***

Вы ни за что не догадаетесь, ради кого я буду смотреть Mutiny on the Bounty) Давать четыре попытки?)

@темы: Приказано играть, History of madness

---

***

Ну, держитесь) Намедни было выловлено немало фотографий Мэсси, которые буквально блещут той самой, свыше данной, красотой xD
...а уж это, да спроецировать на начало "Жены Тони"

+5

@музыка: ♫ Uriah Heep - Look at Yourself

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, History of madness, Falcon in the Dive

---

***

Федор Михалыч Петров - как ни странно, судья)



Голливудские киносаги о России - это, конечно, всегда печаль и скорбь, но думаю, что в этом случае они попросту решили сэкономить на консультанте, пригласив сниматься Джорджа xD Ах, сколько бы я отдала, чтобы услышать в его исполнении хоть минуту русской речи Впрочем, Сандерс у меня катастрофически не сочетается ни с кем, поэтому как только покончим разберемся досочиняем про гражданина и придет время вернуться к судье Пинчену с его сумасшедшим домом, вот тогда и досмотрим этот занятный фильм)

@темы: Приказано играть, History of madness, Жорж Сандерс

---

***

Полночным усилием воли насобирала кворум несчастий гражданина из моего будущего фика про его роман с Маргерит) Вы говорите, Орца его мучила? Да что вы: ничуть xD

Ужаснуться

Разумеется, всё спойлер) Не считая мелких неприятностей вроде пребывания в тюрьмах и прочих местах, лишенных комфорта, а также всяческих издевательств над больными нервами, я насчитала в своем черновике:
- одну небольшую неприятность с ногой (что доказывает, что не стоит участвовать в погонях без предварительной тренировки или хотя бы разминки))
- один пистолетный выстрел героичного сэра Эндрю, нацеленный в сердце, но немного промазавший (что доказывает несостоятельность Лиги без своего предводителя даже в таких простых делах, как выстрелы почти в упор))
- вследствие предыдущего - месяц-полтора тяжких страданий от воспаления легких и его последствий (что доказывает беспримерное благородство сэра Перси, вовремя доставившего жертву к врачу))
- импровизированную дуэль с сэром Перси на шпагах (что происходило в ее ходе, я пока и представить боюсь), в финале которой произошло отбрасывание сэром Перси всяческих приличий, что завершилось для гражданина сломанным носом (доказывает, что Блейкни - истинный гуманист))
- наконец, апофеоз страданий гражданина по его возвращении во Францию, имя которому - окно отнюдь не первого этажа (что доказывает: отчаяние толкает людей на ужасные вещи))

Гражданин Робеспьер не упрекнул бы нас в излишнем человеколюбии?)

Some are born to sweet delight, some are born to endless night (c)

@темы: Мемуары машинки "Torpedo", History of madness, Falcon in the Dive

---

***

За делами первоцветными насмотрелась на всяческих граждан Робеспьеров в большом количестве) Сыграть его можно как угодно, да и я во всякого поверю, лишь бы был отлично сыгран, но для своих юмористических фиков я себе выбрала Максимильяна из НиЖ - вот с таким шефом гражданину Шовлену, и правда, пришлось бы тяжело Да и нравится мне этот товарищ)
Заранее прошу простить за жуткое качество и перевод - в другом там была замечательная фраза вроде "в каждом слове ему слышится оскорбление" )



Вообще в этом сериале жутко фэндомные исторические персоны) Гражданин Талейран оттуда же был здесь)

@музыка: ♫ The Doors - Light My Fire

@темы: History of madness, Falcon in the Dive, Талейрантность

---

***

Общими усилиями фэндома мы постановили, что это песня про Орцу

@темы: It's only rock'n'roll, History of madness, Falcon in the Dive

---

***

Насчет морали в АП) Баронесса - великий моралист а-ля Гюго - выводит ее с таким упорством, что сложно не заметить, но насколько же удачно?)

...

Чтобы не писать 500+ страниц, выскажу свои соображения тезисно. Может, оно и так, а может, по-другому, я не наставиваю - тем более, читала не все книги)

Герой и антигерой:
- сэр Перси позиционируется как безупречный главгерой. Его моральные достоинства: спасение человеческих жизней, помощь невинным, отвага, готовность идти на любой риск, настоящая дружба - в конце концов, преданность любимой жене.
- гражданин Шовлен позиционируется как относительный антигерой. Стопроцентные антигерои у Орци - кто-то вроде Каррье, по вполне понятным причинам. Может, сюда же относится и Максимильян.
- при этом доказать, что Шовлен - злодей, не так уж просто. Ввиду этого баронесса пользуется хитрым приемом, а именно: делает главгероя человеком благородных целей и средств, а Шовлена - подлым, коварным, хладнокровно жестоким, отправляющим на гильотину и под расстрел кого попало, в том числе стариков, женщин и детей (не он один, впрочем). Как раз на этом контрасте благородства/подлости и держится моральная система Орци.

Убеждения баронессы:
- баронесса ненавидит Революцию ввиду классовых предубеждений и в упор не хочет видеть в ней никаких положительных сторон. По крайней мере, она не хочет признавать, что милое сердцу дворянство неплохо напортачило с третьим сословием до этой самой Революции)
- баронесса откровенно не любит пролетариат. У нее он - или быдло, стадо, хамы и алкоголики, или не обремененные особым умом товарищи, нещадно гнобимые их же Революцией (почему бы так?))
- симпатии баронессы практически однозначно на стороне аристократии, что очевидно. Крепкая английская монархия, образование, манеры и костюмы - все это как бы автоматически подразумевает душевное благородство, что, конечно, спорный пункт)
- мораль для баронессы - это спасение всех-всех-всех невинных жертв, как делал бы Жан Вальжан. Тот вариант, когда "загубим Ковентри, спасем Британию" - нет, это не подходит.

Сэр Перси против Франции:
- сэр Перси Блейкни, баронет, - британский подданный. Он не король и не министр иностранных дел, он не волен определять политику Британии в отношении революционной Франции и решать, нужно ли с ней бороться или же держать нейтралитет.
- хоть побуждения сэра Перси, безусловно, благородны - имею в виду спасение невиновных жерт Революции, при том условии, что они действительно невиновны, - но вряд ли он имеет... пусть будет хотя бы юридическое право вмешиваться в дела суверенного государства (а ведь в "Триумфе", как я поняла, вмешался в политику и по крупному). Более того: сдается мне, что он шел и против политики собственной страны, по крайней мере, до определенного момента.
- как мне кажется, Франция - вполне развитая и адекватная страна, чтобы ее правительству было виднее, как управлять страной - и не приглашать сэра Перси для тайных консультаций)

Гражданин Шовлен:
- Шовлен - патриот. Франции ли, режима ли - мне пока не ясно, но в Революцию он ввязался, скорее, из побуждений идеализма (наверное, и по политическим, но он мне не видится чистым карьеристом вроде Талейрана, которому плевать, кто кем правит и кто кому служит, были бы в кармане деньги))
- Шовлен - член Комитета общественной безопасности. Искать шпионов и оберегать Францию - не только его личное побуждение, но и служебный долг.
- сэр Перси своими выходками подрывает деятельность французских властей. Более того, некоторые из спасенных им аристократов, насколько я помню, на свободе начинали антиреволюционную и роялистскую деятельность: вот это - уже прямая угроза Франции. Разве можно осуждать беспокойство французского правительства?) И кто сказал, что Франции при короле, внезапно прибежавшем из какой-нибудь Австрии, было бы лучше?)
- Шовлен - не бешеный мясник а-ля Каррье, что очевидно. Шовлен - политик, а политик не может быть безгрешным - при этом немало политиков и монархов, которые, быть может, тоже рубили и вешали направо и налево, вполне могут быть признаны положительными героями. Мне кажется, гражданин классифицируется по типу Фуше: необходимо казнить - казним, не нужно казнить, а нужно миловать - будем гуманистами, не попадать же из-за этого в опалу. Может, это и не так, но мне он не кажется адептом идеи "убьем половину Франции, авось, среди них пять шпионов и найдется". Не тот у него пламенный тип личности)
- итак, Шовлен - политик. Это не беззаботный идеалист вроде Блейкни, который может спасать несчастных, а может развлекаться на курортах, у которого есть все условия, чтобы проявлять благородство, и который ничем не связан. У Шовлена есть начальство, проводящее вполне однозначную (суровую) политику. У него есть конкуренты и оппоненты, более того: он находится на государственной службе. Его не спросят "а как вы поймали Первоцвета?" - его спросят "какого черта вы до сих пор его не поймали - на гильотину захотелось?" Жизнь Шовлена, я так думаю, и без проделок сэра Перси находилась в опасности - с такими коллегами и режимом.
- если сэр Перси позиционируется как рыцарь на белом коне, то разве логично ждать от опытного политика большой разборчивости в средствах? Тем более, что гражданин - не совсем уж циничный политикан, который только о себе и заботится: он человек идейный, а кто сказал, что идеи республиканцев вот прямо так уж черны в сравнении с вот прямо так уж непорочными идеалами монархии?) Это все равно, что сравнить мораль Вальжана, который давно уже вне закона, ничего никому не должен и может кого угодно отпустить, и Жавера, который связан присягой, требующей одного, когда совесть его под конец требует противоположного.
- вообще же сэр Перси и Шовлен находятся в разных - уж простите - весовых категориях. Что может противопоставить гражданин своему окружению, которое то над ним дружно смеется и издевается, то пытается потопить политически? Только свой ум: читай, хитрость и коварство. "Рыцарь" из человека ростом менее 165, физически дохлого (может, даже и близорукого)), не владеющего в должной мере ни верховой ездой, ни шпагой, по-моему, не получился бы в любом случае) Кто знает, будь Шовлен ровня сэру Перси, и не вызвал бы он его на пресловутую дуэль?) Ведь их "поединки умов" - та же дуэль: Шовлен рискует жизнью не меньше сэра Перси - в случае возможного провала. А сэр Перси его может чисто физическими методами навсегда победить за три секунды) Разве не будешь трижды коварным с таким соперником?)
- уж простите меня за этот пункт, но если Блейкни... не то что бы способен, но порывается из личных мотивов (беспокойство за жену) попросту придушить оппонента, то Шовлену смерти людей посторонних не нужны: нужна ему Маргерит - да, подержит в заложницах, не нужна - спровадит домой и ручку поцелует. Его персональные мотивы - месть сэру Перси, но месть у него обычно заключается даже не в смерти противника, а в том, чтобы отплатить "злом за зло": сэр Перси его неплохо унижает, что же, Шовлен хочет его унизить в отместку. Хотел бы смерти - давно бы уничтожил, благо, шансов на это было достаточно. К тому же месть Шовлена сэру Перси никак не вредит английской державе - разве что в плане отсутствия главного модника)
- наконец, Шовлен - человек слова)

