы и оставлять в сугубо личном пользовании те наброски и отрывки, которые уже сделаны: по моему скромному мнению, пусть лучше будет несколько страниц, чем вообще ничего. Поэтому - при том, что я помню о всех своих долгах и понемногу пытаюсь с ними разобраться - не стоит рассчитывать на меня так уж серьезно: я не профессиональный автор, я пишу ради любви к искусству, а искусство не обязательно принимает строго определенные формы) За сим я продолжу доставлять себе удовольствие и делиться бессмысленными отрывками, а что из них будет доведено до конца, никто не может предсказать заранее: получится, как получится)

@темы: Мемуары машинки "Torpedo", Рефлексия

---

***

И все же любимое чтение моего детства если не предопределило, то уж точно предсказало выбор моей будущей профессии: подобно Холмсу, прочитавшему в газетах известие о занятном случае, я прихожу в охотничий восторг, когда передо мной вдруг возникает роман или рассказ, который можно проанализировать) По сути, литературовед - все тот же сыщик, а автор для него - тот же преступник, мотивы и образ мышления которого нужно понять затем, чтобы вскрыть тайные посылы, вот только для сыскной работы важны умение логически мыслить и беспристрастно судить о фактах, в то время как хороший литературовед должен быть немного поэтом и субъективистом. Наконец, у каждого великого сыщика должен быть свой конек - не претендуя на величие, скажу, что в моем случае это мифопоэтика и сопутственный структурализм: с последней точки зрения совершенно замечателен "Случай с переводчиком", который я взялась перечитать по случаю крупных задумок и дел. Какой шикарный лейтмотив! какие параллели! какая, наконец, аллюзия на "Последнее дело Холмса"! Если дернуть за несколько довольно крупных нитей, выйдет презанятная картина: к сожалению, по праздничной лени я пока что не возьмусь за сей грандиозный разбор, но подброшу несколько идей)

Какова связь:
- а) клубной принадлежности братца Майкрофта; и б) встречи двух братьев - с делом греческой семьи?
- внутри триады Майкрофт-Кратидес-Шерлок?
- мистера Мэласа с Ватсоном, Мэласа с Майкрофтом и Холмсом?
- Холмса с Ватсоном в отношении Майкрофта?
- Латимера и Кэмпа с Майкрофтом и Шерлоком?
- Латимера, Кэмпа и Майкрофта с профессором Мориарти?
- табакерки с финалом?
- финала с "Последним делом"?
- двух лестниц?
- поездок Майкрофта и Мэласа?
- наконец, всего вышеупомянутого со всем, если вспомнить труды Дж. Кэмпбелла?)

...впрочем, самой удивительной - и завершающей - деталью для моих личных изысков оказался "красный шелковый платок" )

@темы: Очевидное-загадочное, Since I've been loving you, History of madness, Вавилонская библиотека, ШХ, Рефлексия

---

***

Все это возмутительно! Сколько бесценного времени я снабжаю "обзоры" ссылками на неоспоримо содержательные записи о Бэзиле - и даже иногда о Холмсе, - но никто не может мне помочь в моем желании отыскать произведения фанфикшена, посвященные старшему братцу xD Аморальный жанр я, разумеется, читать не буду, но в крупном фэндоме не может не быть и нескольких вещей, к нему не относящихся: не имея возможности произвести раскопки в, большей частью, аморальных и не знакомых мне сообществах, я могу лишь надеяться на помощь со стороны. Литературовед и читатель в моем лице желает, подобно пресловутому тигру, запустить когти в необычную жертву, ради которой готов немного снизить планку снобизма и косвенно, но приобщиться к ныне популярному фэндому, исходя из общественно полезных мотиваций, - ведь как известно, увлечения мои обычно не расходятся с тем, что им сопутствует)

@темы: Приказано играть, History of madness, Вавилонская библиотека, Я обвиняю, ШХ

---

***

В преддверии НГ был создан еще один комикс об ирландских революционерах - на сей раз о Бру и брюках)

