*

Ради чего мы отдадим это?
Во имя долга.

Мы думали, думали и придумали) На данном этапе я могу доказать в первом случае вопиющие, во втором - крайне занятные, параллели романа "Отверженные" с двумя образцами мировой литературы. Первым из них является роман "Ключи от царства небесного" авторства А. Кронина. Параллели вопиющие - а путешествие в горное селение и получение церковного облачения?) Одно это просто кричит о том, что не мог А. Кронин не быть знакомым с романом. Ввиду того, что "Ключи" читали, похоже, только избранные я, я не буду распространяться на эту тему, если только не будет кворума желающих сие услышать) Скажу только по существу: Френсис - это епископ Диня и отчасти Вальжан, монсеньор Слит (он же отец Тэррент) - это Жавер, а каноник Мили - это так... одно сучище)) А теперь - второе. Вот мне все не давал покоя вопрос о Жавере и возможных вариантах его спасения/поведения/вообще переписывания образа. Да, и те проблемы и выборы, которые были с ним связаны. И все не давало мне покоя это выражение - искусство ради искусства. А потом я вспомнила.
Конечно же, это мистер Шерлок Холмс.
*
Чем отличен Жавер от Вальжана и почему я утверждаю, что у второго было право спасать всех, выбирать, сомневаться и метаться. Вальжан был вне закона и вне общества, он был ничем не связан; к тому же у него водились деньги) Жавер, хоть автор и упрямо выталкивает его из общества, ничуть не свободен в своем выборе - он под присягой, а честный офицер, нарушив присягу, обязан застрелиться, как говорит нам присказка. Запомним этот момент, а пока вспомним, что однажды своим долгом наш каторжник явно пренебрег - имею в виду, на посту месье мэра. Вот можно что угодно говорить и я ведь не спорю, что поступил он по совести и что он молодец, однако же не спасают Ковентри ценой Британии, и с этим тоже трудно поспорить. А теперь обращаемся непосредственно к первоисточнику. Как вам, наверное, известно, Жавер и Вальжан есть одно лицо по фамилии Видок. А как гласит общественное мнение, г-н Видок был зачинателем такой вещи, как частный сыск. Здесь мы оставляем "Отверженных" и переходим к повестям о мистере Холмсе.
*
Примем за рабочую гипотезу, что Жавер погорел на долге и присяге. Также примем за гипотезу тот факт, что внушительное количество сыщиков и полицаев так или иначе можно сопоставить с Жавером (навскидку: м-р Фикс Ж. Верна, гражданин Шовлен Э. Орци). С м-ром Холмсом их тоже роднят кое-какие обстоятельства - хотя бы равнодушие к женщинам, спартанский образ жизни, безусловная преданность работе и завидный талант в ее осуществлении, уж не говоря про физподготовку) А теперь вспоминаем другого инспектора - инспектора Лестрейда. Прошу прощения за неточности в цитатах, я цитирую по памяти. ШХ характеризовал Лестрейда как полицейского с крепкой хваткой, но лишенного воображения. Перескочив то, что я хочу сказать о Холмсе и о долге, я вспоминаю - о ком бы вы думали? - конечно же, о каторжнике! Каторжнике, который, правда, не француз, но которого и пожалеть можно, и отпустить жалко. В конце концов, добрый автор уже на него собаку напустил, чтобы своим присутствием не мешался под ногами и не создавал проблемы для совести xD Как говорил ШХ доктору и сэру Генри, прослышав об этой истории, - по-хорошему, я должен был бы вас всех арестовать за укрывательство преступника. Но сэр Генри был-то знатью и, так сказать, владельцем округа - он-то мог проявлять то милосердие, то немилосердие, а вот инспектор Лестрейд, как бы ни страдала от этого урожденная девица Селден, при случае взял бы да арестовал его. Потому что такова его работа.
А теперь вспоминаем "Голубой карбункул" )
*
Проблема с замашками Месгрейвов насчет долга была решена Конан-Дойлем элементарно. ШХ был частным сыщиком. Поэтому он имел полное право поступать по совести и в меру своего тонкого понимания природы человеческой порой миловать, когда "симпатии на стороне не жертвы, а преступника". Отпускал он их не раз - навскидку вспоминаются "Карбункул" и "Конец Ч.О.М." (в последнем случае ШХ и Ватсон прямым текстом нарушили закон - правда, вышло это у них скверно, но факт есть факт). При этом ШХ не возводит ни один случай в абсолют и не пускается в бега во имя спасения гипотетической малолетней дочери гипотетической клиентки. При этом он также не разрушает родное ему викторианское общество, будучи к нему лояльным. При всем, при этом добра он творит не менше, чем единичный Вальжан, - я бы даже сказала, что многим, многим больше. При этом же ориентиром ему служат три вещи - совесть, чувство справедливости и кодекс джентльмена. При этом же и снова: вопреки некоторому тщеславию это самокритичный человек, который весьма мало себе позволяет и неизменно ответственен в своей работе-призвании. И последнее, что мне довольно близко: расследование преступлений для него не смысл всей жизни и не какая-то всепоглощающая самоцель. Это искусство ради искусства: помогая другим, он делал это без "вживания" в их проблемы, а с отстраненностью врача, для него преступность была сродни болезни, и - поправьте меня, врачи, если я ошибаюсь, но медицинская профессия предполагает определенные цинизм и отстраненность в решении проблем пациентов. Думаю, что среднестатистический врач не продаст свою квартиру и не станет жить на улице, чтобы на эти деньги спасти тех, кого не хочет/не может спасти государство) Сделай он это - и он будет святым человеком, но при этом он уже не будет врачом) А ШХ был очень и очень благороден в этом плане, сдирая деньги разве что с королей Богемии да непутевых в семейном плане лордов, большинству же помогал бесплатно - ага, ради искусства. При этом он не бросал вот-прямо-все ради спасения одного-единственного человека, а творил добро в меру своих возможностей, что гораздо более приближено к нашей жизни, чем идиллически-сказочный Гюго. Добавлю, что ШХ умел идти на компромисс: он отпускал преступника, оставляя улики для полиции (помните лампу из Корнуэлла?), он всячески пытался добиться законными средствами смягчения приговора, если видел в этом справедливость. Итак, мое мнение: ШХ - это та туманная цель, в направлении которой можно было бы развивать и спасать инспектора. Не изобретая никаких эпизодов с Козеттой и никакой "левой" мистики)
*
А сейчас перейдем к наболевшему - к Сене) И вспомним знаменитое: "Как жаль, что природа сделала из тебя одного человека - материала хватило бы и на праведниика, и на подлеца". Отсюда вспоминаем Вальжана=Жавера, останавливаемся на последнем - и переходим к "Последнему делу Холмса". Вы, наверное, уже понимаете, почему) Два противника, достойных друг друга, - Холмс и Мориарти. Оба мастера своего дела. Каждый из них мешает жить другому. И вот, The Final Problem, и - что? - правильно, Рейхенбахский водопад)) А уж там какой начинается символизм - помните, Холмс потом рассказывает, что для того, чтобы удержаться на выступе, они должны были "слиться в одно целое" при борьбе? А падение в бурный водоем Сену? А письмо префекту Ватсону? А цилиндр альпеншток?
Теперь вы понимаете, да, о чем я?) А... "Пустой дом"?
Вот вам и вся принципиальность автора - и как же можно не благодарить его за такое отступление от принципов?) Что же это, во имя символизма, не появился бы полковник Себастьян с его ружьем и никого бы не назвал "хитрым дьяволом" и никого бы не спас от тигра?) И не сыграл бы его Дональд Крисп?) Однако же мы отвлекаемся. Веду к тому, что мистер Холмс - это адекватное и разумное решение тех роковых и необратимо онтологических проблем, которые мы находим у Гюго в отношении закона-справедливости. А теперь выкладываем последний козырь) И Кронин, и Конан-Дойль так или иначе имели касательство к медицине. Быть может, поэтому мы имеем совсем другую перспективу в случае сэра Артура и доктора Таллока в случае Кронина. И меньший градус пафоса, и более разумный подход к проблемам.
*
На этом раздумья о судьбе инспектора (Жавера) на данном этапе прекращаю)

@темы: Очевидное-загадочное, Вавилонская библиотека, Я обвиняю, Les Mis, Price, ШХ, Рефлексия

---

***

Насколько нужно быть нестандартно мыслящим автором, чтобы на роль Мариуса лоббировать господина инспектора, я не знаю, но хотелось похвалить и других товарищей из мюзикла. Тот же Вальжан - какой у него голосище! Обожаю начало Javert's Suicide, про he's standing in his grave) А вот мой персональный любимец после непревзойденного Кваста - это Мариус, как бы страшно это ни звучало xD Вот Мариус - он же такой, весь из себя влюбленный и страстный, и песни у него за редким исключением - не пища для ума, однако же какой у него голос, насколько чувственно поет и как выкладывается) Можно только восторгаться и аплодировать) Да и чисто внешне мне товарищ нравится - ага, напоминает одного каноника) По счастью, от столь большой и страстной бури в личной жизни девица Фошлеван была мной избавлена - в пейринге *простите* Эмиль/Козетта мужчина суровый, в возрасте, карьерно состоявшийся, да еще и такой, что гипотетический соперник от него уйдет только в иной мир xD

Выставлю мое любимое про обмен личными именами, хотя его нужно слушать в саге о стульях - вот это действительно песенный шедевр)

@темы: Приказано играть, Мемуары машинки "Torpedo", Since I've been loving you, History of madness, Les Mis

---

***

Раз уж вспомнили о битлах - немного фотографий из моих более чем скромных запасов) Вот если бы ПФ или ДП...)

...

