Первая часть сериала La terreur - "Дантон" - не только вознесла его на большие высоты, но еще сильнее расположила меня к местному Максимильяну, ибо не выдержало девичье сердце нескольких отдельных эпизодов в моем околомедицинском вкусе *** По горячим следам пересмотрела House of Wax. Если скульптор-Этвилл создает восковые фигуры во имя любви к искусству, то скульптор-Прайс творит искусственных женщин по несколько иным причинам xD
По просьбам читателей изложу некоторые свои мысли насчет гражданина Шовлена в "Алом Первоцвете" и тех романах баронессы, которые я успела прочитать ("The Elusive Pimpernel", "El Dorado", "Lord Tony's Wife", "The League of the Scarlet Pimpernel", "The Triumph of the Scarlet Pimpernel" ). Для начала скажу, что литературный образ его настолько очевиден - и не похож на того же мистера Пинчена, которого попробуй разбери за три века научных штудий, - что изложу я свои мысли в виде тезисов. В первой части анализа мы поговорим о Шовлене как литературном персонаже, во второй попробуем кратко обрисовать его психологический портрет.
О гражданине - начнем с самого очевидного. Шовлен - главный антагонист сэра Перси, присутствующий почти во всех романах с участием нашего героя. Почему баронессой был избран подобный образ? Я вижу тому несколько причин, начиная от самых банальных и технических, и заканчивая общими мировоззренческими: а) романы, как и любой роман о военном/ином противостоянии, построены на контрастах и оппозициях: монархическая Англия - революционная Франция; культурность - бескультурие; аристократ - пролетарий; рыцарство - подлость; самопожертвование - эгоизм и т.д. Следуя данной логике, можно предположить, что для большего контрастирования протагониста, сэра Перси Блейкни/Первоцвета, необходим персонаж, который противопоставлен ему по основным категориям, что мы рассмотрим позже. б) внутренняя иерархия произведения подсказывает мысль о том, что персонажи моделируются с их же "родовых" персонажей, стоящих на более высокой ступени иерархической лестницы, подобно тому, как образы героев моделируются с образов богов. Английская ветвь сюжета отмечена особой близостью Блейкни к королевскому двору и, в частности, к принцу Уэльскому, поэтому его манеры и образ, в целом, моделируются по модели куртуазной: светский баловень, изящные манеры, прекрасные костюмы, - однако при этом он человек патриотичный, в том плане, что идеологически не поддерживает Революцию и ее не одобряет. Шовлен же смоделирован с гражданина Робеспьера, подобно тому, как его более "брутальные" товарищи, очевидно, представляют собой "уменьшенную" копию Дантона, Каррье и прочих персоналий в более "народном", приземленном духе. Сходство Шовлена с Робеспьером проявляется в нескольких аспектах, а именно: превалирование холодного, рассудочного восприятия мира и (внешняя) безэмоциональность; склонность к политике и политическим интригам; асексуальность (об этом позже); безупречность в одежде; наконец, идеологическая убежденность, неподкупность и безжалостность. Таким образом, Блейкни и Шовлен на более высоком уровне представляют собой противостояние политических систем Англии и Франции и, в частности, монархии и республики. в) главный враг сэра Перси должен быть его достоин. Если бы речь шла о борьбе Блейкни с простыми армейскими, полицейскими или же власть имущими, тогда победы Первоцвета были бы, скорее, приписаны его смелости и удачливости. Однако баронесса, не удовлетворившись чисто "боевыми" задатками любимого героя, приписывает ему еще и незаурядный ум. Первоцвет, как "герой в маске", прежде всего, берет противника своим умом и тщательно составленными планами; приписать ему в соперники обычного революционного пролетария означало бы приуменьшить его ум и находчивость. Поэтому баронессе приходится опираться на те "мозговые" ресурсы, которые имеются во Франции во время Революции. г) почему, в таком случае, на роль противника Блейкни не был избран, скажем, образованный буржуа, а именно бывший маркиз? Оговорюсь, что я считаю образ Шовлена вымышленным, несмотря на то, что в первом романе выбор был мотивирован простым желанием хоть как-то соотнести повествование с историей и обоснованно пал на экс-маркиза и посла Франции в Лондоне, исторического Шовлена. Здесь вступают в силу параллели более высоких уровней. Забегая вперед, скажу, что если мифопоэтический образ Блейкни можно определить уже затертой метафорой "ангел-спаситель", то Шовлен, предавший свой родной общественный класс, представляется "падшим ангелом", поэтому подвиги Блейкни и злодейства его противника обретают черты, более основательные, чем простое "состязание умов". д) как это ни парадоксально, но если попробовать найти в романе образ "идеального читателя", то им окажутся Шовлен и леди Блейкни. "Идеальный читатель" в художественном произведении - тот образ, с которым реальному читателю легче всего себя ассоциировать в плане восприятия истории. Самый простой пример - доктор Ватсон у Конан-Дойля: именно он "моделирует" читательское восприятие сложного и необычного образа Холмса, как эмоционально, так и в плане восприятия сюжета. И если леди Блейкни "моделирует" эмоциональные переживания читателя, то Шовлен делает это на обеих уровнях. Его глубоко эмоциональная реакция на победы и поражения Первоцвета является обратной тому, что должен чувствовать "правильный" читатель, и одновременно подчеркивает всю неожиданность/эпичность свершений Блейкни. Сюжет же романов построен так, что интрига зиждется на незнании читателем мыслей и планов