Итак - каким вам видится моральный облик гражданина Шовлена?)

@темы: Вавилонская библиотека, Я обвиняю, Falcon in the Dive

---

***

АП делает нас добрее, лучше)

+3

Puny

@темы: History of madness, Falcon in the Dive, Рефлексия

---

***

По просьбам читателей перевожу главу 25 из романа The Triumph of the Scarlet Pimpernel все той же баронессы Орци. Глава большая, поэтому буду выставлять поэтапно. Традиционно предупреждаю, что не дружу с французскими названиями и фамилиями)

Глава 25. Четыре дня.

...

Что случилось в последующие несколько секунд, Шовлен сам бы не смог ответить: ступил ли он намеренно в прихожую Катрин Тео, или же его подтолкнула незримая рука? Ясно было одно: когда он пришел в себя, то обнаружил, что сидит на одной из скамей, прижавшись к стене спиной, а прямо напротив, разглядывая его лениво, из-под век, стоит его злейший враг - обходительный, элегантный, невозмутимый сэр Перси Блейкни.
Прихожая была очень темной. Кто-то успел зажечь сальные свечи на люстре - они бросали слабый, мерцающий свет на отсыревшие стены, на голый пол, на окна, закрытые ставнями; а тонкая спираль едкого дыма, тем временем, поднималась к закопченному потолку.
Терезии Кабаррус нигде не было. Шовлен озирался, выглядя, словно забитое животное, запертое в клетке с мучителем. Он отчаянно пытался вернуть себе спокойствие, взывая к той смелости, что никогда его не покидала. По правде говоря, Шовлен в жизни не испытывал физического страха и не боялся ни смерти, ни гнева того, с кем он столь жестоко поступил и кого преследовал с ярой ненавистью. Нет! смерти от рук Алого Первоцвета он не боялся, опасаясь лишь насмешек, унижений, всех этих планов - храбрых, дерзких, невозможных - мысли о которых, как он чувствовал, уже кипели в мозгу его злейшего врага, в то время как лицо его оставалось невозмутимым, а ленивые глаза - насмешливыми, и весь этот вид был способен свести Шовлена с ума.
Дерзкий искатель приключений, не лучше шпиона, вопреки дворянской физиономии и высокомерному, презрительному виду, - этот назойливый бандит-англичанин был единственным человеком в мире, борьба с которым приносила Шовлену лишь позор и осмеяние, выставляя его посмешищем перед теми, над кем он хотел бы возвыситься. И когда ему снова пришлось смотреть в эти, до странности вызывающие, глаза, он взглянул в них так, словно готовился к дуэли с достойным противником, при этом чувствуя все прежний, необъяснимый ужас, от которого он немел и лишался трезвого рассудка, что, увы, случалось в присутствии врага.
Он не мог понять, почему Терезия Кабаррус его бросила. Даже женщина, будь она другом, могла бы своим присутствием оказать ему моральную поддержку.
- Вы, должно быть, ищете мадам де Фонтене, месье Шобертин? - беспечно произнес сэр Перси, словно прочтя его мысли. - Дамы - ах, дамы! Привносят шарм, пикантность, верно? Даже в самые сухие разговоры.
- Увы! - продолжил он, с деланой насмешкой. - Мадам де Фонтене сбежала, едва заслышав мой голос! Нашла прибежище в логове старой ведьмы, совещаясь с духами, как бы ей вырваться, дверь ведь заперта... Ужасно неудобно, все эти запертые двери, когда прелестной женщине хочется быть по другую их сторону. Что думаете, месье Шобертин?
- Я думаю, сэр Перси, - выдавил из себя Шовлен, призвав на помощь всю храбрость и смекалку, чтобы стать хозяином столь унизительного положения, - думаю о другой прелестной женщине, которая находится в в комнате прямо над нами и также была бы счастлива оказаться по другую сторону запертой двери.
- Мысли ваши, - ответил сэр Перси, чуть усмехнувшись, - всегда столь откровенны, мой милый месье Шобертин. Что странно, как раз сейчас мне пришла одна такая в голову - не очень-то невыполнимая - вытрясти душу из вашего мелкого, безобразного тельца и придушить вас, словно крысу.
- Душите, милый сэр Перси, душите! - парировал Шовлен, с фальшивым, но убедительным спокойствием. - Пусть я буду ничтожной [в оригинале "puny" - прим. пер.] крысой, а вы - самым величественным львом; но даже если мое бездыханное, искалеченное тело будет лежать на каменном полу у ваших ног, леди Блейкни по-прежнему останется пленницей в наших руках.
- А вы по-прежнему будете носить худшую пару штанов, какие я только видел в своей жизни! - ответил сэр Перси, и бровью не поведя. - Господи, боже... Вы, что, отправили на гильотину всех достойных парижских портных?
- Наглеем, сэр Перси? - сухо заметил Шовлен. - Хоть последние несколько лет вы и играли роль безмозглого простофили, я, знаете ли, помню, что за всем этим притворством таится здравый смысл.
- Боже, как вы мне льстите! - беззаботно воскликнул сэр Перси. - Помнится, в нашу прошлую встречу вы не были обо мне столь высокого мнения, когда почтили меня честью вести с вами разговор. Это случилось в Нанте - помните?
- И в Нанте, и с других местах вам удалось обхитрить меня.
- Нет, что вы! - возразил сэр Перси. - Не обхитрить. Всего лишь выставить вас чертовым болваном!
- Зовите это, как хотите, - сказал Шовлен, пожав плечами с безразличием. - Удача не раз вам улыбалась. Как я и говорил, у вас были поводы посмеяться над нами в прошлом, и вне сомнений, вы и сейчас считаете, что вам снова удастся этот трюк.
- Я очень доверяю впечатлениям, друг мой. Мое сегодняшнее впечатление о вашей очаровательной персоне вовек не изгладится из моей памяти.
- Сэр Перси Блейкни гордится своей острой памятью, как и многими другими достоинствами. Среди них - его страсть к приключениям и отвага, которая неизменно приводит его в сети, расставленные для него. Леди Блейкни...
- Не называйте ее имя, дружище! - прервал его сэр Перси с притворной неторопливостью. - Иначе, боюсь, не пройдет и минуты, как вы окажетесь мертвецом!
- Я недостоин произносить ее имя, c'est entendu [все ясно - прим. пер.], - заметил Шовлен с насмешливой скромностью. И все же, сэр Перси, именно с этой милой леди будут связаны наши судьбы в течение нескольких последующих дней. Можете убить меня. Конечно, в эту минуту я всецело в вашей власти. Но прежде чем решиться на столь отчаянный шаг, вы позволите мне немного прояснить ситуацию?
- Господи! - воскликнул сэр Перси с причудливым смешком. - Ведь я за этим и явился! Вы думали, я искал вашей любезной компании, только лишь ради удовольствия видеть ваше милое личико?
- Я всего лишь хотел поведать вам, сэр Перси, о тех опасностях, которые поджидают леди Блейкни, если вы примените ко мне силу. Это ведь вы желали разговора, а не я.
- Вы правы, милый друг, неизменно правы; я больше вас не прерву. Прошу вас, говорите.
- Позвольте мне быть откровенным. В данный момент в комнате наверху находится дюжина парней из Национальной гвардии. Каждый из них знает, что отправится на гильотину, если упустит пленницу; и знает, что получит награду в десять тысяч ливров в тот день, когда поймает Алого Первоцвета. Хороший стимул для бдительности, не так ли?