Есть даже и еще)

@музыка: ♫ The Doors - Runnin' Blue

@темы: It's only rock'n'roll

---

Прощаясь с улыбкой

Фэндом: «The Keys of the Kingdom»
Описание: Война, Британия, Тайнкасл. 1941 год.
Персонажи: мисс Аделаида Хейдс, епископ Ансельм Мили и др.
Рейтинг: PG
Жанр: драма; АУ
От автора: Задумывалось как зарисовка о судьбе персонажей «Ключей» во времена Второй мировой войны, поэтому матчасть здесь исключительно для фона, так что если кто пожелает подробнее развить эту тему, автор ничуть не против)

We'll meet again
Don't know where
Don't know when *

(I) - После налета

Весь прошедший день небо над городом было удивительно ясным. Острые шпили собора пронзали облака - суровые, но легкие, они возвышались над Тайнкаслом, его витыми улочками с неровными рядами крыш, порой бледнея на фоне густой дымки, что шла от заводов за рекой. Часы под стрельчатыми окнами отмеряли минуты последнего дня апреля. Непогрешимые и точные, аккуратные и чопорные, словно викторианский джентльмен, они не опаздывали и не спешили - им было невдомек, какой смертельной лихорадкой охвачен Старый свет весной 1941 года. Размеренный бег их стрелок не трогали взгляды горожан - до странности тревожные, они впивались в ясное, спокойное небо, словно мечтая о грозе, о тумане, о веренице свинцовых туч. Весна смеялась над их причудливыми страхами, она была прекрасна и равнодушна, словно античная богиня, пленяя смертных неотразимой, но опасной красотой.
А когда Тайнкасл погрузился в ночную тьму, когда исчезли и часы, и башенки, уступив место неприлично ярким звездам, тогда над черными трубами фабрик, над стылой гладью реки, над канувшим во мрак собором вознесся иной крест. Грубый и черный, обрамленный хищным белым, он глядел на город - щурясь, из-под крыла, будто глаз химеры, чьим жадным смехом был пропеллерный гул.
Химера была рукотворной.
***
Чья незримая рука подбросила монетку, обронив ее на Риджент-стрит, - на это не смог бы ответить и старинный собор, за семь веков видавший всякое. Пыльным майским утром, после налета «Хейнкелей»*, какого еще не знал Тайнкасл, город имел плачевный вид. Мост через реку был разрушен, заводы - приманку для люфтваффе - окутала иная, мертвая дымка. Немецкие летчики берегли бомбы для мостов, заводов и железных дорог, но в любом деле найдется человек, чьей щедростью будет вымощена короткая дорога в ад. Кто из пятидесяти пилотов, чьи боевые машины участвовали в ночном рейде, сбросил остаток боеприпасов на тихую улочку, дано знать лишь ему и истории. К счастью и безутешному горю, только два дома были серьезно повреждены. Один из них буквально сравняло с землей: выбоина в ряду ему подобных - пусть закопченных дымом, но все же целых - походила на корень гнилого, сломанного зуба, от этого выглядя еще страшней и печальней.
Проехать по улице было невозможно: полиция перегородила въезд, чтобы позволить военным спокойно разобрать завалы. Мимо них, осторожно обходя кирпичи и битое стекло, тянулась вереница жителей - мрачных и серых, словно само майское утро. Никто из них не произнес ни слова - только маленькие дети порой улыбались, и тянули матерей за рукав, и указывали то на рослую фигуру полисмена, то на большую белую табличку «Road Closed»*, которая здесь раньше не стояла, - им было невдомек, что всего этого они могли и не увидеть. Кто понимал, те хранили молчание - разбредаясь по подъездам, задирая головы, смотря в разбитые окна, словно родные дома вдруг стали для них чужими. Но были и другие - те, на кого ни полисмены, ни солдаты, ни другие люди старались не смотреть.
Они стояли у самого пепелища. Мужчины, женщины - их было не так уж много, но в серой дымке долгожданного тумана они казались бестелесными призраками. На белых лицах жили лишь глаза: они смотрели в начало улицы, откуда шли те, кто провел в убежище ту роковую ночь. Порой их черты искажались надеждой, когда вдали являлся силуэт, напоминая того, кого они так ждали, но Риджент-стрит еще ни разу не услышала безумный в своей радости крик.
Крик был совсем другим - пронзительным и возмущенным:
- Чарли Нортон, твою мать!

(II) - Риджент-стрит

Имя, фамилия и нелестное приложение относились к высокому полисмену лет сорока. Он прибыл к разрушенному дому почти сразу же после пожарных, но в хаосе огня и криков, брандспойтов и подоспевших медиков разобрать что-либо так и не смог. Человек недалекий, но ответственный, он не счел себя вправе отвечать на слезные расспросы, с которыми к нему бросались те, чьи родные и близкие жили в пострадавших домах. Рассудив, что ложная надежда хуже, чем горькая, но проверенная правда, Чарли, сам того не желая, превратился в ненавистную фигуру. Люди были слишком подавлены горем, чтобы спорить с ним и требовать ответов, но одна женщина и не думала мириться с его упрямым молчанием. При звуке ее голоса Чарли вздрогнул и уставился на нее с довольно глуповатым видом. Не теряя ни секунды, она схватила дылду-полисмена за ухо и потащила в сторону.
- А ну-ка, на пару слов!
Сопротивляться Чарли и не думал.
- Ада, ты? - только и смог выдохнуть он, когда давняя подруга соизволила его пустить.
- Нет, Уинстон Черчилль!
Леди хрупкого сложения, лет тридцати пяти, сжигала его гневным взглядом. Строгий пиджак сбился набок, светлые пряди лежали как попало, цвет ее туфель был едва различим под слоем сероватой пыли. Она бежала от самого начала улицы, не боясь ни упасть, ни подвернуть ногу, - и теперь весь ее гнев, все душевные муки, излились на голову несчастного полисмена.
- Я думал, ты в Америке, - буркнул он первое, что ему вспомнилось.
- Послушай, друг: думать ты будешь у меня на пенсии, а сейчас быстро ответил, куда отсюда увезли раненых!
Прямолинейность Ады всегда сбивала Чарли с толку. То, что он так берег от посягательств, было выболтано с такой скоростью, что его крепкий лоб едва ли не взмок под козырьком от шлема.
- Раненых было мало, много погибших, списки пока не вывесили, но я слышал, как один врач сказал «Ройял Виктория»* - наверное, туда!
С губ Аделаиды сорвался нервный вздох. Она дрожала: грозный голос лишь скрывал тот ужас, который сквозил в ее больших глазах - под ними лежали морщинки, став еще заметней оттого, что размазалась тушь.
- Прости, что я так набросилась. Ты настоящий друг. Спасибо.
- У тебя здесь жил... живет кто-то? - запнулся Чарли.
- Неважно, - только и смогла шепнуть мисс Хейдс. Чарльз Нортон знал ее под этой девичьей фамилией - по крайней мере, до ее отъезда в Штаты.
- Ты прости, - продолжил Чарли, - если я слишком в лоб...
При этом он потирал щеку, что смотрелось бы комично, не случись это на улице, где воздух был пропитан пылью и смертью.
- ...но тут такое было - врагу не пожелаешь. Если твой, кто он там, добрался до убежища, тогда его лучше здесь подождать, а если нет...
- Он никогда бы не пошел в убежище, этот болван, этот придурок! Он, мать его, слишком горд, он особенный, он не как все, уж я-то его знаю!..
Отвернувшись, мисс Хейдс закрыла лицо ладонью. Чарли обмяк: в своем дурацком шлеме и сутулясь, он походил на старшего мальчишку, который напялил китель полисмена для постановки школьного театра.
- Я пойду, - тихо добавила она. - Спасибо, Чарли, и счастливо тебе.
- Ты... держись.
- Кто, я? Я не плачу? - невпопад ответила мисс Хейдс. Она задумалась о чем-то или о ком-то, глядя в окно соседнего дома - пустую, черную глазницу.
- Знаешь, я помню, там всегда стоял цветок.
Чарли вскинул голову.
- Да, точно.
Ее голос был тих и бледен.
- Помню, я часто видела, как хозяйка ставит его на подоконник. Он был таким красивым... необычным... я каждый раз думала, вот бы узнать его название. Так и не узнала. И поделом.

(III) - "Royal Victoria Hospital"

***
Больница «Ройял Виктория» располагалась в старом здании с невысокой каменной оградой, сплошь увитой зеленью. Ворота в ней были довольно узкими, равно как и калитка, из-за чего вся улица походила на вавилонское столпотворение. Машины с ранеными продолжали прибывать: кого-то не сразу смогли извлечь из-под обломков, а некоторых и вовсе подсаживали по пути - проезду мешали обломки стен и воронки от немецких бомб, и машинам приходилось подолгу выстаивать на перекрестках, ожидая, пока солдаты и добровольцы расчистят им путь. В этом хаосе, граничившем с безумием, персоналу больницы было не до посетителей, их требований и слезных расспросов. Мисс Хейдс не питала никаких иллюзий насчет того, позволят ли ей войти. Обойдя центральный вход, она свернула за угол, быстро оглянулась, сняла туфли, поставила их сверху, перелезла через ограду, спрыгнула на влажную траву, наспех обулась, поправила волосы и скользнула в ближайшую дверь.
Внутри больницы было едва ли не хуже, чем на улице. Все оттенки человеческих страданий, начиная с тихого стона и кончая невыносимым криком, доносились до ее ушей. Многих оставляли прямо в коридорах - на носилках, на матрацах, кто мог стоять, тот попросту опирался на стену. Мисс Хейдс поежилась: ей вдруг пришло в голову, что она видит лишь тех, кто пострадал не очень сильно. Заглянуть хотя бы за одну дверь ей не хватало духу.
Она могла часами бродить по узким, мрачным коридорам, и никто не обратил бы на нее и толики внимания. Решимость, с которой она перебиралась через ограду, развеялась, словно дым на ветру: она все чаще всхлипывала, понимая, каким безумием, какой глупой выходкой было искать человека в огромном городе, даже не зная, жив он или мертв.
- Вы не с Риджент-стрит? - спрашивала она у тех, кто мог говорить, но ей отвечали отрицательно. Лишь в самом конце коридора ей попался молодой еще парень, чья голова была обмотана алым от крови полотенцем. Дышал он тяжело, и расспрашивать его она бы не стала, не покажись он ей на удивление знакомым.
- Дружок, прости, что я достаю, - шепнула мисс Хейдс, склонившись к нему ближе, - но ты случайно не с Риджент-стрит?
- Ага... - выдохнул парень.
- Ты не видел здесь, в больнице, одного твоего соседа? Низкий такой, рыжеволосый, вечно мрачный. Слит по фамилии. Знаешь его?
- Знаю... - прошептал он, так тихо, что мисс Хейдс пришлось наклониться к самым его губам.
- Он здесь?
- Не видел... дом... взорвали... там никто бы...
- Все, все. Я помню. Спасибо, дружище. Поправляйся.
Ей больше ничего не хотелось. Она засунула руки в карманы пиджака, чтобы хоть как-то унять дрожь, и медленно направилась к выходу, когда зрелище, столь же внезапное, сколь нежелательное, заставило ее тихонько произнести:
- Ох, только не это...
- ...нашим делам, - заключил седовласый мужчина в белом халате, сердечно пожимая руки второму, в темном пиджаке, накинутом на плечи. Даже если бы пиджак не был до неприличия изысканным, даже если бы мисс Хейдс не услышала мягкий, медовый голос, то один лишь размах не в меру широких плеч, один лишь рост и плотная, внушительная фигура, с головой бы выдали епископа Тайнкасла.
- Безусловно, - кивнул он, продолжая улыбаться, пока главврач не прикрыл за собой дверь. Загнав улыбку в уголки пухлых губ, епископ взялся за рукав, закатанный до локтя, и аккуратно опустил его. Мисс Хейдс только тогда заметила, что рука его, холеная и длинная, с белоснежной кистью, была перетянута бинтами. Епископ Мили отродясь не вызывал в ней теплых чувств, но и бежать от него она не думала - просто остановилась, гадая без особого интереса, узнает ли он ее.