@темы: Illustrated

---

***

Сложно отыскать то, чего не существует, но, пожалуй, забыв о непростительной юности Джорджа и костюмах начала 40-х, можно взять этот снимок из Foreign Correspondent за основу реконструируемого образа старшего Холмса: обратим внимание на местонахождение фигуранта, драматическую снисходительность в общении с неразумным коллегой и осознание тотальной неправдоподобности самой возможности хоть чем-нибудь нарушить текущее положение вещей, будь то падение империи и даже духовое ружье)



Впрочем, социальное функционирование Майкрофта-Джорджа...



...видится мне ограниченным во времени потаканием необходимости работать: гораздо чаще братца можно было бы застать в следующем виде)

...

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, History of madness, ШХ, Жорж Сандерс

---

***

Осмысливая новые претензии к моей главной претензии к "Шерлоку", я пришла к следующим выводам: если уж мы говорим о "британском правительстве", то весьма желательно, чтобы пресловутое выглядело, как британское правительство, - все же не самое худшее правительство в мире) Я допускала и экспериментировала, пока объект издевательств не утратил последнее сходство с самим собой, приобретя взамен суровый блеск глаз и то, что Барт легко бы окрестил "имперскостью" ) Некоторый манерный скептицизм относится на счет вдохновительной строчки из Whiskey in the Jar в исполнении The Dubliners, а именно: But the devil take the women!.. - произнесенную, к тому же, с явным ирландским акцентом. Итак, это не совсем Гэтисс, вряд ли Сандерс, но, надеюсь, достаточно "британское" правительство тех славных времен, когда над Империей и вправду не садилось солнце)

@музыка: ♫ The Dubliners - Whiskey in the Jar

@темы: Illustrated

---

***

При всей моей глубокой любви к року, никто не превзойдет текущих исполнителей)

But I coudn't shoot the water
So a prisoner I was taken

@музыка: ♫ The Dubliners - Whiskey in the Jar

@темы: Приказано играть, History of madness, ...since 1916

---

***

Совершенство)

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, Жорж Сандерс

---

...Since 2013

С Новым годом!

---

***

Проблема времени в преддверии грядущих праздников заставила нас отодвинуть подведение итогов года на первое число - однако подсластим же пустоту чем-нибудь эксклюзивно-эстетичным) Прошлый Новый год прошел под знаменем кузена Джека - все мы помним воплощенные масштабы, - поэтому объединим и старое, и новое в виде фотоснимка, относимого к былому, и песни, несомненно принадлежащей будущему)

...

Maybe I shall meet him Sunday
Maybe Monday
Maybe not...

@музыка: ♫ Kate Bush - The Man I Love

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, 1930s, Жорж Сандерс, Рефлексия, ...since 1916

---

Сильнее, чем клинок

Фэндом: "Три мушкетера"
Описание: История двух писем и трех судеб.
Персонажи: граф Рошфор и др.
Жанр: романтическая трагикомедия
Рейтинг: PG
От автора: При возможности читать фик, исходя из канона, замечу, что Рошфор был вдохновлен Борисом Клюевым из советской экранизации, а остальные персонажи были заимствованы из фильма The Three Musketeers (1948).

***

(I)