Первоцвета: поэтому, для того, чтобы оттенить все совершенство его планов, баронесса наделяет его главного соперника незаурядными мыслительными способностями и талантом к составлению не менее сложных планов, чей неизбежный провал лишь подтверждает величие главного героя. е) наконец, некоторые особенности образа прямо продиктованы любимыми авторскими коллизиями. Шовлен не может быть брутальной свиньей, иначе он банально пристрелил бы сэра Перси при первой же возможности, а леди Блейкни не осталась бы в целости и сохранности, побывав в его руках. Он должен быть знаком с психологией и кодексом поведения аристократического класса. Он должен в совершенстве владеть английским, так же, как Блейкни - французским. Он должен быть достаточно облечен властью для создания масштабных конфликтов, однако не настолько, чтобы его прямые обязанности мешали его погоням за Первоцветом. Наконец, он должен быть морально падшим и непривлекательным, чтобы не составить конкуренцию протагонисту, эпическому, но весьма шаблонному.
- теперь затронем поэтику и мифопоэтику. Как известно, жанры "массолита" весьма мифологичны по своей природе, более того: в них эксплуатируются модели и сюжеты классической европейской волшебной сказки и ее жанрового "потомка", европейского рыцарского романа. Прежде чем перейти к межличностным (психологическим) различиям между Шовеном и Блейкни, поговорим о чисто поэтических оппозициях, которые связаны как с литературной традицией, так и с христианской и традиционной мифологией. а) очевидно, что основной моделью сюжета в романах баронессы является пресловутый "квест" (героический миф поисков по Н. Фраю, соотносимый с важными для мифа и сказки мотивами инициации - посвящения). В разрезе жанра данный сюжет представлен стандартной для рыцарского романа моделью сюжета с похищением драконом/иным чудовищем прекрасной принцессы и спасением ее благородным рыцарем. При этом следует учитывать, что модель сюжета имеет глубокие христианские корни (легенда о святом Геории и змее), что подводит нас к вопросу христианской подоплеки романов. Ее присутствие в произведениях баронессы является обильным и очевидным, начиная с таких оппозиций, как гордыня/милосердие, вера/атеизм, спасение/грехопадение и т.д., и заканчивая общими структурами, тесно связанными с особенностями пространства в мифопоэтике. Выше освещалось фундаментальное различие между Англией и Францией; если обратиться к христианской символике, становится очевидным, что Англия моделирует мифологему "рая на земле" (а также "земли обетованной" ), Франция, что логично, - ад, преисподнюю. Вспомним сад в поместье Блейкни в Ричмонде ("райский сад" ) и постоянное выманивание оттуда "невинной девы" (леди Блейкни) гражданином Шовленом, здесь, должно быть, соотнесенным со змеем-искусителем. Поэтический ландшафт Франции, в целом, повторяет английский со знаком минус: таверна "Приют рыбака" с ее уютной домашней атмосферой - и прибрежные таверны Франции, опасные, грязные, темные; города и парки Англии, образец порядка, благообразия, высокого искусства, - и города Франции, темные, мрачные, овеянные духом смерти. Вспомним также символические образы тюрем как места, где заключены тела и души - в этом плане симптоматичным мотивом для квеста (а значит, и духовного развития, инициации) является заключение положительных персонажей в тюрьмах, что можно интерпретировать как "нисхождение в ад"; к слову, и гильотину - символ смерти в романах - можно представить в качестве осовремененного образа Левиафана в качестве "врат ада". Возвращаясь к сюжетной модели: если чисто сюжетная роль Блейкни сводится к освобождению "девы" (леди Блейкни), похищенной "драконом" (Шовленом), то в ментальном плане его деятельность представляет собой цепь испытаний и подвигов, цель которой, как и в литературной традиции, - духовное совершенствование, традиционно соотносимое с поисками Грааля, то есть поиски самого себя и через них - стремление к максимальному "осуществлению" личности. б) первая и очевидная линия контрастирования Блейкни и Шовлена связана именно с мифопоэтикой романов. Если Блейкни описан в "светлых", "ярких" тонах (светлые волосы, франтовские костюмы), что соответстует также и образу "белого рыцаря", то в образе Шовлена представлена не только контрастная, но и демоническая, инфернальная символика. Идеал красоты (в том числе и физической как гармонии тела и духа) еще в античности был синонимичен добродетели - в этом плане физически развитый красавец Блейкни противопоставлен слабому, низкорослому, непривлекательному французу. К попыткам автора "демонизировать" Шовлена также относятся: неизменно черный цвет его костюма; подчеркивание инфернальных деталей внешности (глубоко посаженные, бледно-желтоватые глаза); повторяющийся мотив "одержимости" (от идеи поимки Блейкни до буквального присутствия в тексте указаний на его образную "одержимость" злыми духами или же сделку с дьяволом). В плане визуальной образности баронесса обращается к анималистическим метафорам при описании Шовлена, сравнивая его с лисой, стервятником, подчеркивая сходство его рук с когтями птицы. Если традиционно подобные мотивы считаются тотемическими, то здесь присутствует, скорее, сближение образа Шовлена с мифообразом хтонического чудовища (в том числе, и дракон), что отражает общую концепцию, характерную для космогонических мифов, - противостояние порядка и хаоса. Символами порядка являются Англия и ее "представитель", сэр Перси; символами хаоса - революционная Франция и "хтонический" Шовлен.