- Но это не все, - твердо продолжил Шовлен, подметив, что сэр Перси явно погрузился в свои мысли. - Эти люди подчиняются капитану Бойе, а он осведомлен, что каждый день, в условленный час - точнее говоря, в семь вечера, - я буду заходить к нему и спрашивать о том, как поживает пленница. Если - запомните, сэр Перси! - если в любой день я не явлюсь к нему в назначенный час, капитану следует тут же ее застрелить...
Последнее слово едва успело сорваться с его губ, внезапно оборвавшись хрипом. Сэр Перси схватил его за горло и затряс, будто крысу.
- Жалкий трус! - зловеще прошептал он, приблизив свое лицо вплотную к лицу врага и сцепив зубы. Глаза его больше не блестели добродушием и мягкой снисходительностью - они пылали безудержным, сокрушительным гневом. - Проклятый - жалкий - трус! Видят небеса...
И вдруг он ослабил хватку, а выражение его лица вмиг изменилось, словно незримая рука стерла с него всю ярость и ненависть. Глаза смягчились под тяжелыми веками, сжатые губы изогнулись в насмешливой улыбке. Он отпустил горло террориста; и несчастный, задыхаясь и глотая воздух, навалился на стену. Он пытался удержаться на ногах изо всех сил, но у него тряслись колени: наконец, ослабленный и беспомощный, он упал на ближайшую скамью, в то время, как сэр Перси выпрямился во весь высокий рост [ну, кто бы сомневался - прим. пер.], безмятежно потер изящные руки, словно стряхивая с них пыль, и произнес, мягко, с добродушной насмешкой:
- Поправьте же ваш галстук! Какой у вас премерзкий вид!
Он подтянул к себе угол скамьи, развалился на ней и, держа в руках подзорную трубу, наблюдал с безупречной невозмутимостью, как Шовлен машинально приводит себя в порядок.
- Так-то лучше! - сказал он, одобрительно. - Только поправьте галстук сзади... чуть правее... а теперь манжеты... Ну вот, на вас снова приятно смотреть! Сущий образец элегантности и рассудительности, месье Шобертин, я вам клянусь!
- Сэр Перси!.. - злобно огрызнулся Шовлен.
- Прошу принять мои извинения, - продолжил тот, учтиво. - Я чуть не вышел из себя - мы, в Англии, зовем это дурными манерами. Больше такого не повторится. Умоляю, продолжайте ваш рассказ. Так интересно, черт возьми! Кажется, вы говорили о том, чтобы хладнокровно убить женщину...
- Не так уж хладнокровно, - возразил Шовлен, на сей раз немного уверенней. - Мысли о справедливом возмездии распалили мою кровь.
- Пардон! Моя ошибка! Как вы и говорили...
- Это вы нам вредите! Вы, вечный Алый Первоцвет, и ваша проклятая банда! Мы защищаемся, как можем, - используем любые средства...
- Такие, как убийство, подлость, похищение... панталоны такого покроя, что и святого выведут из себя.
- Убийство, похищение, подлость - как вам угодно, сэр Перси, - ответил Шовлен, не уступая тому в хладнокровии. - Вот если бы вы прекратили вмешиваться в наши дела после того, как впервые избежали наказания за ваши проделки, - не оказались бы в столь печальном положении, а все из-за ваших интриг. Оставь вы нас в покое - и мы бы давно уже о вас забыли.
- Это было бы так печально, дорогой месье Шобертин, - возразил Блейкни со всей серьезностью. - Не хотелось бы мне, чтобы вы меня забывали. Уж поверьте: в последние два года я так славно развлекся, что не променял бы это удовольствие даже на то, чтобы увидеть, как вы и ваши друзья примете ванну или же приведете ваши пряжки на обуви в благопристойный вид.
- Через несколько дней, сэр Перси, вам будет не до развлечений, - сухо заметил Шовлен.
- Как?.. - воскликнул сэр Перси. - Комитет общественной безопасности разом примет ванну? Или Революционный трибунал? Кто из них?
Но Шовлен твердо решил не терять присутствия духа. Этот человек вызывал в нем столь глубокое отвращение, что он не чувствовал ни злобы, ни обиды - только холодную, расчетливую ненависть.
- Вам снова доставляет удовольствие бороться с неизбежным, - сухо парировал он.
- Ах! - беззаботно воскликнул сэр Перси. - Неизбежность всегда выказывала мне симпатию.
- Боюсь, что не на сей раз, сэр Перси.
- Да ну? Неужто вы собрались... - и он многозначительно провел рукой у горла.
- Чем скорее, тем лучше.
Тогда сэр Перси поднялся и торжественно заявил:
- Вы правы, милый друг, совершенно правы. Задержки всегда чреваты. Хотите получить мою голову, что же - поторопитесь с этим. Ожидания доводят меня до слез.
Зевнув, он сладко потянулся.
- Я дьявольски устал, - заметил он. - Вам не кажется, что наша беседа порядком затянулась?
- В том не моя вина, сэр Перси.
- Моя, лишь моя, клянусь вам! Но, черт возьми! Я же должен был сказать вам, как ужасно сшиты ваши панталоны.
- А я - что мы готовы помочь вам скорее покончить с этим делом.
- С вот этим?
И вновь сэр Перси провел рукой у горла. Затем он задрожал.
- Б-р-р-р! - воскликнул он. - Не подумал бы, что вы так спешите.
- Ждем вашей милости. Не стоит леди Блейкни так долго находиться в неведении. Через три дня - вас это устроит?..
- Пусть будет четыре, дорогой месье Шобертин, - и я навечно останусь у вас в долгу.
- Значит, через четыре дня, сэр Перси, - сказал Шовлен, не скрывая сарказма. - Видите, как сильно я желаю примирения? Четыре дня, вы говорите? Прекрасно; еще четыре дня наша пленница проведет в комнате наверху... а после...
Он замолчал - должно быть, помимо своей воли ужаснувшись той дьявольской идее, которая его посетила - по внезапному наитию, словно нашептанная неким злым духом. Он твердо взглянул в лицо своего врага, Алого Первоцвета. Осознав свою силу, он больше не боялся. В тот миг его охватило непреодолимое желание увидеть, как потухнет огонек насмешки в его глазах, ленивых и пустых, - или же подметить, как его изящную руку, украшенную бесценным брабантским кружевом, охватит самая незаметная дрожь.
Какое-то время в убогой, сырой прихожей царила абсолютная тишина - ее нарушало лишь тяжелое, хриплое дыхание одного из присутствующих. Им не был сэр Перси Блейкни. Он оставался совершенно спокойным, по-прежнему держа подзорную трубу и улыбаясь добродушной улыбкой. Тогда Шовлен и озвучил свой дьявольский план.
- Еще четыре дня, - медленно повторил он, - наша пленница проведет в комнате наверху... А после капитан Бойе получит приказ расстрелять ее.
И вновь воцарилась тишина - на сей раз, ненадолго; а в это время, у берегов подземной реки Стикс, где нет подсчета Времени, ликовали демоны и призраки, восхищенные человеческим коварством.
Шовлен ждал ответа на свою чудовищную угрозу - казалось, грязные стены, и те вслушивались в тишину. Сверху доносился размеренный топот - кто-то вышагивал по голому полу. И вдруг в прихожей раздался манерный, беззаботный смех.
- Вы действительно одеты хуже некуда, дружище Шобертин, - сказал сэр Перси с исключительным добродушием. - Позвольте, я поделюсь с вами адресом славного маленького портного, которого я намедни нашел в Латинском квартале. Ни один приличный человек не взойдет на эшафот в таком жилете, как у вас. А ваша обувь...