Имя ей было «женщина». Граф Рошфор знавал немало юных и красивых, знатных и совершенно скучных, еще и пожилых особ, носивших это имя, но у каждого имени есть тот, кто воплощает его полностью и в совершенстве - так, словно бы запаса глины хватило без остатка на чрезвычайно привлекательный кувшин. Не будучи поэтом, - только в книгах бывают и поэты, и разбойники, - граф одернул себя прежде, чем метафора успела проявить дурные вкусы: он редко принимал всерьез советы сердца и считал, что англичане весьма предусмотрительно завели всего лишь одно слово для таких понятий, как «сон» и «мечта». Он забывал свои мечты с такой же легкостью, как и сны поутру, - но иногда, по прихоти судьбы, которую он не стыдился бы назвать злодейкой или кем-нибудь похуже, мечта так ярко воплощалась перед ним, что тщетность воплощений всего прочего - чего он, может статься, и желал - была уж слишком очевидна, чтобы ее стерпеть. Приподнимая шляпу, намокшую от дождя и слишком уж тяжелую для строгих правил этикета, граф приветствовал хозяйку экипажа: она смотрела на него со смесью придушенного удивления и холодной ярости - холоднее, чем парижский день на изломе осени.
- Вы.
После местоимения не напрашивалось ничего помимо точки.
- Я, - вздохнул он с интонацией, которую нельзя увековечить письменно. - Прошу вас, не стойте под дождем: мы оба будем выглядеть прескверно - что хуже, смотреть друг на друга и сочувствовать.
Графиня - известная в обществе как англичанка, а потому «миледи» - села напротив и скрестила руки на груди, под ханжески сухим плащом. Он встретил ее движение улыбкой: перспектива быть заколотым, то шпагой, то кинжалом, а то и вовсе какой-нибудь прехитрой дамской шпилькой, неприятна, лишь будучи непознанной, - после нескольких попыток опасность притирается и блекнет.
- Как вы сюда попали? - отчеканила графиня.
- Странно, что вы не заметили тревожной неподвижности вашего кучера, - намекнул Рошфор, едва сдержавшись, чтобы не подмигнуть ей, в шутку.
- Вы убили его?
Сухой, бесстрастный тон при разговоре о - «таком ужасном», как выразилась бы любая ее сверстница - вскрывал отнюдь не девичий характер, облеченный в нежные формы.
- Что вы: я не настолько гадок...
«Как вам хотелось бы», - едва не выдал себя граф, но сдержанность в словах не раз спасала ему честь и жизнь.
- Я оглушил возницу, тем самым сделав из него живое чучело.
Пустив незримое оружие, графиня завернулась в пространный плащ и смерила его таким суровым взглядом, словно тюремщик, который вызвался побыть немного палачом. Если бы не холод - и понимание своей глубокой неуместности, граф постарался бы принять гораздо более учтивый вид, но никак не мог этого сделать, вымокший, продрогший и ссутуленный. Снаружи поливало, словно из трех бездонных ведер: он прибыл сюда на лошади и обратно отправится на ней же, и счастье, если доживет до старости, не подцепив какую-нибудь гадкую болезнь. Впрочем, к его делам и состоянию здоровья привыкли относиться с непременным равнодушием - и те, кого он знал, и сам он, временами, когда земной путь казался ему слишком уж грязным и непроходимым. Графиня, ничуть не сжалившись над бедным графом, ждала не шуток, а серьезных слов: ей претили остроты, исходящие из уст партнеров по разбою, а не галантных кавалеров. Граф даровал желанное - ей, даме множества чужих сердец, - неспешно пояснив:
- Я прибыл к вам по делу - точнее, по делам. У меня два письменных послания - одно я получил для нас двоих, другое же мне удалось достать предосудимым способом. В первом послании, составленном по шифру, нам известному, содержится инструкция - извольте ознакомиться с кратким ее содержанием. Итак, в среду вечером на постоялый двор, расположенный в окрестностях Парижа, - назовем его «пункт N.», - въедет виконт. Виконт представлен честных правил юношей, который, вдобавок, имеет знатных и политически влиятельных родичей, что в наше время так же опасно, как и почетно. Путь его лежит на север, однако у знакомого трактирщика он непременно останется на ночь, - назовем это сентиментальной преданностью, - а может, проведет и следующий день, чего мы, впрочем, ожидать не будем. Ваша задача - прибыть на постоялый двор немногим позже молодого человека и за время ужина... или же более пространный срок... постараться его скомпрометировать. О свойстве этого процесса инструкция молчит - проявим же сочувствие к писавшей ее особе, коей не положено уж слишком разбираться в этом деле. Я, ваш супруг, задержанный важным письмом в пункте M., - супруг, прошу заметить, лишь формально, если это смягчит ваш справедливый гнев, - спешу к ненаглядной герани... фиалке, розе, незабудке?.. и замечаю, что любимое растение уже успело удушить своим коварным ароматом неопытного юношу. Разумеется, я груб и страстен, и не стерплю такого поведения: пощечина, дуэль - и скверное ранение, которое задержит юношу в пункте N. немногим дольше одной ночи. Итак, виконт будет не только скомпрометирован в глазах семьи его невесты, но и позволит ее дядюшке разубедить любезного братца насчет возможности подобного союза. Что бывает после, вы, думаю, отлично осведомлены.