(IV) - Епископ Мили

- Клайв, помогите... - бросил Мили, обернувшись к кому-то спиной. Пока тот самый некто помогал ему облачиться в пиджак - епископ был в гражданском, исключая белый воротничок, - мисс Хейдс скептически следила, как большие глазища клирика пристально сощурились в ее адрес. Между бровями Мили пролегла морщинка, отразив глубокие раздумья.
- Мисс Хе-ейдс! - наконец, протянул он, чуть подавшись назад и с высот своего роста умиленно разглядывая ее хрупкую фигурку.
- Уже не мисс и не Хейдс, но вы правы.
Епископ Мили принадлежал к числу тех счастливчиков, кто и под семьдесят остается в душе ребенком. Его глаза, чей цвет - небесно-голубой - всегда был роковым для женской части паствы, тут же округлились в изумлении, чем стали походить на опрятные фарфоровые блюдца. Он был большим красавцем и состарился им же - только поседели волосы, да светлые брови потеряли выразительность, зато он похудел в щеках, что привнесло в его облик черты утонченности, приходящей с возрастом. Речь его, однако, не утратила ни капли старой напыщенности:
- Я чрезвычайно рад, что мы с вами так удачно свиделись!
- Ага, я тоже очень рада, - кисло ответила мисс Хейдс.
Мили дважды хлопнул веками, как делал всякий раз, когда желал побудить собеседника к продолжению разговора.
- Что с вами стряслось? - бросила она, кивнув на его руку. - Ошпарились супом, который вам с утра снесли в постель?
- Вы хоть бы помолчали, что ли... - буркнул человек в запыленной сутане, все это время стоявший за епископом.
- Твое какое дело? - вспылила мисс Хейдс, чьи нервы больше ее не слушались.
- Все в порядке, Клайв. Не будем ссориться.
- Нет уж, я хочу послушать, о чем там лает ваша собачонка!
Мили расплылся в улыбке, ничуть не озаботившись, что его секретаря так подло оскорбили. Мисс Хейдс это понравилось: она прекрасно помнила, кто занимал эту должность до пришествия Клайва, и была более чем уверена, что скажи она такое в адрес Слита, епископ не погладил бы ее по головке.
- А о том, - вспылил Клайв, чуть не спутав коридор больницы с кафедрой собора, - что совершенное монсеньором епископом не только превосходит по смелости и самоотдаче...
- Клайв, дружище.
Ладонь епископа легла на его плечо с успокоительной мягкостью.
- Вы правы: я немного обжегся, - заметил Мили, ничуть не изменив улыбчивому выражению. - Вы знаете, мне никогда не везло с ловкостью - что уж говорить о моих нынешних годах! Вчерашним вечером я отправился с визитом к полковнику Герсту - он живет недалеко от центра, - дабы обсудить некоторые насущные вопросы, которые непременно затронут городскую администрацию. К слову, у полковника чудесная коллекция мировых вин, не говоря уж о познаниях в деле их сортов!
Во время этого рассказа лицо мисс Хейдс делалось все более унылым.
- Мы засиделись допоздна, - продолжил епископ, вздохнув с некоторой грустью. - По счастью, сигнал тревоги дали вовремя, мы собрались и отправились в сторону ближайшего убежища. Едва мы вышли на улицу, как услышали крик: Томас, сынок милейшей миссис Хардинг - мальчишка изумительно поет в церковном хоре! - остался запертым в своей комнате: мать его ненадолго вышла и слишком сильно захлопнула дверь, а открывалась она только ключом и снаружи. Бедняга Томми, наверное, хотел открыть ее, чтобы предупредить мать о налете - увы, война делает излишне смышлеными наших детей! В комнате свет не горел, только старая керосиновая лампа, а сам он до выключателя не смог бы дотянуться... С этой лампой он и побежал к двери, но, видимо, не удержал ее в руке. Когда мы подоспели, огонь оттеснил его к самому окну. Прыгать было не так уж высоко, но он совсем испугался и не отвечал на наши крики. У полковника при себе был старый револьвер - по вечерам он без него не выходит. Я взял у него оружие, спешно поднялся по лестнице и вывел из строя дверной замок. Я...
Епископ чуть развел руками, невесело вздохнув.

(V) - Надежда

- Я не очень-то хорошо стреляю, - признался он, - поэтому на дверь комнаты у меня не осталось патронов, но я еще достаточно крепок, чтобы выбить ее плечом, - так я и поступил. Проскочить через огонь мне удалось почти удачно - правда, тогда оно на меня и свалилось. Думаю, это была некая полка - к счастью, я сразу же занес над головой руку, так что получил всего лишь ушиб и небольшой ожог. Томми узнал меня и послушался, когда я сказал ему прыгать - полковник словил его без проблем. Сам я, по счастью, слез по лестнице - ее достали не совсем вовремя, но, боюсь, ловить меня все равно бы не нашлось желающих.
- Это... это правда все? - запнулась мисс Хейдс.
- Конечно! - вмешался Клайв, только и ждавший, как бы ее унизить.
- Тогда я большая-пребольшая дура, и можете гнать меня отсюда в шею.
- Что вы, что вы! - мягко возразил ей Мили. - Клайв, прогуляйтесь до окошка... Вы так и не сказали, что вас сюда привело. Вы здоровы, я надеюсь?
- Здорова, - буркнула мисс Хейдс, которой было отчаянно стыдно.
Мили лукаво подмигнул.
- Вы были уверены, что я старый болван, который только и думает всю жизнь, что о еде.
- Ну, такого я вслух не говорила...
- Я не обижусь.
- Впечатление болвана вы и правда производите.
- Вы знаете, мне с самого детства спускали это с рук!
Мисс Хейдс невольно усмехнулась. Епископ сбился на доверительный шепот, поведав:
- У меня две докторских степени. Только никому не говорите.
- Черт возьми, я как-то и не подумала...
- О чем же?
- Да как о чем: что вы епископом стали не зря.
- Все мы ошибаемся, - философски заметил Мили. - Теперь расскажите вы. Боюсь, моя догадка правильна, и с кем-то из ваших случилось несчастье.
- Слит.
Улыбка схлынула с лица епископа в одну секунду.
- Что случилось?
- Ублюдки немцы разбомбили его дом. Я там была, мой старый приятель Чарли сказал, что всех раненых с Риджент-стрит привезли сюда, но я не могу найти его...
- Вы точно знаете, что он был дома?
- Я ничего не знаю. Ничего...
- Ну, что вы, что вы! Мы его обязательно отыщем!
Взяв мисс Хейдс за плечи, епископ Мили доверительно посмотрел ей в глаза. И было что-то в его спокойном, уверенном взгляде, в мягком касании теплых ладоней, что заставило ее забыться. Словно ребенок, готовый поверить в чудо, обещанное взрослыми, она взглянула на него с надеждой.
- Конечно, найдем, - заверил ее Мили. - Клайв, на пару слов...
Пока епископ внушал секретарю инструкции, мисс Хейдс прислонилась к стене одними плечами и запрокинула голову. На губах ее мелькала чуть язвительная улыбка - ей вспоминался Слит, его дурацкие манеры, ужасные привычки, вредный характер, нелепые рыжие волосы - и глаза, глаза, ради которых она готова была все ему простить, но не прощала, да и сам он не ждал от нее милосердия.
- Ну, вот, - епископ мягко взял ее под локоть, - Клайв за всем проследит, а мы с вами пока отправимся куда-нибудь и подождем.

(VI) - Забытые разлуки

***
Покинув больницу, Мили и его спутница свернули на соседнюю улочку, где епископ без труда отыскал маленькое кафе. Вместо столиков на улице, привычных для теплого мая, под высокими стеклами витрины лежали мешки с песком. Мисс Хейдс невольно вздрогнула, заметив, что внутри нет никого. Не было и музыки: жители Тайнкасла погрузились в единодушный и молчаливый траур.
- Нам кофе, - негромко сказал Мили.
Мисс Хейдс невольно вздрогнула. Ей все казалось, что она вновь стоит у жуткого пепелища на Риджент-стрит - среди тумана, в одиночестве. Достав аккуратный портсигар, она выудила оттуда длинную дамскую сигарету. Епископ, к изумлению, мелькнувшему в ее глазах, повторил то же, щелкнул зажигалкой и дал ей огоньку.
- Не знала, что вы курите, - бледно заметила мисс Хейдс.
Мили вертел сигарету в пальцах, чуть приминая ее.
- Что вы, я не курю, - ответил он. - Если бы не наше время...
Мили улыбнулся самым краешком губ. Мисс Хейдс невольно усмехнулась, вспомнив, как епископ, прежде чем присесть, чуть одернул брюки. В его движениях, даже в грустную минуту, сквозила манерность, ставшая привычкой, - пожалуй, это было тем немногим, что роднило Мили и его бывшего секретаря.
- Послушайте, монсеньор, или как вас там...
- Ансельм.
- Хорошо: Ансельм.
Мисс Хейдс замялась, потеряв нить своих мыслей. Епископ тем временем взялся за чашку кофе и едва коснулся ее губами.
- У вас, наверное, дома склады настоящего кофе, а не этой похлебки для простых смертных.
Мили встретил невеселый укол с прежней мягкой улыбкой.
- Не будем обо мне, - предложил он. - Помню, лет шесть назад вы вышли замуж и вскорости уехали. Ваш муж вернулся с вами?
- Вот знали же, о чем спросить.
Она дважды затянулась прежде чем ответить:
- Ансельм, вы уж простите: я вам немного приврала.
- Неужели?
- Да. Вы, когда меня увидели, то вспомнили по фамилии моего дражайшего папочки, а я вам ляпнула, что я уже не мисс Хейдс. По правде говоря, я уже почти год как не миссис Кларенс. О чем и не жалею.
Остановившись, мисс Хейдс посмотрела в окно. Туман не отступал: узкая улочка все глубже уходила в белесое марево.
- Знаете, как бывает... - тихо продолжила она, не глядя на епископа. - Сначала ты, девчонкой, наивно веришь во всех этих принцев, драконов и прочее, потом растешь и понимаешь, что кому-то в нашем мире не судилось урвать кусочек семейного счастья. А потом встретишь болвана какого-нибудь - и снова веришь. Как будто идешь ты вечером по улице, смотришь в окна, заглядываешь в уютные квартирки, видишь, как мелькают тени - то детские, то взрослые, и думаешь, как было бы прекрасно быть там, в тепле, рядом с кем-то, а не скакать по лужам, в тесных туфлях и забрызганной грязью. Влюблялась я часто, по молодости да глупости, и заметила, что месяц я с ним ношусь, как с торбой писаной, месяц спустя - гляжу удивленно, а на третий - великими трудами вспоминаю, чем именно мне приглянулось это чучело. Кларенс - он был цивильным летчиком, работал на Говарда Хьюза... весь такой из себя мужчина, сильный да красавец. Не таскался по барам с ресторанами, говорил серьезно, романчики с цветами и шампанским не разводил. Вот тогда-то Ади, наивная дурочка, и решила, что прилетела к ней на стальных крыльях большая и чистая любовь.
Тон мисс Хейдс был по-прежнему язвительным, но епископ больше не улыбался.