Он снова зевнул.
- Прошу простить! Я вчера поздно вернулся из театра и не выспался. Позвольте откланяться?
- Разумеется, сэр Перси! - любезно произнес Шовлен. - Вы можете уйти - я один и безоружен, а в доме толстые стены, и мне не докричаться до гвардейцев наверху. Да и вы так проворны, что, несомненно, успеете выскользнуть задолго до того, как капитан Бойе и его люди придут мне на помощь. Да, сэр Перси: вы сейчас свободный человек! И можете покинуть невредимым этот дом. Но даже в эту минуту - вы ведь не столь свободны, как вам хотелось бы, не так ли? Вы можете презирать меня, унизить высокомерием, состязаться со мной в остроумии; но вы не можете исполнить вашу мечту и придушить меня, словно крысу. Сказать вам, почему? Вы и сами знаете: если я не явлюсь к Бойе в назначенный час, он без тени раскаяния расстреляет нашу пленницу.
Услышав это, Блейкни запрокинул голову и рассмеялся от души.
- Шобертин, мое вы золотце! - весело сказал сэр Перси. - Но вам действительно стоит поправить ваш галстук. Снова он сбился... несомненно, в вашем ораторском пылу... Позвольте предложить вам булавку.
И с неповторимой театральностью он вытянул булавку из собственного галстука и преподнес ее Шовлену, который, не в силах сдержать ярость, тут же вскочил на ноги.
- Сэр Перси! - прорычал он.
Но Блейкни, мягко и убедительно, положил руку на его плечо, вынудив присесть.
- Тише, тише, друг мой! - сказал он. - Молю вас, не теряйте самообладания, которым вы так знамениты. Придумал! Давайте, я поправлю его сам. Вот здесь немного подтянуть, - добавил он, сопровождая слова действиями, - а здесь чуть вытащить, и второго такого галстука во всей Франции не найдется!
- Ваши оскорбления меня ничуть не трогают! - яростно вмешался Шовлен, пытаясь отстраниться от изящных, сильных рук, которые двигались в опасной близости с его шеей.
- Несомненно, - парировал Блейкни. - Они так же тщетны, как и ваши угрозы. Подонка не оскорбишь, да и меня не запугаешь - ведь правда?
- Верно, сэр Перси. Время угроз прошло. Раз уж вы так развеселились...
- Вы правы, я очень развеселился, дорогой месье Шобертин! Что поделаешь, если передо мной - ничтожество, которое даже не знает, как правильно повязывать галстук или сделать нормальную прическу, и при этом спокойно - ну, почти спокойно - говорит о... Постойте, о чем вы там говорили, мой милейший друг?
- О заложнице, сэр Перси, которую мы будем держать до того счастливого дня, когда отважный Алый Первоцвет попадет в наши руки.
- М-да! Он ведь бывал в них и прежде, не правда ли, мой друг? Тогда вы тоже сочиняли грандиозные планы по его поимке.
- Небезрезультатно.
- С помощью ваших милых методов - лжи, обмана, подделок? Последний пригодился вам и сейчас, не так ли?
- О чем вы, сэр Перси?
- Для ваших целей вы нуждались в помощи прекрасной леди, а она не захотела вам помочь. А когда ее назойливый возлюбленный, Бертран Монкриф, удачно исчез из ее жизни, вы подделали письмо, которое леди справедливо приняла за оскорбление. Из-за этого письма она меня возненавидела и помогла вам в гадких кознях, за которые вы вот-вот будете наказаны.
Говоря, он чуть повысил голос, и Шовлен бросил тревожный взгляд на дверь, за которой, как он предполагал, их подслушивала Терезия Кабаррус.
- Занятная история, сэр Перси, - сказал он с притворным хладнокровием. - У вас необычайно богатое воображение. Все это - всего лишь догадки.
- Простите: что догадки, милый друг? Что вы вручили мадам де Фонтене состряпанное вами письмо, которое я в жизни не писал? Дружище, - добавил он, усмехнувшись, - я ведь сам видел, как вы это делали.
- Вы? Невозможно!
- В ближайшие дни случится много невозможностей, мой друг. Я притаился за окном квартиры мадам де Фонтене и подслушал весь ваш разговор. А ставни были не так плотно прикрыты, как вам хотелось бы. Но зачем же спорить, дорогой месье Шобертин: как видите, я совершенно точно пересказал вам все те средства, которые вы применили, чтобы добиться от симпатичной, испорченной дамочки помощи в ваших гнусных делишках.
- И правда, зачем спорить? - сухо заметил Шовлен. - Что было, то прошло. Я отвечу перед родиной, которой вы вредите своими махинациями, за те методы, которые я использую, чтобы с ними бороться. Ваши заботы, равно как и мои, касаются лишь будущего - четырех дней, если быть точным. По истечении этого срока либо Алый Первоцвет окажется в наших руках, либо леди Блейкни будет поставлена к стенке и расстреляна.
Лишь тогда Блейкни утратил немного привычной, ленивой невозмутимости. Мгновенно выпрямившись во весь свой внушительный рост [ну, начинается... - прим. пер.], он взглянул с высот беспримерной отваги и осознания своей силы [о боже мой... - прим. пер.] на жалкую, иссохшую фигурку своего врага, посмевшего угрожать расстрелом той женщине, которую он боготворил. Шовлен тщетно силился не растерять остатки самообладания [не растеряешь тут... - прим. пер.]; он попытался твердо взглянуть в глаза, в которых больше не было насмешки, и отстраниться от голоса, звонкого и командного, который угрожал ему в свой черед.
- Вы действительно верите, - медленно и четко произнес сэр Перси, - что у вас получится достигнуть своих злодейских целей? Что я - да, я! - позволю вам хоть на шаг приблизиться к триумфу? Смешно, мой милый друг! Прошлые неудачи ничему вас не научили - даже тому, что всякий раз, когда вы пытаетесь наложить ваши грязные [почему грязные? кто говорил, что он их мыл с духами каждый день? - прим. пер.] руки на леди Блейкни, вы и вся шайка головорезов, которые слишком долго терроризировали эту прекрасную страну, сами роете себе могилу. Вы осмелились состязаться со мной, дойдя до невообразимой низости, и в наказание я - я один! - сотру вас с лица земли и отправлю в преисподнюю, к злым духам, которые помогали вам совершать преступления [сэр Перси - спиритуалист... - прим. пер.]. После чего - слава небесам! - в мире, очищенном от вашего присутствия, снова можно будет вздохнуть спокойно.
Шовлен тщетно пытался рассмеяться, пожать плечами, напустить на себя то презрение, которое, казалось, он должен был испытывать к противнику. Вне сомнений, долгая, напряженная беседа с врагом сказалось на его нервах: в ту минуту, внутренне проклиная свою трусость, он был совершенно не в силах ни возразить, ни двинуться. Его руки и ноги словно налились свинцом, ледяная дрожь прошлась по его спине. Ему казалось, будто бы в жалкой, сырой комнате вдруг объявился призрак и тонкой, невидимой рукой звонил в беззвучный колокольчик - то был похоронный звон для всех его надежд и амбиций. Он закрыл глаза, почувствовав тошноту и головокружение. Когда он вновь открыл их, то обнаружил, что остался в одиночестве.

