Falcon in the Dive
Как у любого уважающего себя образованного человека, у меня есть своя философская система, которая призвана оправдывать все мои страшные пороки) Из-за этого я иногда размышляю над вопросами мироздания и пишу о них в свой блог. Сегодня утром, часа так три, я думала над великой онтологической проблемой: почему Гюго убил Жавера? Кое-какой ответ был мною найден. Здесь мало объективности и много противоречий, но без этого ни одна философская система не обходится, а уж объективность в гуманитарных науках - это просто нонсенс какой-то 
Можно сделать так: я, значит, буду защищать любимого персонажа, а кто-то будет со мной спорить и доказывать, что - "только отвращение" (тм) 
Кто виноват (о Гюго и Плейшнере)
Как бы ни парадоксально это звучало, но все потому, что:
Духовное развитие предполагает смерть личности.
Ведь, согласитесь, по-хорошему так оно и должно быть: духовно развиваясь, человек должен отказаться от своих пороков, привычек, эгоизма и тому подобных постыдных вещей. Поэтому в нашем социуме, увы, развиваться духовно нужно или в меру, или уж сразу переходить в разряды епископов Диня А теперь что касательно инспектора. Гюго вырастил его на убой. Более того: он убил его, как злодея и преступника. За что? За то, что человек, не совершив ни одного преступления, по-дурацки заблуждался всю свою жизнь?) Ну, в таком случае нужно было честно вести на мост всех безневинных, но идеологически вредоносных жителей рейха, рука об руку с внушительной частью населения Советского Союза) Давайте сейчас не будем по принципу контраста вспоминать все истории всех несчастных женщин и детей и сосредоточимся на следующем. Автор ставит перед персонажами сверхзадачи. Монсеньор стал епископом по сверхзадаче, месье мэр себя сдал по той же сверхзадаче. Но! но. У товарищей был выбор: мосеньор мог сказать "нет, что вы, я простой скромный священник"- или же спокойно себе жить, как живут епископы вроде Мили. Месье мэр тоже мог и не поехать, и мэром остаться, и город, кстати, не разорился бы. А какой, собственно, выбор стоял перед Жавером? Он единственный из них был связан по рукам и ногам таким страшным понятием, как долг. Мы ведь понимаем, что киношно-литературный полковник Штауффенберг - сие есть идиллия, а реальность лежит в том, что солдат присягает родине, и какой бы ни была эта родина, она родина и есть. А инспектор присягнул закону - и в этом-то кроется его трагедия: другой бы Вальжана отпустил и забыл об этом через день - мол, да, хороший человек, пусть будет на свободе. Но Жавер - он ведь и сам жертва системы, при этом человек хороших задатков и, в общем-то, благородных побуждений, которые это же общество и извратило. Он поставлен в такую ситуацию, из которой однозначного выхода нет: Жан мог себе позволить творить добро направо и налево, ибо он давно уже был вне закона и с державой не был связан. Да, законы наши не всегда совершенны, но разве бедный-несчастный инспектор даже в их рамках не сделал ничего хорошего? Не задержал ни одного убийцу-насильника, не изобличил ни одну банду? С оглядкой на нышнешние, кхм, правоохранительные органы - да на Жавера нужно молиться) Закон же есть продукт многовековой коллективной мысли. Каким образом автор представляет, чтобы такой, как Жавер единолично делал столь тяжелый выбор, кого отпускать, а кого не отпускать? Епископ - это великий человек, тут без вопросов, но представьте, чтобы его задачи вручили кому-нибудь попроще и без житейско-духовной мудрости? Два наиболее вероятных варианта: а) напортачил бы еще хуже, чем не играя в высшего судию; б) не справился и с горя повесился бы. Вот я в упор не понимаю, как можно было ставить такую сверхзадачу перед настолько простым, не понимающим ничего человеком. Профессор Плейшнер, небезызвестный всем нам, тоже был человеком честным и неплохим, и с совестью, а как Максим Максимыч поставил перед ним сверхзадачу (во имя служения советской разведке), так и вышло, сами понимаете, что. Так я прошу прощения: почему одних жертв системы вытягивают за уши, почему болван Мариус получает жену и наследство, а других топят в центральном парижском водоеме? Хорош был Жан (и автор), милосердно так инспектора отпустил, мол, я праведник, я не могу его убить, пусть себе живет. А кто инспектора за ручку уведет с моста? Кто с ним рядом станет и все ему тихо и по-дружески объяснит? А никто - ты, инспектор, идиот, тебе надо было побольше грешить, дабы побольше сомневаться - к тому же, ты не падшая женщина и, следовательно, на сочувствие автора рассчитывать не можешь. Инспектор уже несчастный человек - то, что он сделал, он себе вряд ли простит. Так, что, давайте его избавим от страданий? Я сейчас не говорю о законах нашего мира - эта тема для иной беседы, но по закону мира авторского - зачем заведомо ломать человека? Во имя назидательного примера? Человек сильный, выйдя из трудностей, станет сильнее. Человек слабый, выйдя из трудностей, либо останется несчастным, либо просто из них не выйдет. У каждого в жизни свои задачи - кому-то быть великим спасителем людей и душ, а кому-то, может, судилось заниматься иными вещами - да хотя бы делать что-то хорошее, не ударяясь ни в святость, ни в бега.