(VII) - Падший человек

- Он увез меня в Америку, поближе к Голливуду, так что мне теперь все эти наши родные туманы поперек горла. Солнце, достаток, человеческая жизнь - может, кому-то это и не в новинку, а я не раз ходила в безработных и знаю, каково оно, есть единожды в день. Потом я стала замечать, что даже если я ему говорю о чем-то, по сложным вопросам советую, он все равно делает так, как ему вздумалось. С ним вообще было нельзя договориться - я мужчина, я, черт тебя дери, ветеран Первой мировой, куда ты, глупая женщина, лезешь! Было еще многое... всякое... даже вспомнить противно. А потом...
Мисс Хейдс сбила пепел. Пальцы ее дрожали.
- ...потом, в пылу очередного скандала, он мне выболтал, что женился на мне, потому что никогда не хотел детей, а я была слишком... старой, да!.. и он был уверен, что раз уж к мои годам у меня нет троих голодных ртов, то по вопросу я того же мнения. Вы уж меня простите, но о мужчинах я всегда думала плохо, а после Кларенса - и того хуже. Поэтому когда он в начале сорокового объявил, что пойдет военным летчиком, я швырнула об пол тарелку и сказала, что наши отношения подошли к концу. С такой, как я, станется вернуться в Лондон за месяц до «Блица»*, но я вернулась, а потом подумала: нет уж, если мне судилось, чтобы мне на голову свалилась бомба, пусть это будет в родном Тайнкасле! Я здесь совсем недавно - успела приехать поездом, пока пути не разбомбили. Одинокая дама с разбитым сердцем и скромными доходами... А, впрочем, что я распинаюсь! Вы клирик, вы у нас святой, откуда вам знать о бабских настроениях!
На лице епископа расплылось выражение, сходное с мордочкой кота, который разлил молоко и безмерно доволен своей выходкой.
- Знаете, меня упрекали во многом, - протянул он, чуть поведя широкими плечами, - но в аскетизме...
- Загадками говорите.
- Однажды...
Вопреки тому, что рядом с ними никого не было, Мили нагнулся ближе к ушку мисс Хейдс и прошептал ей нечто, отчего та совершенно растерялась.
- ...потом она...
В пустом зале зазвучал женский смех. Стараясь смеяться потише, мисс Хейдс утерла случайную слезу.
- Кто такая эта «она»?
- Нора... Лора, Дора. Кто угодно.
- Епископ, вы падший человек. Вам не стыдно было все эти... обеты нарушать?
Мили вознес к потолку блестящие глазища.
- В своей жизни, - поэтически начал он, - я то и дело оказывался перед лицом ужасных искушений. Они были столь сильны, что как я ни боролся с ними, у меня ничего не получалось. Однако многим позже я все же отыскал способ не поддаваться им.
- Какой же?
- Я постарел.
Мисс Хейдс отмахнулась от него тонкой ручкой.
- Вот вы, Ансельм: у вас же на лице написано, что свить бы вам семейное гнездышко да за птенцами смотреть! Вы ведь отец прирожденный! Жили бы себе в коттеджике за городом, были бы у вас сейчас дети да прав... нуки. Я понимаю, наш друг Горацио, тот никогда и ни за что, а вы...
- Горацио...
Епископ одними зубами сжал свежую сигарету.
- Я никак не мог запомнить его имя, - поведал он, вооружившись зажигалкой. - Мне всегда казалось, что оно не из «Гамлета», а из «Ричарда Третьего»... или из «Лира»... Помню, однажды, после того, как мы славно посидели в «Бродвее», я едва не назвал его Освальдом. Думаю, такого он бы мне не простил.

(VIII) - Крах надежды

- Нет, конечно, - подтвердила мисс Хейдс, чей голос вновь зазвучал легко. - Он имя свое ненавидел - даже мне не позволял произносить его вслух. Бедный, глупый Слит... Когда я ему позвонила из Лондона и сказала, что выхожу замуж, он мне сурово заявил, что очень рад за нас, и бросил трубку.
- С тех пор вы не виделись?
- Нет. А вы?
- О, я его встречаю часто.
- Все еще читает лекции?
- Да, конечно.
- Никогда не понимала, как могут быть философами люди, которые в своей личной жизни двух событий между собой не свяжут. Вот из меня бы вышел неплохой философ. А из него...
Она внезапно отвернулась.
- Вы заметили, - шепнула она, - что мы о нем говорим «был», «был»... Почему так?
Мили сдавил переносицу, ничего ей не ответив.
- Дружище, - произнес он, обращаясь к человеку за стойкой, - поставьте нам что-нибудь. Совсем тихо.
- Сэр... простите, но сегодня...
Епископ обернулся так, чтобы видели его лицо.
- Поставьте, - повторил он, бледно улыбнувшись.
Игла коснулась пластинки, смягчая тишину приятным легким потрескиванием. Мисс Хейдс обернулась к епископу. Она больше не скрывала слез.
- Вы обязательно встретитесь, - шепнул Мили, чуть коснувшись ее щеки ладонью. - Вот увидите. Только дождемся Клайва.
Время не спешило. Часы на соборе не боялись тумана, не знали горя, не помнили слез - все уходило, исчезало, сменялось новым, словно обороты стрелки. Епископ Мили молчал, вспоминая, о том, как глядел на них еще мальчишкой, о Таллоке и Френсисе, и многих других, память о которых не сломило время. Вера Линн пела о встречах и разлуке. Мисс Хейдс смотрела на прозрачную дверь, за которой изредка мелькали прохожие, всегда проходя мимо. Наконец, один из них, в длинной черной сутане, вошел внутрь, нервно огляделся и направился к их столику.
- Ах, вот и вы...
Секретарь нагнулся к самому уху епископа и что-то бегло прошептал.
- Да-да, я понял, - ответил Мили. - Подождите в машине. Я скоро буду.
За все время их разговора мисс Хейдс не шевельнулась. Спровадив Клайва, епископ обернулся к ней.
- Что же, - вздохнул он, чуть разведя руками, - боюсь, я вам соврал.
- Я прощаю вас. Вы ведь мужчина.
Никогда еще витрина маленького кафе не видела столь горькой улыбки и не слышала столь печальной шутки.
- Клайв дозвонился в три больницы и еще раз проверил списки по «Ройял Виктория». Всех, кого удалось спасти на Риджент-стрит, уже записали. Команда медиков, которая выехала туда ночью, не смогла ничем помочь и только подтвердила, что в другие больницы раненых не отвозили. Я также попросил Клайва поговорить с теми, кто провел ночь в убежище, и никто из них не вспомнил, чтобы с ними был человек, подходящий под описание.
- Да, спасибо.
- Всегда, впрочем, есть надежда...
- Я помню.

(IX) - Грешите, но будьте справедливыми

На улице пахло гарью и сыростью. Мили мягко отпустил ее руку, заметив:
- Я бы мог подвезти вас: сегодня вы вряд ли поймаете такси.
- Нет, не нужно, я живу недалеко.
- Как скажете.
Мисс Хейдс излишне пристально разглядывала свой каблук.
- Похоже, туфли я испортила... Ничего, дойду. Знаете, во этих всех фильмах, которые снимают за океаном, она уходит... идет себе по перрону или причалу, думает, что все кончено... и тут вдруг - раз! - ее зовут, и она оборачивается, а рядом стоит он... и хеппи-энд... А мы с вами стоим здесь, и ждем, и ничего не случится, и я уйду, и вы уедете, и нас не окликнет никто... Да что вы, не плачьте: терпеть не могу, когда плачут мужчины... Или плачьте, мне будет не так стыдно самой...
- Где вы остановились? - спросил Мили, болезненно сглотнув.
- На Черч-лейн, над книжным магазинчиком.
- Хорошо. До свидания.
- До свидания, Ансельм.
Она бледно улыбнулась.
***
- Куда вас отвезти, монсеньор?
Клайв обернулся, глядя на епископа. Лицо его приняло изумленное выражение.
- На радиостудию, - бросил Мили, прижимая к глазам платок. - Текст обращения... при вас?..
- Конечно, монсеньор!
- Дайте его мне.
Клайв поспешно распахнул портфель и протянул епископу несколько тонких листков. Мили сощурился и пробежал их взглядом.
- Что это? - вдруг спросил он, указывая на последний лист.
- Ах, это...
Вторым именем Клайва было служебное рвение, которое он старался проявить всегда и во всем. Обычно он записывал текст обращений и речей под диктовку, но в то утро решил превзойти самого себя.
- Ввиду того, что случилось ночью... и с вами, - добавил он, - я подумал, что вам неудобно будет с больной рукой их корректировать... и... и я внес туда несколько поправок, дабы отразить последние события... включить их в контекст, так сказать...
Его тираду прервал резкий звук. Перехватив листы, Мили разорвал их и швырнул рядом с собой на сиденье. Выглядел он нехорошо - Клайв тотчас же подметил, каким недобрым блеском сверкнули его глаза.
- Я долго терпел вас, Клайв, - сказал епископ, стараясь сохранять спокойный тон. - Терпел, потому что терпели и меня, и многое спускали мне с рук. Как вы знаете, я не праведник: я жил и живу в свое удовольствие, и говорил много таких вещей, которые не делают мне чести. Но даже я успел усвоить одну простую вещь, понять которую вам придется. Я, как и вы, был воспитан в благочестивом духе и привык к чистым ручкам и пылким речам, но однажды, на другом конце света, когда мне пришлось держать оружие, и целиться в живого человека, чтобы спасти друга, и чувствовать, как под моим пальцем движется спусковой крючок, - тогда я понял, что человеку позволено ораторствовать на любые темы, какие он только себе придумает. Но смерть - это не повод для высоких слов и латинских рифм, которыми вас, дружище, пичкали в духовной семинарии.
Схватив разорванные листы, епископ Мили одним движением вышвырнул их в окно.

(X) - This man has killed me even so

***
К вечеру лихорадка отступила, и город, чуть оправившись от ран, обрел тревожный, но покой. Мягко шелестели листья, забыв о смерти и вспомнив про весну, тихая улочка легкомысленно мечтала о солнце, не зная, что за чистым небом следует огненная буря. Остановив машину перед шикарным особняком, Клайв ушел открывать ворота, чтобы загнать ее в гараж. Епископ Мили, чей пиджак вновь был наброшен на плечи, стоял у открытой дверцы, поглаживая руку.
- Добрый вечер.
Епископ обернулся, сощурившись при тусклом свете фонаря.
- Добрый вечер, дружище, - негромко ответил он.
Человек в легком плаще, перетянутом поясом - такие носили по ту сторону Атлантики - стоял, прислонившись спиной к высокой изгороди. Его хрупкая, невысокая фигурка казалась ожившим рисунком из журнала - так хорошо на нем сидели светлый плащ, брюки, темные и широкие, даже туфли, носки которых он излишне пристально рассматривал. Он был немолод: волосы, заметно поседевшие, зачесанные назад и немного набок, казались лишь скромным напоминанием о его прежней медно-рыжей шевелюре.
- Я... я очень рад нашей встрече, - с трудом проговорил епископ.
Человек в плаще устало пригладил волосы. Когда он взглянул на епископа, в его темных, тревожных глазах вдруг отразилось чувство болезненной вины.
- Я слышал, вы спасли ребенка.
Голос его был слаб и глуховат.
- Да, это так, - ответил Мили.
- Я плохо о вас думал, - продолжил Слит, мучительно сведя брови. - Я не хотел видеть в вас ничего хорошего, и даже спустя годы я... я не мог переступить через гордыню и разглядеть в вас человека. Мне очень стыдно.
- Слит, ну что вы...
- Вы не знаете.
Бывший секретарь епископа едва мог говорить, но продолжал с болезненным упорством:
- Однажды вы спасли мне жизнь. Очень давно, вы этого и не вспомните. Я тогда хотел покончить с собой, и если бы не вы... А потом я думал, я - я ведь всегда себя ненавидел, и мне порой казалось, что лучше бы все тогда и закончилось. Вы понимаете, что значит быть обязанным жизнью человеку, к которому вы... плохо относитесь?
Его глаза блестели. Он вытер их тыльной стороной ладони - и вдруг воскликнул, неожиданно громко:
- Какое право я имел так прожить эту жизнь?! Я ненавидел всех, даже тех, кто пытался мне помочь! Мое место - на дне, под мостом, вот где я должен быть уже тридцать лет! Вы спасали меня зря!
- Мой милый Слит: конечно же вы так не думаете! Вы расстроены, вот и все. Все мы сегодня не в себе, нам многое довелось пережить... Поверьте, зла на вас я не держу.
- Спасибо.
Они смолкли. Клайв стоял невдалеке, по-глупому вертя в руках ключи. На бледном лице Слита пульсировали впадинки ноздрей.
- Мне пора, - тихо заметил он. - Всего вам наилучшего.
Мили был так подавлен, что не смог найти нужных слов. Он растерянно следил за тем, как Слит оторвал спину от изгороди и выпрямился, касаясь тротуара самым носком правой ноги.
- Что с вами случилось? - выдохнул епископ, когда Слит, чуть поморщившись, потянулся за костылями.
- То же, что и со всеми.
- Вы не ходили в убежище?
На лице Слита дернулся мускул.
- В последнее убежище, куда я собирался пойти, попала немецкая бомба. Погибло больше сотни человек. Женщины... дети.
- Я видел.
- С тех пор я никуда не хожу.