(II)

Рассказ Рошфора был выслушан со всем вниманием, которое, однако, не привнесло в их разговор и толики любезности. Графиню волновал постскриптум: она ждала инструкций, пусть и не в подобной форме, но известие о «втором» послании не могло не встревожить ту, чьи личные дела порой бывали опасней пушек и мушкетов.
- Во втором...
Скользнув ладонью по брови, граф мягко развернул письмо и попытался отразить синопсис примечательной эпистолы при помощи уместного выражения лица. Должно быть, лицедей из него вышел не такой пропащий: прелестная графиня едва сдержала недостойное желание вырвать записку из его рук.
- Во втором вас просят быть сегодня вечером по адресу... впрочем, адрес должен быть известен. Время встречи и обстоятельства, при которых незадачливый курьер пытался донести до вас письмо, намекают на дело весьма деликатного свойства. Надеюсь, это вас не удивит?
Сухой кивок был наспех учрежденной маской: граф чувствовал - в душе графини зреет буря.
- Что же: приятно знать, что вы нисколько не оскорблены, и моей шпаге нет резона разить хама, тем самым защищая вашу честь и добродетель, - при этом граф тихонько кашлянул, - поэтому позволю высказать мои соображения и похвалы насчет того, что я успел прочесть, когда записка по сущему случаю выпала из пальцев негодяя, который посмел задеть меня грубым словом, когда я позволил себе свалить его с лошади, на которой он пытался от меня бежать. Стоит вам прочесть ее, и вы отметите что у писавшего довольно смелый и неординарный слог...
- Писавший - не такой болван, как вы.
- Ваш тонкий вкус - несчастье для мужчин, которые, по существу, такие же болваны, как и я: любовь и чистый разум - вещи несовместные...
- Ах, вы еще и влюблены?
- Пусть мои чувства вас не потревожат. Разумеется, я либо увлечен пышными формами дочурки пекаря, либо лишаюсь чести и остатков совести в погоне за вдовою средних лет - точнее, за ее богатством.
- Всенепременно в вашем духе.
- Благодарю.
- Что вы хотите?
- Прошу прощения?
- Оставьте эти шутки!
Гнев львицы - так назвал бы сие зрелище поэт.
- Письмо, - отрезала графиня.
- Позвольте вас заверить, почерк я не знаю: могу дать слово благородного разбойника, что этот каверзный листок не попадет в чужие руки.
- Мне нужно не ваше слово, а письмо.
- Мне нужны деньги, - развел руками граф. - Податель первого письма бывает весьма щедр, но и ужасно скуп - по крайней мере, на авансы, - а на такой лошадке, как моя, до пункта N., и даже M., я не доеду.
- Какая же вы сволочь!
- Это сложно отрицать.
- Держите!..
Кошелек был брошен очаровательно брезгливым жестом - впрочем, к подачкам не привыкать ни бедноте, ни благородным людям. Раскрыв роскошную вещицу, граф отсчитал необходимое, вернул ей кошелек и протянул письмо, которое было схвачено, развернуто, проверено и спрятано с большой искусностью. Теперь, когда все карты были удалены из рукавов, ничто не побуждало к сантиментам.
- Проваливайте к черту! - бросила «фиалка», обратившись дьяволицей.
- Ваши инструкции.
Отдав эпистолу его высокопреосвященства, Рошфор коснулся шляпы с деланной небрежностью.
- Прощайте.