запись создана: 08.07.2011 в 15:30

@темы: Вавилонская библиотека, Falcon in the Dive

---

***

Как же давно я их не слушала) И как же Хенсли (ведь Хенсли?) здесь прекрасен)

If you need assistance
Or if all you need is love...



И еще одна песня - как знакомо то, о чем в ней поется Впрочем, не обо мне речь)

Make a joke, and I will sigh, and you will laugh, and I will cry

@музыка: Uriah Heep - Look at Yourself

@темы: It's only rock'n'roll, Falcon in the Dive

---

***

Не будь я человеком упрямым, я бы, наверное, не стала тратить время и дочитывать всю серию АП - боюсь, там уже не будет того, на что я рассчитываю, а в собственном фаноне я уж так развила тему гражданина, что вряд ли книги добавят что-нибудь новое) Что странно, гражданин Шовлен меня привлекает примерно тем же, чем господин инспектор (где Орца, а где Гюго). Если вдуматься, это же просто образец загубленной человеческой жизни.

...

Господин инспектор хоть себя успешно обманывал многие годы, а у Шовлена, ввиду того, что человек он умный, ситуация того печальней. Мне в нем видится человек, который живет ради одной цели - возможно, глубоко в душе понимая, что ее не достичь. Более того: он вынужден бороться за дело, которое его же погубит. Орца пытается свести его к непонятному фанатику Революции - и при этом настоящим же фанатикам противопоставляет в каждой второй книге. Но одно дело - приверженец политического режима, другое - патриот Франции, порой второе никак не совпадает с первым. Если гражданин когда-то и был идеалистом, думаю, к тому времени и возрасту он растерял внушительную часть своих идеалов - вспомним, что под завязку "Отверженных" случилось с идеалами господина инспектора, и сравним. Но если у канонного инспектора не было никакой цели жизни "поймать Вальжана" и Гюго все же позволил ему совершить поступок с большой буквы, то баронесса - кстати, тот еще моралист, как и дружище Виктор, - в силу жанра и специфического отношения к своему персонажу не только навесила на него заведомо неосуществимую цель (другой бы на месте гражданина еще со второй-третьей попытки понял, что Первоцвет ему, увы, не по зубам, и занялся бы чем-нибудь полезнее, чем раз за разом рисковать своей головой), но и отказывает ему в каком бы то ни было поступке. Конечно, гражданина и инспектора никак не сравнишь в плане морали и честности, но эта вечная мораль 19 в., признаться, после "Отверженных" сидит у меня глубоко в печенках: жили счастливо и втрое худшие люди, а здесь речь идет даже не о человеке - о литературном персонаже) И если господин инспектор, с его в общем-то наивной жизненной позицией, вполне способен преобразоваться, причем внезапно и под малым (для постороннего наблюдателя) воздействием, то человек думающий неизбежно будет путаться в мыслях и чувствах и опять же себе жизнь портить. По этому поводу мне вспомнилась недавняя отличная фраза: как сказал товарищ из фильма по Уэллсу, что мне до счастья всего человечества, если при этом я сам не могу быть счастлив?) Где и в чем лежит счастье гражданина, я как автор ответить пока что не могу)

@темы: Очевидное-загадочное, Мемуары машинки "Torpedo", Falcon in the Dive

---

Его последний промах

(Финал; начало здесь: diary.ru/~zis-is-kaos/p155658026.htm)

(Fin)

***
- Да, Запт?
Рудольф Пятый, монарх Руритании, оторвался от бумаг, коими был полон стол, и взглянул на верного Запта. Дела державные навели на него жуткую скуку: полковник вряд ли был способен ее разогнать - но все же лучше, чем, напрягая зрение, читать околесицу, которую несли министры.
- Да что с тобой, старина? Кто-то умер?
Полковник отчаянно затряс головой.
- Уже легче. Что от меня хотят?
- Засвидетельствовать почтение! - выдохнул Запт со скоростью пули.
- Почтение? Ох, ты, боже мой... Когда была свадьба, а они все идут и идут! Кто там такой, припоздавший?
От полковника нельзя было добиться и слова: старый вояка, как был, так и развернулся - сбежал, как французы при Ватерлоо, забился в тень. Дверь открылась. Приняв державный вид, король Рудольф занес перо над бумагой - когда монокль выскользнул из глазницы, а вслед за ним полетело и перо. Он поднялся - с трудом, не чувствуя ног и потеряв последнюю смелость.
- Ваше величество!
Прищелкнув каблуками, он коротко поклонился, выпрямился, вынул из глаза монокль, выхватил платочек и принялся его протирать, поглядывая на брата с явным нетерпением.
- Ты... - выдохнул Рудольф, не в силах сказать ни слова. - Ты...
- Я это, я.
Губы его скривились в улыбке, до боли знакомой, которую нельзя было ни с чем спутать. Поверить было невозможно, отмахнуться - неисполнимо.
- Приглашения присесть я, очевидно, не дождусь?
Схватившись за спинку стула, его величество Рудольф Пятый заставил себя принять прежнее положение. Брат сел напротив, протянув ему портсигар вполне осязаемой рукой. Рудольф глядел на пятерку сигарет с таким благоговейным ужасом, что заслужил небрежное замечание:
- В них табак, и ничего больше. Ну, как хочешь... Я закурю?
Рудольф кивнул - онемев, вслед за полковником. Брат чиркнул спичкой и пристроил в зубах вечный свой мундштук.
- Где тебя носило? - проговорил его величество Рудольф.
- Я умирал.
- Занятное... занятие.
- Весьма. Я слышал, ты женился?
- На принцессе Флавии, - похвастался король, тут же замявшись. Как братец навязывал себя принцессе, он, слава богу, помнил.
- Мои поздравления.
Герцог Стрельцау коротко выдохнул дым.
- Ты, - замялся Рудольф, - ты ведь не очень... расстроен... что мы с Флавией...
- Расстроен? Ничуть.
- Михаэль, черт тебя дери!
Воспоминания о Зенде грозились испортить семейную встречу. Король Рудольф покосился на братца, сварливо заявив:
- Ты негодяй!
- Болван и идиот?
- Не приписывай свои слова королю! Тоже мне, интриган, Макиавелли! Из-за тебя я две недели в постели провалялся, даже с Флавией не мог увидеться! Неужели так сложно было топить в твоем чертовом замке? Клянусь, если бы ты так управлял страной, как правишь Зендой, мне пришлось бы эмигрировать!
- Я не собираюсь управлять ни одной страной, - сухо отметил герцог.
- Мне вызвать врача?
- Зачем?
Король усмехнулся. Усмешка вышла жалкой.
- Скромность в твоем случае - опасная и редкая болезнь.
- Забавно, Руди, - заметил герцог, положив ладонь на стол. - Ты, видимо, считаешь, что свое я получил. А я, и правда, получил свое. И большего мне не нужно.
Проследив за взглядом братца, Рудольф оглядел его руку. Тогда-то он все и понял.
- Что же... - запнулся его королевское величество. - Поздравляю... когда... когда это случилось?
Герцог Стрельцау был совершенно невозмутим.
- В субботу, - ответил он.
***
Что это было? Помутнение рассудка? Грубая шутка судьбы? В горе пересохло, он отдал бы полцарства за глоток воды, но ни воды, ни царства у него не было. В другое время он бы усмехнулся. Нет, не сейчас - слишком мало сил, их нужно поберечь. Он отчаянно зажмурился, пытаясь вернуть себе хоть немного ясного зрения. Зенда, старая Зенда - таких потолков больше нет во всей Руритании... Проклятье! Зенда?..
Последняя из ночей, оставшихся в его памяти, воскресла перед ним - смеющимся лицом Руперта, сверкающим ножом, болью, о которой было невыносимо вспомнить, не то что пережить. Мозг его заработал с лихорадочной поспешностью. Если он по-прежнему в замке, значит, здесь либо Рудольф, либо Руперт - и то, и другое ужасно скверно. Нужно бежать, и немедленно, не будь он герцог Стрельцау - пока еще живой...
Едва он попробовал двинуться, как зубы его скрипнули. Будь у него силы, он бы закричал, но боль было легче снести молча. Он замер, неподвижный, оглушенный: ножом его ударили единожды - теперь все словно повторилось, еще и провернули лезвие. Хоть он и не был жизнелюбом, но умирать ему не хотелось - пришлось забыть и о побеге, и о Руперте с Рудольфом. Вот кто был пленник Зенды - пленник собственных ран, освободиться от которых было нечего и думать. Последний промах, последнее ожидание - что же, игра стоила свеч, не жалеть же отсыревший фитиль. Если он жив, значит, он им нужен - тогда он, пожалуй, побудет при смерти: удобно и без лишних расспросов.
Он закрыл глаза. У него побаливало сердце. Заставив двигаться правую руку, он извлек ее из-под одеяла и погладил грудь раскрытой ладонью. Получив удар ножом, он получил и одиночество, пусть и обреченное на скорый и печальный конец. Он ненавидел шум, возню и суету, но не любил и пустые комнаты, в которых ему пришлось провести немалую часть своей жизни. Взгляд его блуждал по потолку и стенам, не задерживаясь ни на чем.
- ...он еще спит?
- Каюсь, не заглядывал.
Пальцы герцога Стрельцау - пока еще живого - отчаянно смяли простыню. За дверью кто-то был, но он не смог ничего разобрать - в ушах сильно шумело.
- ...отдохнули, - послышался знакомый голос. Густав - при этой мысли у него отлегло от сердца. Старина Густав его не продаст за все сокровища Рудольфа...
- Хоть немного, - мягко попросил старик. - Вы, вон, вчера совсем приболели. Не нужно так - вы с ним и днем, и ночью, совсем себя изводите...
- Милый Густав, это не от усталости.
Ему ответила та женщина, чей голос он узнал бы и при смерти.
- Отчего же?
Ответа он не расслышал.
- А герцог знает? - спросил Густав, уже громче.
- Нет.
Снова молчание.
- Я не сказала ему. Боялась, он решит, что в этом был мой умысел - заставить жениться, привязать к себе. Он... он не хотел этого, я ведь никто, я ему не нужна. Если бы только он выздоровел - тогда я вернулась бы в Париж, но не могу же я его бросить... Вы ведь не скажете ему, милый Густав?
- Да что вы, я буду нем, как рыба...
- Спасибо. Принесите мне воды - я их поставлю...
Скрипнула дверь. Она вошла, тихонько, по привычке, которую воспитал уход за раненым. В ее руках был скромный букет - полевые цветы, такие росли на лугу, невдалеке от Зенды. Задумавшись, не замечая ничего, она прошла к камину и оставила цветы на полке, словно возложив их на лишенный огня алтарь. Успей она обернуться в ту секунду - и могла бы видеть, какой отчаянный, пылающий взгляд был устремлен на нее вчерашним мертвецом. Опустив голову, зажмурившись, сцепив зубы, затаив дыхание, он прижал ко лбу ладонь - все сильнее и сильнее, пока рука его не задрожала. Сквозь бледную, обескровленную кожу на виске проступила жилка. Он был страшен - он ненавидел, всем ослабшим сердцем, всей душой.
- Болван... какой же я болван...
Она обернулась. Обернулась, зацепив цветы, упавшие к ее ногам.
- Михаэль...
- Негодяй! Идиот!.. - простонал он, отчаянно вцепившись в волосы и не отпуская их.
- Михаэль!
Забыв обо всем на свете, она бросилась ему на грудь. Он отвернулся, напрягая шею, пытаясь уйти от поцелуев, спастись от любви, перед лицом которой он был ничтожеством, последним в Риме, Брутом над телом Цезаря.
- Лучше бы я умер!.. - простонал он, задыхаясь.
- Ты жив... господи, ты жив...
- Почему я не умер... почему?!
Они не слышали друг друга - их оглушило счастье и отчаяние. Запас сил, отпущенный ему, был исчерпан. Она вздрогнула, почувствовав, как тяжело вздымается его грудь.
- Боже мой, - шепнула она, - я ведь тебе не навредила?
Он повернулся к ней. Лоб, щеки, шея - все сверкало потом, в глазах теплились тревожные огоньки.
- Нет, что ты... - ответил он, охрипшим голосом, приобняв ее за плечи. Рука его дрожала, словно у последнего труса, но от души понемногу отлегло.
- Как ты?
- Скверно.
- Что?..
- Я...
Он покачал головой, чуть улыбаясь.
- Когда я молчу, - шепнул он, - я кажусь умнее...
- Да о чем ты?
- Позволь... я помолчу...
Она погладила его по щеке.
- Молчи. Сколько захочешь. Только пообещай, что мы с тобой прогуляемся в окрестностях, - там сейчас так хорошо, настоящее лето, и цветы...
- Я обещаю.
Она ловила каждое слово, срывая шепот с его губ.
- Мы будем счастливы. Непременно будем. Ведь правда?
- Будем?
Он только покачал головой.
- Уже.