- о прочих линиях контраста. Наиболее очевидная из них - противопоставление по признаку сексуальности, чему бы обрадовались фрейдисты. Очевидным является то, что Блейкни в видении баронессы представлен образцом "настоящего мужчины", и "мужские" характеристики в нем выражены явно - в том числе и пресловутая "страстность", с помощью которой благовоспитанная баронесса маскировала страстность иную. Отношения сэра Перси и Маргерит - образец гармоничного, идеального брака, а следовательно, и "осуществленности" Блейкни как мужчины. Шовлен, напротив, представлен заядлым асексуалом, что вряд ли ставит под сомнение наличие в былые времена жены, а в нынешние - дочери: во-первых, у кого их не было, а во-вторых, авторский фанфикшн немного не вписывается в стройную картину образа, да и факт женатости Шовлена имел бы значение лишь том случае, если был бы описан непосредственно в романах, а не упомянут косвенно, как давно забытое и свершившееся. Итак, баронесса всячески подчеркивает его внешнюю непривлекательность, что приобретает особое значение в произведениях, стилистически приближенных к романтизму. Символика черного цвета и строгого, однообразного костюма также является неслучайной, как и маскировка Шовлена под священника: метафорически можно представить его в образе "священнослужителя" Революции, для которого существует только служба, что исключает "земные" удовольствия, в том числе, и женщин. Отношение Шовлена к слабому полу вряд ли разнится с его отношением к мужчинам, за исключением последствий куртуазного воспитания и чисто формальных знаков внимания в адрес леди Блейкни. Вспомним также, что именно Шовлен представлен в романах в качестве постоянного разлучника мужей с женами и родителей с детьми. К слову, если вспомнить восточную философию, то сэр Перси и Шовлен отлично вписываются в систему оппозиций инь-ян: Блейкни, как было сказано выше, предстает перед читателем бразцом всего мужского и "светлого", а Шовлен, с его внешними признаками, черным гардеробом, ночными сменами в Комитете, общей символикой ночи и темноты - а также и по своему психологическому складу, - больше приближен к полюсу "инь", который, кстати говоря, представлен началом женским.