(XI) - Ближе к сердцу

Мили прижал ладонь ко лбу, становясь все грустнее.
- Послушайте, вас хорошо лечили? Я могу помочь, если вам что-нибудь понадобится.
- Пустяки.
Слит улыбнулся одними губами.
- Мне просто не везет с ногой.
- Я помню...
Мили запнулся. В глазах его промелькнули нотки стылого страха.
- Вы...
Епископ дышал тяжело, словно астматик, что случалось с ним в тревожные минуты.
- ...вы ведь сейчас живете на Хай-стрит, верно?
- Да.
- Болван... - одними губами шепнул епископ. - Старый болван...
- Простите?
- Нет, ничего...
- Вы в порядке?
- Нет, господи, нет...
Черед пугаться настал для Клайва и Слита. Секретарь, будучи самым молодым и здоровым, подхватил епископа под руку. Лицо Мили было мертвенно-бледным, он озирался с легкой паникой.
- Монсеньор, что с вами? - выдохнул побелевший Клайв. Епископ не смог ответить. Слит схватил секретаря за рукав, прошипев:
- Он жаловался на сердце?
- Нет... я не помню...
- Отведите его в дом!
Ослабший и перепуганный, Клайв едва справлялся с нелегкой ношей. Слит закусил губу, крепко зажмурился и взглянул на себя едва ли не с черной ненавистью. Он ничем не мог помочь - слишком болела нога. Прошло с полминуты, прежде чем он добрался до гостиной вслед за Клайвом и епископом. В эти полминуты без его ведома случилось немаловажное.
Едва секретарь помог епископу войти, как тот резко выпрямился и схватил его за плечо. Говорил он так тихо, что Клайв разбирал слова с большим трудом, а когда все понял, то вернул ему взгляд, одинаково изумленный и возмущенный. Видимо, епископ прекрасно понял его значение. Для некоторых людей, к которым принадлежал и Мили, было несвойственно угрожать - вся их мягкая натура была чужда желанию физически подавить соперника. Тем страшнее он выглядел, когда, расправив плечи и нависнув над жалкой фигуркой, приблизил к своему его лицо и отчеканил:
- Если не успеешь, я тебе шею сверну.
***
- Вам точно лучше?
Правый глаз Мили открылся и взглянул на Слита с надрывной печалью.
- Все в порядке, - тихо ответил он. - Это от недосыпания. Я совсем не привык работать в ночное время...
Епископ уложил ладонь на грудь, добавив:
- Вы можете идти, вы же спешили...
- Я не оставлю вас одного.
- Спасибо. Тогда дождемся Клайва.
Мили глубоко вздохнул и поправил расстегнутую манжету. Слит сидел напротив - вернее, полулежал на спинке кресла, прикрыв глаза и чуть запрокинув голову. При свете электричества он казался еще старше: седина в волосах проступала четче, на лбу и вокруг глаз были заметны морщины. Пару раз он взглянул на епископа, при этом сильно щурясь.

(XII) - Мы встретимся снова

- Ваш секретарь?
- Клайв? Да.
Епископ мягко улыбнулся.
- Он идиот, - добавил Мили, с тем равнодушием, с каким говорят о неодушевленном предмете. - Но рвение его показательное. Мою подпись он учился подделывать так старательно, что чуть свой нос не измазал в чернилах... Вы знаете, я с ностальгией вспоминаю вашу службу. Клайвов можно менять, как перчатки, а вот вы в трудную минуту были незаменимы.
- Я вспоминаю свою службу с ужасом, - невесело пошутил Слит.
- Дела минувших дней... Не знаю, как вам, а мне порой немного боязно вспоминать. Сразу понимаешь, как много ты прожил - а иногда кажется, что и бесполезно.
Слит мрачно повел бровью.
- Я никого не спас, - вздохнул он. - Ни одной души, ни одной жизни. Даже собственной.
- Вы слишком строги к себе. Уверен, что у вас есть настоящие друзья - вы просто боитесь о них вспомнить.
- Да. Боюсь.
- А помните Лори? - усмехнулся епископ. - Каноник Лори, я все пытался отвадить его от пьянства. Когда он принимал на душу, то мог пасть на колени и слезно молиться даже в собственном кабинете...
Приятный голос Мили заполнял гостиную, воскрешая в памяти забытые лица, слова и случаи, былые чувства и заблуждения. Слит молчал, отвечая разве что редким кивком. Его белые кисти неподвижно лежали на подлокотниках, напрягаясь лишь в тех случаях, когда он менял положение из-за ноющей боли в ноге. Поздний вечер мягко сменился ночью - бесконечно тихой, без грохота взрывов и воя сирен, бесконечно темной, без огней пожарищ и неусыпных прожекторов. Казалось, само время вернулось на восемь лет назад, и моложавый епископ, и его секретарь, в сутане, с густой рыжей шевелюрой, говорили о рабочих мелочах, о незначительных происшествиях, о всей той суете, что ныне лежала погребенной в памяти, словно под мертвым грузом разбитых стен на Риджент-стрит.
В оконные стекла ударил яркий свет фар. Епископ, усевшись так, чтобы хорошо видеть улицу, позволил себе чуть улыбнуться и заметить:
- А вот, кажется, и Клайв. Как не вовремя: поухаживать за мной ему так и не придется. Что ваша нога? Быть может, вас подвезти?
- Не откажусь.
Епископ задумчиво следил за тем, каких трудов стоило Слиту подняться.
- Да, дружище, - вдруг сказал он, когда Слит медленно выпрямился. - Вы уж простите мою вольность, но я дал обещание одной прекрасной особе и очень переживал насчет того, что могу его не выполнить. Сердечный приступ я бессовестно разыграл. Вы можете снова возненавидеть меня с самой чистой душой.
Упоминая сердечный приступ, епископ Мили не предполагал, что станется со Слитом спустя считанные секунды. В дверях, не отрывая глаз от его хрупкой, маленькой фигуры, стояла мисс Аделаида Хейдс. Она молчала. Он был бледен, словно призрак. Проявив изумительное для своих лет проворство, Мили вскочил и подхватил его под руку.
- Господи, Слит!..
Бросившись к нему, мисс Хейдс сжала Слита в отчаянных объятиях. Она повторяла его имя, целуя в губы, веки, лоб, то прижимая ближе, то отрываясь, чтобы взглянуть на него и снова, снова поверить, что он жив, что он не уйдет, не останется в прошлом, не растворится в утреннем тумане. Слит словно оцепенел - лишь глаза его пылали той безотчетной болью, с которой немой пытается крикнуть. Внезапно он обнял ее - неловко, одной рукой, - и вернул тот первый поцелуй, что коснулся его губ на мимолетное мгновенье. Едва держась, едва дыша от слез, он искал в ней надежду, потерянную много лет назад, а она - она его не видела. Не замечая хромоты, морщин, седеющих волос, она смотрела на него, как в тот далекий летний вечер, когда пыталась научить его улыбке. Им не нужны были слова.

(XIII) - Непредвиденное

- Как мило... - шепнул Мили, касаясь глаз платочком. Радость, переполнявшая его душу, излилась в отеческом объятии, которым он удостоил плечи Клайва. Совладав с чувствами, Мили принял покровительственный вид и приблизился к счастливой парочке.
- Дети мои, - довольно заявил он, - вы ведь порадуете старика очаровательными рыжими внуками?
Слит покраснел до самых кончиков ушей, очень некстати закашлявшись и сведя на нет всю трогательную тишину, которая едва успела воцариться между ними.
- Об этом не может быть и речи! - гневно воскликнул он.
- Ах, Слит, ты снова за свое! Времена меняются, только монсеньор неизменен!
Слит зажмурился, тем самым признавшись в ужасных душевных муках.
- Ах, боже мой, что у тебя с ногами?
- Ничего!
- Да ну?
- Совершенно ничего!
- А я-то, дура, на нем повисла... Признавайся: это все из-за того, что у нас кое-кто слишком горд, чтобы ночами сидеть по убежищам?! Твой дом на Риджент-стрит выглядит не хуже кладбища! Признавайся, как ты оттуда выбрался!
- Я там больше не живу!
- Как не живешь?.. Я с ног сбилась, летела к нему, как на крыльях самолета, а он, видите ли, сменил место проживания!
- Дети, дети!
Епископ Мили улыбнулся Слиту и примирительно погладил его скромное плечо.
- Не ссорьтесь, едва встретившись: Клайв отвезет вас, время позднее, а ночь так хороша... Клайв, дружище: усадите его в машину, только осторожней.
- Не как меня! - возмутилась мисс Хейдс, отчего секретарь нервно вздрогнул и постарался быстрей пробраться к выходу.
- Вот так, - заметил епископ, с некоторым смущением потирая ладони.
- Вы самый лучший из самых лучших и святых людей, которые только бывают в этом мире.
Повинуясь ее желанию, Мили наклонился, и мисс Хейдс запечатлела на его щечке пьянящий счастьем поцелуй.
- Прощайте и до встречи, - улыбнулась она. - Кстати, насчет очаровательных и рыжих...
- Да-да?
Глаза епископа умилительно блеснули.
- Мы постараемся, - подмигнула мисс Хейдс.
***
Секретарь епископа был неизменно ответственен - даже в деле ночной езды по улицам. Машина шла на строго дозволенной скорости, сам он пристально высматривал воронки и прочие опасные препятствия. Отвернувшись от Слита, мисс Хейдс глядела в окно, за которым проплывали сонные дома. Смотреть на самого Слита было и страшно, и печально. Лоб его намок, руки тряслись, словно при лихорадке, дышал он быстро, но с трудом, глаза отчаянно блестели. Мисс Хейдс едва не вздрогнула, когда его ладонь - вспотевшая и очень влажная - вдруг накрыла ее пальцы.
- Ты чего? - тихо спросила она.
Слит не ответил - ему словно сдавили горло.
- Мне нужно вам кое-что сказать, - шепнул он одними губами, надеясь, что она поймет.
- Слушай, давай не сейчас? Вон, гляди, горе-шофер уши свои торчащие развесил...
- Нет, сейчас!
Тихий шепот окончился едва ли не отчаянным криком. Клайв уставился в зеркальце заднего вида, смотря на них со смесью осуждения и ужаса.
- Хорошо, я слушаю. Моя рука для этого обязательно нужна?
Ничего не ответив, Слит прижал к губам ее тонкую ручку.
- Я люблю вас, - шепнул он, удушливо краснея.