All I've ever wanted, all I've ever needed
Is here, in my arms

@музыка: ♫ Rebecca - Jenseits der Nacht

@темы: Мемуары машинки "Torpedo"

---

***

Услышала забавный отзыв на Bel Ami - навязав этот чудный фильм ближайшему окружению, которое в свое время видело другую, сугубо канонную экранизацию, получила в ответ реплику о том, что Сандерс - "мягкий, благородный человек" )) Сложно представить, чтобы так отзывались о том, кто играл негодяев едва ли не всю свою кинокарьеру, но с другой стороны... есть в нем что-то, даже в худшем из его злодеев - что-то человечное, если так можно выразиться, а ведь играет он исключительно гадкую категорию, прожженных циников, перед которыми для меня меркнут даже маньяки и преступники) Возможно, это в какой-то мере доказывает, что сам он был не циником - скорее уж, наоборот, настоящие циники живут долго и счастливо, как по мне) Эх, Сандерс, Сандерс...)

@музыка: ♫ TSP - Into the Fire

@темы: Очевидное-загадочное, Приказано играть, Since I've been loving you, Жорж Сандерс

---

***

Против "боевых женщин" в историческом кино

По-хорошему, к этой записи нужно было бы закрыть комментарии, но я рискну и не закрою) В любом случае, мнение, если оно достаточно обосновано, имеет право на существование. Мне не очень-то нравится современное кино, особенно - его дурацкие штампы, особенно - "закосы" под вкусы феминисток для увеличения аудитории) То, о чем я напишу, - наблюдение не вчерашнего дня, но подтолкнул меня к нему просмотр одного сериала, который меня, признаться честно, возмутил. Что касается моих вкусов, я прекрасно смотрю и на женщин-следователей, и на женщин-военнослужащих, и до сих пор играю в старый добрый Tomb Raider, однако у всех этих женщин есть одна маленькая, но немаловажная особенность - они живут в современности, и их поведение не грешит ни против законов времени, ни против соответственной ему псхологии.
Но! Если вы помните, еще в 40-е годы, в США, во время войны, были такие агитплакаты с участием женщин в военной форме, текст которых гласил примерно следующее: "Вот если бы я была мужчиной - обязательно пошла бы в армию!" И это было в 40-е годы 20 века! Что говорить о веке 18-м? А если вспомнить о Средневековье? Я знаю - были исключения, водили вполне реальные женщины и армии, и пиратские корабли. Но это были единицы - зачем же превращать единичную психологию/стечение обстоятельств в жанровый закон?) Мне ни холодно, ни жарко от того, что любое историческое кино как-то стремятся превратить в боевик, но штампы, подобные тому, как Вальжан из О-98 бьет Жавера о стенку лбом, а господин инспектор берет в заложницы Козетту, - это, простите, не историческое, а анти-историческое кино, проще говоря - чушь и пародия на оригинал.
Правомерно ли осовременивать историю в искусстве? Это делали и будут делать всегда - но одно дело, осовременить проблематику, другое - прилепить современое мировоззрение людям прошлых эпох. По самой крайней мере, это смотрелось бы странно. Мне нравится дух истории, мне интересны нравы того времени; хоть я и могу оценить хороший боевик (в детстве-юности пересмотрела их немало), но мне не нужен боевик там, где он не нужен. За примером далеко ходить не стоит: "Наполеон и Жозефина", 1987 год, практически современность - и где нет женщин, которые скачут рядом с великим полководцем в атаку на арабов или бегают с шашкой наголо за свергнутым Робеспьером) К счастью, их нет, но это отнюдь не значит, что в фильме нет ярких женских образов: они яркие по-своему, они мыслят и ведут себя так, как приличествует их историческим прототипам и эпохе. В этом фильме батальные сцены ограничиваются деятельностью Наполеона, да и носят, скорее, побочный характер, но фильм я буду помнить даже не ввиду этого - как вы понимаете, бюджет картины, это далеко не наш "Война и мир" ) Я буду помнить его за невообразимо прекрасного Талейрана, за яркого Барраса, за чудесного Робеспьера - сказать кратко, за красивые и адекватные исторические образы, и за фильм, где на интриги интереснее смотреть, чем на баталии.
Что вообще есть интересный женский кинообраз? Здесь мне придется прибегнуть к небольшому сравнению. За что я могу благодарить старое кино - так это за то, что оно отучило меня от жестокости и насилия (тм). В современном киноискусстве, выражаясь витиевато, жизнь человека гроша ломаного не стоит: главгерой может за фильм покосить человек 500+ без особой на то необходимости, и при этом остаться отличным парнем. В старом кино, того же Голливуда, совершенно другая психология: там не делишь персонажей на пушечное мясо и главных героев, которые непременно выживут, там человек похож на человека, и самая простая смерть - с точки зрения современного зрителя - там может выглядеть ужасно (вспоминая экранные смерти сэра Седрика - он был великий мастер, я не могу смотреть на это без слез и ужаса). Что плохого в таком подходе к человеку? На мой взгляд, абсолютно ничего. Поэтому, наверное, создателям нынешнего кино так важно, чтобы и женщина активно включалась во всеобщую мясорубку) У меня же "боевая баба" (тм) вызывает то смех, то раздражение) Хотите сделать яркий женский образ? Кто вам мешает: можно сделать даму искусной интриганткой, можно - такой, которой не откажет ни один мужчина, можно, в конце концов, сделать ее бизнес-леди лесопилки, но при этом не переходить рамки исторического и разумного) Когда это отдельный, исключительный случай, я с радостью посмотрю на женщину-капитана и на женщину в доспехах, но когда это становится правилом и для тех случаев, где это никому не нужно, - что же, мне остается лишь пожать плечами и не смотреть подобное кино, ибо - надоело)
В заключение: меня редко по-настоящему цепляют женские образы, но последним, который меня восхитил, была Антуанетта де Мобан. Для меня не подвиг - бегать с саблей и стрелять из кремниевого пистолета: сабля, пистолет и АК-47 лучше смотрятся при мужчине. Для меня подвиг - любить такого герцога, и если уж позволите уйти в фанон, спасти жизнь негодяю, отказавшись от себя и своих чувств, - и в результате спасти не только жизнь, но и самого человека. Неужели для женщины это менее важная роль?)