- если обратиться к "буквальным" оппозициям, то Блейкни и Шовлен обладают предсказуемо противоположным набором качеств. Сэр Перси: любовь, верность, альтруистичность, милосердие, сострадание, взаимопомощь, "кодекс чести" джентльмена. Шовлен: ненависть, гордыня, зависть (думаю, она присутствовала), мстительность, безразличие, безжалостность, тяга к власти, подлость, манипулирование людьми. В плане средств достижения цели разница не менее очевидна: Блейкни пользуется подчеркнуто "рыцарскими" методами, Шовлен же опирается на человеческие слабости, не брезгуя обманом, похищением детей и женщин, угрозой смертной казни и прочими подлостями. Тем интереснее проследить их сходства, которые, несмотря на однозначное противопоставление, все же наличествуют. а) Блейкни и Шовлен - персоны с негармоничным сочетанием рассудочности и чувственности. Оба владеют незаурядным интеллектом, благодаря чего и становится возможным "поединок умов"; оба умеют отлично скрывать свои чувства благодаря воспитанию и силе характера; однако у обоих чувственная сфера слишком сильна для того, чтобы оставаться подавленной, скрытой, что приводит к печальным последствиям. Наиболее ярко они выражены у Блейкни, которому приходится играть двойную роль, как во Франции, так и в Англии, а значит, постоянно себя контролировать: его чрезмерная страстность к супруге и приступы неконтролируемого гнева, в ходе которых он оказывается едва ли не способным на убийство, - возможные последствия чрезмерного самоконтроля. У Шовлена, человека, физически слабого, необходимость "держать лицо" перед врагами и коллегами изливается в тяжелые нервные кризисы, вплоть до умопомрачения и обмороков, которые сопровождаются ярко выраженными симптомами в виде пугающей бледности, обильного потооотделения, хриплости голоса, нервной дрожи, некоторых кардиологических неурядиц, остановок дыхания на почве стресса - а также тем, что можно определить как невроз навязчивых состояний и, конечно же, idea fix. б) Блейкни и Шовлен - "предатели" своего общественного класса, причем Блейкни - предатель больший, чем может показаться при буквальном прочтении. Шовлен, по невыясненным причинам, присоединился к Революции, в том числе и в идеологическом плане, безжалостно преследовал беглых аристократов и даже произносил в их адрес обвинительные речи, что мы рассмотрим позже. Однако вопреки формальной заботе о народе как "средстве" и "цели" революционных преобразований, эта забота со стороны Шовлена все же остается (идеологическим?) формализмом. Человек, склонный к порядку и политической эффективности, он борется против обратных проявлений, но народ для него остается в лучшем случае концептом умозрительным: не проявляя никаких симпатий к третьему сословию и, тем более, не проявляя гуманизма, Шовлен неустанно подчеркивает дистанцию между собой и народом, о чем свидетельствует не только его высокомерие и подчеркнутая аристократичность, но и упрямое нежелание быть спутанным с простым человеком даже во благо тайной миссии (вспомним его маскировку под капитана). В отличие от Шовлена, Блейкни не только искусно "вживается" в образы парижской бедноты, но и живет их жизнью, если того требует задумка. На более высоком уровне можно считать Шовлена цельной личностью, тогда как Блейкни склонен к игровым преображениям и перевоплощениям, что отдаленно сближает его с трикстером в качестве культурного героя. И если двойственность Шовлена исчерпывается оппозицией "революционер - аристократ", то Блейкни обладает множеством личин, в том числе одной постоянной - маской английского денди. в) и Блейкни, и Шовлен рассматривают обоюдное противостояние, скорее, в качестве средства самоутверждения, чем чисто внешнего противоборства. Если для Блейкни, при всех его высоких идеалах, спасение людей являетя чем-то вроде спорта, игры, то Шовлен за счет его поимки пытается решить свои психологические проблемы, а именно: вернуть самоуважение и уважение окружающих, показать, что он "выше" и лучше. По этой причине его интересует не столько казнь противника, сколько его капитуляция, которую Шовлен пытается обставить таким образом, чтобы унизить Блейкни, - в то время как сэр Перси соревнуется с Шовленом в ходе чисто интеллектуальной партии.
- теперь же попытаемся составить краткий психологический портрет Шовлена, распределив его характеристики по нескольким пунктам. Шовлен и Революция. Хотя конкретные причины, побудившие Шовлена предать свой общественный класс, остаются невыясненными, можно считать, что гражданин Шовлен - несостоявшийся идеалист, причем несостоявшийся, скорее, по причинам личностного свойства. Ревностно относясь к своей службе во благо Революции, не проявляя пощады и снисхождения к аристократам и врагам режима, он в то же время не питает никаких симпатий и к народу, как должен поступать истинный революционер. Его видение Революции, пожалуй, остается чисто формальным: ему не интересны ни новые культы разума, ни какие-либо другие идеологические (духовные) аспекты помимо чисто практических - наведения порядка и выявления врагов народа. Народ для него остается чисто умозрительным концептом, а служение ему ограничивается предоставлением свободы - и жестокими репрессиями в адрес тех, кто превратно ей распоряжается. К тому же он достаточно умен, язвителен и опытен, чтобы относиться к Революции более критично: несмотря на наличие определенного кодекса чести, приближенного к офицерскому (готовность умереть ради блага страны и Республики), он не мог не замечать, что само руководство либо не следует своим же идеалам, либо подвержено коррупции. И хотя баронесса постулирует его ненависть к аристократам, можно предположить, что подобные речи он, скорее, произносил на публику, в отличие от Робеспьера и его идеологической принципиальности, с которыми