(III)

Дверь кареты хлопнула, затмив собою гром. Граф - будучи французом и отнюдь не претендуя на британское подданство - отнюдь не относился к тем из них, кто видел в каждом слове оскорбление и начинал войну лишь потому, что герцог и кузен вдруг настрочил им спьяну крепких строк. Он слишком часто пользовался шпагой, чтобы обнажать ее по каждому второму случаю, и был осведомлен, что в поединке - каким бы ни был моральный уровень его ведущих - есть победивший, равно как и проигравший. Ввиду простого отношения к вопросам чести и морали - которая отнюдь не гарантирует защиту от превратностей судьбы, слова графини уязвили его не более, чем дождь. Взяв под уздцы скучающую лошадь, он флегматично вывел ее со двора и отправился вдоль пустынной улицы - в такую славную погодку и нищим неохота появляться на засиженных местах, но благородный нищий, как и рыцарь, должен быть готов к суровым испытаниям крепости тела и здоровья духа, или же наоборот.
...Париж, застигнутый ненастьем, мог показаться романтичным лишь тому, кто изредка глядит наружу из окна, посиживая у жаркой печки. Вместо того, чтобы отправиться домой, помыться, высушиться и, наконец, лечь спать, Рошфор вел лошадь по знакомым закоулкам, все приближаясь - он это знал, однако же не мог смириться с мыслью - к улице и дому, где вскорости объявится миледи. Сошел ли он с ума? Был ли он болен? Ему казалось, он вполне здоров, да и рассудок был на прежнем месте, но виконт, и муж, и весь этот театр, который он обязан выдавать за жизнь, - все это опустилось камнем на его душу. Он представил себя ревнивцем - этаким бесноватым рогоносцем, которому раз плюнуть - попытаться заколоть мальчишку только потому, что юный, глупый кавалер не знает, как отшить мадам, повисшую на его шее. Что же: он свободный человек, и его шпага может разить не только неугодных юношей, но и тех, кто ему лично неприятен.
Ему были известны многие места в Париже - их содержала беднота, но пользовали высокопоставленные лица, для персональных и служебных нужд. Местечко, упомянутое в записке, находилось близ таверны, которую облюбовали те, кто находился - большей или меньшей частью - вне закона. Вечерами вокруг злачного места всегда слонялись люди - как преступный элемент, так и, бывало, слуги тех господ, кому понадобились средства, способные решать проблемы действенно и быстро. Вход в дом по адресу располагался рядом, если обойти таверну на три четверти со стороны улицы: домом владели люди, которые ни о чем не спрашивали и потому жили чуть лучше, чем их нищие соседи, но внешне дверь их дома ничуть не отличалась по убогости и грязи от всего, что находилось подле. Окно второго этажа не освещалось: граф не знал точного времени свидания графини с ее «милым», но чутье твердило ему, что гнездышко пустует. Он мог бы и сместиться в какой-нибудь чулан под лестницей, если бы знал, сколько заплачено хозяевам и заплатил бы больше, из тех денег, что были отняты им у графини, но предпочел оставить лошадь подальше от питейных заведений и выбрал место под стеной, там, где он смог бы преградить позднему гостю путь к двери и задержать отступление: впрочем, откровенный трус дважды подумал бы, прежде чем назначить женщине свидание в вышеописанных местах.
Все остальное время от засады до развязки граф посвятил раздумьям. Сначала - по привычке - он позаботился о том, что могло помочь ему в опасном предприятии: едва приблизившись к таверне он убедился, что ножны его шпаги не видны из-под плаща, - не стоит искушать оружием тех, кто не ценит сдержанность, - а несчастье с дождем и холодом, который не позволил бы ему двинуть и пальцем, решил при помощи бутылки, обзаведясь дешевеньким винцом в приюте для бандитов и выпив ровно столько, сколько понадобилось на разогрев. Если тот, кого он ждал, прибудет с пистолетом, дело примет скорбный оборот: если же визитер и правда не болван, в чем так уверена графиня, то он не станет разводить пальбу близ того места, где лучшая защита - осторожность, и постарается любой ценой себя не обнаружить. Решив надеяться на безнадежное - удачу, граф проследил за тем, как в недрах гадкого притона исчезла новая компания - головорезов ли, воров, или охочих до легкой наживы? Инстинкт презрения, которое любой высокородный господин волей-неволей, но питает к низшим классам и тем, кто еще ниже них, затронул и Рошфора: местечко было неприятным, публика - и вовсе отвратительной, но жилка самозваного философа вернула к жизни прежнюю ухмылку. Чем был отличен он, наемник и разбойник, но господин по титулу, от этих неотесанных парней - лишь тем, что у него был дом, тем, что он мылся, умел красиво взмахнуть шляпой и имел немного вкуса? Он без стыда ограбил женщину, ради которой был готов ввязаться в опасную, безумную дуэль: нет-нет, он слишком долго думал о себе таком, каким он не был - каким он мог бы стать, пожалуй, при условии доходов, сообразных его титулу, однако с этим были беды. Вздохнув - ему не оставалось ничего иного, - он вытащил кусок черного шелка и скрыл под ним лицо: такой, как он, имеет не больше прав на честную дуэль, чем те, кто спасся от дождя в притоне под убогой вывеской.