@темы: Приказано играть, Я обвиняю

---

***

Задумавшись над гражданином и его тяжкой фанфовой судьбой - и несколько раз прослушав бессмертный Falcon in the Dive, вспомнила еще одну старую добрую песню) They dedicate their lives to ruining all of his)




...и в тему сравнительного роста) Намедни почувствовала себя то ли гражданином перед сэром Перси, то ли нормальным человеком перед лицом господина инспектора) В магазине встретился товарищ, которому я, со своими 167, доставала до лопатки макушкой. Честное слово, одеть такого в редингот, попутно снабдив дубинкой, - и враги будут самоликвидироваться в точности как по роману xD

@темы: It's only rock'n'roll, Мемуары машинки "Torpedo", History of madness, Les Mis, Falcon in the Dive, Рефлексия

---

Киношное

По предложению посмотрела Charley's Aunt (1941), в просторечии известный как "Тетка Чарлея". Да-да, это та самая пьеса, которая у нас известна под назыанием "Здравствуйте, я ваша тетя" ) По горячим следам пересмотрела и любимый всеми советский фильм. Я, честное слово, старалась их не сравнивать - это едва ли не две разных истории, но у меня не получилось))

...

Голливудские фильмы - те из них, которые на что-либо претендуют - отличаются лаконичностью, сбитостью и всеобщим шиком постановки. Если это трюки - это четкие, профессиональные трюки, и хоть я не поклонник так называемой slapstick comedy - по крайней мере, ее элементов в звуковых фильмах, - но не могу не отметить их прекрасность. Наше кино смотрится больше как "домашнее": само собой, ни подобным бюджетом, ни той самой "сбитостью", когда события в кадре и диалоги выверены ровно до той степени, которой требует театральность постановки, оно не может похвалиться. Недостаток ли это, сложно сказать - на мой взгляд, это историческая неизбежность) Конечно, в голливудской версии все делается напоказ - отсюда и трюки: это чистой воды развлекательное кино с традиционным хеппи-эндом. Как мне кажется, фильм портит разве что обильный пресловутый slapstick - да-да, я поклонник тонкого, ироничного, словесного юмора, как в том же "Видоке": для меня удачная шутка или намек на шутку заменят с десяток трюков и падений) Что касается самой истории - сдается мне, она не для наших широт - и, на мой вкус, весьма поверхностная, - ввиду чего я понимаю, почему понадобилась ее адаптировать. К самой же "тетушке" я ничуть не в претензии - очаровательный и забавный комедийный образ)
***
Наш фильм смотрели все (все ведь смотрели?), поэтому не вижу никакого смысла останавливаться на нем подробно) Но на достоинствах грех не остановиться)) Скажем так, одним из лучших ходов, какие только придумали для этой версии, было введение в нее чаплинских мотивов: кино СССР почему-то тяготеет к притчевости и философичности, что мне очень нравится, а уж сделать из простенькой комедии фильм о чем-то более глубоком и серьезном - здесь я могу лишь аплодировать) На мой взгляд, в нашем фильме гораздо более удачно расставлены личностные акценты: мистер Джекки, равно как его менее инициативные друзья, родители и опекуны юных девиц, сразу показался мне манипулятором и обманщиком, чего я не могу одобрить, поэтому наша - едкая, ироничная - версия мне больше по душе: это трагикомичная пьеса о вечном социальном неравенстве. Впрочем, у голливудской версии имеется еще один, эпический недостаток: в ней нет ни судьи Кригса, ни старого полковника - точнее, есть (верятно, канонные) аналоги, но далеко не такие яркие, как в нашем фильме, а ведь эти двое - мои любимые персонажи еще с первых просмотров в далекой юности) Любовные похождения молодняка меня ни тогда, ни сейчас особенно не занимали, в отличие от старшего поколения, которое невозможно не любить) Говоря в целом, версия Голливуда и близко не сравнится с нашей по яркости образов: у нас каждый второй, а то и первый - загляденье, а в зарубежной версии мне по-настоящему понравилась одна лишь "тетушка" ) И, разумеется, финал нашего кино - это очень хороший финал: такой, какой и должен быть для фильма, в котором есть нечто чаплинское, - без хеппи-энда)
...ах, да: и наше кино - это, скорее, пародия на пародию: если в голливудской версии трюки буквально служат тому, чтобы рассмешить зрителя, то у нас они в большей степени пародируют штампы западной кинопродукции)

@темы: Приказано играть

---

***

1. Окончание Джорджа)

+5

@темы: Приказано играть, Since I've been loving you, Жорж Сандерс

---

Rat Mort

Фэндом: The Scarlet Pinpernel / Алый Первоцвет
Описание: Что случилось с гражданином Шовленом после эпичного финала пятого романа? Удалось ли ему скрыться - проще говоря, сбежать? Кто помог ему в этом нелегком деле?..
Персонажи: гражданин Шовлен, Мартин-Роже
Жанр: юмор
Рейтинг: G
От автора: Небольшой постскриптум для романа Lord Tony's Wife баронессы Орци.

***
Прелое сено, набросанное хмурой хозяйкой, чей унылый вид был едва ли не плачевней вида всего дома, наполняло чердак всеми ароматами добротной провинциальной тюрьмы. Соседний кабачок - "Рат Морт", - переживший облаву, был блаженно тих и пуст; чердачное окно, последний раз помытое еще при Валуа, вмещало в себя парочку постылых, грязных звезд. Шовлен, распростертый на сене, пошевелился с явной неохотой: чей-то сюртук, лежавший под затылком, был прокурен насквозь, что откликнулось в гражданине стойким желанием задохнуться. Приподнявшись на локте - подальше от сена и прочих запахов, - он мрачно прислушался к полночному пению крыс. Каждый дюйм его скромной персоны болел на свой манер и лад - в особенности, те места, которые вкусили крепость мостовой перед отелем. Костюм Шовлена, еще недавно безупречный, с нежным, черного цвета галстуком, отменным сюртуком и рубашкой, недавно выстиранной в ароматной мыльной воде, ощетинился пучком гадкого вида ниток, прорехами и всевозможными пятнами, одно из которых оставил проходимец, случайно наступивший на гражданина, преследуя карету проконсула. Горечь неудачи, постигшей Шовлена за шаг до полного триумфа, была столь ярой, что даже головная боль, прочно засевшая в висках, не могла ее пересилить. Вспомнив о враге, что смешал его с грязью - в буквальном и переносном смысле, - гражданин скрипнул зубами и откинулся на ложе из соломы.

...

- Негодяй... - прошипел он, шмыгнув носом и поднеся платочек к уголку правого глаза. Левый глаз гражданина успел заплыть после свидания с кулаком псевдо-проконсула, под личиной которого скрывался Перси Блейкни. Не успел Шовлен преградить путь слезам, неизбежным и постыдным, как на лестнице, ведущей на чердак, явилась смутная фигура. Напрягая остатки зрения, подпорченного сэром Перси и досадной близорукостью, гражданин испробовал узнать посетителя, однако это ему не вполне удалось.
- Кто здесь? - шепнул он, чувствуя прескверный укол в области сердца.
- Я это, я...
Буркнув нечто непечатное, Мартин-Роже вполз на чердак своего дома. Обнаружив себя в знакомом, хоть и постылом обществе, Шовлен обрел немного спокойствия и вновь откинулся на сено. Говорить ему не хотелось - кормить рыб в Луаре, так тем более, - поэтому он позволил себе быть больным и несчастным, не обращая внимания на мрачную, суровую фигуру. Мартин-Роже, тем временем, пробрался к нему на корточках и разложил на досках нехитрый инвентарь, схожий с предметами ежедневного обихода большого любителя выпить.
- Ну, как вы? - спросил он, нахмурившись и оттого утратив остатки благопристойности.
Шовлен лишь вздернул нижнюю губу. Ему было плохо - и он признался бы в этом, не будь Мартин-Роже деревенщиной и болваном. Сердце гражданина жило своей судьбой, скорбя о потере Первоцвета и последней надежды на мщение: возложив тонкую ладонь на грудь и чуть погладив ее пальцами, Шовлен все же ответил, не видя в том ни капли необходимости.
- Не вашего ума дело, - кисло сообщил он.
Сплюнув, Мартин-Роже выхватил из кармана тряпку спорной чистоты.
- Лежите тихо и не выступайте тут, - предупредил выскочка.
- Что вы дел...!
- Я сказал, не выступайте! Будет больно!
Обездвижив ногу гражданина, Мартин-Роже увеличил прореху, какая уже имелась в чулках, и плеснул на разбитое колено стопку спиртного, что вырвало у Шовлена неосознанный вопль.
- Негодяй!.. Болван!.. - выдохнул он, прикусив губу.
- Вы у меня пожалуйтесь! Кто вас подобрал в тупичке у "Рат Морт", куда вы забились, по щекам отхлестал, успокоил и в дом принес? Сюда "мараты" не заявятся, а заявятся - сестра их быстро упокоит, вон у нее, целый арсенал на кухне...
До чердачка донесся скрежет больших ножей, которые точили друг о друга. Не слушая дальнейшие протесты, Мартин-Роже лишил Шовлена серьезной части гардероба и отыскал крупные ссадины на локтях и на плече, оставив в покое бедро, славно отбитое, но к счастью, без царапин. Рука Шовлена дергалась тем больше, чем сильнее жгли примочки из спиртного, от которых он бы отказался с большим желанием и рвением, не обдели его природа силой, ростом и присутствием духа в критических ситуациях.
- Вот, держите, - сообщил Мартин-Роже, плеснув холодной воды на ту же тряпку, отжав ее и сунув гражданину. - Подержите у глаза, авось, быстрей пройдет.
Шовлен, трижды мрачный после непрошеной помощи, простонал непечатное сквозь зубы, вернул себе одежду, растянулся на соломе и замер, обездвиженный горькой долей неудачника и посмешища всей Республики.
- Чертов Блейкни... - выдохнул он. - Ты у меня ответишь... все вы ответите... вот только я поправлюсь...
- Не буду мешать вам предаваться выдумкам, - хохотнул Мартин-Роже, растревожив Шовлена добротным хлопком по плечу. - Сестра вам суп оставила. Поешьте, а то она обидится.
Звон ножей пронзил ночную тишину. Спина Шовлена вмиг покрылась мелким, холодным потом. Сощурившись и различив, как горе-доктор исчез на лестнице, тем самым покинув чердак, он покорно взялся за миску прескверного супа - к тому же слегка подгоревшего. Постный, водянистый привкус скрутил и без того маленький желудок: сплюнув остатки супа на пол, гражданин оставил миску до лучших дней и менее плачевных состояний, втайне надеясь, что ее опрокинут крысы. Пристроив прокуренный сюртук под ногу, ушибленную и обожженную компрессом, Шовлен прикрыл себя плащом, сложил поверх него тонкие ручки, сцепил пальцы и подготовился к тому, чтобы забыться первым же пришедшим сном. Изредка соленая капля сбегала по его щеке - тогда он вдыхал, резко и судорожно, и сжимался того больше, отдавшись тихому отчаянию. Когда он просыпался - помятый, утомленный, - а вокруг стоял все прежний полумрак, он тянулся за миской, вынуждая себя понемногу кушать суп. С каждой новой ложкой, поднесенной им ко рту, его терзали мечты о мести - с каждым новым глотком он опасался, что отомстить ему так и не судилось...