автор его невольно соотносит. Шовлен, начальство и подчиненные. Достижение вершины власти не является для Шовлена самоцелью: он вполне способен работать во имя общего дела и Республики, однако ревностно относится к (несправедливому) продвижению коллег и попыткам обойти его, отняв полноту власти. Сама власть, скорее всего, была для него вещью естественной, если учесть, что большую часть жизни он провел при монархическом строе, будучи аристократом. Достижение (возвращение) власти, как и, должно быть, любое другое начинание, проистекает из его личных амбиций: если поимка Первоцвета воспринимается Шовленом, прежде всего, как способ отмстить, то отношения к власть имущим, возможно, обусловлены завышенной самооценкой и нежеланием подчиняться бездарности/коррумпированности/любому, кто нанесет ему персональную обиду. При этом Шовлен уважает вертикаль власти, обладает достаточным желанием и способностями, для того, чтобы быть успешным руководителем, и вопреки сугубо личным мотивациям готов подчиниться даже в том случае, если для блага Республики понадобится его казнь. С умными соперниками - например, Робеспьером - он держится с осторожностью, при этом не упуская случая тонко съязвить. С начальством, которое находится ниже его по уровню личностного развития (Каррье) и/или по верности делу Революции , он общается с вынужденной любезностью и большими муками, ненавидя и презирая их за мнимое превосходство. В целом, Шовлен рассматривает власть как средство достижения своих личных целей, при этом не злоупотребляя ею и стараясь соотносить свои действия с общим благом Республики. Отношения с коллегами, которые не представляют для него опасности, у Шовлена сугубо формалистские: он не заводит ни с кем дружеских отношений, общается высокомерно, всячески подчеркивая дистанцию, и предпочитает оставаться ярым индивидуалистом - на что, впрочем, имеются свои причины, если вспомнить о его происхождении, осуждаемом в эпоху Революции. К подчиненным гражданин относится неизменно авторитарно: не доверяя ни одному пособнику, он, тем не менее, предпочитает использовать их труд - его личный вклад при этом ограничивается ролью руководителя. Тщеславие Шовлена и его склонность к "театральным эффектам", о чем будет сказано ниже, отнюдь не способствуют установлению хороших отношений как к коллегам, так и к подчиненным; тем не менее, если того требует ситуация, Шовлен может пойти на лесть и компромисс, если подобные средства помогут ему достичь задуманного.
В продолжение раздумий о кино: мне кажется, иллюзия того, что персонажи и история должны быть приближены к жизни, главгерой - крутым парнем, а главгад - брутальной сволочью, - такая же иллюзия, как и любое другое художественное представление. Читать "приближенную" сюжетную литературу вроде приключенческих романчиков о Второй мировой или очень "приземленных" детективов вроде Чартериса мне было так же смешно, как смеются в наше время над идеализированными фильмами. Ужасный набор штампов, который имитирует "правду жизни", а на деле - такая же вымышленная история. В другом виде искусства вряд ли станут говорить о том, что импрессионизм хуже академического реализма просто потому, что это не реальность, а ее видение художником. Почему же раньше не боялись видеть в людях лучшее, если не лучшее - то хотя бы человеческое?
Быть может, я заимствую слова у одного английского лорда - он непременно сказал бы эту фразу, - но мне все больше кажется, что настает то время, когда книги действительно будут судить по обложке. Впрочем, разговор не о них, а о жалобах на жизнь и на прогресс. Чем больше я присматриваюсь к тому, что меня окружает, тем больше вижу европейских проявлений, особенно в сфере товаров и услуг. Приведу несколько примеров:
а) все названия и рекламные слоганы обязательно должны быть прописаны по-английски - латиницей, в самом крайнем случае. Если конфетная фабрика будет зваться по-русски, ни один уважающий себя культурный человек, конечно же, ни одной конфеты у них не купит. Почему мои любимые конфеты до сих пор не называются как-нибудь в духе "Leschchina", я, право же, не знаю. б) неважно, что продается в магазине/упаковке - важно оформить их качественно и правильно. Одежда ни в коем случае не может продаваться в обычном магазине, даже в магазине со скромным и приятным ремонтом: если витрина не создана видным дизайнером в обмен на гонорар в n+1 гривен/рублей, то покупать такую одежду опасно и кощунственно. То, что в магазине продается гламурная дешевка - или просто дешевка под вывеской моды, дело десятое. в) завет успеха, похоже, кроется в том, чтобы не называть вещи своими именами и всячески убеждать, что вещь - совсем не то, чем она есть на самом деле, а нечто, гораздо лучшее. Сюда же относятся мерчандайзеры, клининги, "королевские размеры": даже чудовищно абсурдный продукт "электронная сигарета" можно при желании выставить полезным, европейским, цивилизованным - главное, пригласить умелого рекламщика, создать атмосферу доверия, убедить человека в том, что абсурд - на самом деле не абсурд. При отсутствии критичности мышления продавать, конечно же, удобнее. г) основной же принцип рекламщика - обращение к тому самому местоимению, которое у нас принято писать на немецкий манер и с большой буквы, "Вы". Каждый поку... что это я, человек объявляется уникальным, неповторимо достойным при любом наборе достоинств или же их отсутствии, именно о нем, без перерыва на обед, печется любая фирма, неизменно желая ему счастья и процветания. Что фирма заботится только о финансовых влияниях, должно быть, очевидно, но очевидное, похоже, не в большой цене. д) нет иного пути для страны, кроме как честно, упрямо и пламенно плагиатить Европу: непременно в товарной сфере и никогда - в других, включая социальную, а также уборку улиц.