(IV)

Итак, он ждал, и мысли неотступно возвращались к тому, о чем он так охотно позабыл бы, имей он власть над памятью: записка - та самая, ввиду которой он и находился здесь - никак не шла из головы. Он не умел писать такие письма: каждое слово было ему знакомо, но сложить их в эту филигранную паутину, сотканную из тончайших намеков и резкой, пугающей откровенности, в которой, кажется, запутался и сам паук, он бы не смог. За каждым многоточием он прозревал картины, способные возникнуть лишь в воображении того, кто любит, но готов стерпеть, когда - женщина, его женщина! - грешит с кем попало и с кем ей прикажут грешить, оставив без надежды на взаимность единственного человека, который вопреки себе, всем доводам и всем запретам разума, влюблен в нее, но для нее не существует. Нет, он обманывал себя: он не умел так чувствовать, в его словах и жестах сквозил лишь заурядный дворянин, самый обычный человек, мужчина, не достойный женщины, созданной для петли - или для королевской спальни. Что же, подумал граф: пусть он не лучше пса, но и собака может свалить крупного зверя, вцепившись ему в горло.
Словно в насмешку над его угрозой, от компании пьянчуг, которые захлебывались спором над ухом мокрого и ко всему остывшего осла, вдруг отделилась тень, грубо очерченная длинным, явно не стащенным с убитого плащом. Миновав собрание - которое, должно быть, послужило ему временным укрытием, чтобы решить, все ли кругом благополучно, - незнакомец приуменьшил расстояние между ним и графом, словно слившимся с холодной, будто смерть, стеной, идя широким шагом, но при этом не делая лишнего шума и никак не проявив взволнованной поспешности, столь свойственной дилетантам и трусам. Левая рука держала верх плаща, тем самым скрыв его лицо: граф хмыкнул, убедившись, что кавалер миледи не левша, а, значит, мог писать послание рукой, удобной для секретных писем, - его литеры имели весьма свойственный наклон. Времени на раздумья не оставалось - и владей Рошфор хоть толикой душевной близости с отребьем из притона, он проткнул бы негодяя, - желавшего владеть его любимой женщиной, но самого вкусившего отраву безответных чувств, - не испытав укора совести, после чего отправился бы греться и наслаждаться легким выигрышем шулера. Однако это было бы совсем не в духе полоумного ревнивца: таким необходимо видеть, кого им предпочли, и граф позволил себе эту роскошь. Едва загадочная тень приблизилась к двери, миновав узкий проход между стеной Рошфора и питейным заведением, как тот решительно отрезал ему путь.
Определив в сопернике особу благородную и, что важней, благоразумную, Рошфор не прогадал. Трус немедленно бы бросился к двери - какой-нибудь горячий парень схватился бы за шпагу, не ожидая нападения. Они стояли друг напротив друга - безликие, намокшие, объединенные единой целью, и вместе с тем враги, какими только могут быть мужчины, погубленные страстью.
- Что вам нужно, сударь?
Голос, глухой и хриплый, - неужели господин так боится опознания, что готов играть и перед смертью?
- Вот что, любезный: я намерен вас убить.
Собственный голос охрип ничуть не меньше - всё холод с непогодой, которыми он мучился не первый час. Граф обнаружил шпагу еще тогда, когда соперник имел несчастье слишком резко обернуться, - и все же поведение последнего казалось ему странным: вместо того, чтобы попробовать продать дороже свою жизнь, тот огляделся, чуть заметно, словно ища пособников или сообщников. Он ждал засады? Не верил в то, что граф сугубо одинок в своем намерении? Молчание - как и бездействие - не могло продлиться вечно, и Рошфор обнажил шпагу на убедительные пару дюймов.
- Если не будете защищаться, я убью вас просто так.