Делая вывод: мне совершенно не нравится авторский показательный самосуд во имя обеления главперсонажа. Мне не нравится то, что Гюго сделал с Жавером во имя счастия Козетты и Мариуса. Мне не нравится то, как Лев Николаич погубил Алексея Саныча просто потому, что Костя Левин - вот истина, вот наш герой. Я до сих пор не могу простить Вере Викторовне ужасающе глупую и жестокую смерть несчастных Наля и Эйвона - просто потому, что были они наивными и честными дурачками, а только таким, как герцог Алва, место в нашем непростом мире. А, может, мы, Слиты и Манрики, тоже хотим, чтобы нам помогли, а не тыкали вечно в грязь лицом? В жизни, само собой, на это как-то наивно рассчитывать, но хотя бы в выдуманной истории, ну дай же ты человекам хоть какую-то надежду))
Что делать, или Почему монсеньор Слит - это Жавер наоборот
А теперь давайте переиграем ситуацию на примере "Ключей". В них мы имеем: подвижника Френсиса, который самоотверженно служил людям, однако же годами самоустраивал свой быт и привлек за 20 лет только 500 прихожан; Ансельма Мили, чистого формалиста от религии, в ней мало что понимающего, однако же деятельно функционера, социального организатора, который и во время войны, и во время мира занимался своей деятельностью в меру понимания и способностей; наконец, фанонного монсеньора Слита, о котором немного позже. Вот за что я уважаю Кронина - он молодец, он умеет осудить, не убивая, не делая из Мили монстра, не утопив его с пафосом в Темзе, он умеет показать и самоотверженного атеиста Таллока, и, безусловно, молодца-альтруиста Френсиса - и каждый из них имеет право на существование, и Мили, сделав добро, не рвет на себе волосы и не идет топиться, и Френсис его не осуждает. А теперь что касается альтернативной версии инспекторской истории. Представим себе ребенка тонкой душевной организации, но серьезного, честного, способного на искренние чувства. Однако по воле рока он попадает в такую среду, которой его честность не нужна, которой он сам ничуть не нужен, которая, наконец, подставляет его самым омерзительным образом. Из этого несчастный ребенок должен был сделать вывод о необходимости духовного развития и добра?) Ребенок отправляется на тайнкаслский мост) И если бы случайно рядом не оказался Мили, если бы он, даже не вникая в его ситуацию, просто не сказал ему какую-то чушь о рыбалке, то история Слита на этом бы и закончилась. При этом ни каноник не делал из факта спасения какой-то сверхфилософии, ни Слит от этого духовно не просветлился - как показала практика, изменить себя и свою жизнь ему не очень-то и удалось. Какие выводы сделал Слит из ситуации? А какие, собственно, он сделать мог? Он понимал, что спасение его жизни накладывает на него огромные обязательства. Но с этими обязательствами он справиться не мог. Тем более, у него не было мудрого советчика, и как ему поступить, он не знал. В результате этого он только страдал вдвое больше - жизнь его горько научила не доверять людям, что было его основополагающей ошибкой. При этом он был ответственным сотрудником, он делал мало хорошего, но и плохого не делал, никому жить не мешал и не надоедал своей философией. Каким, простите, боком можно от такого человека ожидать, что он сам по себе просветлится, если его не просветлило даже католичество, в которое он ударился? Да поставь перед ним любую сложную задачу, где от него потребовалось бы предать свои принципы - и он предал бы их, скрипя зубами, а после пошел на тот же мост. К счастью, у автора хватило совести подсунуть ему мисс Хейдс - вот это была ровно та мера, которая могла бы гипотетически ему помочь. Считаю, что десфик сотворить элементарно, и даже из смерти персонажа можно вынести свою философию, но я как-то склоняюсь к тому, что не особенно мое это дело - убивать чужих персонажей, поэтому я за то, чтобы хоть как-то им помочь, хотя бы литературно Чего желаю и инспектору)
Можно сделать так: я, значит, буду защищать любимого персонажа, а кто-то будет со мной спорить и доказывать, что - "только отвращение" (тм) Кто виноват (о Гюго и Плейшнере)
Как бы ни парадоксально это звучало, но все потому, что:
Духовное развитие предполагает смерть личности.