Подводя итог памфлета. Мне сложно объяснить, каким образом человек, который занимается европейской литературой и культурой, может в то же время не переносить европейские проявления на дух, - либо я человек двойных стандартов, либо испортилась Европа. Что самое обидное: наше собственное, похоже, будет выживать только в низких, хамских и бескультурных формах в широтах деревень и гаражей, когда адекватному человеку не останется иного выбора, кроме как дружно шагать вместе со всеми навстречу европейскому (тм) счастью. То, что это "счастье" лживое, лицемерное и извращает лучшие человеческие побуждения в нечто абсурдное и искусственное, волнует, похоже, немногих.
@музыка:
♫ The Doors - We Could Be So Good Together
Посмотрела The Mystery of the Wax Museum (1933), прародитель House of Wax, в котором снимался Прайс. И хотя более поздняя версия мне понравилась больше, не могу не отметить бесподобного Этвилла в роли несчастного, маниакального скульптора: сам его внешний вид - уже повод для восторгов, даже не говоря об актерской игре)
Подобный вид мне удается спроецировать сами понимаете на кого - удалось и в этом случае)
Задуматься о кузене Джеффри и его бостонском халате, при этом открыв "Нововведения октября" и увидев в них надпись "Фиби доступны все ваши материалы, предназначенные для друзей", - ... Лучше бы Фиби в них не заходила)
Небольшое уточнение по поводу Reign of Terror. Насчет него случилось смешение понятий, в которое я обычно не вдаюсь, потому что я не искусствовед, а зритель, вообразивший себя критиком. Когда я говорила, что у фильма прекрасная режиссура, я имела в виду постановку эпизодов - тайминг, само видение некоторых моментов и все в подобном духе. Понятие режиссуры для меня весьма расплывчатое, и в каждом из случаев я вкладываю в него что-то свое, чаще всего - общий уровень и впечатление от фильма: не читая специальной литературы, чего я, конечно же, не делаю, сложно провести грань между режиссурой в ее чистом виде и заслугами тех же актеров. О какой, к примеру, режиссуре можно говорить в случае Джорджа, когда внимать мудрым советам/отчаянным призывам было бы предпоследним, что он сделал помимо непрочтенного сценария?) И далее: печальная игра мисс Крейн сумела испортить фильм даже такому видному режиссеру, как Премингер, - очевидно, он так и не смог этому помочь. Если вспомнить La terreur: при всем моем уважении, о какой здесь можно говорить кинорежиссуре?) Это театр, а театр, как правильно замечал сэр Седрик, - это актеры. Здесь нет кино в том смысле, в каком оно присутствует в Reign, когда некоторые смыслы передаются средствами, характерными (и возможными) для этого вида искусства. ...Мы подходим к той самой теме, которая заинтриговала меня по просмотру фильма. Определяется ли мастерство режиссера общим уровнем фильма и, в частности, возвышенностью/пошлостью самой истории? Бывает, что по высокой классике снимается гадкий и пошлый фильм - увы, слишком часто в наше время. Бывает и так, что по сценарию, в котором есть свои проблемы, снимается фильм высочайшего уровня. "Все о Еве" мог быть и вторым - вернее, первым - The Bad & The Beautiful, а Laura - пошловатым детективом. Я ничуть не против, когда средний роман вроде "Ребекки" замечательно экранизируют, - но что сказать в том случае, когда уровень фильма и первоисточника идеально соответствуют друг другу?) Для меня прекрасно снятый фильм категории "В" есть все же прекрасно снятый фильм, и не преувеличивая его художественный уровень, я могу отдать должное стараниям человека, снявшего качественный, напряженный боевик в старом смысле этого слова. Что касается Reign, фильм достоин исходника, чьи авторы писали и сценарий: это пошлая авантюрная дешевка, какие мне, увы, встречались, когда речь заходила о Второй мировой. Можно ли было снять что-либо другое по сценарию, приправленному фразами "Не зови меня "Макс"!" или же диалогами в стиле "Ты кто? - А ты кто?" Мне кажется, что нет, - и понимая его общий уровень, сам Премингер фильм бы не спас. В некотором смысле фильм получился и несколько лучше первоисточника: актер, играющий Фуше, откровенно наслаждается идиотизмом, который ему пришлось изображать; "Макс" Робеспьер местами выглядит умней и адекватней, чем того требует нездравая фантазия сценаристов. Пошлость самой истории и ее режиссерского видения я ничуть не одобряю - но сама постановка и, в особенности, работа оператора не могут не вызвать восхищение вопреки всему прочему, и было бы ошибкой не признать достоинства, которые у фильма, безусловно, есть.