@темы: Мемуары машинки "Torpedo"

---

***

Как оказалось, дружище Рэймонд и его Шовлен имеют тем больше соответствий канону) Общим усилием мысли пришли к выводу, что гражданин, помимо прочих бед, страдал некоторой близорукостью. Мотивы оной были давно извлечены из фильма - где они в какой-то мере объясняют блаженное неведение гражданина насчет псевдо-расстрельной команды, по крайней мере, уже после "воскрешения" Блейкни, в плане неузнавания капитана. Правда, доселе этот мотив я как-то и не связывала с каноном - мало ли что можно отыграть, тот же Джордж, как мне казалось, упрямо отыгрывал близорукого человека в фильме за фильмом, пока я не засомневалась, игра ли это или же суровая правда) В случае с Мэсси - то ли прозрение, то ли случайность, ибо как-то неявно Орца обозначила этот мотив, я сама до "Жены Тони" вряд ли бы об этом задумалась) В любом случае, очередной физический недостаток всегда приятно выявить xD

@темы: Очевидное-загадочное, Приказано играть, Вавилонская библиотека, Falcon in the Dive

---

***

Эпичный финал книги Lord Tony's Wife баронессы Орци, а именно: большое несчастье приключение Шовлена с каретой) Старалась перевести как можно ближе к оригиналу, поэтому пришлось кое-где пожертвовать художественностью. Как транскрибировать фамилию Lalouët, я не знаю, поэтому записала ее в меру разумения человека, не знающего французский)

Глава IX. Проконсул.

- Гражданин Каррье! - отчаянно воскликнул Шовлен, стараясь перекричать шум и гам. - Одну минуту... для вас есть отличные новости... английский шпион...
- Болваны, идиоты, чтоб вас всех!.. - донесся из темноты хриплый вопль. - Упустили англичанина, этого дьявола... я так и знал... так и знал... убийца на свободе... головорез... карету мне, быстро... мою карету... Лалуэ - будь рядом!
Шовлену, тем временем, удалось пробиться сквозь толпу: Мартин-Роже, высокий и сильный [кто б сомневался - прим. пер.], успешно расчистил ему дорогу. Сквозь густой мрак Шовлену удалось различить неясные очертания проконсула - одной рукой тот отчаянно жестикулировал, другой же конвульсивно хватался за юного Лалуэ, который успел взяться за дверцу кареты.

...

Быстрым, решительным движением Шовлен преградил путь к карете для проконсула.
- Гражданин Каррье, - сказал он, спокойно и решительно, - клянусь вам, нет никаких причин для беспокойства. Ваша жизнь в полнейшей безопасности... настоятельно прошу вас вернуться к себе...
Чтобы подчеркнуть смысл своих слов, он протянул руку и крепко ухватился за рукав проконсула. Однако этот жест ничуть не успокоил насмерть испуганного маньяка - напротив, лишь разжег безотчетный ужас. Громко выругавшись, он сорвал с себя руку Шовлена.
- Тысяча чертей! - разразился он. - Какой болван смеет стоять на моем пути? Отойди, дружище... отойди, не то...
И прежде, чем Шовлен успел произнести хоть слово, а Мартин-Роже - прийти на помощь коллеге, грянул внезапный пистолетный выстрел; лошади подались назад, толпа рассеялась во все стороны, Шовлена сбил прицельный удар по голове, и если бы его своевременно не схватили за плечо, он бы точно свалился под колеса.
Когда смятение достигло апогея, дверь кареты захлопнулась со стуком, и до кучера на козлах донесся громкий, приказной крик:
- En avant, гражданин кучер! Гоните что есть духу! Через ворота Савене! Английские убийцы рядом!
Форейтор щелкнул хлыстом. Лошади, обезумев от толчеи, криков и воплей, сорвались с места, словно дикие. Их подковы гремели по каменной кладке. Кое-кто из толпы бросился вслед за каретой, через площадь, истошно выкрикивая:
- Проконсул! Проконсул!
Шовлен - оглушенный, покрытый синяками и ссадинами - был подобран Мартином-Роже.
- Трусливый пес! - вот и все, что он процедил сквозь зубы. - Он заплатит за это унижение, как только я найду время, чтобы с ним поквитаться. А пока...
(...)
Шовлен, прихрамывая и опираясь на Мартина-Роже, шел обратно через площадь. (...)
- Сдается мне, - сказал Мартин-Роже, - что пора нам отправиться спать, а комендант Флери пусть делает свое дело. Может, англичанина будут искать еще пару часов, а лично я смертельно устал.
- Вот и идите спать, раз вам так хочется, - сухо ответил Шовлен. - Лично я останусь здесь, пока не увижу англичанина в руках коменданта Флери.
- Тише! - прервал его Мартин-Роже. - Что такое?
Шовлен остановился раньше, чем Мартин-Роже успел придержать его за руку. Он замер посреди площади, а его колени так тряслись, что он едва не свалился с ног.
- Что такое? - повторил Мартин-Роже со смутным удивлением. - Будто бы голос молодого Лалуэ...
Шовлен не произнес ни слова. Он забыл об ушибах - он боьше не хромал, он бросился через площадь ко входу в гостиницу, откуда доносился голос, так похожий на юнца Лалуэ. (...)
Первыми словами, которые Шовлену удалось расслышать, были:
- Вы, что, все спятили? Или напились? Гражданин проконсул наверху, в своей комнате... Минуту назад он послал меня узнать, как идут дела с поимкой английских шпионов... (...)
И вдруг он вспомнил о тех событиях, которые завершились столь невообразимым жульничеством.
- Шовлен! - возопил он. - Где, черт возьми, этот Шовлен?!
Но гражданина Шовлена уже не было рядом. Оглушенный, на грани обморока, в глубоком смятении чувств, он покинул сцену своей ужасной неудачи, - так быстро, как только позволили дрожащие колени. Каррье обыскал весь город вдоль и поперек: "мараты" надолго оставили в покое аристократов и бунтовщиков, разыскивая маленького, иссохшего человечка - того, чьи бледные, проницательные глазки не смогли признать в личине лже-Фрише, в этом грязном, оборванном санкюлоте, самого утонченного денди, который только чтил своим присутствием салоны Бата и Лондона. Они искали обладателя острого, незаурядного ума, который не смог заподозрить псевдо-Каррье и псевдо-Лалуэ, чьи роли сыграли его давний, злейший враг, сэр Перси Блейкни, и очаровательная супруга милорда Энтони Дьюгерста.

@темы: History of madness, Вавилонская библиотека, Falcon in the Dive