Ведь, согласитесь, по-хорошему так оно и должно быть: духовно развиваясь, человек должен отказаться от своих пороков, привычек, эгоизма и тому подобных постыдных вещей. Поэтому в нашем социуме, увы, развиваться духовно нужно или в меру, или уж сразу переходить в разряды епископов Диня
А теперь что касательно инспектора. Гюго вырастил его на убой. Более того: он убил его, как злодея и преступника. За что? За то, что человек, не совершив ни одного преступления, по-дурацки заблуждался всю свою жизнь?) Ну, в таком случае нужно было честно вести на мост всех безневинных, но идеологически вредоносных жителей рейха, рука об руку с внушительной частью населения Советского Союза) Давайте сейчас не будем по принципу контраста вспоминать все истории всех несчастных женщин и детей и сосредоточимся на следующем. Автор ставит перед персонажами сверхзадачи. Монсеньор стал епископом по сверхзадаче, месье мэр себя сдал по той же сверхзадаче. Но! но. У товарищей был выбор: мосеньор мог сказать "нет, что вы, я простой скромный священник"- или же спокойно себе жить, как живут епископы вроде Мили. Месье мэр тоже мог и не поехать, и мэром остаться, и город, кстати, не разорился бы. А какой, собственно, выбор стоял перед Жавером? Он единственный из них был связан по рукам и ногам таким страшным понятием, как долг. Мы ведь понимаем, что киношно-литературный полковник Штауффенберг - сие есть идиллия, а реальность лежит в том, что солдат присягает родине, и какой бы ни была эта родина, она родина и есть. А инспектор присягнул закону - и в этом-то кроется его трагедия: другой бы Вальжана отпустил и забыл об этом через день - мол, да, хороший человек, пусть будет на свободе. Но Жавер - он ведь и сам жертва системы, при этом человек хороших задатков и, в общем-то, благородных побуждений, которые это же общество и извратило. Он поставлен в такую ситуацию, из которой однозначного выхода нет: Жан мог себе позволить творить добро направо и налево, ибо он давно уже был вне закона и с державой не был связан. Да, законы наши не всегда совершенны, но разве бедный-несчастный инспектор даже в их рамках не сделал ничего хорошего? Не задержал ни одного убийцу-насильника, не изобличил ни одну банду? С оглядкой на нышнешние, кхм, правоохранительные органы - да на Жавера нужно молиться) Закон же есть продукт многовековой коллективной мысли. Каким образом автор представляет, чтобы такой, как Жавер единолично делал столь тяжелый выбор, кого отпускать, а кого не отпускать? Епископ - это великий человек, тут без вопросов, но представьте, чтобы его задачи вручили кому-нибудь попроще и без житейско-духовной мудрости? Два наиболее вероятных варианта: а) напортачил бы еще хуже, чем не играя в высшего судию; б) не справился и с горя повесился бы. Вот я в упор не понимаю, как можно было ставить такую сверхзадачу перед настолько простым, не понимающим ничего человеком. Профессор Плейшнер, небезызвестный всем нам, тоже был человеком честным и неплохим, и с совестью, а как Максим Максимыч поставил перед ним сверхзадачу (во имя служения советской разведке), так и вышло, сами понимаете, что. Так я прошу прощения: почему одних жертв системы вытягивают за уши, почему болван Мариус получает жену и наследство, а других топят в центральном парижском водоеме? Хорош был Жан (и автор), милосердно так инспектора отпустил, мол, я праведник, я не могу его убить, пусть себе живет. А кто инспектора за ручку уведет с моста? Кто с ним рядом станет и все ему тихо и по-дружески объяснит? А никто - ты, инспектор, идиот, тебе надо было побольше грешить, дабы побольше сомневаться - к тому же, ты не падшая женщина и, следовательно, на сочувствие автора рассчитывать не можешь. Инспектор уже несчастный человек - то, что он сделал, он себе вряд ли простит. Так, что, давайте его избавим от страданий? Я сейчас не говорю о законах нашего мира - эта тема для иной беседы, но по закону мира авторского - зачем заведомо ломать человека? Во имя назидательного примера? Человек сильный, выйдя из трудностей, станет сильнее. Человек слабый, выйдя из трудностей, либо останется несчастным, либо просто из них не выйдет. У каждого