(XIV) - Больше жизни

- Прости... что?
- Я... я люблю вас...
- И что мешало объявить об этом раньше? Лет так на восемь? Долго же вы думали, мать вашу, монсеньор!
- Откуда мне было знать?! - выдохнул Слит, прижав ладони к вискам и скривившись.
- Ладно, забудем.
Она опустила глаза. Он виновато смолк.
- Вот я сейчас расплачусь, - вдруг пригрозила мисс Хейдс, - а ты тем более, и будем мы, как сопливые подростки. И знаешь... знаешь, тогда бы я не согласилась, тогда ты был весь рыжий, а сейчас вот даже и похож на человека...
Договорить она не успела - голос предательски дрогнул. Слит несмело обнял ее за плечи. Каждое движением давалось ему невиданными душевными муками.
- Прежде чем ты начнешь меня любить, - заметила мисс Хейдс, вернув немного самообладания, - решим один животрепещущий вопрос. Я девушка немолодая, поэтому стоит он, так сказать, ребром: нам нужно срочно призадуматься о детях.
- Нет! Только не это!
Лицо Слита пылало неподдельной паникой.
- Я сейчас открою дверцу и на дорогу тебя выброшу! Откуда эта безответственность?! Или законный брак и дети - или ничего!
- Я не могу на вас жениться!
- Ах, да: мы ведь бывшие клирики... Хорошо, тогда второй пункт.
- Я...
Слит смахнул со щек первые слезы.
- Я подумаю об этом... - шепнул он. - Я обещаю...
- Мы подумаем об этом сегодня.
- Я не могу!
- Почему?
- Вы разве не видите, что со мной случилось?..
- Подумаем, говорю, а не возьмемся осуществлять!
- Хорошо, я согласен.
- Слушай, Слит...
Мисс Хейдс доверительно прижалась к нему щекой.
- А если мы очень аккуратно? Мы ведь ничего не повредим, если я, что ли, буду сверху?
- Прекратите!
- Перестань краснеть!
- Я не могу!
- Нет, ну как с тобой жить можно... Мы семья или не семья?! Кстати, дружище прихвостень: куда ты нас везешь - к нему или ко мне?
- К нему, - поведал Клайв, мысленно перекрестившись перед ответом.
- Быстро повернул на Черч-лейн!
- Но почему?! - взмолился Слит.
- Двуспальная кровать.
- Ох...
- Милый Слит: я вижу, ты ничуть не прибавил в весе за эти годы, но нужно же мне хоть на тебя взглянуть! Иметь тебя и не владеть тобой - слишком большое искушение! Ты ведь не откажешь, раз уж так сильно меня любишь? Ведь любишь, правда?
- Да.
- Очень-очень?
- Больше...
Слит запнулся, бледно улыбаясь.
- Больше жизни, - ответил он.
- Тогда мы не умрем. Я больше боюсь войны. Ты не боишься?
- Нет, ничуть.
- Мы еще встретим нашу весну, - тихонько шепнула мисс Хейдс. - И завтрашнее утро. Я обещаю.

Примечания

______________________
* We'll meet... - знаменитая песня Веры Линн «We'll Meet Again» времен Второй мировой войны.
* Эрнст Хейнкель - немецкий аваиконструктор, Heinkel He 111 - бомбардировщик люфтваффе.
* «Road Closed» - букв. «дорога перекрыта», «объезд».
* «Royal Victoria Hospital» - реально существующая больница в Ньюкасле.
* «Блиц» - бомбардировка Британии немецкой авиацией, продолжалась с сентября 1940 г. до мая 1941 г.

запись создана: 01.01.2011 в 23:27

@музыка: ♫ Vera Lynn - We'll Meet Again

@темы: Мемуары машинки "Torpedo"

---

***

Дисклеймер к моему фику по "Отверженным" будет занимать много места, поэтому я решила вынести его в отдельный пост)

1. Для наследников великого Гюго и прочих обладателей всяческих занятных прав: фик написан на основе экранизации романа 1978 г. (=не по книге!) По крайней мере, два главных персонажа были заимствованы именно оттуда. Никакой прибыли с фика я не имею, само собой; все герои принадлежат В. Гюго, его наследникам и истории мировой литературы. Все киноперсонажи и актеры - собственность самих себя и владельцев фильмов.
2. Для радетелей канона и зашитников великой классики: перед автором фика не стояло творческой задачи опошлить великий роман, а в особенности его великосимволическую концовку с гибелью инспектора Жавера. Это не продолжение романа и не попытка переписать канон: это мой творческий эксперимент с психологией персонажей в ситуациях, в каноне не прописанных. К тому же, я вполне искренне считаю, что вытащить инспектора из Сены - дело не без задатков благородства. К слову, в Сену он здесь вообще не попадает)
3. Как я уже говорила, и не раз, г-н инспектор в исполнении Энтони Перкинса не совсем каноничен в плане характера и особенно внешности, поэтому для правильного понимания персонажа читателю рекомендуется сначала на него посмотреть - хотя бы на фотографиях и скриншотах Некоторые другие персонажи заимствованы из экранизаций романа 1935 г. и 1998 г.
4. А теперь главное. Фик - не только АУ, но и ООС. Это значит, что:
- события развиваются альтернативно с того самого момента 1832 г., когда на баррикадах Вальжан подходит к Жаверу с ножом. Линия Мариуса и их взаимной любви с Козеттой была вырезана полностью. Ввиду особенностей сюжета канонный возраст инспектора был снижен до ок. 41 года, канонный возраст Вальжана - на соответствующую цифру.
- ООС означает, что образ г-на инспектора был изменен автором фика с оглядкой на фильм 1978 г. и некоторые собственные представления. Автор не берется судить, могла ли произойти с канонным Жавером подобная история, но ему это кажется маловероятным. Говоря по существу: задачей автора было не воспроизводить глубоко символичный образ, обладающий глазами ночного видения и сверхспособностью заклинивать нацеленные в него пистолеты. Задача заключалась в том, чтобы показать непростого человека с непростой психологией и возможные пути его спасения для мира и от самого себя. Спасение предполагает действенное участие девицы Козетты Фошлеван - автор предупреждает об этом сразу, чтобы правда читателя не слишком шокировала)
- в фике также присутствует несколько оригинальных персонажей. Роль их обусловлена необходимостью наличия нескольких перспектив восприятия, а также чисто сюжетными требованиями.
- ввиду того, что историческая матчасть была расписана Гюго в мельчайших подробностях, а автор фика - не историк, фик, в основном, касается движений души, а не описания видов Парижа и быта городской знати)
- и последнее: фик не претендует на звание самого обоснуйного, самого логичного и самого талантливого фика по Гюго. Приближая стиль и манеру изложения к канонным, автор фика постарался сделать его в меру символичным, осмысленным, романтичным, приключенческим и, главное, ироничным. Прошу не относиться к фику со слишком большой серьезностью и выдвигать слишком высокие требования: автор старался, как только мог, но автор - всего лишь фикрайтер, а не классик мировой литературы

На главных персонажей можно посмотреть здесь:
zis-is-kaos.diary.ru/p141312080.htm

@темы: Мемуары машинки "Torpedo"

---

***

"Но вы, конечно, не полицейский -- это было бы слишком просто Да что
вы?.. Адвокат? А знаете, я так и думал. Стало быть, странная симпатия,
которую я почувствовал к вам, имела свои основания. Вы занимаетесь в Париже
прекрасной деятельностью. Я так и знал, что мы с вами из одного племени.
Ведь мы все похожи друг на друга, говорим без умолку, в сущности не
обращаясь ни к кому, и всегда сталкиваемся с одними и теми же вопросами,
хотя и знаем заранее ответы на них. Ну, расскажите мне, прошу вас, что
случилось с вами однажды вечером на набережной Сены и как вам удалось
никогда не рисковать своей жизнью. Произнесите те слова, которые уже много
лет не перестают звучать по ночам в моих ушах и которые я произношу наконец
вашими устами: "Девушка, ах девушка! Кинься еще раз в воду, чтобы вторично
мне выпала возможность спасти нас с тобой обоих!" Вторично? Ох, какая
опрометчивость! Подумайте, дорогой мэтр, а вдруг нас поймают на слове?
Выполняйте обещание! Бр-р! Вода такая холодная! Да нет, можно не
беспокоиться Теперь уж поздно, и всегда будет поздно. К счастью!
(c)

Ах, Альбер...

@темы: Since I've been loving you, History of madness, Вавилонская библиотека, Les Mis

---

***

Почитав свой опус про инспектора на свежую голову в 4 часа утра, я остро осознала, что тяжесть оос ввиду написания оного по О-78 делает мое произведение на диво элитарным: для тех, кто смотрел этот фильм xD Я с самого начала подозревала, что справиться с инспектором будет тяжело от слова "тяжело", и процесс написания это подтведил как нельзя лучше, поэтому, не имея склонности к сжиганию рукописей, я вижу для себя только два варианта: а) переписывать половину заново, но за редчайшим исключением я не переписываю уже сделанное; б) так ка фик уже растянулся страниц на 40, а там и половина не написана, просто начать выставлять его по кусочкам, хоть раз в неделю, - меня это как-то стимулирует на завершение опуса. Я, честное слово, не знаю, как передать на словах и объяснить, что Энтони - это не совсем то, что заявлено в каноне, а так как читатель у меня будет, в основном, тот, кто на канон и ориентируется, то я просто не знаю, что делать и как этому помочь Только сказать "я сделал все, что мог, кто может, пусть сделает лучше" ) Возможно, когда-нибудь летом я устрою этому тексту главредакцию и подтяну матчасть - увы, сейчас на нее вообще нет времени - да и Гюго все уже задал так, что она бы превратилась в банальное переписывание книги. А пока поделюсь тем, что уже написано
Ах, да: я ведь название ему не придумала до сих пор xD

@темы: Приказано играть, Мемуары машинки "Torpedo", Я обвиняю, Les Mis

---

***

О снах и будильниках

Чертов телефон и чертовы вопросы по кабельному телевидению вырвали меня из милого общения с Энтони, когда я почти склонила его к... автографу xDD

@темы: Since I've been loving you, History of madness, Я обвиняю, Les Mis, Рефлексия

---

Возмущение!