(V)

Плечи соперника расправились - он, кажется, позволил себе вдохнуть с тем облегчением, которого не понимал Рошфор. Никто из них, по-видимому, не желал первым рубить проклятый узел: решимость графа убывала, незнакомец же прибавил флегматичности и убежденности в чем-то таком, чего Рошфор мог и не знать, но что готово было если не сравнять их шансы, то оспорить легкую победу.
- Со мной вино, - заметил граф, кивнув на недопитую бутылку. - Дрянь, конечно, но другое здесь не продают. Если желаете согреться, мои запасы к вашим услугам.
Незнакомец отказался - коротким и сухим кивком, исполненным высокомерия и, что печальнее, брезгливости.
- Сударь, - заметил граф со всей возможной горечью, - я жажду поединка и готов вас вызвать на дуэль. Я неразборчив в средствах: прошу простить меня за наглость и бандитский вид. Я дворянин - вы, вероятно, тоже. Скрестив шпаги, мы ничем не оскорбим друг друга. Если вам занятно, с чего бы от вас требуют дуэльной сатисфакции, знайте, что вашим оскорбительным письмом вы задели честь женщины, к которой я неравнодушен, - даже при том, что честь ее суть плод воображения, взлелеянный отверженным влюбленным.
Слова о «женщине» были запретной темой: пальцы соперника нашли опору в твердости оружия, хоть и одернул он себя с большим искусством человека, который был знаком со всеми своими чувствами и умел в нужный момент захлопнуть нужный ящичек.
- Это не ваше дело.
- Мы имеем равные права на то, что нам обоим не принадлежит.
- Как вы прочли записку?
- Я ее украл.
- Миледи здесь?
- Увы, но нет - и я серьезно опасаюсь, что сегодня к ней поднимется лишь один из нас.
Одно мгновение Рошфор не мог отделаться от неприятнейшего чувства, что смотрят на него с улыбкой - вернее говоря, с ухмылкой человека, решившего пустить в игру ту карту, которую он бережно лелеял в рукаве и против которой граф не сможет возразить - живой ли, мертвый. В голосе соперника, - который изменился, но не слишком сильно, чтобы все же не быть узнанным, - сквозила едкая ирония, когда он произнес:
- Вы пожалеете.
- Я жалею лишь о том, что не узнал о вас чуть раньше, не смог прийти в ваш дом и высказать в лицо вам все, что думаю. Ваше письмо, написанное женщине, которая хоть и не блещет добродетелью, но все же обладает собственным достоинством, выдает вас подчистую: вы пишете страстно и очень умело, но форма не всегда способна скрыть печать того, кто счел себя ее хозяином. Вы - хам и себялюбец: вам главное владеть, даже в любви, вы и в мыслях допустить не можете, что кто-то вам посмеет отказать, - вы думаете о ней, а говорите о себе, вы пишете о ваших чувствах так, словно их нельзя отвергнуть, - но жизнь, увы, не станет главой из вашего романа, а чужая женщина не превратится в персонаж, которым вам дозволено вертеть, как только вы решите. Теперь, надеюсь, вы оскорблены достаточно, чтобы драться со мною, не задумываясь.