в жизни свои задачи - кому-то быть великим спасителем людей и душ, а кому-то, может, судилось заниматься иными вещами - да хотя бы делать что-то хорошее, не ударяясь ни в святость, ни в бега. Делая вывод: мне совершенно не нравится авторский показательный самосуд во имя обеления главперсонажа. Мне не нравится то, что Гюго сделал с Жавером во имя счастия Козетты и Мариуса. Мне не нравится то, как Лев Николаич погубил Алексея Саныча просто потому, что Костя Левин - вот истина, вот наш герой. Я до сих пор не могу простить Вере Викторовне ужасающе глупую и жестокую смерть несчастных Наля и Эйвона - просто потому, что были они наивными и честными дурачками, а только таким, как герцог Алва, место в нашем непростом мире. А, может, мы, Слиты и Манрики, тоже хотим, чтобы нам помогли, а не тыкали вечно в грязь лицом? В жизни, само собой, на это как-то наивно рассчитывать, но хотя бы в выдуманной истории, ну дай же ты человекам хоть какую-то надежду))
Что делать, или Почему монсеньор Слит - это Жавер наоборот
А теперь давайте переиграем ситуацию на примере "Ключей". В них мы имеем: подвижника Френсиса, который самоотверженно служил людям, однако же годами самоустраивал свой быт и привлек за 20 лет только 500 прихожан; Ансельма Мили, чистого формалиста от религии, в ней мало что понимающего, однако же деятельно функционера, социального организатора, который и во время войны, и во время мира занимался своей деятельностью в меру понимания и способностей; наконец, фанонного монсеньора Слита, о котором немного позже. Вот за что я уважаю Кронина - он молодец, он умеет осудить, не убивая, не делая из Мили монстра, не утопив его с пафосом в Темзе, он умеет показать и самоотверженного атеиста Таллока, и, безусловно, молодца-альтруиста Френсиса - и каждый из них имеет право на существование, и Мили, сделав добро, не рвет на себе волосы и не идет топиться, и Френсис его не осуждает. А теперь что касается альтернативной версии инспекторской истории. Представим себе ребенка тонкой душевной организации, но серьезного, честного, способного на искренние чувства. Однако по воле рока он попадает в такую среду, которой его честность не нужна, которой он сам ничуть не нужен, которая, наконец, подставляет его самым омерзительным образом. Из этого несчастный ребенок должен был сделать вывод о необходимости духовного развития и добра?) Ребенок отправляется на тайнкаслский мост) И если бы случайно рядом не оказался Мили, если бы он, даже не вникая в его ситуацию, просто не сказал ему какую-то чушь о рыбалке, то история Слита на этом бы и закончилась. При этом ни каноник не делал из факта спасения какой-то сверхфилософии, ни Слит от этого духовно не просветлился - как показала практика, изменить себя и свою жизнь ему не очень-то и удалось. Какие выводы сделал Слит из ситуации? А какие, собственно, он сделать мог? Он понимал, что спасение его жизни накладывает на него огромные обязательства. Но с этими обязательствами он справиться не мог. Тем более, у него не было мудрого советчика, и как ему поступить, он не знал. В результате этого он только страдал вдвое больше - жизнь его горько научила не доверять людям, что было его основополагающей ошибкой. При этом он был ответственным сотрудником, он делал мало хорошего, но и плохого не делал, никому жить не мешал и не надоедал своей философией. Каким, простите, боком можно от такого человека ожидать, что он сам по себе просветлится, если его не просветлило даже католичество, в которое он ударился? Да поставь перед ним любую сложную задачу, где от него потребовалось бы предать свои принципы - и он предал бы их, скрипя зубами, а после пошел на тот же мост. К счастью, у автора хватило совести подсунуть ему мисс Хейдс - вот это была ровно та мера, которая могла бы гипотетически ему помочь. Считаю, что десфик сотворить элементарно, и даже из смерти персонажа можно вынести свою философию, но я как-то склоняюсь к тому, что не особенно мое это дело - убивать чужих персонажей, поэтому я за то, чтобы хоть как-то им помочь, хотя бы литературно
Чего желаю и инспектору)@темы: Вавилонская библиотека, Я обвиняю, Les Mis, Price, Рефлексия
и 