Я, конечно, критику и исследования насчет О. не читала, но вдруг наткнулась на пересказ с третьих слов, что мол, сам великий автор жутко протестовал против того, чтобы кто-либо когда-либо вытягивал из реки инспектора) Ну... ну блин, я, честно слово, не понимаю. Я уважаю мнение автора по поводу его произведения, и когда его хотят опошлить (а пусть даже и в варианте какой-нибудь нц-ы на том месте, где автор о высокодуховном пишет), я тоже против этого и какой-нибудь пейринг Каренин/Вронский читать бы не стала. Но, елы-палы, что плохого в том, что читатель сочувствует не тому, кому сочувствует автор? Что плохого в том, чтобы не сбрасывать нищасного Клода с крыши и не топить нищасного инспектора? Ну хотят люди этого, ну так и пусть себе пишут - извините, это не значит, что они всех автоматически оправдывают и ничего из книги не поняли. Существует ведь миллион подходов и интерпретаций; можно писать фики про - кого угодно - личную жизнь Максимильяна Р., при этом совершенно не касаясь его кровавых репрессий, но при этом и не оправдывая их; можно, в конце концов, поставить ау и оос - и делайте с персонажами, что хотите. Кроме того, если уж не 1-3-х человек никак не устраивает подобный финал для Жавера, а люди пишут об этом вот уже много лет и с завидным упорством, то это уже фанонная традиция - то же самое смотрите в фанфикшене по "Собору". Я считаю так: главное в этом деле - побуждение. Если автор фика из хороших побуждений желает оставить в живых Жавера/Шовлена/Гисборна/кэпа из "Зорро", то пусть оставляет на здоровье. Что плохого в сочувствии, ведь не злу же в них сочувствуют, а другим, хорошим качествам! У меня ..надцатилетный стаж писательства по всевозможным моим и чужим "главгадам", и что, я стала как-то антиморальней от этого?) Все, спасибо, человек прочел роман, понял посыл, а дальше пусть фантазирует, как хочет - желательно, не опошляя то хорошее, что в нем есть, и не подменяя высокие чувства нц-ой, это я чисто от себя добавлю. Плохой фик по классике - это зло, хороший - это поклон в сторону мастерства его автора (нет-нет, я здесь себя не хвалю, есть люди, которые пишут в N раз лучше меня). Простой пример: да пусть я хоть трижды извращаю замысел Кронина насчет Ансельма Мили, но мне хотелось показать, что и в этом человеке есть задатки чего-то доброго и хорошего, и пусть это будет хоть трижды оос и ау, но создать фанонный образ - это мое право. И если читателю он нравится, и если он согласен с ним, то и такой образ имеет право на существование. Нужно уметь уважать и понимать замысел автора, но не нужно ставить канон/логику/обоснуй превыше всего в этой жизни. Канон - отправная точка, pwp - плевок на обоснуй, логика в каждом произведении может быть своя. А уж хороших задатков в инспекторе (стараниями самого автора) было более чем предостаточно. И я искренне благодарна фильмам за что, что они, пусть чуть-чуть, но делают его лучше - и не только его, и того же архидьякона. Поэтому я пишу по фильмам - от отношения Виктора к своим персонажам я давно уже пребываю в расстройстве чувств.
Для особых радетелей канона и канонности могу добавить, что (тавтология!) каноник Мили меня банально привлек тем, что его играет Прайс, а Прайс мне нравится как мужчина, и мне попросту захотелось сослэшить (по фильму, не по книге и, главное, в шутку!!) Ансельма и Френсиса. И уж если из этой банальной идейки вышли два-три фика, которые я считаю у себя едва ли не лучшими, то это лишиний раз доказывает важность правильного подхода к канону, при котором его извращение служит, скорее уж, добру. Кстати, именно после этого случая я решила пока что никогда больше не писать слэш, потому что в данном случае он бы убил на корню ту прекрасную дружбу, которая сложилась между ними)
А что касается инспектора, то, может, мне банально понравились ясные глазки и длинные реснички Лоутона - кто знает, кто может поручиться Да так оно и было, чесслово, - я же в него влюбилась по вот этой фотографии) Я осуждаю его, там где надо осуждать, и сочувствую везде, где только можно)

В заключение-1: сэр Артур Конан-Дойль был настоящим молодцом, когда сказал: "Делайте с ним все, что хотите". Он молодец, и я подпишусь под каждым его словом, даже если это приводит к появлению "Шерлоков".
В заключение-2: "Мы будем делать добро из зла, потому что делать его больше не из чего" (с)

@темы: Птичий мозг, Мемуары машинки "Torpedo", Вавилонская библиотека, Я обвиняю, Les Mis, сэр Седрик

---

***

Благодаря Romyel был найден сайт, вдвойне полезный любителям О. Во-первых, грандиозным собранием иллюстраций (да что там, даже от моей советской книги N года там свечи есть)). Во-вторых, ревью - я так думаю - подавляющего большинства фильмов по роману. Честно говоря, рецензии на мои любимые фильмы я не читаю от слова "почти никогда" - после того, как некий кинокритик вменял в вину тому же Прайсу образ, в которой он попал 99-ти-процентно (да-да, тот вопиющий случай с Мили). Поэтому, как бы ни было мне интересно прочесть про О-35 и О-78, делать этого я не стала: поводы для критики всегда найдутся, а вот инспекторов оттуда критиковать не за что, только восхищаться и хвалить) А в чем я полностью согласна с автором рецензий - так это в том, что сэр Седрик есть стопроцентный епископ, к чему добавлю, что после него роль эту следовало упразднять) Это он, это не мог быть не он, потому как даже сугубо жизненный сэр Седрик, с его английской флегматичностью и британским же тонким сарказмом, - уже шаг в сторону монсеньора. Вот до чего мне жаль, что лучшие свои роли он отыграл на сцене, и мне теперь их никак не увидеть, а в кино он в массе своей играл что попало и за что платили) Ах, как бы я мечтала увидеть его Цезаря из Б. Шоу... Давайте хотя бы на фото поглядим)



В качестве бонуса (оставила надпись):



...мне, честно говоря, после того, что мы изобрели насчет Бернарда и мисс Глории, немного совестно в глаза великому драматургу смотреть, поэтому скажу хотя бы то, что могла ли я предположить, в далеком детстве читая "Цезаря" на балконе, какие отношения у меня сложатся с самим автором избранным на роль правителя актером?) Я уж не говорю о том, кто меня совратил на путь "Отверженных" и подсунул своего друга Чарли Лоутона, после которого у меня самоорганизовался фэндом)
*
А теперь что касается сиквелов) Быть может, во мне говорит конкурент, но мне вот что не совсем ясно. Помимо всего прочего, включая то, есть ли в книгах заявленная Гюго ирония, потому как без нее никак: каким именно образом благородная авторша, спасшая инспектора руками Жана из Сены и без котенка, представляет себе, кхм, встречу Жавера с Гюго? Я вас умоляю: при такой возможности Жавер, Фролло, наш горбун и смеющиеся люди устроили бы над автором грандиозный суд Линча, одновременно колотя дубинкой и сжигая на медленном костре xDD

@темы: Очевидное-загадочное, Приказано играть, Since I've been loving you, History of madness, Вавилонская библиотека, Я обвиняю, Les Mis, Price, сэр Седрик, Викторианец на орбите, Картинки с выставки, Рефлексия

---

***

Стотысячные восторги, пропускайте)

Пересмотрели О-78 полностью. Эх...) Памятник в слове для Энтони! Как же можно было делать такое из канонного стопроцентного асексуала?) Это не инспектор, это песня, это не актер, это актерище) Остро осознаю всю убогость своих попыток о нем написать, однако же не бросаю дело)
Да, и как Жан в конце фильма крикнул: "Жавер!" - похоже, это лучшее, как только могли поступить сценаристы. Мне очень и очень приятно, что в душе Жана нашлось место и для инспектора) Жаль, что финал бы неизбежен и предопределен)

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, Les Mis

---

РОковое

Смотрели мой любимейший In the Flesh Уотерса. Роджер неимоверно крут! Вот года три уже у меня лежит этот концерт, и на все НГ я его слушаю, и никогда не надоедает. В разное время мне оттуда разные песни нравились - а сейчас вот почему-то потянуло на Wish You Were Here - альбом, мною недослушанный и недолюбленный, но, безусловно, гениальный. Если года так три назад мне нравились суровые ритмы "Стенки", то сейчас наслаждаюсь чудо-мелодикой. Вспоминая попутно, как я под эти напевы Стила и Эксмана выписывала) Эх, былые времена...

@темы: It's only rock'n'roll, Мемуары машинки "Torpedo", Since I've been loving you, Рефлексия

---

Конфронтация

Фэндом: "Les Miserables"
Описание: Диалог на берегу Сены.
Персонажи: инспектор Жавер, Жан Вальжан, котенок, Мариус (в качестве реквизита)
Жанр: юмор, пародия
Рейтинг: PG-13
От автора: Эта чудесная история о котенке меня порядком вдохновила)) По мюзиклу Les Mis, 10th Anniversary.