А я предупреждала, я говорила насчет моего блога и "этого ужасного человека" ) О Джордж! Только он может касаться галстука так, что, даже не вспоминая о привычках судьи Пинчена, хочется немедленно творить глупости
Я искренне надеюсь, что кэп Свонсон не окажется ни моральным аналогом Генрихса, ни духовным предшественником Тавингтона, но что-то мне говорит, что у Джорджа за славный 1939 год кроме Святого больше положительных ролей и не предвидится)
Старый флэшмоб, найденный у Merelena : написание для заказанных персонажей признания в любви) Мне достался не кто иной как адмирал-цур-зее, о нем мы сегодня и прочтем.
Письмо Кальдмееру*** "Милый Олаф, Простите, что не зову вас "адмирал", - сколь холоден этот формальный титул! Вы меня не знаете - точнее, знаете, но я для вас былинка на морском ветру... Зовут меня Гертруда Бель. Это письмо вам доставит мой кузен: он прибирается в тюрьме, где служит друг моего дяди и где вы сейчас сидите. Позвольте рассказать о нашем первом и единственном знакомстве. Ваш флагман, "Ноордкроне", прибыл в наш порт по случаю большого празднества - Дня нереста, который отмечает местное рыбачество и который вы решили почтить своим присутствием. Мне помнится грот-мачта, усыпанная флагами, словно салат - свежеизрезанной зеленью; паруса - огромные и белые, словно крылья альбатроса; корма - большая, с амбразурами для пушек. Мне вспоминается, как стукнул крепкий трап о нашу пристань, как построился взвод стрелков и я с моей подругой Бруни вышли вам навстречу с караваем. Вы были в синем мундире, стройный и тонкий, на щеке вашей был шрам, а глаза - небесно-голубыми. Я была в рыбацкой блузе, украшенной орнаментом, и брюнеткой - чтобы не спутали с Брунхильдой, она шатенка и дура, сказать по совести. Спустившись, вы остановились как раз напротив нас; лицо ваше сияло небесной, тонкой красотой, а седеющие локоны как будто серебрились. Вы оглядели берег, тихо улыбнулись и грустно отщипнули каравай. Я глядела, как ваши пальцы, белые, словно у знати Дриксен, отправили кусочек хлеба в рот, но хлебом вы не насладились и прошествовали дальше, к мэру поселка и представителям картеля. Обомлев от пламени, которое вы разожгли на хворосте моей невинности, я смотрела вам вслед, но вы не обернулись. Придя домой, я не могла уснуть: сжимала подушку из гусиных перьев и шептала вам признания. Потом пришли газеты, и мать мне рассказала, что вы предатель родины, что погибли у Хексберга, а вышло, что вы живы, и теперь находитесь под стражей. Каждый вечер я молила кайзера и небо, чтобы вас освободили, чтобы вылечили, чтобы вы хорошо кушали. Моя любовь по-прежнему сильна и я храню вашей памяти свою верность. Если надумаете бежать, не плывите в Хексберг, а приходите на улицу Вяленой сельди, дом 3/5. Жду и надеюсь,
Мечты сбываются, стоит только захотеть) Помнится, я зарекалась насчет фильмов, снятых позже 1950 г., и пока мне удается удержаться от соблазна, но в этом случае я не могла не сделать исключение.
Господа: Уолдо Лайдекер.
Огромное спасибо Now-Voyager за предоставленный отрывок)
Итак, с тридцатыми годами в фильмографии Джорджа почти покончено - посему небольшой список:
Love, Life and Laughter (1934) Strange Cargo (1936) Find the Lady (1936) Dishonour Bright (1936) Slave Ship (1937) The Lady Escapes (1937) International Settlement (Shanghai Deadline) (1938) (!) The Outsider (1939) So This Is London (1939)
За любую информацию о том, где можно добыть/купить эти фильмы, я буду безмерно благодарна
Когда я узнаю, что "Тележка с яблоками" считается большой удачей, а "Горько, но правда" - неудачей Шоу, я нахожусь в недоумении) Чем читать про не вполне актуальную английскую политику конца 20-х гг., когда есть такая прекрасная и забавная философия?) Одна эта фраза определила мои симпатии, как ничто другое:
Старик. Мой сын - священник! Я этого не переживу!