(VI)

Шпага незнакомца была обнажена с опасной грацией. Рошфору, впрочем, мастерство было не чуждо: соперник показался ему старше, но он не так устал от путешествий под дождем. Их шансы были неравны, но ни один из них не знал, на чьей же стороне окажется решающее преимущество. Тогда вечерний гость заметил:
- Любезный сударь, я не привык сражаться с призраками. Прошу назвать ваше имя, а я открою вам свое.
- Мое имя скажет слишком многое.
Уж этот саркастический смешок он постарался не расслышать.
- Мое, боюсь, расскажет слишком мало.
- Что же делать?
- Маска разбойника вам не к лицу.
- Ваш плащ уж точно служит иным целям.
- Так что же - сбросим маски?
Грустно улыбнувшись, Рошфор открыл лицо. То же сделал и соперник - без лишней грусти, а, напротив, с видом человека, который уложил на стол ту самую, решающую карту. Некоторое время они смотрели друг на друга - и будь среди разбойников поэт, и окажись он рядом, даже он не смог бы воплотить сей эпизод в той форме, которая могла бы передать и выражения их лиц, и скрытые под ними чувства. Пальцы Рошфора онемели, когда, лишенный дара речи, он потянулся к шляпе, собравшей на себя всю грязь Парижа, снял ее и медленно склонился в движении, напоминающем поклон. Фитиль души, зажженный мыслью о дуэли, выгорел дотла: все в нем сжалось и как будто пошатнулось, оставив в каверзном расстройстве чувств, раздавленным, растоптанным и бессловесным. Перо на его шляпе утонуло в грязной луже, да и сам он невольно оказался в ней же. Чужая шпага возвратилась в ножны: продолжая созерцать то ли перо, то ли затушенный фитиль, граф прошептал несколько слов, которые безо всякой воли сорвались с его губ.
- Прошу... не стойте под дождем... мы оба будем выглядеть прескверно...
Короткий и сухой смешок был единственным ответом, достойным графа: в следующий миг он услыхал шаги, и дверь захлопнулась - как и всегда, когда он слишком верил в свои «сны». Измазанная шляпа полетела наземь: запрокинув голову, граф принял на себя новую порцию небесных вод и попытался ухмыльнуться, но улыбка вышла пресной, и он бросил это прескверное занятие. Он был французом - этот человек, который покидал подмостки трагикомедии судьбы, - но два столетия спустя британец, не зная ни графа, ни чаяний его души, напишет ровно те слова, которые владели им в ту горькую минуту:

Beneath the rule of men entirely great,
The pen is mightier than the sword. Behold...*

______________
Примечания:

* «Под властью величайших сего мира
Перо сильнее, чем клинок. Смотри же...»
/Э. Бульвер-Литтон, «Ришелье, или Заговор», 1839 г./

запись создана: 06.09.2012 в 04:43

@темы: Мемуары машинки "Torpedo"

---

***

Скромные фразы за декабрь)

миледи винтер и граф рошфор - определенно пара)
корвин дейдра фанфики - и до Корвина добрались)
квентин дорак коты извивались - зачем?..
как открыть дверь гаража стальных крыльях - вот какие проблемы волнуют общественность!
в каком фильме играл cole porter let s do it - "Полночь в Париже" )
полковник деккер - не поверю, что я не единственный поклонник)
как убить убер зольдата в вольфенштейн - если имеется в виду тот самый уровень в лаборатории, можно попробовать следующую технику: перебегать по закрытому пространству слева, высовываясь из разных его концов, и методично постреливать в негодника)

@темы: History of madness