Ж. (поигрывая дубинкой): Ага, Вальжан! Вот мы и встретились!
В. (с Мариусом на плечах): Остановись, Жавер!
Ж.: С какой такой радости? Два-четыре-шесть, ты арестован! Труп на землю, руки за голову! Заметь: со мной моя дубинка!
В. (в сторону): Этот болван будит во мне рецедивиста. (Жаверу) Он ранен и, к тому же, невиновен! Его нужно снести врачу!
Ж.: На кладбище его снесешь!
В. (в сторону): Читает мои мысли... (Жаверу) Врач потребует денег! Этот юноша беден, он пролетарий! Деньги есть только у меня, я ему нужен! Пусти же!
Ж. (сощурившись): Откуда деньги, Жан?
В. (в сторону): Он умнее, чем можно судить по бакенбардам... (Жаверу) Эти пятьсот тысяч франков - дар мне как любимому мэру от благодарных фабричных рабочих.
Ж. (вспылив): Ты меня держишь за идиота?!
В.: Ага.
Ж.: Возмутительно! Над законом не смеются!
В.: У тебя спина белая.
Ж.: Где? (Оборачивается)
В. (в сторону): Мой шанс, пора идти.
Ж.: Ни с места!
В.: Но как ты узнал?..
Ж.: Элементарно, как дважды-два-четыре-шесть! Я видел тебя в моей начищенной до блеска дубинке! Я ежедневно чищу ее от мозгов и крови!
В.: Похвальное рвение.
Ж. (распаляясь): И от прочей гадости!
В. (понимающе): По-прежнему инспектируешь ночных нимф?
Ж. (остолбенев): Как ты узнал?..
В.: Они болтливы ночью...
Ж.: Чертовы шлюхи! Ненавижу их!
В.: Ты им нравишься - они нередко отмечали твои достоинства.
Ж. (багровея от ярости и, возможно, чего-то иного): Отродья дьявола! Ну ничего: я им завтра покажу инспекцию! (Вальжану) И вообще это не твое дело! Ноги на ширине плеч, лицом к мосту!
В. (невозмутимо): Ну так отпускаешь?
Ж.: С какой радости?
В.: Я же просил.
Ж.: А... ну... ладно: вези уж!
В.: Это не шутка?
Ж.: Вези, пока дубинку от тебя отмывать не пришлось!
В.: Хорошо. А пока помоги страждущим. (Достает котенка, котенок испуганно пищит)
Ж. (в ужасе): Что это?!
В.: Слушай, дружище: тебя чему и как учили в школе? Это котенок, сын кошки, бегал по баррикаде и пищал, я его пожалел.
Ж. (настороженно): Почему?
В.: Потому что я праведник! А ты - сатана в рединготе! Держи его скорей!
Ж. (распаляясь): Зачем мне эта тварь?! Это отродье блудной кошки?!
В.: Ну, зачем же так однозначно...
Ж.: Не ври мне, Вальжан! Его мать была шлюхой и спала со всеми подряд, я знаю это!
В.: Не понимаю твое отношение. Сам с ними спишь, так еще и поносишь...
Ж. (в ярости): С кошками я не сплю!
В.: Да я про падших женщин!
Ж.: Все! Хватит! Убирайся к черту!
В.: Ну, до встречи. (Сует котенка за ворот инспекторского сюртука) Смотри за ним хорошо, если будет пищать - погладь за ушком. (Берет Мариуса, уходит)
(Спустя полчаса. Вальжан в отъезде. Жавер измеряет набережную шагами издерганного человека. За воротом копошится маленький черный котенок, время от времени попискивая).
Ж. (обращаясь к водам Сены и воображаемой аудитории): Что со мной... как могло это случиться... Я отпустил преступника - нет, хуже! - я принял от него дитя порока и дал слово смотреть за ним...
Котенок: Мяу!
Ж. (нервно дернувшись): Почему оно пищит?
Котенок: Мяу...
Ж. (вспоминая инструкции): Мне следует его погладить. (Достает котенка из-под сюртука, поднимает на огромной ладони и глядит в унылые глазища обычным служебным взглядом. Котенок цепенеет, стекленеет и делает небольшую лужицу).
Ж.: ...!! (Вытирает руку о штаны)
Котенок (в сторону): Ну "мяу" же...
Ж.: Так. Ладно. (Выпрямив дрожащий палец, гладит котенка за ухом, отчего едва не ломает ему шею, и запихивает обратно в редингот).
Ж. (обернувшись к Сене, продолжая): Я изменился! Мир уже не тот! Куда делись звезды? (Надрывно смотрит в ясное небо) Он изменил меня, заставив совершить преступное! (Потирая шею) Проклятье, еще и блохи!
(Котенок, чувствуя, что ему не рады, переползает на спину инспектора)
Ж. (в ужасе): Что это?! Зачем это?! Вернись!
(Вертится, пытаясь выловить котенка)
Котенок (в панике): Мяу!!
Ж.: Стой именем закона! (Возвращает котенка на место)
Ж. (выгнув спину и трагично хлопнув ладонью по лицу): Я пригрел на груди отродье бродяжной твари!
(Котенок волнуется и впивается коготками в его жилетку).
Ж. (патетически): Он ранил меня в самое сердце! О, боги! Нет, я так больше не могу! Или Жавер, или котенок! Будь проклят Жан Вальжан!
(Спустя четверть часа. На берег Сены возвращается Вальжан. Он внимателен и чем-то озабочен)
В. (осматривая мостовую): Так, ну где же он... (В сторону) Мой талисман, моя алюминиевая ложка! Я ее в Тулоне стащил! То есть изъял во имя правды и добра. А это что такое... (Наклоняется, увидев листик, весь исписанный карандашом)
В.: Ну вот еще: эпистола. На кой она мне надо... (Читает) "Будь ты проклят, Вальжан"... так, это понятно... "нас рассудит Сена". Рассудит, так рассудит: скатертью дорожка. (Философски смотрит в воду)
Ж.: Ни с места!
В.: Господи, опять оно...
Ж.: Вернулся, скотина?! Решил позлорадствовать?!
В.: Так, Жавер: признавайся, где котенок.
Ж.: Его нет!
В.: Ты утопил его, изверг?
Ж. (багровея): Нет! Я отпустил его! Я не смог!
В.: Жавер, тебе доверь кого-то - так ты всех отпустишь! Несчастный обрел семью в моем лице, а теперь узнает нищету помоек! Как не стыдно?
Ж.. (глотая слезы): Что за инспектор такой, который не может утопить приблудную тварь?! Я должен быть наказан! Жизнь не имеет смысла! (Швыряет прочь дубинку и цилиндр, шагает к краю мостовой)
В. (примирительно): Ладно-ладно: другого себе найду.
Ж. (отчаянно): Не учи меня, как надо жить!
В.: Я, что, дурак, по-твоему? Тут не учить надо, а вправлять мозги кирпичом!
Ж.: Как вы мне все надоели! Прощайте! (Прыгает)
В. (пафосно): Я последую пути праведника и спасу его. (В сторону) Хотел бы я знать, сколько он весит... (Прыгает в речку, перед этим сняв ботинки)
(Спустя несколько минут. Инспектор извлечен из Сены и распростерт на мостовой. Вальжан методично давит ладонями на широкую грудь)
В. (нараспев): Один серый... другой белый... два веселых гуся... Ну что: все без толку? (Склоняется к Жаверу, ища признаки жизни, но не находит)
В. (с бурей в душе): Нет, только не это. Но я должен! (Вздохнув) Тяжело быть праведником...
(Достав платочек, Вальжан расстилает его на лице инспектора, берется за квадратную челюсть и отчаянно кривится)
В.: Ах, боже мой, за что... (Приступает к реанимационным мерам)
Ж.. (очнувшись): ... твою ...!!
В.: Вот вам и "спасибо".
(Отвернувшись друг от друга, некоторое время отплевываются)
Ж.: Идиот!
В.: Болван! Где мое "спасибо"?
Ж.: За что?!
В.: За спасение утопающих!
Ж.: Спасибо!
В.: На здоровье!
(Молчат некоторое время)
В. (назидательно): Теперь ты видишь, что мир создан для того, чтобы давать котят, а не брать их?
Ж. (не отвечает, широкие плечи надрывно дергаются).
*Занавес, аплодисменты*

запись создана: 11.01.2011 в 04:32

@музыка: ♫ Les Mis - Confrontation

@темы: Мемуары машинки "Torpedo"

---

***

Чувствую себя великим французским историком) Смотрю одно кино, там, значит, неподкупный наш говорит: в Вандее вспыхнуло восстание. Я, ностальгически: ах, Вандее... ах, Ламарк... ах, его гроб...
Хоть какая-то польза от фанфикшена, согласитесь)

@темы: Приказано играть, Les Mis, Рефлексия

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

***

Фото-флуд, пятница)

1. Винсент:

...

The Long Night:



Dragonwyck:



House of Usher:



A Royal Scandal:






2. Бэзил:

...

David Copperfield:




3. *внезапно* Грегори Пек:

...

***
И в качестве бонуса. Помню, что уже выставляла эту песню, но она так хорошо подходит и по настроению, и даже по тексту ко многим его киноролям, что не могу бороться с искушением выставить ее еще раз Don Mclean - Vincent.

Swirling clouds in violet haze
Reflect in Vincent's eyes of China blue

...

*рыдает*



Текст

@музыка: ♫ Don Mclean - Vincent

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, Rathbone, Price

---

***

Вы уж простите за эту *рейтинговую пошлость*, но сочинился ма-аленький такой драбблик, я даже не буду говорить, каким предметом вдохновленный xD

Ночная инспекция

Жавер (прижав "нимфу" к стенке): Что ты можешь сказать в свое оправдание?!
Нифма: (неразборчиво)
Ж.: Что-что? Я не слышу!
Н.: О-о, Жавер!.. (цепляется за его волосы, второй рукой обнимает массивную шею)
Ж. (грозно): Я слышу это нытье каждый день вот уже двадцать лет! Тебе это не поможет! (Продолжает инспектировать)

@темы: Мемуары машинки "Torpedo", History of madness, Les Mis

---

***

Вот у Жавера есть кэп Бове, у доктора Фрэнки - Игор, а у кэпа Монастарио (помимо болвана сержанта, который даже и не зло) есть совершенно прекрасный злобно-трусливый пособник - нотариус)) Что-что было, в каких только обличьях зло к нам на экране не являлось, а вот гишпанский полудвойник В. Дютура умиляет меня по самые бакенбарды, что говорится)
Я, кстати, решила поделиться некоторыми скриншотами на предмет качественной ч/б версии "Зорро" - выглядит она сурово, здесь уж без гипербол, зато синие глазищи красавца-капитана на контрасте восхитительно смотрятся) где же фэндом?))
Первая серия - здесь.

@музыка: ♫ Les Mis - Javert's Suicide

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, History of madness, Капитаны, капитаны

---

Double Agent

Что говорится, всем сомневающимся в себе) Одно из лучших творений Rush.

My precious sense of honour
Just a shield of rusty wire

Ну, и позволю себе следующее)

My precious sense of rightness
Is sometimes so naive

@темы: It's only rock'n'roll, Les Mis

---

Киношное

Romeo and Juliet / Ромео и Джульетта (1936). Не прошло и года, как я добралась до этого фильма) Прекрасный ведь фильм! Понравился мне очень и очень, даже вопреки моему равнодушному отношению к мастеру Вильяму и предубежденному - к этой конкретной истории. Пожалуй, главными его достоинствами я назову мощный кастинг и эстетическую прелесть. Что касается последней - это ч/б фильм, но костюмы, краски, свет, все это радует глаз зрителя, как художественная фотография. Ах, да: костюмы с явным налетом фэнтезийности, но даже меня, человека к одежде, помимо униформы, относительно равнодушного, они очень порадовали) Что касается кастинга: кто тут из знакомых лиц только не появлялся, разве что Прайс тогда был слишком юн и не успел) Главные роли исполняют (соответственно) Лесли Говард и Норма Ширер - думаю, это уже серьезная причина посмотреть кино. Однако же считаю, что самый-самый трушный актер и пейринг этого фильма - это Джон Бэрримор/все! Вот Джон, он жжет больше всех остальных, и он прекрасен)) Не знаю, удалось ли мне в этой короткой рецензии внушить почтение к этому фильму, но скажу, что если уж не совсем любимую мной историю сумели показать так, что я смотрела с большим интересом и восторгами, значит, фильм и правда достойная вещь) Да что там: я даже смотрела на английском, дабы лучше слышать прекрасные голоса актеров)

А теперь - прямой наводкой на нашу излюбленную рубрику)) Нет, не во имя *не столь* юного Ромео-Говарда смотрела я это кино, а во имя непревзойденного нашего м-ра Рэтбоуна) О, это эстетический абзатц. Бэзил, конечно, везде умеет прослыть красавцем и злодеем, но здесь - не в последнюю очередь ввиду отменного гардероба а-ля Корвин - он просто невыносим в хорошем смысле этого слова) Играет он, само собой, Тибальта - похоже, на нее обречены харАктерные актеры вроде того же Рикмана) И хотя - да-да, печально! - роль у него ну совсем мелкая (пришел, возмутился, подрался раз, подрался два, убит), но именно за нее он по каким-то не доступным мне соображениям получил одну из двух своих номинаций на Оскар - увы, ни с одной не сложилось, а жаль. Мне не всегда понятна логика тех, кто судит актерские работы и выделяет из них лучшие-худшие, но в этом случае я не могу не подпевать профессионалам) Мне до того понравился его Тибальт, что я даже жалела, что его призрак нигде не явился - лишний стучай повосторгаться милым сердцу Рэтбоуном)
Вердикт: даже если вы не любитель сей затертой классики, то этот фильм и эта роль - однозначный маст-хэв для тех, кому Бэзил небезразличен

Скриншоты постараюсь сделать уже в двд-качестве, некоторые промо-фоты можно увидеть здесь, некоторые - под катом.

Промо

К слову, в году 1935-том (?) он все же играл Ромео)

@музыка: ♫ Rush - Double Agent

@темы: Очевидное-загадочное, Приказано играть, Since I've been loving you, Я обвиняю, Rathbone