Если учесть, что мы, доброй души люди, приписали Шоу в сыновья монсеньора Слита - и если учесть, что и монсеньора, и сына-священника играл сэр Седрик, - эта фраза претендует на глубинную иронию xD
Nurse Edith Cavell / Медсестра Эдит Кавелл (1939). Чудовищное качество фильма - действительно чудовищное - не позволяет должный образом оценить эту военную драму времен Первой мировой. Создается впечатление, что кинопленка пережила не только Первую мировую, но и Вторую) Особенно печальным все становится, когда на экране появляются мужчины в прекрасных военных униформах, которые никак нельзя разобрать xD Итак, о фильме: история разворачивается в Брюсселе, захваченном немцами, где и присутствует главная героиня, которая тайно переправляет через границу бежавших из лагерей военнопленных и других людей, нуждающихся в помощи. Для фильма не-военного по своему основному профилю в нем присутствуют короткие, но сильные "обзорные" моменты по военным действиям, и смотрятся они почти как документальные. Медсестра Кавелл, вопреки своей профессии - или же благодаря ей - не уступает по выдержке и силе характера самому передовому советскому резиденту, спасая жертв войны и обманывая фрицев. Я даже рискнула бы сказать, что медсестра Кавелл - своеобразный английский аналог Железного Феликса, настолько она сурова. Финал, увы, сбивается на любимый - и довольно тоскливый - агит-прием, а именно: несправедливый суд. Страсть Запада ко всякого рода судилищам служит дурную службу: если до этого драматические события, в основном, касались личностей, то начиная с этого момента вмешиваются амеркнцы (тм), спасители (тм) угнетенных (тм), и зрителю становится печально - впрочем, на сей раз даже они не могут ничем помочь. Итак, это качественный фильм и сильная, печальная драма, которая держит в напряжении практически с начала и до самого конца киноленты, - очень жаль, что качество почти не позволяет это оценить. *** Джордж Сандерс, капитан с причудливой фамилией "Генрихс", вновь и вновь расплачивается за успех Lancer Spy, упражняясь в немецком акценте и одеваясь в шикарную униформу xD О славном капитанеДолжно быть, в славном 1939 году Джордж получил задание от компетентных органов переиграть всех немецких злодеев, какие только будут доступны) И если герр Норвель был бедным шпионом-неудачником, то герр Шлагер и герр Генрихс - ягоды одного поля и овощи одного сезона. Говоря по сути, роли это статистические: оба немца не несут критической сюжетной нагрузки и представлены на экране, скорее, для запугивания и создания грозной атмосферы, а что прописаны они плоско, об этом не стоит и поминать. В фильме мы наконец-то получаем подтверждение тому, что Джордж в злодейской роли может на кого-нибудь и рявкнуть: резкий немецкий акцент и строки, прочитанные повышенным голосом, в кои-то веки исполняют доверенную ему миссию по запугиванию и злодействам. Однако не стоит обольщаться раньше времени - "злодейства" капитана примерно исчерпываются вызывающим поведением и командным тоном xD Гений Сандерса проявился в этом фильме, и в его довольно узких рамках я считаю прекрасной эту роль xD Негодяй он форменный, вот он кто, этот Джордж Сандерс xD Едва великий агит-пафос немного зашкаливает за рамки разумного, как является капитан Генрихс - и начинает стройно обсмеивать весь фильм) Вопросы о том, что конкретно он здесь делает, о чем эта история и почему ему нужно коверкать английские слова, неотступно преследуют Джорджа, принуждая к разыгрыванию своих любимых мизансценок: то дымом от сигары дохнет на пленную графиню, то поглядит с упреком на окурок, то начнет во время пламенной судейской речи чистить о рукав монокль, при этом вдаваясь в такие интонации, что обвинение против Кавелл трещит по швам от всей абсурдности событий xD Некомпетентность голливудских режиссеров становится до боли очевидна, когда видишь, как фривольно и несерьезно актер относится к важнейшему заданию - сделать гада из доверенного ему немца. Я уж не говорю о том, с какой печалью Генрихс уведомляет медсестру, что преследовать дезертиров - его долг) Ближе к финалу, когда капитану доверили зачитывать главной героине смертный приговор, поведение Джорджа становится и того занятней: я бы сказала, что он ждет ее реакции, так, словно бы ее испытывает, - здесь и заканчивается ироничное равнодушие, с которым он ее преследовал. Не стоит и говорить, что один взгляд Сандерса может стоить страницы монолога - по счастью, на весь фильм ему достался хотя бы один подобный момент. Итак, еще одна переиначенная роль - и новый извращенный фильм на сандерсовском счету) Однако, думаю, высший смысл его появления в этой роли - все же униформа Представьте себе Джорджа, с его ростом, плечами, выправкой, в мундире, шлеме и с верной саблей на боку. Представьте, как славно он щелкает каблуками, какой мягкой, плавной походкой, шествует при обыске больницы. Представьте - и поймите мои чувства xD Если вас волнует эстетика, то Джордж в подобной роли - зрителю на радость) *** Мой вердикт. Смотреть только героическим фанатам Сандерса: просмотр такого фильма - уже подвиг) Альбом